Лидерство в арабском мире: от революций к переосмыслению

Лидерство всегда было предметом политического и исследовательского интереса, и в этом смысле данная тематика имеет вневременное значение. Вместе с тем появление новых вызовов и новых требований к лидерам предполагает, помимо прочего, оценку их способности адаптироваться к меняющимся внутренней и внешней среде и тем инструментам влияния, которыми они располагают. Основное внимание сосредоточено на компаративном исследовании политики арабских лидеров периода национально-освободительных движений и укрепления независимости, с одной стороны, а с другой — современных монархов арабских государств Персидского залива. Они представляют собой различные типы правителей и различные режимы. В первом случае — это революционеры, во втором — так называемые переосмысливающие (redefining) лидеры. Соответственно, можно условно выделить две модели ответа на вызовы времени. Причем, вопреки бытующему мнению, лидеры, способные к переосмыслению существующих привычных подходов, не обязательно являются атрибутом только демократических систем. В авторитарных режимах появление нового поколения руководителей также способствовало пересмотру ряда устоявшихся представлений о путях развития общества и государства. При этом методы осуществления перемен, а также используемые в арабских государствах практики управления органично сочетают современные и традиционные подходы.

По вопросам лидерства существует обширная научная литература. Отечественные и западные исследователи предлагают свои типологии лидеров, анализируют особенности лидерских качеств, рассматривают отношения власти и общества. Основные теории лидерства делают акцент на возможностях лидера оказывать влияние, на его отношениях с окружающими, а также на его специфических личных чертах. По мнению американских исследователей Майкла Хакмана и Крейга Джонсона, “три общие темы в теории лидерства сосредоточиваются на 1) осуществлении влияния, 2) групповом контексте и 3) совместной или взаимной природе отношений между лидерами и последователями. Все это может свидетельствовать о том, что лидерство всегда является особой формой социального процесса, присущего всем социальным группам, которая характеризуется прежде всего взаимным влиянием участников этих групп, при котором один или несколько из них оказывают непропорциональное влияние на выбор и действия группы и ее членов” [1, рр. 12-13]. Одновременно центральными понятиями теории политического лидерства остаются личностные качества — стиль лидерства, политическая мотивация и стрессоустойчивость [2, р. 414].

Современные требования к публикуемой статье порой вынуждают авторов чрезмерно сосредоточиваться на различного рода политологических подходах, которые, обладая собственной ценностью, вовсе не обязательно вписываются в тематику конкретного исследования. Если в советское время надо было обязательно упомянуть классиков марксизма и решения последних съездов КПСС, то теперь надо непременно начинать с обзора публикаций, часто весьма далеких от анализируемой темы. В данной статье использована только та литература, которая помогает лучше понять причины и особенности формирования определенных типов лидеров в арабском мире и их реакции на вызовы времени.

В 1950-е – конце 1960-х годов это были революционеры, свергавшие отжившие режимы, которые обещали народу светлое будущее и по-своему строили его. Рецепты демократических перемен, импортированные с Запада на Восток, не могли быть руководством к действию, хотя республиканские режимы отличались по степени авторитарности. Например, и Египет со времен революции “Свободных офицеров” (1949 г.), и Ливия с 1969 г. формально являлись республиками. Однако в Египте издавна существовали работающие политические институты (политические партии, общественные организации), а в Ливии современных институтов не было, и там результатом стала не провозглашенная Джамахирия (народное управление), а единоличная диктатура.

Политическая система в Ливии формально включала революционные комитеты, старые административные институты, а также кланово-племенные структуры, с которыми Каддафи (при необходимости) мог общаться напрямую. По существу, на вершине власти оставался олицетворявший ее вождь. Соответственно, рухнувшая после гибели Каддафи вертикаль не могла быть выстроена вновь — ни один из претендентов не мог стать ему заменой, а существовавшие структуры и связи привели в основном к формированию противоборствующих лагерей.

В Египте политическая система оказалась куда более устойчивой, главным образом благодаря армии, осуществившей в 2013 г. переворот, который позволил вернуться к привычной, хотя и более жесткой, чем при Хосни Мубараке, модели управления. Общественно-политическая жизнь в стране при этом продолжала развиваться — в 2015 г. было зарегистрировано около 100 политических партий. И хотя в реальности “у большинства, если не у всех новых партий, имелись сходные повестки дня при полном отсутствии реальных программ, которые помогли бы установить связь с гражданами”, сам факт их появления свидетельствовал о том, что политическая система Египта осталась институциональной [3].

В современном ближневосточном контексте наибольшее внимание привлекают к себе ведущие политики арабских монархий Персидского залива. Они также оказались очень чувствительными к требованиям времени, но предложили свои способы реагирования на них.

И монархи, и республиканские лидеры порой обладают сходными культурно-историческими идентичностями, влияющими и на методы управления. Так, бедуинская тема, отражающая особый образ жизни кочевников пустыни, остается характерной для монархий Залива. Она подчеркивает близость правителя к народу и его обязанность заботиться о своих соплеменниках. Ее активно эксплуатировал (и в государственном строительстве, и в создании собственного образа) революционный лидер Каддафи, позиционировавший себя как бедуин, для которого традиции превыше всего. Он повсюду демонстративно возил за собой шатер, в частности, разместившись в нем в саду отеля “Паризьен” во время государственного визита в 2007 г. [4, p. 5].

Если к революционерам следует отнести ряд арабских республиканских лидеров, то монархов арабских стран Залива можно определить как “переосмысливающих”. Правда, известный британский политолог Арчи Браун, который ввел понятие “переосмысление” в научный оборот, относит к этой категории исключительно руководителей демократических государств, переосмысливающих границы возможного в политике своей страны. Вместо того чтобы прочно закрепиться в привычной среде, они меняют реалии. Можно возразить, что далеко не только демократические лидеры подвергают “сомнению устоявшиеся представления, наделяют новыми смыслами понятие политически возможного и производят радикальные перемены” [5, c. 115].

