Битва за Победу: ratio против Провидения, доктор Фаустус или Иов

Призыв митрополита Илариона не приписывать Победу Сталину вызвал бурю откликов, в том числе тех, кто называет себя историками, причем с недостойными выпадами против РПЦ. Нет сомнений в том, что Победа в Великой Отечественной войне является важнейшим духовным достоянием народов России, ключевым моментом нашего самосознания, тем более что она подвела итог историческому пути, пройденному на тот момент не только Россией, но и всей Европой. Не удивительно поэтому, что дебаты на эту тему в российском обществе и на Западе будут продолжаться, по крайней мере, до тех пор, пока не будет завершена трансформация российского (продолжается уже 30 лет) и всех других европейских обществ (находится на болезненном старте осознания элитами наличия проблемы) в соответствии с требованиями времени, которое, как известно, не выбирают. Вопрос фундаментальный и потому актуальный для нашей внешней политики, прежде всего в контексте взаимоотношений России и Запада.

Соответственно, оправдан взгляд на более глубокую историческую перспективу. В конце концов, Россия не начиналась со Сталина и Сталиным не закончилась. Сам Сталин, правда, после катастрофических летних поражений 1941 и 1942 гг., Приказа 227 и Сталинградской битвы, признал необходимость восстановления хоть какой-то исторической преемственности в развитии страны, призвав РПЦ, введя погоны и упразднив Коминтерн. Критики Илариона странным образом смыкаются со своими «либеральными» оппонентами, которые отказываются усматривать в нацистской Германии общезападный проект по решению «проблемы Советской России». У РПЦ, которая отделена от государства, свой счет к Сталину и не только к нему, а ко всей, в их представлении, безбожной/богоборческой власти, основанной на идеологии и потому понимавшей, что нельзя человеку поклоняться двум богам одновременно.

Казалось бы, ответ на вопрос о месте Сталина в истории Великой Отечественной войны, включая предшествовавшие ей репрессии, может быть найден только с установлением хотя бы ключевых фактов и без апологии роли личности в истории (напомню, что именно поэтому Томас Карлейль считается одной из предтеч нацизма). Последнее как минимум оскорбительно для всего народа, вынесшего на себе тяготы войны, подчас несмотря и вопреки Сталину. Как оскорбительны для западного электората попытки элит списать свои неудачи, будь то Брекзит или Трамп, на «вмешательство Кремля».

Не будь на то Господня воля,

Не отдали б Москвы!

Бородино, М. Лермонтов

Мне хочется верить, что грубая наша работа

Вам дарит возможность беспошлинно видеть восход.

Чёрные бушлаты, В. Высоцкий

Призыв митрополита Илариона не приписывать Победу Сталину вызвал бурю откликов, в том числе тех, кто называет себя историками, причем с недостойными выпадами против РПЦ. Нет сомнений в том, что Победа в Великой Отечественной войне является важнейшим духовным достоянием народов России, ключевым моментом нашего самосознания, тем более что она подвела итог историческому пути, пройденному на тот момент не только Россией, но и всей Европой. Не удивительно поэтому, что дебаты на эту тему в российском обществе и на Западе будут продолжаться, по крайней мере, до тех пор, пока не будет завершена трансформация российского (продолжается уже 30 лет) и всех других европейских обществ (находится на болезненном старте осознания элитами наличия проблемы) в соответствии с требованиями времени, которое, как известно, не выбирают. Вопрос фундаментальный и потому актуальный для нашей внешней политики, прежде всего в контексте взаимоотношений России и Запада.

Соответственно, оправдан взгляд на более глубокую историческую перспективу. В конце концов, Россия не начиналась со Сталина и Сталиным не закончилась. Сам Сталин, правда, после катастрофических летних поражений 1941 и 1942 гг., Приказа 227 и Сталинградской битвы, признал необходимость восстановления хоть какой-то исторической преемственности в развитии страны, призвав РПЦ, введя погоны и упразднив Коминтерн. Критики Илариона странным образом смыкаются со своими «либеральными» оппонентами, которые отказываются усматривать в нацистской Германии общезападный проект по решению «проблемы Советской России». У РПЦ, которая отделена от государства, свой счет к Сталину и не только к нему, а ко всей, в их представлении, безбожной/богоборческой власти, основанной на идеологии и потому понимавшей, что нельзя человеку поклоняться двум богам одновременно.

