Будущее Ближнего Востока: два горизонта угроз и возможностей

На протяжении 2016–2019 гг. международный консорциум аналитических центров и университетов из Европы, Ближнего Востока и Северной Африки осуществил масштабный исследовательский проект «Региональная архитектура Ближнего Востока и Северной Африки: отображая геополитические риски, региональный порядок и внутренние трансформации». Одним из итоговых результатов проекта стал доклад «Варианты будущего для Ближнего Востока и Северной Африки», представляющий попытку очертить возможные сценарии развития событий в регионе на ближайшую, а также на отдаленную перспективу.

Сценарии основаны как на обобщении соответствующих прогностических наработок непосредственных участников проекта, так и на привлечении значительного числа внешних экспертов. Результатом трехлетней работы стало выделение двух горизонтов сценарного прогнозирования: 2025 г. и 2050 г.

В докладе европейских экспертов роли России в ближневосточном регионе не уделяется значительного внимания. Авторы признают, что до 2025 г. Москва останется наиболее активным нерегиональным игроком на Ближнем Востоке, без деятельного участия которого ни одна из принципиальных проблем безопасности региона не может быть решена. Они также прогнозируют, что Россия и в 2050 г. не уйдет из региона, хотя и полагают, что ее влияние (как, впрочем, и влияние США и других стран Запада) будет постепенно снижаться.

Европейские эксперты много пишут о Китае, о Евросоюзе, об Африке, но не о России. Анализируя долгосрочные проблемы развития региона, авторы упоминают Россию лишь дважды — как одного из главных поставщиков продовольствия в регион и как важного партнера в развитии атомной энергетики стран Ближнего Востока. В остальных вопросах — будь то переход к цифровой экономике, изменения климата, энергетическая революция, урбанизация или международные миграции — Россия как таковая никак не обозначена. Точка зрения экспертов, не относящихся к категории профессиональных недоброжелателей и хулителей российской внешней политики, заслуживает определенного внимания.

Россия — не Советский Союз. Она сейчас не том положении, чтобы выступить моделью развития для ближневосточных стран или для кого бы то ни было еще в мире. Многие острые проблемы, характерные для государств Ближнего Востока — зависимость от экспорта углеводородов, социальное неравенство, низкая эффективность государственного управления, коррупция, слабая мотивация к инновациям и пр. — в той же или почти в той же мере характерны и для современной России. Но именно общность проблем и вызовов создает дополнительные возможности для равноправного сотрудничества. Но, не претендуя более на роль учителя и наставника для региона, Россия могла бы предложить ближневосточным странам вместе решать нелегкие задачи социально-экономической и политической модернизации «полупериферийных» стран в глобальном мире XXI в.

Возможно, пришло время подумать о долгосрочной российской стратегии в отношении региона, учитывая не только сегодняшние военно-политические реалии, но и те вызовы и возможности, которые пока только смутно вырисовываются на ближневосточном горизонте. Важно, чтобы на Ближнем Востоке Россия ассоциировалась не только с прошлым региона, но и с его будущим, не только с удержанием стабильности и разрешением кризисов безопасности, но и с амбициозными задачами социально-экономического развития.

На протяжении 2016–2019 гг. международный консорциум аналитических центров и университетов из Европы, Ближнего Востока и Северной Африки осуществил масштабный исследовательский проект «Региональная архитектура Ближнего Востока и Северной Африки: отображая геополитические риски, региональный порядок и внутренние трансформации». Одним из итоговых результатов проекта стал доклад «Варианты будущего для Ближнего Востока и Северной Африки», представляющий попытку очертить возможные сценарии развития событий в регионе на ближайшую, а также на отдаленную перспективу.

Imagining Future(s) for the Middle East and North Africa

Сценарии основаны как на обобщении соответствующих прогностических наработок непосредственных участников проекта, так и на привлечении значительного числа внешних экспертов. Авторы доклада подчеркивают, что они старались учесть различные точки зрения: взгляды официальных лиц и оппозиционных сил, политиков, дипломатов и представителей силовых структур, а также экспертов, лидеров гражданского общества и частного сектора. Помимо респондентов из стран Ближнего Востока и Северной Африки и соответствующих зарубежных диаспор, авторы стремились включить в свою работу мнения экспертов из Европы, России, Китая и США.

Социологическая работа включала экспертные опросы, глубинные интервью, создание фокус-групп, проведение мозговых штурмов и использование дельфийского метода для подведения итогов. Авторы утверждают, что они также использовали материалы 58 предшествовавших проекту исследований, которые были посвящены будущему Ближнего Востока и Северной Африки.

Результатом трехлетней работы стало выделение двух горизонтов сценарного прогнозирования: 2025 г. и 2050 г. Если первый горизонт определяется преимущественно текущими тенденциями в социально-экономической, политической и военной сферах, то второй горизонт в большей мере зависит от того, что авторы обозначают как «мегатренды», т. е. от «очищенных» от текущей конъюнктуры фундаментальными процессами, протекающими как внутри региона, так и на более высоком — глобальном уровне. Естественно, два набора сценариев существенно отличаются друг от друга; второй набор не обязательно является логическим развитием первого.

I. Горизонт 2025: тотальный пессимизм и робкие надежды на чудо

До 2025 г. остается чуть больше пяти лет, и большинство экспертов сходятся в том, что на протяжении этого времени нынешние, по большей части негативные тенденции и процессы, воздействующие на регион, не удастся ни обратить вспять, ни даже существенно ограничить. Их инерция слишком значительна и, по широко распространенному мнению, будет воздействовать на Ближний Восток и Северную Африку как минимум на протяжении жизни еще одного, а то и двух поколений. При этом, однако, на фоне в целом малоутешительной картины в регионе существуют и несомненные истории успеха, заслуживающие особого внимания.

