Плачевное состояние американо-российских отношений оказывает разрушительное влияние на мир и является чрезвычайно опасным. Две страны, испытывая нарастающую тревогу из-за угрозы, которую они видят в действиях друг друга, упускают из виду нечто куда более важное и не задумываются о том, насколько велика цена, которую в конечном итоге придется заплатить им и всему остальному миру за эскалацию холодной войны.
Прежде всего у России и США нет осознания того, что ядерный мир постепенно выходит из-под контроля. Теперь уже не две, а целых пять стран — Китай, Индия, Пакистан, Россия и Соединенные Штаты — обладают ключом к ядерной войне или миру. Каждая из этих стран стремится создать или модернизировать свою ядерную триаду (на суше, на море и в воздухе). Каждая пересекает технологические границы, снижающие порог между обычной и ядерной войнами. Каждая делает выбор в пользу доктрин, допускающих ограниченное применение ядерного оружия. Каждая имеет напряженные отношения с одной, а в отдельных случаях и c двумя ядерными державами [1]. Сегодня налицо отсутствие уверенного американо-российского руководства — на долю этих двух стран приходятся 92% ядерных вооружений, но подключение к ним Китая в перспективе резко снижает шансы на предотвращение ядерной катастрофы. Однако Россия и Соединенные Штаты, увязнув в новой холодной войне, демонтируют последние части системы контроля над вооружениями, которую они с таким трудом выстраивали на протяжении полувека.
Действия России на Украине отбросили Европу во времена открытой конфронтации, хотя после окончания холодной войны этот регион должен был стать основой глобальной стабильности. Еще в 2010 г. руководители США, России и пятидесяти других государств намеревались превратить его в единое пространство евроатлантической безопасности. Однако вместо того чтобы воспользоваться исторической возможностью, которая была создана в конце холодной войны в связи с прекращением многолетнего военного противостояния НАТО и Варшавского договора, обе стороны сейчас стремительно наращивают вооружения на новом центральном фронте, который проходит по потенциально самым нестабильным странам Европы. Положить конец такому развитию событий и направить его в более безопасное русло могут только совместные усилия Соединенных Штатов и России. В противном случае недопустимое снова станет возможным.
В своем последнем эссе, написанном накануне кончины, Збигнев Бжезинский отмечал, что единственной важнейшей долгосрочной целью политики США должно быть «нахождение решения <...>, при котором три ведущих в военном отношении державы — Соединенные Штаты, Китай и Россия — будут поддерживать глобальную стабильность общими усилиями». Если же альтернативой (а именно она с каждым днем набирает обороты) является рост стратегического противостояния, военного соперничества и конфронтации между Россией и Китаем с одной стороны и Соединенными Штатами с другой, то нас ждет будущее, чреватое масштабными потрясениями и гораздо более мрачное, чем сегодняшние неспокойные времена. Насколько хорошо Соединенным Штатам и Китаю удастся выстроить свои отношения будет решающим фактором для формирования будущего. Однако не меньшее значение будет иметь и то, станут ли Соединенные Штаты и Россия реагировать на рост Китая, взаимодействуя или соперничая друг с другом.
На будущее в значительной степени будет влиять и то, как — мирно или порождая нестабильность — будут происходить перемены в евразийском регионе — в Центральной Азии, на Кавказе и других частях европейской периферии. От того, как Соединенные Штаты и Россия будут реагировать на возникающие очаги напряженности — со сходных позиций, как в случае с Кыргызстаном в 2005 г., или с различных, как в случае с Грузией в 2008 г. и Украиной в 2014 г., — будет зависеть, усилят ли их стратегические расхождения глобальную нестабильность или Москва и Вашингтон постараются минимизировать ущерб, связанный с этими расхождениями.
Зная сегодняшние заголовки газет, вряд ли имеет смысл говорить о том, что, если США и Россия не найдут способы ограничения или регулирования ущерба, который они могут нанести политической, в том числе избирательной, системе, а также критической инфраструктуре друг друга с помощью цифровых и сопутствующих технологий, нас ждут невообразимые проблемы. На кону будет стоять не просто межгосударственная напряженность, а вопрос войны и мира.
В настоящий момент Россия, очевидно, бросает вызов, но едва ли это делает только она. Соединенные Штаты тоже продолжают вести разработки кибербомб, начатые, по сообщениям, при администрации Б. Обамы. Эти «бомбы» могут быть установлены заранее и приведены в действие по команде. Под кибербомабами подразумевается Computer Network Exploitation, т. е. метод получения информации из закрытых компьютерных сетей с помощью заражения отдельных машин. Примечательно, что США и Россия не единственные страны, которые занимаются подобными разработками. Однако будущее мироустройство будет во многом определяться тем, что предпочтут именно эти две страны — противостоять такой опасности сообща или сохранить полную свободу действий.