На Ближнем Востоке современные правители монархий Залива действуют по схожей схеме. В отличие от революционеров, стремившихся переделать все (национализация, мощная социальная встряска, внедрение новых идеологий), они используют более консервативные методы, которые оказываются результативными в рамках переосмысления представлений о целях национального развития и несравненно более успешными с точки зрения развития общества и государства.

От легенды к политической обыденности

Влияние и популярность лидеров отдельных государств зависели как от индивидуальных особенностей личности лидера (таланта, харизмы, деловых качеств), так и от особенностей эпохи. Период национально-освободительного движения с его высоким спросом на героев выдвинул на первый план представителей армейских кругов. Исторически многие лидеры ближневосточных государств происходили из военной среды [6, p. 11]. Армия была наиболее модернизированным государственным институтом, и из ее рядов выдвинулись молодые и готовые идти на риск люди. Но она не была единственным “поставщиком” политических кадров, несмотря на обилие военных переворотов, имевших место в разные годы.

Революционеров формируют прежде всего личные качества. Не рутинные перестановки политических фигур и не процесс наследования, а упорство и харизма прокладывали путь наверх наиболее сильным и амбициозным. Такой тип лидерства был описан Максом Вебером, для которого это «авторитет внеобыденного личного дара (Gnadengabe) (харизма), полная личная преданность и личное доверие… человек подобного типа считается внутренне “призванным” руководителем людей, последние подчиняются ему не в силу обычая или установления, но потому, что верят в него» [7, cc. 646-647].

Возвышение отдельных лидеров (Гамаля Абдель Насера, Ахмеда Бен Белла, Хафеза Асада, Абдель Керим Касема и др.) в период борьбы с колониализмом и укрепления независимости было связано и с особым состоянием обществ — ростом национализма, стремлением к переменам и высоким мобилизационным потенциалом. Обратной стороной этих процессов стали завышенные общественные ожидания, которые не могли быть удовлетворены в условиях слабых экономик и мощного влияния традиционализма.

Наиболее яркой фигурой был Гамаль Абдель Насер. Он стал воплощением национальных надежд и предметом общеарабской гордости. Отечественный ученый Г.Г. Косач писал об особом отношении к Насеру на всем Ближнем Востоке: «Словам этого человека на всем протяжении арабского мира — от Рабата до Эль-Кувейта внимала не только улица, — он обретал сторонников в монарших семьях Саудовской Аравии и (тогда еще) Королевства Ливия. Насер был кумиром как образованной молодежи, так и неграмотных феллахов и обитателей городских рабочих окраин. Можно ли было не видеть в Насере того, кто возрождал “достоинство арабов” после десятилетий “колониального угнетения”, если он “одержал победу” в противостоянии участникам “тройственной агрессии” против Египта — Великобритании, Франции и Израиля, когда в 1956 г. он вернул стране ее “национальное достояние” — Суэцкий канал, а затем положил конец “засилью иностранного капитала” в египетской экономике? Можно ли было не восхищаться человеком, сделавшим шаг к реализации идеи “арабского единства”, воплотившейся в появлении на карте Ближнего Востока ОАР?» [8, cс. 259-260].

Насер под влиянием обстоятельств и собственного выбора стал верным служителем и воплощением социалистической (в национальной интерпретации) идеи, а также идеи независимости и самостоятельности (“Движение неприсоединения”). Режим апеллировал к египетскому национализму, к панарабским и частично к исламским идентичностям. «Насер не был идеологом, но он использовал смесь социальноэкономических постулатов и патриотических призывов, чтобы легитимизировать свой режим как основанный на “арабском социализме”» [9, p. 90]. глобальные идеологии делали его неуязвимым для частной критики.

Уровень популярности “вождя арабов” был столь высок, что перекрывал любые промахи и неудачи. Ни бесславная отправка экспедиционного корпуса в Йемен (1962–1967 гг.), ни провальные попытки межарабских объединений, ни даже поражение в войне с Израилем в 1967 г. не подорвали его непререкаемый авторитет.

Анвар Садат, также вышедший из рядов “Свободных офицеров”, уже не вписывался в парадигму арабского социализма, которая с конца 1960-х годов начала утрачивать изначальную привлекательность. Лишенный к тому же политической харизмы своего предшественника Садат не мог рассчитывать на безоговорочную поддержку своих начинаний. Постепенно он стал персонажем анекдотов острых на язык египтян. Наверное, в любом социуме, но особенно в арабском насмешки над лидерами сигнализируют о неуважении, которое ведет к резкому ограничению возможности их влияния и на элиты, и на общество.

Так было и с Садатом. Его политические достижения оказались не ко времени и не только не сделали его популярным, но и усилили неприятие его современниками. Слова о готовности к миру с Израилем, которые он произнес во время визита в Иерусалим в 1978 г., были в то время ничуть не менее революционны, чем объявление Насера о национализации Суэцкого канала. Арабо-израильский конфликт сохранял свою остроту, никто не отменял трех “нет” Хартумской декларации 1967 г., и само выступление в Кнессете было вызовом всем привычным для арабских обществ представлениям. Известный американский политик Хэл Сондерс писал, что своей речью Садат начал разрушать психологические, человеческие и политические барьеры [10, p. xiii].

Формально Садат находился ближе к категории “переосмысливающих” лидеров, чем к революционерам, из рядов которых он вышел. Трезвый расчет подсказывал ему, что без прекращения военной конфронтации с Израилем, в которой Египет нес на себе основное бремя, стране не удастся решить стоящие перед ней сложные проблемы развития.

