Ближневосточная государственность: в поисках новых моделей

За сменой режимов в четырёх арабских странах (Ливия, Йемен, Судан, Алжир) последовали затянувшихся гражданские войны и беспрецедентные в XXI столетии гуманитарные катастрофы. Резкое падение цен на нефть в 2014–2015 гг. имело тяжёлые социально-политические последствия для всего региона, в первую очередь для арабских стран — импортёров нефти, во многом зависимых от распределения нефтяных сверхдоходов. В 2018–2020 гг. по региону прокатилась новая волна массовых протестов (в Ливане, Алжире, Ираке и Судане под лозунгами смены правителей — «всех, значит, всех»), началась пандемия коронавируса, разразились природные катаклизмы. То есть государства региона всё это время находятся в стрессе от множества кризисных ситуаций, накладывающихся одна на другую.

Получил хождение такой термин как «хассыя арабия» — «арабская особость». В чём она будет выражаться, спрогнозировать пока трудно. Видимо, содержание этой «особости» всё-таки будет составлять некая усреднённая модель нелиберальной демократии с сильной центральной властью, своего рода «новый консерватизм». Верховную, зачастую харизматическую власть арабское общественное сознание не рассматривает как автократическую.

К поискам собственного пути развития подталкивают ещё и новые внешние условия. Идеологических центров притяжения, как это было в биполярном мире, больше не существует. На Ближнем Востоке европейская модель не ложится на региональную почву. Если идеология коммунизма потерпела неудачу, а эволюционная модель постсоветской России не дала пока привлекательной альтернативы, то в системе либеральной демократии в США и странах Евросоюза вскрылись серьёзные дефекты и институциональные сбои. В этих условиях большинство стран Ближнего Востока тяготеют к адаптационной политике, стараясь избегать односторонней ориентации в развернувшемся глобальном противостоянии. Наметившаяся в последнее время тенденция к строительству новых региональных альянсов, в том числе нормализация с Израилем, вписывается в этот региональный контекст.

Налицо стремление государств Большого Ближнего Востока создать благоприятные условия для решения своих внутренних проблем без иностранного вмешательства. А из объекта геополитики Ближний Восток во многих отношениях стал серьёзным действующим субъектом, c которым мировые державы считаются или вынуждены считаться.

Среди арабских политологов и политиков, в кругах международных экспертов-ближневосточников не прекращаются острые обсуждения политических процессов в регионе, переживающих после 2011 г. разнонаправленную динамику.

За сменой режимов в четырёх арабских странах (Ливия, Йемен, Судан, Алжир) последовали затянувшихся гражданские войны и беспрецедентные в XXI столетии гуманитарные катастрофы. Резкое падение цен на нефть в 2014–2015 гг. имело тяжёлые социально-политические последствия для всего региона, в первую очередь для арабских стран – импортёров нефти, во многом зависимых от распределения нефтяных сверхдоходов. В 2018–2020 гг. по региону прокатилась новая волна массовых протестов (в Ливане, Алжире, Ираке и Судане под лозунгами смены правителей — «всех, значит, всех»), началась пандемия коронавируса, разразились природные катаклизмы. То есть государства региона всё это время находятся в стрессе от множества кризисных ситуаций, накладывающихся одна на другую.

Руслан Мамедов:
Мир в положении «прецессии симулякров»: к победе историзма?

Широкое распространение среди политологов получили такие научные термины, как «несостоявшиеся государства» (failed states), «хрупкие государства» (fragile states), «необязательные государства» (dispensable states), «глубокое государство» (deep state) и др. Категоричность этих формулировок, впрочем, может вызывать сомнения. Тем более, если учесть, что 30-летний период с конца 1970-х гг. и до начала системных потрясений после 2011 г. был временем эволюционного развития, происходила консолидация власти несменяемых правящих элит. Угроза крупномасштабных военных действий на межгосударственном уровне была практически снята. На первый план выдвинулись проблемы развития, находившиеся ранее в тени арабо-израильского конфликта. Линии фронта стали пролегать внутри, что долгое время оставалось без должной реакции. И в этом смысле «несостоявшимися» можно считать тех арабских лидеров, которые не смогли построить государство, выполняющее свои базовые функции: обеспечение достойного уровня жизни для большинства граждан, рабочих мест, равного доступа к образованию, здравоохранению и социальным услугам, внутренней безопасности.