1. Ресурсные дефициты: вода, продовольствие и последствия изменений климата

К 2025 г. деградация природной среды в регионе, помноженная на быстрый рост населения (в регионе будут жить более полумиллиарда человек) приведет к серьезному ухудшению качества жизни, что, в свою очередь, будет иметь значительные социальные, экономические и политические последствия. Наиболее значимым фактором, по всей видимости, окажется глобальное потепление, неизбежные последствия которого лидеры региона до самого последнего времени практически игнорировали. В 2025 г. климат в регионе будет более засушливым, чем сегодня; дефицит воды затронет почти все страны региона. Но даже те страны, где изменения климата приведут к увеличению нормы осадков (Турция) или объема речных водных ресурсов (Египет, Судан), не смогут воспользоваться дополнительным водным ресурсом для повышения эффективности сельского хозяйства из-за повышения среднегодовых температур и растущего загрязнения водных ресурсов.

Богатые страны региона смогут отсрочить водный дефицит за счет дорогостоящих проектов опреснение морской воды, но для бедных стран такой вариант не кажется возможным. Эффективность сельскохозяйственного производства в целом по региону будет снижаться, а зависимость региона от импорта продовольствия будет возрастать. В этом же направлении работает и процесс опустынивания, который, по всей видимости, на протяжении ближайшего пятилетия значительно ускорится. Главным социальным последствием экологического и ресурсного кризисов станет ускорение процесса стихийной урбанизации, когда значительные массы бывших крестьян, неспособных сохранить свой традиционный образ жизни, будут вынуждены перемещаться в уже перенаселенные городские агломерации. Соответственно, социальная напряженность в городах будет нарастать.

Альтернативным (хотя и маловероятным) сценарием авторы считают начало «зеленой революции» на Ближнем Востоке и в Северной Африке, изменение структуры сельскохозяйственного производства, повышение его эффективности, обеспечение стабильного и диверсифицированного импорта зерновых на приемлемых условиях. К 2025 г. ряд стран региона (Израиль, Марокко, Тунис, Турция) увеличат свою долю на мировых рынках овощей и фруктов. Богатые государства Залива начнут масштабные инвестиции в развитие сельского хозяйства в других регионах мира (включая такие страны как Аргентина, Австралия и Канада), тем самым способствуя стабилизации глобальных продовольственных рынков.

Андрей Кортунов:
Россия на Ближнем Востоке: тактические победы и стратегические вызовы

2. Начало конца эпохи нефти

Потребность в энергии в регионе к 2025 г. должна вырасти на 15% (при глобальном росте потребления энергии на 25%). Структура энергетических балансов в регионе постепенно меняется в пользу возобновляемых источников, но эти изменения происходят медленнее, чем в других регионах мира. Достигнут определенный прогресс в развитии атомной энергетики, но ее доля в общем энергетическом балансе остается весьма скромной. Большинство заявленных амбициозных планов, касающихся развития альтернативной энергетики, к 2025 г. не будут реализованы даже в самых богатых странах региона. Мало надежд и на резкое повышение энергоэффективности региональной экономики. Газ выходит на первое место в энергетическом балансе (более 50%), нефть опускается на второе место (40%). Географическая структура экспорта углеводородов постепенно меняется в пользу стран Восточной и Южной Азии (Япония, Китай, Южная Корея, Индия), для Европы — сокращается. США превращаются в главного энергетического конкурента ближневосточных производителей углеводородов, заменив Саудовскую Аравию в роли регулятора мировых энергетических рынков.

Наиболее значимым последствием происходящих изменений на мировых рынках энергоресурсов станет неизбежное снижение «нефтяной ренты», которую сегодня извлекают страны-экспортеры региона. Динамику такого снижения предсказать трудно, но авторы доклада полагают, что уже в 2021 г. региональные экспортеры углеводородов столкнутся с существенными бюджетными дефицитами, которые потребуют от них более жесткой финансовой дисциплины и сокращения текущих социальных программ. В свою очередь даже частичный отказ от социального патернализма и увеличение налоговой нагрузки на население способны привести к активизации протестных настроений и оппозиционных политических движений.

Позитивные альтернативы энергетического будущего региона основаны на потенциально возможном ускорении развития возобновляемых источников энергии в Северной Африке (Марокко, Египет и Тунис), а также в Турции. Это возможно на основе масштабного привлечения внешних источников финансирования и передовых западных технологий. Авторы также полагают, что энергетическая диверсификация потребует постепенного отказа от государственных дотаций на углеводороды как для бизнеса, так и для населения. «Разгосударствление» энергетического сектора будет болезненным, но действенным способом повысить его эффективность.

3. Рост неравенства как угроза социальному контракту

Согласно официальной статистике, Ближний Восток и Северная Африка не относятся к числу регионов, с самым высоким разрывом в доходах бедных и богатых. Однако, по мнению авторов доклада, официальная статистика скрывает истинное положение дел, особенно если рассматривать неравенство не только внутри отдельных стран региона, но и между ними (например, между богатым Катаром и бедным Йеменом). В настоящее время 10% населения региона контролируют 61% его ресурсов, а к 2025 г. концентрация национального богатства в руках узких групп политической и экономической элиты вырастет еще больше. Кроме того, продолжится рост неравенства между крупными городами и прибрежными областями с одной стороны, и сельскими территориями, малыми городами и удаленными от морских коммуникаций областями — с другой. Растущее неравенство станет характерным даже для таких относительно благополучных стран как Турция.

Разрыв между элитами и основной частью населения будет расти, социальные лифты окажутся во многих случаях неработающими, количество новых рабочих мест (особенно для молодежи и женщин) будет ограничено, а клиентские отношения, коррупция и непотизм будут процветать в большинстве стран региона. Увеличение неравенства в сочетании с низкой эффективностью государственного управления и сокращением «нефтяной ренты», считают авторы доклада, способны уже в 2021 г. привести к сценарию «второй арабской весны» — массовой уличной активности с целью свержения правящих режимов. Однако, скорее всего, «вторая арабская весна» будет подавлена властями, а авторитарные режимы в своем большинстве устоят (в том числе и благодаря явной или неявной поддержке со стороны нерегиональных великих держав). После поражения в столицах, в 2022–2023 гг. центр протестной активности переместится на удаленные окраины стран региона, где местные лидеры будут все более настойчиво подрывать позиции столичных элит.