Казалось бы, ответ на вопрос о месте Сталина в истории Великой Отечественной войны, включая предшествовавшие ей репрессии, может быть найден только с установлением хотя бы ключевых фактов и без апологии роли личности в истории (напомню, что именно поэтому Томас Карлейль считается одной из предтеч нацизма). Последнее как минимум оскорбительно для всего народа, вынесшего на себе тяготы войны, подчас несмотря и вопреки Сталину. Как оскорбительны для западного электората попытки элит списать свои неудачи, будь то Брекзит или Трамп, на «вмешательство Кремля».

Александр Крамаренко:
Геополитика Русской революции: вердикт альтернативной истории?

Каковы же факты? Все они, включая масштабы репрессий, давно установлены и их никто не оспаривает. Ленин и Троцкий не смогли остановить Сталина, «момент Кирова» тоже не был реализован, военные, если брать армию, были репрессированы с подачи германской разведки. Территориальными приобретениями по Пакту о ненападении не смогли воспользоваться в качестве буфера, гарантирующего от внезапного нападения. Неудачная война с Финляндией выявила реальное состояние РККА, что стало фактором в военном планировании Гитлера. 22 июня выступал Молотов, а не Сталин. Отдельная тема — политика Коминтерна в германских делах, пересмотренная на его VII конгрессе летом 1935 г. в сторону борьбы с фашизмом и тактики Народного фронта, что для Германии было уже поздно.

В центре этого дискурса подспудно находится вопрос об ответственности советского руководства за высокую цену войны — 27 миллионов жизней советских граждан, что напрямую связано с тем, как она для нас началась. Да, Гитлер переиграл Сталина в личной дипломатии. Только в апреле, когда Германия напала на Югославию, стало очевидно, что война близка и начнется раньше, чем в мае 1942 г., на что рассчитывали в Москве. Последовал шантаж Гитлера в двух известных письмах Сталину в мае и июне. Стало понятно, что произошло, и Сталину оставалось делать вид, что он верит тому, что огромная германская армия сосредоточивается в Польше для нападения на Британские острова (!).

Обмануты были и западные столицы, которые с сентября 1939 г. по апрель 1940 г. «вели» Странную войну в ожидании нападения Гитлера на СССР. Для них это закончилось падением Франции, ряда других стран Европы и Дюнкерком. И Лондону уже пришлось ждать вторжения Гитлера в Советский Союз как единственного своего спасения, что Черчилль никогда и не скрывал. Правительства там менялись, в том числе на коллаборационистские, что, понятно, было исключено в условиях любой закрытой системы, каковой была советская (личности — Ленин, Троцкий, Сталин или Киров — не имели значения; большевики знали уроки Французской революции, но посчитали себя умнее). Кстати, тема эта весьма актуальна в глобальном контексте. Ряд американских экспертов еще в 2011 г. высказались за то, чтобы США отказались от контроля в закрытой (глобальной) системе в пользу конкуренции в открытой. Собственно, с этим в Белый дом пришел Трамп, которому элиты мешают реализовать его план роспуска глобальной империи Америки и перехода к «ручному управлению» на основе великодержавной «транзакционной дипломатии» как наиболее отвечающей национальным интересам в современных условиях, раз глобализация, как оказалось, «работала» на подъем Китая.

Сергей Чернявский:
Германский реваншизм – мост между мировыми войнами

Трудно не заключить, что война просто физически не могла начаться для нас в более неблагоприятных условиях, чем это произошло на самом деле. Важнее, конечно, другое, а именно что даже это не могло изменить исход войны — он был предрешен самим фактом нападения на СССР, а «на местности» — срывом плана выхода германских войск на линию Архангельск — Астрахань за первые три месяца кампании. Верно и то, что индустриализация и решительный отказ России от фашистской перспективы в результате Революции 1917 г. и Гражданской войны заложили основы для Победы. Перспектива фашистского развития была реальной альтернативой социалистической революции, единственной возможностью ее предотвратить. Она была обозначена появлением накануне революции протофашистских партий и идеологией консервативного истеблишмента (например, в Записке Петра Дурново Николаю II от февраля 1914 г., где предсказывались поражение в войне с Германией и, как следствие, именно социалистическая революция в России), и могла реализоваться только в том случае, если бы Россия выступила на стороне Германии в Первой мировой войне или была бы побеждена Германией.