Впрочем, Ближнему Востоку известны два подхода к проведению реформ — алжирский и сирийский. Алжир во время президентства Шазли бен Джадида избрал в 1979–1991 гг. путь безграничной политической либерализации и постепенных рыночных реформ, которые к тому моменту, безусловно, назрели. Однопартийный режим Фронта национального освобождения быстро терял свою социальную базу, уступая её политическому движению исламистского толка. Но проводимые им преобразования носили беспорядочный форсированный характер — в стиле горбачёвской перестройки в Советском Союзе. В Сирии с приходом к власти Башара Асада также начался период, когда молодой президент, наследник своего великого отца, пошёл на смягчение жесткой централизации власти, начал экономические реформы, открыл каналы диалога с оппозицией, ввёл ограниченные гражданские свободы. Этот короткий период культурной и политической активности, получивший название «дамасская весна», продолжался недолго (2001–2002 гг.). К 2005 г. в правящей партии Баас и силовых структурах возобладала линия на сохранение «статус-кво». Приемлемая альтернатива поспешному реформированию выработана не была. В итоге оба этих случая — алжирский и сирийский — привели к гражданской войне и многочисленным жертвам. В Алжире это время называют «чёрным десятилетием».

В то же время арабский мир продвинулся по пути интеграции в мировую экономику, хотя рыночные реформы в большинстве стран, где государственный сектор сохранял доминирующую роль, повсеместно наталкивались на сопротивление раздутого и коррумпированного бюрократического аппарата, ригидность социальных структур, архаику общественных устоев. Накануне массовых народных выступлений 2011 г. регион демонстрировал самые высокие за минувшие три десятилетия макроэкономические показатели экономического роста. По ряду индексов качества жизни, особенно в городах, он даже опередил многие развивающиеся страны Южной Азии и Тропической Африки. Но все эти достижения мало трансформировались в материальные условия жизни большей части населения.

Плодами реформ в большей степени воспользовалась узкая группа лиц из круга власть имущих, представителей государственной бюрократии и сросшейся с ней новой буржуазии. При внешне демократическом фасаде консервировались авторитарные методы правления, приобретая всё больше клановый непотический характер. То есть законы внутреннего взрыва заработали тогда, когда эволюционный путь развития обернулся авторитарной стабильностью, которая поддерживалась силовыми методами и имитацией демократических институтов.

Государственное строительство и модернизация политических систем завершены не были. Племенные, конфессиональные и межэтнические связи оказались сильнее национальной идентичности и отожествления гражданина с государственной принадлежностью.

И теперь Большой Ближний Восток, вступивший в затяжную фазу переустройства, находится под давлением радикальной внутренней неопределённости и неблагоприятной внешней среды. Новым и «старым» правителям приходиться также приспосабливаться к стремительным переменам, происходящим в глобальной расстановке сил.

События последнего десятилетия при всей их неоднородности в отдельных странах, вызвали целый ряд серьёзных вопросов, касающихся характера дальнейшего развития — пределов демократизации в арабском мире, централизации и децентрализации, перспектив новых и старых партий, организаций и движений, возможности инклюзивного правления, роли и места «политического ислама», степени влияния на политику вышедших на поверхность межконфессиональных отношений, влияния армии в формирующихся политических структурах.

Стоит отметить, что оценки этого трансформационного периода в мире значительно разнятся. Крупным планом можно выделить как бы три направления аналитической мысли.

Николай Сурков:
Деэскалация для Залива, успех и вызов для Китая

Первое однозначно констатирует: революции не достигли тех целей, к которым стремились сотни миллионов восставших, глубинные причины, их вызвавшие, не устранены и будут источником новых взрывов. В регионе распространяется «новый авторитаризм», современное государственное управление подменяется институциональным доминированием спецслужб, процветает коррупция и непотизм в условиях растущего социального неравенства и отсутствия политического представительства. Глубокий упадок переживает доверие к общественно-политическим институтам — особенно среди молодёжи до 30 лет, общая численность которой приближается к 70%.

Такого рода оценки характерны для ряда в основном западных политологов, рефлекторно рассматривающих процессы в арабском мире под идеологическим углом зрения — дихотомия автократий и демократий.

Представители второго направления не столь категоричны в оценках. Анализируя происходящие перемены, они делают акценты не столько на характерные черты «несостоявшихся государств», сколько на то, в какой степени государства и общества на Ближнем Востоке извлекли уроки из революционных перемен и каким образом выстроить новый социальный контракт, обеспечивающий устойчивое развитие. Не остаётся без внимания и то, что проведение реформ там, где произошла смена режимов или продолжаются гражданские конфликты, ограничено пределами объективных экономических возможностей государства. Такие страны, как Египет, Тунис, Иордания, Ливан, где внешний долг составляет более 80% ВВП, переживают острый финансовый кризис. Сирия, где, по данным ООН, более 80% граждан живут за чертой бедности, — ещё более тяжёлый случай. Слишком резкие движения в условиях замедления мирового роста и сокращения финансовых поступлений от стран-экспортёров нефти чреваты новыми социально-политическими катаклизмами.