Не вызывает сомнения, что в условиях нарастания враждебности, которую Россия и США испытывают друг к другу, ни одна из них в ближайшее время не станет выходить за рамки своей текущей деятельности и задумываться о несравнимо больших угрозах, подстерегающих их впереди. Слишком глубокий образовался разрыв. Слишком закостенели ментальные установки. Слишком сильному влиянию подвержена политика по этому вопросу в каждой стране. Слишком долго страны копили обиды и шли к нынешнему противостоянию. Оно случилось не внезапно и даже не после или из-за украинского кризиса. Пути обеих стран разошлись почти сразу после распада Советского Союза, когда пыль от него даже не успела улечься, а лидеры и элиты обеих стран об этом и не догадывались. Они стояли перед выбором, о котором они в то время не задумывались. Это был выбор между действиями по инерции в надежде на то, что импульс исторических изменений сумеет сгладить все шероховатости, и разумным вниманием к раздражителям. Последние появились почти сразу и со временем превратились в мощные разрушительные факторы, которые сегодня задают тон отношениям. В итоге пройденный путь был отмечен взлетами и падениями, периодами достижений и надежд, которые сменялись разочарованием и напряжением, и в конце концов украинский кризис окончательно перевел отношения в состояние открытой конфронтации.
Короткого пути к налаживанию конструктивных отношений не существует. Для этого необходимо преодолеть целый лабиринт препятствий. Первый из них — неправда, рассказанная сторонами друг о друге, поскольку она сформировала убеждения людей и создала новую реальность, изменить которую еще труднее. В России руководство страны и большая часть политической элиты убеждены в том, что Соединенные Штаты, независимо от того, кто находится в Белом доме, считают Россию главным препятствием в достижении международного доминирования и реализации присвоенного права использовать силу всякий раз, когда они сочтут это нужным. Соответственно, по логике российских политиков, Вашингтон всячески стремится нанести России ущерб, в том числе путем смены режима. В США же критически настроенная часть американского политического сообщества, включая Конгресс и СМИ, убеждена в том, что агрессия России обусловлена не принятым в международных отношениях поиском компромисса, а требованиями ее политической системы. Этой системе нужен внешний враг — отсюда и антиамериканизм. Эта система не может позволить демократии приблизиться к своим границам — отсюда и нападение на Украину. А когда народной поддержкой нельзя заручиться благодаря экономическим успехам, руководство страны прибегает к грубому национализму, например, лозунгу «Крым наш». В результате Россия занимается разрушением сложившегося мирового порядка и нарушает правила, которые его поддерживают. Ни одно из двух государств не сомневается в том, что правда на его стороне. Ни одна из двух стран не хочет задуматься над тем, не несет ли и она ответственность за ухудшение отношений, насколько обоснованы опасения другой стороны и что она может сделать, чтобы выбраться из тупика, в котором они обе оказались.
Для Соединенных Штатов реальность, по сути, заключается в том, что Россия Владимира Путина теперь считает США противником, причем своим главным противником. Фактически Россия считает, что по широкому кругу ключевых внешнеполитических вопросов ее позиция диаметрально противоположна американской. По всем этим вопросам она стремится противодействовать США или подорвать влияние Вашингтона. Она стремится создать проблемы для союзников Соединенных Штатов и в отношениях США с ними, усилить имеющиеся у Вашингтона разногласия с другими государствами и дестабилизировать политическую обстановку в самих Соединенных Штатах.
Сегодня все совсем не так, как после первого прихода В. Путина к власти. Он был первым иностранным лидером, который позвонил Джорджу Бушу и выразил соболезнования после теракта 11 сентября 2001 г. Во время визита в США месяц спустя он сказал на пресс-конференции в Нью-Йорке перед отъездом в Джорджию на ранчо Джорджа Буша, где в дружественной обстановке состоялись конструктивные переговоры, следующие слова: «Сегодня мы уже готовы искать решения во всех областях нашей совместной деятельности. Мы готовы раз и навсегда ликвидировать наследие холодной войны и начать формирование стратегического партнерства на длительный период». Это произошло через два года после падения американо-российских отношений до самого низкого уровня в 1999 г. Тогда у власти был Б. Ельцин, шла война в Косово, и обе стороны спорили о планах США выйти из Договора по ПРО.