Однако ни в Египте, ни в других арабских государствах заявления Садата не вызвали энтузиазма. Его шаг не мог вдохновить массы. Жизнь в Египте была тяжелой, надежды на социальную справедливость оказались растоптаны диким египетским капитализмом, обогатившим лишь кучку “жирных котов”, как называли египетских олигархов. В таких условиях мир с ненавистным Израилем вовсе не выглядел привлекательным даже для заинтересованных в стабильности представителей среднего класса, а уж оппоненты Садата и в стране, и за ее пределами были оскорблены таким “предательством”.

Постепенно лидеры, порожденные антиимпериалистической борьбой и заложившие основы национальных государств, сходили со сцены. Их судьбы различны — был свергнут и казнен в 1963 г. президент Ирака Абдель Керим Касем, сам пришедший к власти на волне кровавого переворота 1958 г. Много позже в результате военного вмешательства США был казнен Саддам Хусейн (2006 г.), застрелен на параде Анвар Садат (1981 г.), умерли Гамаль Абдель Насер, Хуари Бумедьен, Хафез Асад, разъяренные повстанцы растерзали Муаммара Каддафи (2011 г.).

Их насильственный или естественный уход предшествовал появлению на политической сцене нового поколения лидеров. На авансцену вышли руководители, от которых новые времена потребовали кропотливой работы по разработке и реализации национальных стратегий.

Задача оказалась далеко не простой. Отсутствие или слабость институтов, низкий уровень развития человеческого капитала, коррупция, сопротивление привыкших к другим правилам игры элит и одновременно стремление лидеров максимально укрепить собственную власть нередко лишали их политику последовательности.

Изменения внешней среды и новые региональные силы

Страны Ближнего Востока в настоящее время — не только влиятельные игроки регионального уровня, но и все более заметные участники глобальных международных отношений. Они органично вписались сначала в глобализирующийся, а затем и в постепенно “национализирующийся” мир. Если на Западе лидирующие позиции все чаще стали занимать популисты, то на Востоке националистическая повестка ассоциировалась с авторитарными лидерами, которые в современных обстоятельствах были готовы проводить реформы, преодолевая сопротивление недовольных и не церемонясь с оппозицией.

Современная система международных отношений дала возможность обладающим ресурсами государственным субъектам (независимо от численности их населения и размеров территории) занять собственное место в новом раскладе политических и экономических сил. Отсутствие двух полюсов, стягивающих военный, экономический и идейно-политический мир, было главным вызовом для региональных государств, привыкших опираться на внешних союзников и даже использовать в собственных интересах разногласия и соперничество между ними. Порядок, определяемый условным глобальным равновесием, рухнул, а ведущая роль США на Ближнем Востоке в контексте однополярного мира разочаровала многих американских союзников. Проблема заключалась вовсе не в “стратегических пересечениях”, усложнивших взаимоотношения международной и региональной подсистем на Ближнем Востоке. О них писал Кристиан Ульрихсен, содиректор Кувейтской исследовательской программы Лондонской школы экономики по развитию, управлению и глобализации в странах Персидского залива, относя к ним политические и стратегические интересы США в Израиле и одновременную зависимость от нефти из Персидского залива [11, p. 8]. Такого рода пересечения существовали очень давно, и к ним, в принципе, успели адаптироваться и региональные, и глобальные игроки.

Главным фактором стало то, что США, будучи связанными самыми различными обязательствами, демонстрировали все меньшую заинтересованность в том, чтобы вмешиваться в бесконечные конфликты и столкновения в регионе, а значит, и обеспечивать непосредственную безопасность своих союзников. В результате, несмотря на большую зависимость от США, региональные правители осознали необходимость самостоятельных действий.

Они даже начали постепенно утрачивать привычный респект к администрации Джо Байдена. Неуважение к американскому президенту, требующему слишком много от своих региональных союзников и одновременно открыто их оскорбляющему и не готовому учитывать их интересы, демонстрировалось достаточно открыто. В июле 2022 г. американский президент посетил Саудовскую Аравию, чтобы просить об увеличении производства нефти с целью снизить доходы России от нефтяного сектора в условиях кризиса вокруг Украины. Незадолго до этого он назвал королевство “страной-изгоем”, а наследного принца Мухаммеда бин Салмана “убийцей” саудовского журналиста. Кроме того, он отказался поставлять высокоточные ракеты из-за военной кампании Эр-Рияда в Йемене [ист. 1].

Неудивительно, что Мухаммед бин Салман не встретил президента в аэропорту, не стал по просьбе Байдена нормализовывать отношения с Израилем (позже он выдвинул очень серьезные требования и к США, и к Израилю), а увеличение объемов производства нефти было незначительным и длилось недолго. госсекретарю США Энтони Блинкену, посетившему в октябре 2023 г. Саудовскую Аравию, пришлось несколько часов ждать встречи с Мухаммедом бин Салманом. Изначально планировалось, что они встретятся вечером, однако принц появился только утром [ист. 2].

Военные столкновения между ХАМАС и Израилем, начавшиеся 7 октября 2023 г. рейдом боевиков на израильскую территорию и резней мирных жителей, повлекли за собой масштабный израильский ответ и сделали идею нормализации отношений между Саудовской Аравией и Израилем не только несвоевременной, но и малореальной. Однако важно отметить, что в процессе ее обсуждения осенью 2023 г. Эр-Рияд выступил со столь высокими требованиями к США, какие ранее ни одна арабская страна не осмеливалась выдвигать своему глобальному союзнику.