Среди третьего течения преобладают политологи и эксперты, не согласные с тем, что пессимизм — самый простой и безошибочный способ объяснения происходящего на Ближнем Востоке. Для них характерно более позитивное видение перспектив стабильного развития, особенно в долгосрочном плане, по мере естественной смены поколений. В регионе постепенно разворачивается процесс национальной самоидентификации. «Демократические иллюзии» уступают место более приземлённым подходам. Многие арабские политологи задаются вопросом, «готовы ли мы к демократии», какая модель развития приживётся на Арабском Востоке. Все известные региональные модели — египетская, турецкая, саудовская, иранская — оказались дискредитированными. «Политический ислам» на нынешнем этапе потерпел фиаско и находится в состоянии критического самоанализа, хотя его нельзя сбрасывать со счетов. Продвижение по пути либеральной демократии практически маловероятно, особенно после того, как навязанная Ираку политическая система дала взрыв терроризма и деградацию устоев государственности. Демократические ценности в их западном понимании не вписываются в социальную психологию и политическую культуру арабских обществ.

В этой связи получил хождение такой термин как «хассыя арабия» — «арабская особость». В чём она будет выражаться, спрогнозировать пока трудно. Видимо, содержание этой «особости» всё-таки будет составлять некая усреднённая модель нелиберальной демократии с сильной центральной властью, своего рода «новый консерватизм». Верховную, зачастую харизматическую власть арабское общественное сознание не рассматривает как автократическую.

В связи с выбором новых или гибридных моделей заслуживают внимания процессы государствостроительства, происходящие в Саудовской Аравии, ОАЭ и других арабских государствах Персидского залива. Пять лет назад с возвышением наследного принца Мухаммеда бен Сальмана в Саудовской Аравии был взят курс на структурные реформы, которые сопровождаются постепенной заменой религиозного ультраконсерватизма умеренной версией ислама в сочетании с местным национализмом, открытостью для внешнего мира. Такая политика, как показывают опросы, в тренде настроений молодёжного большинства в Саудовской Аравии и регионе в целом. На наш взгляд, последовательные эволюционные реформы, контролируемые сверху, представляют собой один из вариантов развития по пути модернизации системы государственного управления и поощрения частного предпринимательства при сохранении традиционного общественного уклада. Вместе с тем, как показывает прошлый опыт, реформаторы, избравшие этот путь, оказываются перед опасными вызовами. Обновлённому саудовскому правительству предстоит пройти по тонкой грани между изменением условий социального контракта с обществом, привыкшим к патернализму, и сопротивлением противников реформ из числа традиционалистов и исламских фундаменталистов.

Игорь Матвеев:
Пути преодоления технологической отсталости арабских государств: вызовы, перспективы и возможная роль России

К поискам собственного пути развития подталкивают ещё и новые внешние условия. Идеологических центров притяжения, как это было в биполярном мире, больше не существует. Страны Восточной Европы имели опыт буржуазно-демократического развития и строили свою идентичность во многом на отторжении коммунизма, видя Евросоюз в качестве ориентира. На Ближнем Востоке европейская модель не ложится на региональную почву. Если идеология коммунизма потерпела неудачу, а эволюционная модель постсоветской России не дала пока привлекательной альтернативы, то в системе либеральной демократии в США и странах Евросоюза вскрылись серьёзные дефекты и институциональные сбои. В этих условиях большинство стран Ближнего Востока тяготеют к адаптационной политике, стараясь избегать односторонней ориентации в развернувшемся глобальном противостоянии. Наметившаяся в последнее время тенденция к строительству новых региональных альянсов, в том числе нормализация с Израилем, вписывается в этот региональный контекст.

Налицо стремление государств Большого Ближнего Востока создать благоприятные условия для решения своих внутренних проблем без иностранного вмешательства. Особенность момента заключается в том, что в регионе остро ощущаются негативные последствия геополитического противостояния ХХI в. Двойная военная напряжённость в Европе и Азиатско-Тихоокеанском регионе отвлекает мировые ресурсы от целей развития, подстёгивая новый виток гонки вооружений. В то же время Ближний Восток уже не тот, каким он был два-три десятилетия назад. Из объекта геополитики он во многих отношениях стал серьёзным действующим субъектом, c которым мировые державы считаются или вынуждены считаться.

С учётом этой особенности России, со своей стороны, реально оценивая возможности всех региональных игроков, было бы уместно исходить из того, что при всём неприятии ими политики грубого американского давления выстраивание отношений с ближневосточными государствами на антиамериканской почве вряд ли имеет реальную перспективу. С Соединёнными Штатами их связывает множество интересов в различных жизненно важных областях. Как, впрочем, не имеют перспектив и мессианские планы администрации Дж. Байдена по созданию «альянса демократий» на Ближнем Востоке. Понимание этой специфики значительно облегчило бы России и крупным региональным игрокам — Египту, Ирану, Турции, Саудовской Аравии — внесение своего конструктивного вклада в решение глобальных проблем.