Единственной значимой позитивной тенденцией, способной хоть как-то микшировать негативный сценарий, считается вероятный прогресс в женской эмансипации и движение в сторону гендерного равенства. Это движение наметилось уже в настоящее время, и в случае сохранения этой тенденции, ее положительные социально-экономические последствия к 2025 г. будут значительными — начиная от подъема «женского» малого и среднего бизнеса и заканчивая развитием гражданского общества и успехами в планировании семьи.

4. Фрагментация обществ: поляризация и плюрализация

Рост экономического неравенства, прогнозируемый авторами доклада, на протяжении ближайших лет будет неизбежно усугубляться укреплением групповых идентичностей, противопоставляющих себя национальным идентичностям стран региона, — конфессиональных, этнических, политических, региональных, племенных, возрастных, гендерных и т.д. Взрыв этих «альтернативных идентичностей» наблюдался еще в начале «арабской весны», в Ливии и Сирии противостояние, основанное на субнациональных групповых идентичностях, привело к затяжным гражданским войнам, а к 2025 г. даже страны с относительно сильными государственными институтами (Турция, Израиль) могут оказаться жертвами социально-политической фрагментации. Очень опасной авторы доклада считают тенденцию к «фрагментации политического ислама», которая, по их мнению, будет продолжаться в ближайшие годы. Причем речь идет не только о противостоянии шиизма и суннизма, но и о нарастании конкуренции внутри суннитского мира (Турция — Саудовская Аравия), а также об углублении разрыва между «умеренными исламистами» и более радикальными исламскими группировками.

В 2025 г. сохраняющаяся слабость государственных институтов в большинстве стран региона создает благоприятные условия для закрепления как субнациональных, так и транснациональных групповых идентичностей. При этом авторитарные политические режимы по-прежнему относятся к многообразию не как к источнику силы, а как к источнику слабости, проводя политику скрытой или открытой дискриминации и сегрегации меньшинств, подавления инакомыслия, принудительного навязывания «общенациональных» идентичностей и т.п. Даже в Турции и Израиле через пять лет доминируют правые, ультранационалистические политические силы, препятствующие разрешению соответственно курдской и палестинской проблем.

Примечательным исключением из этой общей тенденции авторы считают процессы национальной консолидации в Ираке. К 2025 г. эта страна способна добиться устойчивой политической стабилизации, объединяя разрозненные группы вокруг таких вопросов как борьба с коррупцией, развитие образования и здравоохранения, предотвращение экологической деградации и пр. Общая повестка дня позволяет достичь компромисса между Багдадом и Иракским Курдистаном, найти баланс между интересами Ирана и арабских монархий Залива в Ираке, а самое главное — обеспечить быстрый экономический рост и улучшение экономического положения всех слоев иракского общества. Несмотря на множество нерешенных проблем и сохраняющихся вызовов, при благоприятном стечении обстоятельств в 2025 г. Ирак превращается в символ успеха для всего ближневосточного региона. Очень важно, что успех будет достигнут не за счет выстраивания эффективной авторитарной пирамиды власти, а на основе тщательно выверенного баланса конфессиональных, этнических, региональных и политических интересов.

5. Навязчивый авторитаризм: контроль, репрессии и дезинформация

В 2025 г. в регионе, вполне возможно, у власти останутся многие из нынешних авторитарных лидеров — Башар Асад в Сирии, Абдул Ас-Сиси в Египте, Мухаммед бин Салман в Саудовской Аравии. Как считают авторы доклада, многим из региональных автократов уже в 2021 г. придется столкнуться со второй волной «арабской весны», поскольку причины, породившие первую волну десятилетие назад, ни в коей мере не были устранены. Более того, большинство из этих причин (экономическое неравенство, безработица, коррупция и слабость государственных институтов) только обострились. Тем не менее авторы полагают, что властям удастся подавить вторую «арабскую весну» путем усиления репрессий в отношении лидеров всех протестных движений — от экологических до гендерных. Задача будет облегчаться тем, что протестные движения окажутся разрозненными и во многих случаях — конкурирующими друг с другом. Одновременно правящие режимы будут совершенствоваться в искусстве социально-политического манипулирования, в том числе с использованием новейших информационно-коммуникационных технологий (заимствуя, в частности, опыт Китая). Западные страны не пойдут дальше декларативного осуждения практики масштабных политических репрессий; опыт первой «арабской весны» заставит Запад отказаться от идеи экономических санкций и де-факто поддержать статус-кво в регионе.

Другая угроза стабильности возникнет ближе к 2025 г. в связи с неизбежными конфликтами внутри правящих группировок стран региона. Новое поколение монархических династий стран Залива должно утвердиться во власти, в Иране будет решаться вопрос о преемнике верховного лидера, а в Египте начнется борьба за наследие Ас-Сиси. Нерешенность проблем политического транзита создает благоприятные условия для всякого рода дворцовых переворотов, военных путчей, заговоров и т. п. Авторы пишут о возможной попытке государственного переворота в Эр-Рияде, которая, впрочем, по их мнению, окажется безуспешной. Хроническая политическая нестабильность в 2025 г. еще больше снижает эффективность государственного управления, стимулирует коррупцию, подпитывает радикальную оппозицию и препятствует социально-экономической модернизации.

Вероятной позитивной тенденцией авторы считают быстрое распространение интернета в регионе в 2020–2025 гг. Интернет и сопутствующие сетевые технологии способны стать не только альтернативным источником информации, но и новым механизмом социальной и политической организации (особенно в Иране, Ираке и странах Леванта). Там, где авторитарным режимам не удается поставить Интернет под свой контроль, появляются предпосылки для быстрого развития «виртуального гражданского общества» с участием традиционно наименее активных групп населения (женщины, безработные, меньшинства). Активность этих групп становится важным фактором, ускоряющим социальную и политическую трансформацию региона.