Условия Эр-Рияда включали расширение гарантий безопасности вплоть до участия американских военнослужащих в отражении угроз против Саудовской Аравии, получение из США современного вооружения и военной техники, согласие США на развитие саудовской программы мирного атома и обеспечение доступа Королевства к технологии полного ядерного цикла. Отдельным пунктом шло урегулирование палестинской проблемы [12].

Ближневосточные “средние державы” — с точки зрения их роли и присутствия на мировой арене — не обязательно соответствуют принятым критериям средней державы, которая «имела бы большое население, значительное национальное богатство и существенные вооруженные силы, возможно, с небольшим ядерным компонентом. У них есть интересы во многих частях мира, и поэтому они широко представлены своими дипломатическими службами. “Средние державы” БВСА отвечают некоторым из этих критериев» [13, p. 35].

Арабские средние и даже малые государства компенсировали отсутствие некоторых характеристик яркой политикой своих лидеров, использовавших для продвижения влияния как современные, так и вполне традиционные практики, постепенно адаптируя их к меняющемуся миру и потребностям общества.

Известно, что возможность государства продемонстрировать свой статус традиционно увязывается на Ближнем Востоке с военной силой, обеспечивающей проецирование влияния и навязывание своей воли другим. Однако реальные преимущества монархий Залива лежали в сфере ресурсов, технологических достижений и определялись способностью “оплатить” успешную политику.

Арабские монархии Залива: агенты перемен?

Вопрос о том, почему лидеров арабских государств Залива можно отнести к категории тех, кто критически пересматривает привычные подходы, однозначного ответа, наверное, не имеет. Свою роль играют приход к власти более образованного поколения властителей, необходимость диверсифицировать источники доходов, больший контроль над обществом (хотя существует и оппозиция, в том числе в элитах), наличие ресурсов.

Анализ деятельности нового поколения арабских монархов Залива, тех самых “переосмысливающих” лидеров, вызывает много вопросов. Почему они достаточно легко преодолевают те барьеры, о которых писал гарольд Сондерс, говоря о Садате? Без всяких негативных для себя издержек ОАЭ и Бахрейн нормализовали отношения с Израилем и развивали с ним многосторонние связи. Не менее важным поворотом стала нормализация отношений между Саудовской Аравией и Ираном, несмотря на сохраняющееся соперничество.

Наступило другое время, но угрозы, порождаемые неурегулированными конфликтами, не исчезли. Мощный взрывной потенциал палестинской проблемы продемонстрировали события осени 2023 г. Большинство в арабских обществах и элитах всегда воспринимало отсутствие справедливого урегулирования палестинской проблемы как своего рода национальное унижение, но она постепенно отходила на второй план в политической повестке. Развернувшаяся кровавая драма поставила арабских правителей перед угрозой втягивания в конфронтацию. Возможно, руководство ХАМАС этого и добивалось.

В плане проведения активистской политики (как внешней, так и внутренней) арабские монархии не соответствуют замшелым представлениям, бытующим на Западе. Так, по мнению польского социолога и политолога Ежи Вятра, традиционные монархии и теократические режимы “являются пережитками прошлого, продолжающими свое существование только в странах, которые либо избежали процессов модернизации, либо их модернизация была остановлена (или, по крайней мере, частично обращена вспять) из-за сильного сопротивления традиционных, особенно религиозных сил. Традиционные монархии сохранились только в некоторых арабских государствах (например, в Саудовской Аравии, Иордании, Марокко, Объединенных Арабских Эмиратах и других странах Персидского залива)” [9, pp. 74-75].

На самом деле в арабском мире монархический способ правления не воспринимается как пережиток, тем более что племенная традиция, перенесенная на отношения внутри государства, означает, что шейх (правитель) должен в современном понимании успешно обеспечивать потребности государственного строительства и общественное благо (мигранты в счет не идут). Наличие монархий на Ближнем Востоке не означает также, что страны избежали модернизации, хотя этот процесс мог быть замедлен по разным причинам, не обязательно связанным с сопротивлением консервативных религиозных сил. На деле сохранение монархического правления может давать существенные управленческие преимущества — “статус богатых ресурсами государств с высококонцентрированным центром принятия решений освободил правителей от многих ограничений, характерных для государств с более широкими политическими системами участия” [11, p. 2].

Более того, произошло заметное и быстрое усиление автократического авторитаризма в Саудовской Аравии и ОАЭ, которые “кажутся более далекими, чем когда-либо, от конституционной монархии европейского образца, не говоря уже о демократии или политических свободах, поддерживаемых государственным департаментом США” [14, p. 13]. Укрепление авторитарной власти, которое формально может рассматриваться как свидетельство роста политического отставания от современных режимов, на деле свидетельствует о попытках правителей снизить традиционную зависимость от семьи и племенной верхушки в целом. Один из наиболее стойких пережитков бедуинской традиции — это “почти исключительный приоритет, отдаваемый членам семьи или племени в вопросах доступа к ресурсам и власти” [15, p. 106].

Так, наследный принц Саудовской Аравии с родственниками не церемонился. Он обвинил их в коррупции и потребовал вернуть деньги в казну, угрожая наказанием. Эти меры были призваны “напомнить людям в будущем, что их богатство и благополучие будут зависеть от наследного принца, а не от чего-либо другого”, — заявил бывший саудовский чиновник, говоривший на условиях анонимности [16].

Переход к откровенному абсолютизму в условиях монархий Залива является избавлением от ярма родоплеменных ограничителей, которые заставляют правителя мириться с произволом ближнего круга и сковывают возможность принимать необходимые решения.