Этот неслучайный исторический выбор воспроизвёлся во Вторую мировую и предопределил будущее Европы, нормализацию европейского общества на основе всеобщего избирательного права и создания социального государства в ответ на «вызов Советского Союза». Именно Советская Россия могла сыграть решающую роль в победе над нацистской Германией, раз и навсегда закрыв военное измерение Германского вопроса и разрешив в пользу западных демократий внутризападный антагонизм англосаксы–немцы, уходящий корнями в Реформацию. Более того, интернационалистский СССР был ответом и на не менее транснациональный англосаксонский капитализм (в форме Британской империи, которая «мягко» мутировала в Pax Americana), последовательно отрицавший все наследие Века Просвещения: для коррекции этого пагубного для судеб Европейской цивилизации тренда и понадобилась Революция в России.

Можно только отнести на счёт неисповедимых путей истории/судьбы и Провидения тот факт, что атеистический Советский Союз стал формой сохранения нашей независимости (от Германии), нашей духовности и приверженности собственной роли в делах Европы и мира. Тут не уйти от идеи О. Шпенглера о псевдоморфозе российской культуры, начиная с призвания варягов и Крещения Руси. Российский исследователь С.А. Королёв отмечал, что «примерно с 1943 г. русское и европейское находят вторую жизнь в псевдоимперском». А В. Цымбурский писал: «Эта псевдоморфоза... характеризовалась постоянным напряжением между европейскими формами и неевропейскими смыслами... В России развивается геополитическая традиция, соотносящая её судьбу с судьбой Европы, выстраивающая сюжеты, по которым Россия призвана играть определяющую роль в участи мира, сперва европейского, затем глобального объединённого мира, выстраиваемого и создаваемого Евро-Атлантикой» (более подробно см. мой материал «Геополитика Русской революции» на сайте РСМД от 28 марта 2018 г.).

Британский историк Макс Гастингс в статье, посвящённой 70-летию Победы над Германией, писал: «Если бы Гитлер не напал на Россию и русские не сопротивлялись бы со стойкостью и духом самопожертвования, которые недостижимы в западных демократиях, мы, возможно, продолжали бы бороться с ним до сих пор. Крайне маловероятно, чтобы британские и американские армии когда-либо смогли бы самостоятельно одержать победу над вермахтом». (В переписке с нашим посольством в Лондоне он, однако, отказался дать характеристику Странной войне и всей политике умиротворения Гитлера, заявив, что Запад и Россия никогда не придут к согласию относительно причин и истоков Второй мировой войны.) Если смотреть дальше и шире, то США заменили на западном фронте Россию, вышедшую из войны по Брестскому миру. Америка затем вернулась в Европу в результате Второй мировой, и одна из ключевых проблем всей современной европейской политики может определяться следующим образом: не пришло ли время американцам уйти из Европы или переформатировать своё присутствие на континенте, в частности выйдя из НАТО, что поначалу и хотел сделать президент Д. Трамп? Не пережило ли оно собственный конец, превратившись в абсурд?

Алексей Фененко:
После Победы

Серьёзную пищу для размышлений даёт аналогия с 1812 годом: Тильзит как Пакт о ненападении и время, выигранное для материальной подготовки к войне с Наполеоном (тогда было целых 5 лет). Ситуация хорошо описана британским историком российского происхождения Домиником Ливеном в книге «Россия против Наполеона: борьба за Европу, 1807–1814» (издана в России в 2012 г.). Полемизируя с Толстым, он, по сути, его подтвердил, только на уровне техники победы. Тогда было не только больше времени, но и здравого смысла. И Александр I доверял своим дипломатическим и военным агентам, неплохо освоившимся в Париже. Но общим было то, что Россия, как и Москва в 1945 году, настояла на необходимости решительного разгрома Наполеона и смены во Франции режима, угрожавшего всей Европе (далеко не все столицы верили в такую возможность). Версаль бросил Германию и Россию в объятия друг другу (Рапалло и всё остальное вплоть до сотрудничества в сфере ВПК, от которого каждый брал, что мог) — в этом различие.

Военная машина нацистской Германии по своей мощи могла сравниться только с Великой армией Наполеона, вторгшейся в Россию. Только Россия с её материальными ресурсами и силой духа была в состоянии противостоять и тем и другим, сорвав отнюдь не утопические планы насильственного объединения Европы. В совершенно разных исторических ситуациях Россия сыграла одну и ту же роль: «И нашей кровью искупили Европы вольность, честь и мир». Понятно, что, как и в XIX в., не все могут простить нам нашей Победы. Сейчас в корне иная ситуация: очередная бодрийяровская «фатальная стратегия» США/Запада по сдерживанию России выявила — на материале кризисов на Украине и в Сирии — новый облик Вооружённых Сил России, который отрицает саму возможность большой войны в Европе, в том числе в силу превосходства наших вооружений (к примеру, американский F-35 — «не боевой и опасный для экипажа самолёт», по заключению бельгийских экспертов). Получается по русской поговорке: бодливой корове бог рог не даёт? Если раньше России приходилось расплачиваться (в том числе Революцией) за войны в Европе, которые затевались другими, то теперь мы в состоянии такую войну предотвратить, причем не жертвами, а военным строительством.