Разумеется, есть два объяснения той пропасти, которая лежит между сказанными тогда словами и нынешним положением дел. С одной стороны, можно сказать, что В. Путин лицемерил, играл на публику и прятался за маской, которую сбросил вторжением в Грузию в 2008 г. Другое объяснение заключается в том, что в 2001 г. он говорил искренне, всерьез рассматривал преимущества сотрудничества с Западом и, несмотря на имевшуюся напряженность в отношениях, был готов пойти на сближение с США в случае, если Вашингтон будет делать встречные шаги. Однако он пересмотрел свои взгляды, политику США он стал оценивать критически, трения обострились. В то же время эскалация в немалой степени вызвана действиями самой России. Но если мы в конечном итоге оказались там, где находимся сейчас, а между Россией и Соединенными Штатами пролегает огромная пропасть, то какая разница?
Для разработки политики США в отношении России разница есть, и она очень большая, поскольку за двумя разными объяснениями стоит разная мотивация действий России. Первое объяснение предполагает, что внешняя политика России в значительной степени обусловлена долгосрочными целями. Например, В. Путин намерен исправить то, что в 2005 г. он назвал «величайшей геополитической катастрофой XX века» и вернуть к жизни как можно больше от бывшего Советского Союза. Точно так же это объяснение предполагает, что антагонистичность российской политики неизбежно привела к ухудшению американо-российских отношений. По-другому и быть не могло, учитывая решимость России подорвать самые основы политической системы Соединенных Штатов.
Второе объяснение исходит из того, что действия России в большей степени являются реакцией на события и в меньшей — долгосрочными целями, если под ними подразумевается четкое стратегическое видение. Например, решение В. Путина о захвате, а затем и присоединении Крыма было продиктовано не реализацией ранее разработанного плана — хотя планирование действий при различных вариантах обстановки, безусловно, велось, — а скорее угрозами (и возможностями), которые В. Путин видел в разворачивающемся в феврале 2014 г. украинском кризисе. Точно так же второе объяснение подразумевает, что ухудшение отношений и является причиной враждебности российской политики. Отсюда следует, что неприятности, которые Россия устраивает в политической жизни США, связаны не с намерением изменить саму систему, а со стремлением нанести удар по окружению, формирующему внешнюю политику США, особенно в отношении России. Соответственно, будь позиция США менее враждебной, Россия не стала бы действовать столь бесцеремонно и отнеслась бы к призывам США воздержаться от продолжения выбранного курса с большим пониманием.
В контексте дальнейших действий США первое объяснение подразумевает занятие жесткой позиции, резкое осуждение и наказание. Россию стоит держать на расстоянии, ограничив взаимодействие лишь отдельными изолированными соглашениями. Основной стратегией была бы разновидность сдерживания времен холодной войны.
Второе объяснение предполагает, что подход должен быть не таким моновекторным, а скорее походить на доклад Армеля «О будущих задачах Североатлантического союза», подготовленный в 1967 г. Имея дело с не менее сложным оппонентом в лице Советского Союза, Армель призывал к проведению двухвекторной политики «сдерживания и разрядки». По меткому выражению Арнольда Холерика, талантливого сотрудника центрального аппарата разведки советской эпохи, в отношении Советского Союза политики США делились на две группы — «дельцов» и «рэкетиров», причем верх брала то одна, то другая группа. При всей неоднозначности политики США по отношению к России в наши дни, одно не вызывает сомнения — тон в ней задают «рэкетиры».
Альтернативный подход предусматривает в первую очередь решение вопроса о вмешательстве России в выборы, поскольку эта проблема препятствует рассмотрению всех других. Пока российское руководство отказывается от рассмотрения этого вопроса, ни Конгресс, ни ключевые исполнительные органы не станут обсуждать с Москвой какие-либо серьезные проблемы. Однако нельзя рассчитывать на то, что данную озабоченность можно снять благодаря принятию пакета санкций, который охватит все без исключения — от взлома и направленного воздействия на избирательные сегменты фейковыми новостями до дискредитации самого процесса голосования.
Представляется целесообразным разделить проблему на несколько составляющих — это позволит найти свое решение для каждой их них. В отношениях с Россией приоритет должен заключаться в том, чтобы не позволить ей лишить выборы легитимности через захват регистрационных списков избирателей и электронных опросов. Это можно сделать только дипломатическим путем, обозначив проблему как вопрос национальной безопасности, которым она и является, и, соответственно, согласованием красных линий с обеспечением адекватных мер контроля.