Сейчас в монархиях Залива сделана важнейшая ставка на современное развитие. Строятся новые учебные заведения, создаются высокотехнологичные отрасли и сформирован современный рынок труда, на котором находят себе применение как мужчины, так и женщины. Огромное внимание уделяется информационным ресурсам, которые по своему уровню не уступают ведущим западным СМИ. Так, катарский канал “Аль-Джазира”, созданный еще в 1996 г., успешно конкурирует и с ВВС, и с CNN. При этом проводимые реформы ни в коей мере политически не ограничивают монархический режим со всеми присущими таким режимам издержками единоличного правления.

Наличие энергетических ресурсов открыло возможность ускоренного экономического развития. Оставаясь, по сути, государствами-рантье, арабские монархии Залива тем не менее формируют эволюционирующий, адаптивный тип государства. «Мы наблюдаем продолжающийся рост более активного класса “новых рантье”, которые ищут новые источники ренты, проявляют готовность приспосабливать свою экономику к процессам глобализации и другим внешним факторам, в то же время пытаясь сохранить существующую рентную политическую динамику» [14, p. 13].

Нефтяные доходы стали способом стабилизации социально-политической обстановки в период “арабской весны”. По словам профессора ВШЭ А.В. Коротаева, “современное исследование революций показывает, что нефтяная зависимость, большие нефтяные доходы являются фактором стабильности. До недавнего времени декларировалось и продвигалось мнение о некоем нефтяном проклятии, что нефтедобывающие страны больше подвержены рискам дестабилизации, чем иные государства… посмотрите на Саудовскую Аравию, Катар, Арабские Эмираты, Бруней. где вы видите там признаки дестабилизации? Напротив, постоянный источник нефтяных доходов имеет стабилизирующий эффект” [17].

В 2000-е годы монархические режимы Залива переживали естественную смену поколений правителей. Однако это были новые люди не просто по возрасту, а по уровню представлений о современном мире. У ряда новых властителей имелось военное образование, полученное в лучших военных академиях Великобритании. Но это, скорее, было данью традиции. Так, Хамад ибн Халифа Аль Тани (Катар) и Мухаммад ибн Заид Аль Нахайян (ОАЭ) окончили Королевскую военную академию в Сандхёрсте. Для многих из них более важным оказался опыт работы в различного рода бизнес-структурах. Например, Мухаммед бин Салман прежде чем начать карьеру на государственной службе получил коммерческий опыт, в том числе в качестве консультанта Бюро экспертов при Совете министров, позже был генеральным секретарем Центра конкурентоспособности Эр-Рияда, Специальным советником Председателя Совета директоров Фонда короля Абдул-Азиза [ист. 3].

Мухаммад ибн Заид Аль Нахайян, эмир АбуДаби и президент Объединенных Арабских Эмиратов, является главой экономического совета холдинга “Тавазун”, нацеленного на повышение диверсификации экономики, председателем Mubadala Investment Company и главой совета экономического развития Абу-Даби (ADCED) — института планирования экономики. Под его руководством ADCED осуществляет многочисленные проекты по расширению предпринимательства в ОАЭ. Он также занимает пост заместителя председателя инвестиционного управления Абу-Даби (ADIO), которое инвестирует средства с целью диверсификации и глобализации экономики[1].

Эмир Катара Тамим бин Хамад Аль Тани обеспечил постройку новой сети дорог вокруг Дохи, дал толчок развитию столичного метро. Правитель значительно оптимизировал многочисленные государственные расходы, сократил похожие по своим функциям министерства, урезал ряд избыточных программ, провел политические реформы. Основные преобразования в стране были подробно проанализированы российским арабистом Т.И. Тюкаевой [18]. Значительной реорганизации была подвержена программа продовольственной безопасности, с помощью которой проводится выдача субсидий компаниям, осуществляющим снижение стоимости продуктов питания [19].

Различного рода экономические и социальные меры направлены на поддержание развития и создание человеческого капитала, что неизбежно ослабляет традиционные общественные отношения, основанные на родственных, племенных или более широких связях, которые обеспечивали индивидуумам защиту в обмен на лояльность. По мере того как растет чувство индивидуализма, семьи и племена становятся менее значимыми. “Мы приходим к выводу, — писал американский исследователь Джон Альтерман, — что индивидуализм в регионе находится на подъеме, влияя на то, как люди относятся к власти и друг к другу. Мы также приходим к выводу, что люди постоянно проводят расчеты затрат и выгод, связанных с соблюдением ожидаемых норм поведения. Большинство по-прежнему хотят иметь расширенную сеть, на которую можно положиться в экстремальных обстоятельствах, но они с большей вероятностью будут изо дня в день полагаться на друзей и коллег. Мы обнаружили, что люди гораздо чаще полагаются на племя и семью в условиях, когда безопасность, возможности правительства и мобильность невелики. городская элита в безопасных районах придерживается иного подхода, чем бедные и уязвимые слои населения” [20, p. 1].

Меняющийся характер связей между отдельными лицами и общественными группами внутри аравийских монархий является одним из центральных изменений и одновременно результатом политики “переосмысливающих” лидеров.

В это же время наследники революционеров, заложивших основы национальных государств, оказались куда менее способными отвечать на вызовы эпохи (Египет, Сирия, Ирак, Алжир, Тунис). Утрата ими стратегического видения, все большая удаленность от “подведомственного” народа способствовали активизации сторонников радикального исламизма, предлагавших восстановление справедливости путем отката назад. В это же время арабскими монархами была осознана необходимость сдерживания наиболее консервативных и влиятельных религиозных сил.

Помощь как инструмент влияния

Важнейшим фактором устойчивого правления и надежной общественной поддержки является репутация как ключевая ценность в бедуинской культуре. Есть достаточно распространенное мнение, что репутация наравне с политической властью и богатством имеет гораздо больший вес на Ближнем Востоке, чем в других обществах. Во всяком случае уважение со стороны подданных, уверенность в том, что правитель справедлив и заботится о народе, остаются важнейшими побудительными мотивами подчинения его воле.