В целом Победа не поддаётся объяснению в категориях светской европейской культуры рациональности. Речь идет о торжестве духа, культуры народа, что понял Толстой и даже британский историк. Что может быть больше? Это отсылает нас в том числе к расколу Вселенской церкви в 1054 году и падению Константинополя в 1453 году, ко времени которого в лице России православие обрело «территориальную основательность» (Ф.И. Тютчев), что мы сейчас назвали бы стратегической глубиной. Европа сейчас подходит к концу длительного этапа, спровоцированного Реформацией, которая по-своему «преодолела» Новый Завет и в соответствии с душевным складом западного человека выдала доход от капитала за Божью благодать. Шпенглер писал о «полете фаустовской души в бесконечное пространство» — тут одним из вариантов стал нацизм и «соблазнение» Гитлером вроде как культурного европейского народа.

REUTERS

Не будем забывать, что без поражений под Иеной и Ауэрштедтом от Наполеона не было бы Фихте и германского национализма. Не только Ницше, но и другие западные мыслители презирали женственность — свойство русской душевности, по признанию наших философов (а душа – христианка по своей природе). Книга Иова — возможно, наиболее христианская из всех книг Ветхого Завета, ее особенно любил Достоевский. Именно достойным посылаются испытания: кто еще смог бы их претерпеть, не изменив своей идентичности? «И отвечал Сатана Господу, и сказал: Разве даром богобоязнен Иов?» (1:9) и далее: «Неужели доброе мы будем принимать от Бога, а злого не будем принимать?» (2:10). И вообще, в истории не может быть рациональных разменов, поскольку она определяется судьбой народов, а судьбу разменять нельзя, она не имеет меновой стоимости. Апостол Павел в Первом послании к коринфянам указывал: «Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно» (13:12) (даже Киссинджер признает, что сейчас политикам приходится принимать решения, не имея полного представления об их последствиях). И неслучайно в следующем стихе: «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь». Поэтому в жесте С. Шойгу, который перекрестился под надвратной иконой Спасителя на Спасской башне, больше значения и смысла, чем во всех наших оружейных наработках последнего времени, представленных на Параде, посвященном Дню Победы. Другое дело, что именно они — аргумент, который понимают наши западные партнеры, и с этим их мироощущением приходится считаться.

И наконец, создается впечатление, что дискурс о Сталине является упрощением/примитивизацией дискурса о Победе (припоминается, как в начале 1960-х гг. у нас в школе ходил старшеклассник с портретом Сталина и «просвещал» на его счет учеников младших классов). Независимо от реальных намерений его участников, разговор о гипертрофированной роли Сталина в войне подменяет, уводит в сторону от главного вопроса — о будущем Европейской цивилизации и роли России в его формировании, как об этом позволяет судить в том числе Победа. Кому надо, чтобы мы сами занижали свои позиции в этой битве за Европу? Приведу глубокую мысль Тютчева о том, что самим фактом своего существования Россия отрицает будущее Запада. В этом был смысл войны 1812 года и нашей победы в 1945 году. Именно отсюда принципиальная нестыковка в её оценке между нами и западными элитами — слишком уж всё это экзистенциально!

А что до попыток ставить Сталина и Гитлера на одну доску, то убедительно об этом писал еще Георгий Адамович (в своих статьях о В.А. Маклакове): «Война против Гитлера не была войной обычной… а победа была воспринята как избавление от беспримерного, небывалого еще в истории ужаса и варварства… большевизм представляет собой искажение некоего социального идеала, который сам по себе никаких бесспорно отрицательных черт не имеет… С нацизмом, наоборот, все просто, как дважды два: в нем ничего не было искажено, мы его видели в его истинных, пусть и незавершенных, формах, и если бы Гитлер довел свой «идеал» до полного осуществления, то…обожествлен был бы некий «белокурый зверь», полный беспредельного презрения ко всему, что было создано, продумано и выстрадано человечеством до него».