Ирина Звягельская, Николай Сурков:
Российская политика на Ближнем Востоке: дивиденды и издержки большой игры

6. Регион милитаризма и ожесточения

Через пять лет Ближний Восток останется одним из самых нестабильных регионов планеты, где постоянные военные конфликты сочетаются с хроническими гуманитарными кризисами. Регион отличается высоким уровнем военных расходов, подвижностью тактических альянсов и коалиций и низким уровнем доверия по отношению не только к потенциальным противникам, но и к союзникам. Отношение к Ирану остается важнейшим, но не единственным фактором, разделяющим страны региона. Односторонние действия и гегемонистские притязания Саудовской Аравии усиливают центробежные тенденции в зоне Персидского залива. Перспективы сотрудничества с ультранационалистическим Израилем в очередной раз раскалывают арабский мир и приводят к острому кризису в Иордании. Авторы допускают возможность начала уже в 2020 г. третьей интифады, способной привести к новому региональному конфликту. Конкуренция между Турцией и ОАЭ обостряется и затрагивает весь регион — от Африканского Рога до Ливии и Палестины.

В Сирии формально закончилась гражданская война, но радикальная оппозиция сохраняет потенциал для демонстрационных боевых операций против Дамаска, что заставляет режим Б. Асада опираться на поддержку иранских подразделений «Кудс» и курдских отрядов народной самообороны (YPG). Результатом оказывается постоянная напряженность в отношениях Дамаска с Турцией и Израилем. Гражданский конфликт в Йемене формально завершается проведением международной конференции в 2020 г., но острый гуманитарный кризис в этой стране сохраняется и в 2025 г. Ливия остается в статусе «неудавшегося государства», и надежды на объединяющий эффект предстоящих в 2026 г. национальных выборов не выглядят убедительными. Аль-Каида смогла сохранить свое присутствие в регионе (используя базы в Йемене и Сахеле), ИГ превратился в совокупность автономных организаций мафиозного типа, время от времени организующих теракты в Ираке, Сирии и Ливане под предлогом защиты суннитского населения в этих странах. Экстремисты достигли значительных успехов в использовании Интернета как на региональном, так и на глобальном уровне. Одновременно наблюдается процесс прогрессирующей милитаризации региона — растет доля военных расходов в национальных бюджетах, процветает торговля оружием (Турция и Израиль превращаются в крупных поставщиков вооружений своим соседям), военные элиты укрепляют свои политические позиции, усиливают контроль над экономической жизнью и все больше изолируют себя от основной части обществ.

Оптимистический вариант прогноза базируется на сценарии национального примирения в Сирии. Движение в направлении примирения начинается уже в 2020 г. и становится результатом взаимодействия внутренних и внешних факторов. С одной стороны, после окончания гражданской войны режим в Дамаске оказывается под растущим давлением со стороны различных групп (бизнес-сообщество, местные власти, религиозные меньшинства), настаивающих на переводе страны на мирные рельсы. С другой стороны, Россия и Иран демонстрируют свою неготовность финансировать Дамаск во все возрастающих объемах. Режим Башара Асада вынужден проявлять больше активности на европейском направлении (в первую очередь, в отношениях с Берлином и Парижем) и предпринимать шаги, направленные на частичную децентрализацию власти, а также на постепенное и выборочное возвращение беженцев. Стабилизация в Сирии имеет значительный позитивный эффект для всего региона, открывая возможности многостороннего сотрудничества на других направлениях.

7. Внешнее вмешательство и сдвиги в глобальных балансах

Хотя к 2025 г. Соединенные Штаты по-прежнему остаются важным игроком на Ближнем Востоке, значение региона в американской глобальной стратегии сокращается независимо от расстановки внутриполитических сил в США. В Вашингтоне сохраняются основные установки администрации Дональда Трампа: всесторонняя поддержка Израиля и давление на Иран с конечной целью смены режима в Тегеране. Это исключает сколько-нибудь эффективную американскую роль как посредника или брокера в регионе. Китай продолжает планомерно наращивать свое влияние в регионе, используя торговлю, реализацию крупных инфраструктурных проектов и «мягкую силу». При этом Пекину удается отделить свои отношения с ближневосточным регионом от ужесточения политики в исламском Синьцзяне, где возможно нарастание напряженности.

Тимур Махмутов, Руслан Мамедов:
Россия и Арабский Машрик: постконфликтный период в Сирии

Россия в целом сохраняет свои позиции ключевого внешнего игрока в регионе и остается незаменимым участников любых договоренностей, касающихся региональной безопасности. В то же время Кремль не готов инвестировать в регион значительные безвозвратные ресурсы и хотел бы перевести отношения с Ближним Востоком на «хозрасчетную» основу. В связи с этим Москва делает ставку преимущественно на двусторонние отношения с региональными лидерами — в первую очередь, с Ираном, Турцией и Египтом. Европейский союз в 2025 г. остается преимущественно на вторых ролях в регионе; даже на таких приоритетных для ЕС направлениях как Магриб и Сахель Брюссель сталкивается с острой политической конкуренцией Москвы и активной экономической экспансией Пекина. Более того, внутри Евросоюза сохраняются и даже усиливаются разногласия относительно стратегии на ближневосточном направлении: например, Франция явно больше настроена на усиление собственного влияния в регионе, чем на продвижение интересов Евросоюза в целом. Дополнительным осложняющим моментом для Европы стал циклический экономический кризис 2020 г. и последовавший за ним всплеск популистских и антиисламских движений во многих странах Союза.

Оптимистический сценарий касается не столько ближневосточного региона в целом, сколько арабских стран Северной Африки. К 2025 г. начинается бурный экономический подъем на африканском континенте, а странам Магриба удается позиционировать себя в роли естественного моста между Европой и Африкой. Эти страны становятся важными площадками для реализации многосторонних европейско-африканских проектов в сферах энергетики, транспорта и инфраструктуры, образования и культуры. Многосторонний характер этих проектов позволяет отодвинуть на задний план существующие противоречия внутри Магриба (например, между Алжиром и Марокко), заложить основы для новых инклюзивных международных организаций, снизить остроту миграционных проблем и предотвратить усиление политического радикализма и экстремизма.

