«Архаичный монстр»? Замечания о критике МИД и МГИМО

Подписание американского закона о санкциях вызвало очередной виток дискуссии об эффективности российской дипломатии и подготовки внешнеполитических кадров. Экономист Н.А. Волчкова, в частности, возложила на российский МИД ответственность за появление санкционного закона, а заодно констатировала профессиональную непригодность мидовских кадров, выпускаемых «архаичным монстром» МГИМО.

Что конкретно должен был сделать российский МИД, чтобы не допустить появления законопроекта и принятия закона? И каковы в действительности сильные и слабые стороны МГИМО?

Подписание американского закона о санкциях вызвало очередной виток дискуссии об эффективности российской дипломатии и подготовки внешнеполитических кадров. Экономист Н.А. Волчкова, в частности, возложила на российский МИД ответственность за появление санкционного закона, а заодно констатировала профессиональную непригодность мидовских кадров, выпускаемых «архаичным монстром» МГИМО. Я с интересом прочитал наблюдения Н.А. Волчковой, касающиеся российской экономики и торговли. Мне трудно давать какие-то оценки, потому что я не являюсь экономистом. Однако оценки российской дипломатии и ее кузницы кадров прокомментировать считаю возможным и нужным, отдав почти 15 лет преподавательской и научной работе в МГИМО и шесть лет проработав бок о бок с российскими дипломатами на уровне полуторного трека в РСМД.

Начну с тезиса об ответственности МИДа за американские санкции. Н.А. Волчкова считает санкции провалом российской дипломатии и призывает мидовских сотрудников уйти в отставку в полном составе. Сама тональность этого комментария напоминает мне высказывания из противоположного лагеря — российских охранителей и «ура-патриотов». Только у них во всем виноват американский Госдеп. А здесь, конечно, российский МИД.

Но это лирика. Посмотрим на проблему с институциональной точки зрения. За МИД России и российскими загранучреждениями закреплен конкретный функционал и полномочия. Они определяются российскими законами, законами страны пребывания, международным правом и взаимными договоренностями государств. Иными словами, официальная дипломатия имеет достаточно жесткие функциональные и правовые рамки. С другой стороны, санкции являются продуктом решений исполнительной власти США и законотворческой деятельности Конгресса.

Возникает вопрос, что конкретно должен был сделать российский МИД, чтобы не допустить появления законопроекта (а их было много) и принятия закона? Нанять лоббистов? «Обрабатывать» конгрессменов? Вести «информационную» работу? Возможно. Но такая деятельность посольств и МИДа, насколько мне известно, любой страной будет рассматриваться как вмешательство во внутренние дела суверенного государства. Это было бы странно для России, которая последовательно выступает против такого вмешательства.

По иронии американские конгрессмены имеют другую точку зрения. В санкционном законе Россию как раз обвиняют во вмешательстве в американские выборы, внутреннюю политику США и других стран. Согласно этой логике, российский МИД, наоборот, показывает чудеса эффективности в странах пребывания, что требует самого энергичного противодействия. Получается абсурдная ситуация, когда отечественные наблюдатели критикуют МИД за недостаточное рвение в работе с американцами по санкциям, а сами авторы санкций считают российскую внешнюю политику едва ли не вездесущей. При этом упускается из виду еще и то, что МИД России, как и Госдеп США, — орган исполнительной власти. Он реализует политические решения руководства страны наряду с другими ведомствами и институтами.

Однако мне не хотелось бы дальше цепляться за формулировки, озвученные Н.А. Волчковой по этому сюжету. Все-таки речь идет об интервью, а не научной или даже газетной статье. Более того, я вижу определенную пользу в предложенной провокации, пусть она и сделана в неприятной и достаточно оскорбительной форме, не принятой в сообществе дипломатов. И здесь важно все-таки другое. Когда критикуется МИД, по умолчанию ставится вопрос о целях и инструментах российской внешней политики в целом. Отвечать на него по принципу «сам дурак» неразумно. Здесь требуется спокойный и трезвый разговор за пределами узкого цеха дипломатов и экспертов-международников, понятный представителям других профессиональных сообществ, включая экономистов.

Начать этот разговор нужно с понимания специфики России как государства или, если угодно, как «актора» мировой политики. Здесь опять же есть риск уйти в дебри дискуссии либералов и охранителей, бесконечно рассуждая о природе «режима» или же заговоров внешних сил. Я думаю, что разговор должен быть о другом.

Проблемы, перед которыми стоит российская внешняя политика, отражают фундаментальное свойство России как государства. С одной стороны, Россия является мощной державой и одним из ключевых политических игроков на международной арене. Вопросы международной безопасности и суверенитета для нее являются приоритетом на протяжении столетий. А значит, Россия, как и другие державы, неизбежно будет базироваться в своей внешней политике на принципах гоббсовского реализма. Но с другой стороны, перед Россией стоят серьезные вызовы в области модернизации и развития. Разрыв между политическим весом и уровнем развития тоже свойственен нам достаточно долгое время. Более того, в современных условиях развитие становится важным фактором суверенитета. Отставание в развитии чревато утратой политической роли. Теоретически достаточно всего лишь приспособить внешнюю политику под задачи развития. Но история показывает, что вопросы безопасности и экономики подчас оказываются ортогональными. И далеко не факт, что, поступаясь вопросами безопасности, можно достичь результатов в области развития. Это хорошо показал постсоветский опыт. Балансировка безопасности и развития — крайне непростая задача. Именно здесь лежит долгосрочный вызов для российской дипломатии.