Одним из способов создания такого имиджа всегда считалась щедрость. Народы пустыни славятся особым гостеприимством, а подарки, знаки монаршего внимания формируют круг особо лояльных подданных, одновременно накладывая на них дополнительные обязательства. История арабского мира наполнена рассказами о щедрости правителей, которые раздавали огромные богатства и дарили привилегии тем, чью лояльность считали необходимым завоевать и поддерживать. Возможно, здесь не было ничего оригинального — для всех единоличных правителей раздача подарков и преференций являлась частью системы управления, в значительной степени базировавшейся на личной преданности.

По мере становления арабских национальных государств и развития обществ щедрость как инструмент политики начала приобретать новые формы и содержание, особенно у тех правителей, кто обладал большими ресурсами. Она трансформировалась из инструмента завоевания лояльности отдельных подданных в многочисленные проекты помощи, ориентированные как на собственное население, так и на создание позитивного имиджа правителя за рубежом. Отечественный востоковед Е.С. Мелкумян посвятила отдельное исследование гуманитарной деятельности арабских монархий Персидского залива [21].

Шейх Зайд учредил Фонд развития Абу-Даби в июле 1971 г., чтобы оказать помощь развивающимся странам в виде предоставления льготных займов, грантов на развитие и обеспечение долевого участия их компаний. “ОАЭ стали образцом для подражания… и нация донесла послание Зайда о безграничной щедрости…”— сказал доктор Мохаммад Атик Аль Фалахи, генеральный секретарь Управления Красного Полумесяца Эмиратов [22].

Новые правила игры, введенные в обиход крупными западными филантропами (Биллом гейтсом, Уорреном Баффетом), могли стать для арабских правителей своего рода примером для подражания. Как полагают некоторые исследователи, здесь может быть прямая связь. “В июне 2015 года принц Аль-Валид бен Талал (Саудовская Аравия. — И.З.) объявил, что передает все свои активы — по его собственной оценке, около 32 млрд долларов — своему фонду”. Он отдал должное Биллу гейтсу за то, что тот предложил как образец для подражания. Принц сказал, что им движет желание решать крупные глобальные проблемы, такие как искоренение болезней, и при этом быть уверенным, что его фонд продолжит оставаться крупным игроком и после его смерти [23].

Саудовская Аравия предоставляет помощь во многих формах. К ним относится гуманитарная помощь в период кризисных ситуаций и природных катастроф. Можно вспомнить масштабную помощь, оказанную Эр-Риядом Пакистану во время наводнений в 2010 г. [24], или помощь Сирии после землетрясения 2023 г. [ист. 4].

Помощь в целях развития предполагает финансирование различного рода проектов (строительство дорог, медицинских и образовательных учреждений), что является важнейшей составляющей “мягкой силы” Королевства [25].

Со временем условия предоставления помощи стали более жесткими и наметилось более тесное сотрудничество национальных фондов с международными структурами. По словам министра финансов Саудовской Аравии Мохаммеда Аль-Джадаана, “раньше мы предоставляли прямые гранты и депозиты без каких-либо условий и мы меняем это. Мы работаем с многосторонними институтами, чтобы на самом деле сказать, что нам нужны реформы” [26].

В принципе, условия предоставления помощи должны не только предотвратить ее разбазаривание реципиентами, но и сделать их более экономически и политически зависимыми от страны-донора.

Одновременно внутренние потребности, связанные с реализацией амбициозных проектов развития, требуют вложений в собственные государства и общества. Так, хотя обязательства арабских многосторонних организаций (Арабского фонда экономического и социального развития, Исламского банка развития, Фонда международного развития ОПЕК и Арабского банка экономического развития в Африке) выросли, они не компенсируют снижение национальной помощи [27].

Вопрос о том, куда пошли средства, предполагает единственный ответ — существенное увеличение государственных расходов на национальные нужды.

Заключение

Арабские режимы не являются демократическими, однако это не означает, что лидерство приобрело застывшие формы. Авторитарные режимы также улавливают требования времени и пытаются находить ответы на вызовы современности. Лидеры, крайне далекие от демократических стандартов, могут быть способными к переосмыслению своей роли и путей развития возглавляемых ими государств. При этом очень много зависит от личности самого правителя и от его предпочтений.

Вопрос о том, что представляют собой арабские лидеры и что является основой их влияния, не исчерпывается сравнительным анализом отдельных аспектов политики руководителей периода становления независимых государств и современных властителей в арабских монархиях Залива. Важно, что и те и другие продемонстрировали наличие высокого трансформационного потенциала арабского мира. Разумеется, далеко не все изменения можно считать успешными, и причины, как представляется, заключались и в способности элит обеспечить эффективное управление, и в готовности обществ к переменам.

Попытки революционных лидеров (Гамаля Абдель Насера, Хафеза Асада, Муаммара Каддаффи, Саддама Хусейна) добиться с помощью военной силы особого влияния в регионе, а также стабильности созданных ими режимов не дали долгосрочного эффекта и в конечном итоге способствовали ухудшению социально-экономической обстановки (в последние годы их правления или после их ухода). Можно полагать, что современное развитие было принесено ими в жертву военно-политическим успехам, которые в целом оказались разочаровывающими. Наиболее ярким в этом отношении является пример Ирака при Саддаме Хусейне.