II. Горизонт 2050: «мегатренды» и факторы неопределенности

Прогнозирование на тридцатилетнюю перспективу существенно отличается от прогноза на пять лет. Если в первой части доклада авторы исходят в первую очередь из инерционности нынешних тенденций регионе (business as usual), то во второй части своего исследования они пытаются заглянуть за пределы наблюдаемых сегодня реалий или отразить те глобальные и региональные процессы, которые только набирают силу, но вполне способны оказать решающее воздействие на судьбы Ближнего Востока к середине столетия. Разумеется, по мере удаления прогнозного горизонта разброс в оценках существенно возрастает, поэтому вместо привычных сценариев авторы ограничиваются перечислением тех возможностей и тех рисков, которые несет с собой каждый из «мегатрендов».

1. Необратимые изменения климата

К 2050 г. глобальные изменения климата так или иначе скажутся на всех регионах планеты, но масштабы последствий будут различными. Регион Ближнего Востока и Северной Африки окажется в числе наиболее пострадавших: здесь участятся природные катаклизмы, засухи и рекордные температуры, ускорится процесс опустынивания и увеличится дефицит пресной воды. Большое влияние на страны региона окажет изменение уровня мирового океана: например, его повышение на 50 см заставит 4 млн египтян мигрировать из затопляемой дельты Нила. Странам региона придется иметь дело с растущим дефицитом природных ресурсов, включая продовольствие, с нестабильностью цен и угрозой пандемий. Особую тревогу вызывает то, что экологическая деградация будет сочетаться с быстрым ростом населения региона.

Возможности

• Осознание общих для региона угроз может помочь преодолеть текущие политические разногласия, сформировать единую повестку дня и способствовать появлению отсутствующей на данный момент региональной солидарности;
• экологическая повестка дня может создать дополнительные стимулы для расширения сотрудничества между странами региона и Европейским cоюзом; ЕС будет вынужден уделять больше внимания и выделять больше ресурсов (финансовых и технологических) странам Ближнего Востока;
• экологически ориентированные общественные движения могут дать новый импульс развитию гражданского общества в странах региона;
• поиск эффективных средств минимизации негативных последствий изменения климата может оказаться катализатором новых технологических и управленческих решений, диверсификации национальных экономик и создания новых рабочих мест.

Риски

• Страны, которые в наибольшей степени пострадают от изменений климата, в наименьшей степени способны нейтрализовать последствия этих изменений; под удар будут поставлены туризм и сельское хозяйство, составляющие основу многих экономик региона;
• если к 2050 г. уровень Мирового океана повысится на метр, это будет означать затопление густонаселенных прибрежных областей Египта, Туниса, Марокко, Алжира и стран Залива; наиболее очевидным следствием станет резкий рост внутренних и международных миграций со всеми сопутствующими проблемами для региона и его соседей;
• многочисленные экономические и социальные проблемы, связанные с изменениями климата, будут подрывать политическую стабильность; вина за растущие дефициты продовольствия, пресной воды, природные катаклизмы будет возлагаться на правительства, лишая их легитимности и провоцируя насилие и перевороты;
• изменения в географии мировой торговли (например, как следствие повышения экономической привлекательности Северного морского пути) могут снизить торгово-экономическое значение Средиземного моря и поставить в сложное положение ныне процветающие портовые города региона;
• глобальное потепление способно не только привести к полному исчезновению уникальных экосистем (кедровые леса в Ливане и Сирии, реликтовые болота в Ираке), но и к «импорту» из более южных регионов разносчиков опасных заболеваний (например, москитов, переносящих малярию), что будет иметь масштабные проблемы для государств Ближнего Востока, не располагающих эффективными системами здравоохранения.

2. Мир после нефти

К середине столетия мир вступит в постнефтяную эпоху. Хотя физического исчерпания углеводородов в ближайшие 30 лет не предвидится, альтернативные источники энергии станут доступными, дешевыми и на порядок более распространенными, чем сегодня. Китай и Индия — две лидирующих экономики планеты — возглавят энергетическую революцию, к которой присоединится Европа и другие регионы мира. Этот «мегатренд» окажет значительное воздействие на Ближний Восток и Северную Африку.

Возможности

• Глобальная энергетическая революция способна замедлить глобальное потепление, что снизит перечисленные выше риски для ближневосточного региона;
• страны региона — богатые экспортеры углеводородов — могут присоединиться к энергетической революции и даже занять лидирующие позиции на некоторых ее направлениях за счет инвестирования части своих нефтяных и газовых доходов в новые технологии и новую экономику. Эти усилия так или иначе затронут регион в целом;
• страны региона, импортирующие энергетические ресурсы (Марокко, Тунис, Израиль) получат возможность сократить свою зависимость от импорта путем развития альтернативной энергетики на свое территории;
• энергетическая революция создаст новые потенциальные возможности для расширения сотрудничества стран Ближнего Востока с Китаем, Индией, а также с Европейским Союзом; одновременно снижение значения региона в глобальной энергетике сократит стимулы вмешиваться в его дела со стороны великих держав.

Риски

• Снижение глобальных цен на нефть и природный газ станет серьезным испытанием для региональных экспортеров углеводородов, в первую очередь — для стран со значительным и быстро растущим населением (Саудовской Аравии, Ирана, Алжира, Ирака). Руководству этих стран придется сокращать социальные программы, пересматривать сложившиеся патерналистские социальные контракты, что может привести к эскалации социальной и политической напряженности;
• переход к новой энергетике будет затруднен для многих стран региона из-за ряда препятствий экономического, социального, политического, управленческого и технологического характера; регион может оказаться в арьергарде глобальной энергетической революции;
• совокупный экономический, а следовательно — и политический вес Ближнего Востока в мире может снизиться, а влияние региона на международные процессы — сократиться;
• частью перехода к новой энергетике, скорее всего, станет ускоренное строительство атомных электростанций в таких странах как Саудовская Аравия, Турция, Египет, Иордания и Турция. Это может повысить риски распространения ядерного оружия в регионе.