Действия России в киберпространстве, ее вмешательство в системы управления энергосистемами, водоочистными сооружениями и воздушным движением ставят под угрозу критическую инфраструктуру США, а значит, затрагивают сферу национальной безопасности уже напрямую. Но вместо того чтобы просто увязывать эти действия с использованием Россией кибертехнологий в далеких от совершенства аспектах политической жизни США, их следует включить во второй элемент доработанной политики США в отношении России. Часть «разрядки» в стратегии сдерживания и разрядки требует взаимодействия сторон. Причем только путем переговоров можно исправить стремительную потерю способности обеих стран регулировать свои отношения в сфере безопасности.
При надлежащем исполнении дипломатический диалог в данной области будет включать два компонента. Первый уже реализуется, пусть урывками и не самым лучшим образом. Переговоры по стратегической стабильности, предложенные при администрации Б. Обамы и запущенные администрацией Д. Трампа, должны решать самые неотложные проблемы безопасности. Именно они во многом усиливают напряженность в отношениях и, что еще хуже, подвергают мир риску. К таким проблемам относятся угроза для избирательной системы США; оказавшийся под ударом Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (РСМД); крах контроля над стратегическими ядерными вооружениями; отсутствие ограничений (мер по укреплению доверия, контролю и транспарентности, ограничений на военные учения) на наращивание вооруженных сил в Центральной Европе. Вместо того чтобы продолжать подковерную борьбу и нападки друг на друга, обеим сторонам нужно внимательно проанализировать сложившуюся ситуацию и решить, соответствует ли отказ от взаимодействия их интересам. Так, прекращение РСМД будет означать утрату стратегического контроля над ядерными вооружениями в будущем. Вероятность продления СНВ-III в 2021 г. становится все более призрачной. Но даже в случае продления отсутствие на протяжении семи лет переговоров о том, что произойдет после СНВ, когда истечет срок действия СНВ-III — последнего из оставшихся договоров по контролю над ядерными вооружениями, — станет окончанием такого контроля между Россией и Соединенными Штатами. Это, в свою очередь, закроет дверь для процесса, к которому никогда не подключались другие ядерные державы.
Другой компонент представляет даже большую сложность, но он не менее важен, учитывая плачевность нынешнего состояния американо-российских отношений. Это стрежневой, откровенный стратегический диалог, который будут вести на высшем уровне от имени президентов представители, обладающие их полным доверием. Они будут разговаривать друг с другом открытым текстом и без намеков, поскольку не будут стеснены принятыми нормами дипломатического протокола. Цель такого диалога заключается не в обсуждении конкретных вопросов, по которым позиции сторон разнятся, не в объяснении проводимой политики или разработке альтернативного курса. Его цель состояла бы в том, чтобы слой за слоем снимать накопившееся недоверие, которое сейчас пронизывает отношения и отбивает всякое желание искать общий язык. Это возможно только в том случае, если каждая сторона изложит ключевые вопросы, вызывающие у нее особое беспокойство, причем все без исключения, какими бы щепетильными они ни были, откровенно объяснит свои действия, ответственно рассмотрит возможности сближения позиций, а там, где это невозможно, — пути минимизации последствий. В том или ином виде подобный диалог уже пытались проводить, в частности, после вторжения США в Ирак в 2003 г., когда американо-российские отношения резко ухудшились.
Сейчас губительное недоверие продолжает только усиливаться. Восстановлением доверия будет непосредственно заниматься стратегический диалог, но его одного недостаточно. Недоверие сейчас настолько глубоко, что ликвидировать его разовой мерой или одним ударом не получится. Для этого потребуются небольшие осторожные шаги, которые постепенно могут привести к достижению кумулятивного эффекта. В данном контексте позитивным событием следует считать возобновление контактов председателя Комитета начальников штабов ВС США генерала Джозефа Данфорда и Верховного главнокомандующего Объединенных вооруженных сил НАТО в Европе генерала Кертиса Скапарротти с начальником Генштаба ВС РФ генералом Валерием Герасимовым. Причем К. Скапарротти планирует провести с последним личную встречу. Было бы также полезно, если бы Конгресс, пусть и не в рамках формально возобновленного межпарламентского обмена, начал поддерживать неофициальные контакты с небольшой группой здравомыслящих и конструктивных российских парламентариев.
Однако для того, чтобы предпринять данные шаги, требуется еще одно — готовность отважиться на сотрудничество. Когда в сентябре 2017 г. дипломаты обеих сторон договорились создать Совместный исполнительный центр для обмена информацией в Сирии, Пентагон отказался, не без оснований опасаясь, что такой центр позволит сирийским правительственным войскам, которым помогала Россия, находить группы оппозиции, пользовавшиеся поддержкой Соединенных Штатов. Более того, Пентагон опасался утечки информации, которая могла бы стать ключевой угрозой конфликта между НАТО и Россией с использованием ВВС. Такой риск действительно был, впрочем, как и шанс, что работа Центра оправдает ожидания, и обе стороны могли бы воспользоваться плодами его успеха. Рисковое сотрудничество мало чем отличается от совета Рональда Рейгана «доверяй, но проверяй».