Собственно ситуация с санкциями хорошо отражает проблему. Принесут ли они пользу России с точки зрения развития? Вряд ли. Но источник санкций — в области безопасности, но никак не развития. Украинский кризис — лишь часть более фундаментальной проблемы разбалансировки системы евроатлантической безопасности. Закон о санкциях — это кумулятивный и кодифицированный набор претензий по противоречиям, которые копились десятилетиями. Нужно ли решать эти проблемы? Нужно. Только посыл о том, что корни всех бед в России, хорошей службы не сделает. Это должен быть взаимный процесс с обеих сторон. По-другому проблемы в международных отношениях не решаются.

В самой же России требуется системный и междисциплинарный диалог по вопросам увязки интересов безопасности и развития. Одну из таких попыток Российский совет по международным делам сделал вместе с Центром стратегических разработок Алексея Кудрина. Мы подготовили «Тезисы по внешней политике и позиционированию России в мире», в которых представили свои подходы к увязке этих двух задач на различных направлениях. Этот документ рассматриваем как базу для дискуссии с самым широким кругом коллег, включая экономистов.

Теперь по поводу МГИМО и кадров. В рамках работы РСМД по содействию интернационализации российских университетов мне довелось взаимодействовать с целым рядом высших школ в различных регионах страны, окунувшись и в проблемы их внутреннего устройства. У МГИМО, как и у любого вуза, есть свои сильные и слабые стороны.

Среди сильных — ведомственная принадлежность, порождающая свою уникальную субкультуру, чувство локтя и солидарности, не раз помогавшие нашим дипломатам уже в их профессиональной деятельности. В МГИМО сохранилась и получила серьезное развитие уникальная языковая школа. Дипломатия становится все более многомерной. Она требует гибкости и быстрой адаптации. Но глубокое знание культуры, истории и, главное, языка отдельных стран востребовано еще больше. Особенно когда выяснилось, что в некоторых государствах есть не только «глобализированные» элиты, и с ними нужно говорить не только на английском. МГИМО сохранился как компактный университет, сосредоточенный в едином базовом кампусе. Это позволяет оптимизировать многие бюрократические процессы. В этом смысле Институт уж точно трудно назвать «архаичным монстром». МГИМО одним из первых перестроился на Болонскую систему. Наряду с бакалавриатами здесь появилась крепкая магистратура с большим числом сдвоенных программ и серьезным фокусом на интернационализацию. Наконец, здесь ведется последовательная работа по превращению в исследовательский университет.

Естественно, есть свои проблемы и ограничения. МГИМО достаточно узко специализирован на международных отношениях. Их растущая сложность требует большей междисциплинарности. В классическом университете с более широким набором дисциплин решить эту задачу проще. Хотя МГИМО может адаптироваться через создание новых магистерских программ и привлечение в магистратуру и аспирантуру выпускников классических и технических университетов. Значительная работа требуется в области управления и систематизации исследовательских проектов на всем цикле: от привлечения финансирования и до публикации результатов в ведущих международных журналах. Отдельные этапы хорошо освоены, но их нужно свести воедино и расшить «узкие места». Наконец, нужен более серьезный акцент на аналитических компетенциях в подготовке дипломатов, хотя в решении этой задачи уже сделано немало. МГИМО вряд ли нужно идти путем НИУ ВШЭ с его акцентом на математике и количественных методах. Все-таки МГИМО готовит в первую очередь дипломатов, а не биржевых аналитиков. Но вот серьезная «накачка» качественными методами будет крайне полезна. Анализ документов, интервью, ситуационные анализы, мозговые штурмы, фокус-группы — все это незаменимо для решения оперативных аналитических задач в сжатые сроки и с ограниченными ресурсами. Особенно для студентов МО, ФП и МЖ. В сухом остатке знание языков, культуры и истории страны и региона специализации, междисциплинарная широта кругозора и аналитические компетенции с акцентом на качественных методах можно считать выполнимым набором для большинства образовательных программ МГИМО.

Важен и еще один элемент, выходящий за пределы МГИМО, — профессиональная мобильность дипломата. В текущих условиях большинство дипломатов делает вертикальной карьеру. Грубо говоря, от атташе до посла. Практика временного перехода с дипломатической работы, скажем, в исследовательскую структуру или международные отделы крупных компаний, с тем чтобы вернуться в официальную дипломатию с качественно новым багажом опыта и компетенций, имеет место. Но она слабо институционализирована. Ее превращение в постоянно работающую эффективную машину «прокачки» и «апгрейда» кадров в самых разных областях может многое дать для образования дипломата уже за пределами alma mater.