3. Урбанизация Ближнего Востока

Ближневосточный регион уже сегодня достиг высокого уровня урбанизации — 60% его населения являются городскими жителями. Процесс урбанизации будет продолжаться, и к середине века городское население увеличится примерно на 130 млн человек. Новые «мегатренды» — например, изменения климата и экологическая деградация — могут ускорить процесс урбанизации и породить множество новых проблем. Наряду с такими крупнейшими городскими агломерациями как Стамбул и Каир на карте региона мы увидим приближающиеся к ним по размерам Багдад и Хартум (по 15 млн), Тегеран (11 млн), Эр-Рияд и Джедду (8 и 7 млн), Алжир и Касабланку (более 5 млн) и т.п. Социально-демографическая структура региона претерпит радикальные изменения.

Возможности

• Крупные города и городские агломерации станут наиболее привлекательными точками приложения иностранных инвестиций благодаря наличию доступного трудового ресурса, емких местных рынков и относительно развитой инфраструктуры;
• городская среда, как правило, предоставляет больше экономических и социальных возможностей для молодежи и женщин; социальные и профессиональные «лифты» работают в них эффективнее, чем в малых городах и в сельской местности;
• столичные агломерации могут выступить лабораториями для поиска решений социальных и экологических проблем региона, особенно если городские власти будут иметь достаточную финансовую и административную автономию для реализации своих планов;
• в крупных городах может вырасти новое поколение политиков, способных расширить горизонты политического пространства и бросить вызов консервативным и архаичным старым элитам.

Риски

• Ускоренная урбанизация в некоторых случаях способна содействовать закреплению существующего социального расслоения и сегрегации: элиты будут перемещаться в закрытые городские сеттльменты, в то время как бывшие крестьяне и беженцы начнут стихийно формировать бидонвили на окраинах, не имея ни доступа к городским службам или городской инфраструктуре, ни даже юридического статуса городских жителей;
• возможно нарастание напряженности между привилегированными столичными агломерациями и всеми остальными городскими центрами, финансируемыми по остаточному принципу и требующими перераспределения ресурсов в свою пользу;
• в конфликтных и постконфликтных ситуациях городское развитие может стать дополнительным источником напряженности (например, строительство новых поселений на спорных территориях в Израиле или новые планы развития Иерусалима);
• существующая политическая нестабильность в регионе может помешать развитию городской автономии и блокировать децентрализацию, необходимую для эффективного городского управления.

4. Цифровизация и автоматизация

К середине века мир окончательно вступит в эпоху цифровой экономики, что радикально изменит правила конкуренции на глобальных рынках, а также многие фундаментальные параметры политики, социальной организации и культуры. Автоматизация и развитие искусственного интеллекта принесут с собой как новые решения, так и новые проблемы для Ближнего Востока, причем последствия перехода на новые технологический уклад будет различными для разных стран региона. Если Израиль и богатые страны Залива, по всей видимости, смогут встроиться в новую экономику без особых потерь для себя, то для стран с относительно большим сегментом традиционных «синих воротничков» индустриального мира и с низкой социальной мобильностью (Алжир, Египет, Ирак, Иран, Турция) процесс адаптации неизбежно окажется более сложным и болезненным.

Возможности

• Процессы цифровизации и автоматизации ускорят встраивание региона в формирующиеся новые глобальные производственные цепочки, особенно если они будут протекать параллельно с экономическим подъемом Африки и реализацией китайского проекта «Одного пояса и одного пути»;
• появится большое количество новых рабочих мест, произойдет сокращение рабочей недели, новые сектора экономики будут позитивно влиять и на традиционные сектора;
• откроются новые возможности для более активного включения женщин в экономическую жизнь;
• сократится нынешний разрыв между городским и сельским населением; новые технологии создадут дополнительные возможности для бизнеса вне городских центров, уровень жизни в сельской местности повысится;
• будет нанесен сильный удар по государственным монополиям и клановым экономическим системам, что приведет к повышению эффективности экономик региона в целом.

Риски

• Автоматизация может привести к потере большого числа рабочих мест в традиционных секторах и усилить поляризацию как между странами региона, так и внутри отдельных стран;
• в случае неспособности властей обеспечить эффективные механизмы социальной и профессиональной мобильности значительные группы населения начнут превращаться в новых маргиналов и пауперов, склонных к политическому радикализму и протестной активности в разных формах; это, в свою очередь, моет подтолкнуть власти к ужесточению авторитарных моделей управления;
• развитие цифровизации порождает дополнительные возможности не только для коммуникации, прозрачности, образования и пр., но и для различных форм политического контроля, цензуры, манипуляций и репрессий. Нынешние тенденции на Ближнем Востоке заставляют предположить, что власть имеет больше возможностей воспользоваться новыми технологиями для решения своих задач, чем общество — для решения своих.
• в случае неспособности Ближнего Востока встроиться в новый технологический уклад регион будет вытеснен на периферию глобальной экономики.

5. Религиозность, индивидуализм и гражданство

Роль религиозного фактора на Ближнем Востоке 2050 г. может варьироваться в широких пределах и будет в значительно мере зависеть от решений, принимаемых политической элитой той или иной страны. Можно предположить, что общим для региона «мега-трендом» станет дальнейшая религиозная фрагментация, центробежные тенденции в религиозной жизни, снижение влияния официальных религиозных иерархий на индивидуальный религиозный выбор.

Возможности

• Религиозный плюрализм и движение в сторону индивидуального выбора в религиозных вопросах будут подталкивать общества в направлении большей толерантности и преодоления последствий старых конфессиональных конфликтов;
• хотя групповые субнациональные идентичности будут по-прежнему играть значительную роль на Ближнем Востоке, усиление акцента на индивидуальные права и свободы позволит закрепить приоритет общенациональной идентичности по отношению к другим групповым идентичностям;
• поставленные перед необходимостью бороться за лояльность свой паствы, религиозные организации будут вынуждены в своей практической деятельности дистанцироваться от государства, отказываться от политизации религиозных споров и ориентироваться на непосредственные потребности местных сообществ;
• все это может привести к более активному и продуктивному межконфессиональному диалогу на Ближнем Востоке.