Правда, все, о чем говорилось выше, имеет шанс на претворение в жизнь только при условии, что Россия готова пройти свою часть пути — обсудить красные линии в вопросе вмешательства в процесс голосования, согласиться на поиск компромисса в стратегическом диалоге, делать встречные шаги. Однако выяснить позицию России США могут только проявлением инициативы, а подобные тесты должны быть взаимными и поощрять поиск компромисса. Вашингтону следует также тщательно проанализировать, чего он достигает, наказывая Россию введением все новых и новых санкций, и задуматься о том, не лучше ли пересмотреть условия их снятия таким образом, чтобы они стимулировали позитивную ответную реакцию.
Наглядным примером может послужить случай отравления нервно-паралитическим веществом в английском городе Солсбери. Если В. Путин или официальные лица в руководстве России санкционировали это нападение, а британские власти и их ближайшие союзники об этом знают, скажем, из перехваченных сообщений, а не просто так предполагают, то самые суровые ответные меры оправданы. Но если, что более вероятно, происхождение использованного реагента, в отличие от его идентификации, не является очевидным, то следовало первым делом привлечь россиян к расследованию Организации по запрещению химического оружия (ОЗХО) и заставить их заполнить все имеющиеся пробелы. Выдвижение самоинкриминирующих условий для их участия, которые выдвинуло британское правительство, и импульсивное отлучение от расследования российских дипломатов гарантированно лишило следствие возможности выяснить все до конца в этом ужасном преступлении. Было бы намного лучше, если бы правительства Великобритании и США вначале оценили, каким образом они могут принудить Россию к сотрудничеству (а отказ Москвы от сотрудничества уже говорил бы о многом), а не высылать дипломатов. Из-за асимметричного ответа они сами наказали себя больше, чем россиян, причем ничего этим не добившись.
Наконец, хотя считается, что это лежит за пределами возможностей правительств, следует уделять больше внимания интеграции краткосрочных политических императивов в долгосрочные цели. Как, принимая во внимание большие и потенциально судьбоносные ставки, о которых говорилось в самом начале, можно было бы подойти к решению животрепещущих проблем, таких как Украина, Сирия, РСМД, кибербезопасность, вмешательство в выборы? Причем так, чтобы продвигаться в улучшении отношений с Россией к тому уровню, который США хотели бы иметь с ней через восемь-десять лет? Если желательно добиться совместного сотрудничества США и России в укреплении стратегической стабильности во все более сложном и опасном ядерном мире, то имеет смысл пойти навстречу российским требованиям о включении систем противоракетной обороны и передовых наступательных вооружений в двусторонние американо-российские переговоры о стратегических ядерных вооружениях. При этом Россия должна понимать, что если ДРСМД не будет сохранен, то проведение дальнейших переговоров будет довольно проблематичным.
Если целью на ближайшие десять лет является создание мирной Европы, когда военные силы НАТО и России перестанут противостоять друг другу, а угроза применения силы и ее фактическое использование больше не будут представлять опасность, то такая ключевая страна, как Украина, не может оставаться постоянным источником напряженности. Однако в этом случае для того, чтобы добиться прогресса, необходимо пересмотреть цели. Вместо недостижимого политического урегулирования, которое положит конец гражданской войне на Донбассе, лучше определить исходной целью безопасный мир на Востоке Украины и нормализацию российско-украинских отношений, чему будет способствовать прекращение российского патронажа сепаратистских режимов и возвращение контроля Украины над границей с Россией.
Если данный призыв кажется неразумным, рискованным или просто неработоспособным, то следует задуматься о том, к чему привела нынешняя политика двух стран, а именно — к наихудшему из двух миров. Рефлексивно жесткая реакция каждой из них препятствовала выстраиванию конструктивных отношений между США и Россией и, возможно, надолго отодвинула перспективы улучшения диалога. В то же время в ближайшем будущем ни одна из сторон не в состоянии изменить поведение другой на свой лад. Обе страны действуют по инерции, а издержки рассматриваются как неизбежные и допустимые. Неизбежные? Возможно. Допустимые? Почти наверняка нет.
Статья подготовлена для семинара Института Аспена «U.S.-Russia Relations: Policy Challenges in the New Era», Хельсинки, 29 мая – 3 июня 2018 г.
1. Понятно, что непосредственную озабоченность в связи с возможным применением ядерного оружия вызывает Северная Корея, однако ядерный порядок в XXI в. будут определять именно пять перечисленных стран.