Для монархий военно-политический успех был ничуть не менее важен — они воевали в Йемене, поддерживали своих союзников в Ливии, шли на острое соперничество с Ираном. Их действия в этом направлении также реализовывались с разной степенью успешности. Тем не менее правители Залива осознали, что завоевать устойчивые и влиятельные позиции в регионе и за его пределами можно прежде всего за счет опережающего развития. От них потребовались переосмысление привычных управленческих практик, выработка долгосрочных стратегий, меняющих и государства, и общества. В одних монархиях эти изменения были более заметны, например в ОАЭ, а в других они осуществлялись гораздо медленнее и с большей оглядкой на местных консерваторов (Саудовская Аравия).

Арабские монархии оказались наиболее легитимными и устойчивыми режимами, где право на власть диктуется принадлежностью к определенному роду и не вызывает никаких сомнений (притом что сам порядок наследования может меняться — от брата к брату или от отца к сыну). На современном этапе монархические правители сформировали собственное видение основных направлений национального строительства и стали по-новому использовать инструменты обеспечения влияния. В отличие от президентов формально республиканских арабских режимов и их окружения, главы монархий Залива более органично сочетали модернизационные подходы с сохранением традиций.

Использование традиционных и современных механизмов влияния наряду с жестким нажимом на недовольных дает возможность монархам снизить сопротивление и укрепить свою власть. При этом наличие патрон-клиентских отношений предусматривает достижение определенных договоренностей с представителями различных групп интересов. В перспективе рост индивидуализма так или иначе потребует от монархов пересмотра устарелых взглядов на источники лояльности, а возможно, и внедрения новых политических, социальных и экономических практик взаимодействия власти и общества.

Впервые опубликовано в журнале "Мировая экономика и международные отношения", 2024, т. 68, № 1

Звягельская И. Лидерство в арабском мире: от революций к переосмыслению. Мировая экономика и международные отношения, 2024, т. 68, № 1, сс. 62-73. https://doi.org/10.20542/0131-2227-2024-68-1-62-73 EDN: GDLACP

Список литературы

1. Hackman M., Johnson C. Leadership: A Communication Perspective. 2nd ed. Prospect Heights, IL: Waveland Press, 1996. 401 p.

2. Ofosu-Anim O. Political Leadership: A New Conceptual Framework. Open Journal of Leadership, 2022, vol. 11, no. 4, pp. 398-421. DOI: 10.4236/ojl.2022.114021

3. Halawa O. Ahead of the parliamentary race, what’s left of Egypt’s political parties? Ahramonline, 07.09.2015. Available at: https://english.ahram.org.eg/NewsContent/1/151/139874/Egypt/Features/Ahead-of-the-parliamentary-race.... (accessed 25.06.2023).

4. Totman S., Hardy M. The Charismatic Persona of Colonel Qaddafi. M/C Journal, 2014, vol. 17, no. 3, pp. 1-6. Available at: https://doi.org/10.5204/mcj.808

5. Браун А. Типы лидеров. Определить, найти подход, добиться своего. (Пер. с англ. Е. Деревянко). Москва, Эксмо, 2019. 416 c.

Brown A. The Myth of the Strong Leader: Political Leadership in the Modern Age. Moscow, Eksmo, 2019. 416 p. (In Russ.)

6. Burton G. Political Time and Leadership in the Middle East: An Analysis of 22 Prominent Leaders. British Journal of Middle Eastern Studies, July 2020, vol. 49, iss. 2, pp. 285-304. Available at: https://doi.org/10.1080/13530194.202 0.1792830

7. Вебер М. Избранные произведения. Москва, Прогресс, 1990. 808 c. Weber M. Selected Works. Moscow, Progress, 1990. 808 p. (In Russ.)

8. Косач г.г. гамаль Абдель Насер в оценках советского журналиста (документ из Российского государственного архива новейшей истории). Восток. Афро-Азиатские общества: история и современность, 2022, вып. 2, cc. 257-281.

Kosach G.G. Gamal Abdel Nasser in the assessments of a Soviet journalist (The Document from the Russian State Archive of Modern History). East. Afro-Asian societies: history and modernity, 2022, iss. 2, pp. 257-281. (In Russ.) DOI: 10.31857/S086919080019120-9

9. Wiatr J. Political Leadership Between Democracy and Authoritarianism: Comparative and Historical Perspectives. Verlag Barbara Budrich GmbhH, Opladen, Berlin & Toronto, 2022. 205 p. DOI: 10.2307/j.ctv27tctmb

10. Saunders H. The Other Walls: The Arab-Israeli Peace Process in a Global Perspective. Princeton, Princeton University press, 1991. 286 p.

11. Ulrichsen K. Small states with a big role: Qatar and the United Arab Emirates in the Wake of the Arab Spring. HH Sheikh Nasser al-Mohammad al-Sabah. Publication Series, October 2012, no. 3. 23 p. Available at: https://www.dur.ac.uk/resources/alsabah/al-SabahPaperUlrichsenno3.pdf (accessed 25.06.2023).

12. Stein A. The Democratic Party and Riyadh’s Normalization Demands. Zenger, 21.08.2023. Available at: https:// www.zenger.news/2023/08/21/the-democratic-party-and-riyadhs-normalization-demands/ (accessed 20.10.2023).

13. Ehteshami A. Middle East Middle Powers: Regional Role, International Impact. Uluslararası İlişkiler, 2014, vol. 11, no. 42, pp. 29-49. Available at: https://dergipark.org.tr/tr/download/article-file/694240 (accessed 25.06.2023).

14. Davidson Ch. From Sheikhs to Sultanism. Statecraft and Authority in Saudi Arabia and the UAE. Oxford University Press, London, 2021. 516 p.

15. Greaves Sh. A Primer of Middle Eastern Leadership Culture. Journal of Strategic Security, 2012, vol. 5, no. 4, pp. 99-118. Available at: http://dx.doi.org/10.5038/1944-0472.5.4.7

16. De Luce D., Dilanian K., Windrem R. How a Saudi royal crushed his rivals in a ‘shakedown’ at the Ritz-Carlton. Nbcnews, 03.11.2018. Available at: https://www.nbcnews.com/news/mideast/how-saudi-royal-crushed-his-rivals- shakedown-ritz-carlton-n930396 (accessed 12.07.2023).