Риски

• Продвижение религиозного плюрализма может обернуться новой поляризацией, разделяющих сторонников секуляризации и религиозных ортодоксов (что наблюдается уже сегодня, например, в Израиле); новый раскол способен выйти из-под контроля государственных властей и лидеров местных сообществ;
• в своем стремлении содействовать укреплению национальной идентичности власти стран региона могут вернуться к традиционному секулярному авторитаризму, принеся в жертву своему стремлению права человека и меньшинств;
• в отсутствие сильных государственных институтов и опыта достижения компромиссов плюрализм может эволюционировать в направлении фрагментации обществ, что повлечет за собой местные религиозно-этнические чистки и практику дискриминации религиозных меньшинств.

6. Сильные и репрессивные государства

В настоящее время многие проблемы региона проистекают из слабости ближневосточных государств, некоторые из которых являются де-факто «неудавшимися» государствами. Тем не менее есть основания полагать, что к середине века государства останутся основными игроками в регионе, выступая как главные, а подчас и единственные гаранты выживания национальных элит. Соответственно, можно предположить усиление государств и их отдельных компонентов (чиновники, силовые структуры, государственный сектор) и связанных с государством социально-экономических особенностей (клиентские отношения, вертикаль власти и пр.).

Возможности

• Современные и стратегически мыслящие лидеры могу использовать государственные институты в целях эффективной социально-политической мобилизации, без которой невозможны успешные национальные проекты модернизации;
• сильное и уверенное в себе государство способно выступить легитимным арбитром и балансиром в отношении различных, подчас противостоящих друг другу экономических и социальных интересов;
• точно так же только сильное государство может обеспечить устойчивый и эффективный баланс между центром и периферией, обеспечить управляемую и последовательную децентрализацию, не идя на риск неконтролируемого распада страны;
• сильное государство способно стать ответственным участником международных отношений, в том числе региональных договоренностей и объединений; если ближневосточный регионализм вообще возможен, то лишь с участием сильных государств.

Риски

• Государства региона могут оказаться заложниками растущих ожиданий населения. Если население рассчитывает на сохранение патерналистского социального контракта и новые социальные лифты, а на практике испытывает преимущественно усиление государственного контроля, то разрыв между правящими элитами и обществами неизбежно расширяется со всеми негативными последствиями для социально-политической стабильности;
• усиление государств может принять форму ужесточения репрессий, особенно в случаях, когда государство вынуждено принимать непопулярные решения. Репрессивные государства региона будут обмениваться опытом и совершенствовать технологии подавления оппозиции;
• На региональном уровне сильные государства авторитарного типа будут жестко отстаивать свой суверенитет, подходя к отношениям со своими соседями на принципах «игры с нулевой суммой» и пытаясь использовать в своих интересах разногласия между великими державами. Данный подход делает маловероятным создание ближневосточной системы коллективной безопасности даже на горизонте 2050 г.;
• применение авторитарными режимами жестоких репрессивных механизмов в отношении собственных граждан может привести к утрате легитимности, спровоцировать политические революции и дать дополнительный стимул сепаратизму.

7. Долгосрочные последствия современных конфликтов

Никто не в состоянии достоверно предсказать, какие из многочисленных нынешних конфликтов на Ближнем Востоке будут успешно разрешены к 2050 г., а какие останутся нерешенными. Еще сложнее предугадать, какие возможные новые кризисы и противостояния окажутся в числе самых существенных через 30 лет. Ясно, однако, что нынешние конфликты (даже если им будут найдены удовлетворительные решения) будут влиять на регион и в середине века. Не менее очевидно, что многие из перечисленных выше «мега-трендов» будут так или иначе генерировать дополнительный конфликтный потенциал в регионе и порождать риски для возрождения старых трений, национальных стереотипов и исторических обид.

Возможности

• Успешное постконфликтное примирение в Сирии и Ираке может задать новый тренд смягчения конфессиональных и этнических трений в регионе, особенно в таких гетерогенных странах как Ливан;
• в силу глубокой эмоциональной значимости палестинской проблемы для арабской общественности любой заметный прогресс в урегулировании израильско-палестинского конфликта позволит переключить внимание и энергию в регионе на вопросы социального и экономического развития. «Мирные дивиденды» обещают быть очень значительными;
• изменения климата и экологическая деградация могут стать вызовом, объединяющим страны региона, а новая «зеленая повестка дня» даст импульс для субрегионального сотрудничества (в первую очередь, в Магрибе и Леванте);
• постепенное сворачивание американских обязательств в регионе при отсутствии альтернативного «внешнего гегемона» может стимулировать усилия ближневосточных государств по поиску самостоятельных решений острых проблем безопасности региона и даже попытки создания новых систем безопасности на Ближнем Востоке.

Риски

• Сирия может превратиться во «вторую Палестину» — неспособность начать процесс реального национального примирения приведет к тому, что фактор сирийских беженцев (как палестинских беженцев сегодня) станет постоянным фоном политической жизни Ближнего Востока, разделяющим арабский мир и создающим потенциальную базу для роста политического экстремизма, терроризма и мафиозных структур в регионе;
• к середине столетия вопрос о создании палестинского государства может быть окончательно снят с повестки дня, а содержанием израильско-палестинского конфликта станет не территориальное размежевание, а права человека на подконтрольных Израилю территориях. Если палестинцы будут подвергаться растущей дискриминации и сегрегации, то перед Израилем возникнет угроза международной изоляции;
• милитаризация региона и усилия по постконфликтной реконструкции могут отвлечь ограниченные ресурсы от не менее важных социальных и экологических задач. Страны региона могут упустить время для того, чтобы подготовиться к вызовам середины века, и столкнуться с комплексным кризисом развития, с которым они уже будут не в силах справиться;
• к середине века Иран, Турция, Саудовская Аравия и ОАЭ могут сдать обладателями ядерного оружия, которое они будут считать единственной надежной гарантией обеспечения своей национальной безопасности.