17. Коротаев A. Такого не было 4 миллиарда лет: профессор ВШЭ о надвигающейся “точке сингулярности”. Business-Gazeta, 08.04.2023.

Korotaev A. This hasn’t happened for 4 billion years: HSE professor about the approaching “singularity point”. Business-Gazeta, 08.04.2023. (In Russ.) Available at: https://www.business-gazeta.ru/article/586039 (accessed 13.04.2023).

18. Тюкаева Т.И. Резонансный Катар: феномен внешнеполитической идентичности. Мировая экономика и международные отношения, 2023, т. 67, № 10, сс. 94-107.

Tyukaeva T.I. The Resonant Qatar: The Phenomenon of a Small Monarchy’s Foreign Political Identity. World Economy and International Relations, 2023, vol. 67, no. 10, pp. 94-107. (In Russ.) Available at: https://doi.org/10.20542/01312227-2023-67-10-94-107

19. Михеев А. 4-й эмир Катара Тамим бин Хамад Аль Тани: биография, личная жизнь, состояние. syl, 20.02.2018.

Mikheev A. Tamim bin Hamad Al Tani, the 4th Emir of Qatar. syl, 20.02.2018. (In Russ.) Available at: https://www. syl.ru/article/375668/-y-emir-katara-tamim-bin-hamad-al-tani-biografiya-lichnaya-jizn-sostoyanie (accessed 16.08.2023).

20. Alterman J. Ties that Bind. Family, Tribe, Nation, and the Rise of Arab Individualism. A Report of the CSIS Middle East Program. Washington, DC, 2019. 49 p. Available at: https://www.csis.org/analysis/ties-bind-family-tribe-nation-and-rise-arab-individualism (accessed 16.08.2023).

21. Мелкумян E.C. гуманитарная деятельность арабских монархий Персидского залива. Пути к миру и безопасности, 2018, № 1 (54), cc. 299-307.

Melkumian E.S. Humanitarian policies of the Arab monarchies of the Persian Gulf. Paths to Peace and Security, 2018, no. 1 (54), pp. 299-307. (In Russ.) Available at: https://doi.org/10.20542/2307-1494-2018-1-299-307

22. Salama S. UAE upholds Zayed’s legacy of generosity. Gulfnews, 13.06.2017. Available at: https://gulfnews.com/uae/government/uae-upholds-zayeds-legacy-of-generosity-1.2042921 (accessed 10.04.2023).

23. Ibrahim B. Wealth and Giving in the Arab Region. Middle Fast Institute, 13.10.2015. Available at: https://www.mei.edu/publications/wealth-and-giving-arab-region (accessed 10.01.2023).

24. Данилычев Ю. Саудовская Аравия собирает помощь для пострадавшего от наводнения Пакистана. РИА Новости, 17.08.2010.

Danilychev Yu. Saudi Arabia collecting aid for the floods suffering Pakistan. RIA News, 17.08.2010. (In Russ.) Available at: https://islamnews.ru/Saudovskaja-Aravija-sobiraet-pomoshh-dlja-postradavshego-ot-navodnenijaPakistan.... (accessed 20.04.2023).

25.Sumaya A. Can Saudi Arabia’s Aid Policy Pay Off? 14.04.2016. Available at: https://www.eurasiareview.com/14042016- can-saudi-arabias-aid-policy-pay-off-analysis/ (accessed 10.08.2023).

26. Abu Omar A. Saudi Arabia Says Days of Unconditional Foreign Aid Are Now Over. Bloomberg, 18.01.2023. Available at: https://www.bloomberg.com/news/articles/2023-01-18/saudi-arabia-says-days-of-unconditional-foreign-aid-are-now-over (accessed 05.03.2023).

27. Shushan D., Marcoux Ch. Arab generosity not keeping up with Arab prosperity. Foreign Policy, 23.04.2010. Available at: https://foreignpolicy.com/2010/04/23/arab-generosity-not-keeping-up-with-arab-prosperity/ (accessed 10.12.2023).

Другие источники / Sources

1. Biden’s Trip to Saudi Arabia: Successes and Failures. WEF, 11.08.2022. Available at: https://intelligence.weforum. org/monitor/latest-knowledge/3b9cbc094e804b5baf5eee7f0e187907 (accessed 15.07.2023).

2. Saudi Arabia’s MbS made Blinken wait for hours before meet. Tbsnews, 17.10.2023. Available at: https://www.tbsnews.net/world/saudi-arabias-mbs-made-blinken-wait-hours-meet-720530 (accessed 28.10.2023).

3. Мухаммед ибн Салман Аль Сауд. Metal-Archive, 12.12.2020.

Mohammed bin Salman Al Saud. Metal-Archive, 12.12.2020. (In Russ.) Available at: https://metal-archive.ru/stati/17426-muhammed-ibn-salman-al-saud.html (accessed 12.02.2023).

4. Саудовская Аравия впервые помогла властям Сирии. Lenta.ru, 14.02.2023.

Saudi Arabia providing help to the government of Syria for the first time. Lenta.ru, 14.02.2023. (In Russ.) Available at: https://lenta.ru/news/2023/02/14/pomosh/ (accessed 16.02.2023).

[1] His Highness Sheikh Mohammed Bin Zayed Al Nahyan. Available at: https://web.archive.org/web/20190705043414/ https://melf.ae/his-highness-sheikh-mohammed-binzayed-al-nahyan/ (accessed 12.02.2023).