8. Китай: primus inter pares

В 2050 г. Китай будет самой значительной экономической державой мира. Авторы доклада исходят из того, что Пекину удастся сохранить устойчивые темпы экономического роста, несмотря на все сопутствующие этому росту проблемы. Хотя США и Европейский союз по-прежнему будут играть заметную роль в мировой экономике, в Азии экономическая гегемония Китая станет бесспорной. Успешная реализация проекта «Один пояс и один путь» радикально трансформирует социально-экономический ландшафт евразийского континента, включая и ближневосточный регион. Заинтересованность региональных элит в сотрудничестве с Китаем будет возрастать.

Возможности

• Китайские инвестиции способны сыграть важную роль в модернизации региональной инфраструктуры и облегчить доступ стран Ближнего Востока к быстрорастущим рынкам Восточной и Южной Азии;
• в случае успеха реализации китайских инфраструктурных проектов значение Ближнего Востока в мировой экономике будет определяться не столько наличием углеводородных ресурсов в регионе, сколько его расположением между двумя драйверами экономического развития — Восточной Азией и Европой; это стратегическое расположение создает предпосылки для долгосрочного устойчивого роста;
• нацеленность Китая на формирование альтернативных западным международных экономических и финансовых институтов и режимов будет импонировать значительной части ближневосточных элит; то же самое можно сказать о неприятии Пекином универсализма либеральных западных ценностей.

Риски

• В случае последовательного сближения с Пекином автократы Ближнего Востока постараются использовать продвинутые китайские технологии политического контроля (например, социальный скоринг) для консервации своей власти и предотвращения политических перемен;
• системное включение Ближнего Востока в проект «Один пояс и один путь» усилит асимметрию в экономических связях Китая и стран региона. Консолидировав свои позиции в регионе, Пекин может попытаться закрепить их в виде неравноправных экономических соглашений или начать претендовать на политическую и военно-стратегическую гегемонию на Ближнем Востоке;
• Экономическая экспансия Китая в регионе может привести к обострению конкуренции между ближневосточными странами за позиции «стратегических партнеров» КНР. Возможность выработки какой-то консолидированной позиции региона в отношении Китая выглядит крайне маловероятной; скорее, страны Ближнего Востока будут соревноваться друг с другом в предоставлении Пекину максимально возможных льгот и преференций, что еще более усилит асимметрию сотрудничества с Китаем для региона в целом.

9. Африка как «черный лебедь»

К 2050 г. население Африки достигнет 2,5 млрд человек, т.е. удвоится по сравнению с 2019 г. Только в одной Нигерии будут проживать 400 млн человек. Африканский континент станет главным источником рабочей силы в глобальных масштабах, порождая невиданные ранее внутренние и международные миграционные потоки. Ближний Восток непосредственно граничит с африканским континентом, а арабские страны Северной Африки являются его неотъемлемой частью. Поэтому глобальные возможности и риски, рождаемые Африкой, в первую очередь скажутся на ситуации в ближневосточном регионе.

Возможности

• 80% экономического роста африканских стран будет сконцентрировано в крупных городах континента, что потребует масштабных проектов развития инфраструктуры. Это создает значительные потенциальные возможности для частного сектора стан Ближнего Востока и Северной Африки, в первую очередь, Магриба;
• ближневосточные и африканские страны будут вынуждены сотрудничать в использовании общих ресурсов (например, в регулировании водных ресурсов нильского бассейна), в минимизации негативных последствий изменения климата и в управлении миграциями;
• заинтересованность в совместных проектах в Африке может помочь или преодолеть существующие между арабскими странами противоречия, или снизить значимость этих противоречий (Марокко и Алжир);
• масштабность возможностей и вызовов, исходящих с африканского континента, может стать дополнительным стимулом для расширения сотрудничества между странами Ближнего Востока и Европейским союзом.

Риски

• Растущие ресурсные дефициты и геополитические амбиции способны обострить отношения между отдельными странами Северной Африки и их южными соседями (например, Египет — Судан, Мавритания — Сенегал);
• сочетание высоких темпов роста населения, нарастания экологических проблем, слабых государственных институтов и неразвитой инфраструктуры способно дестабилизировать многие африканские страны, последствиями чего могут стать эскалация насилия, вынужденные миграции и острые гуманитарные кризисы. Из-за своей географической близости к Африке, региона Ближнего Востока в наибольшей степени испытает на себе воздействие этих негативных процессов; попытки «отгородиться» от Африки и ее проблем, по всей видимости, окажутся безрезультатными;
• вынужденная миграция из Африки к югу от Сахары в страны Магриба способна привести к подъему расизма и ксенофобии, особенно среди самых бедных и нуждающихся слоев населения; это, безусловно, станет серьезными препятствием для сотрудничества;
• вероятные разногласия между Европейским союзом и странами Ближнего Востока по вопросам стратегии и тактики в отношении Африки могут спровоцировать кризис в европейско-ближневосточных отношениях, что снизит эффективность работы на африканском направлении для обеих сторон;
• если Европа и Ближний Восток в середине века будут слишком заняты своими внутренними проблемами, они рискуют упустить открывающиеся в Африке возможности, уступив место другим игрокам — в первую очередь, Китаю, но, возможно, и Индии.

10. Европа и Ближний Восток: семейные отношения

Как и сегодня, в середине века географическая близость Европы и Ближнего Востока будет определяющим и неизменным фактором в развитии отношений двух регионов. Однако социальные основы этих отношений существенно изменятся в связи с тем, что к 2050 г. в населении Европы резко возрастет доля людей, имеющих корни на Ближнем Востоке. Эти люди уже не будут восприниматься остальными европейцами как иммигранты во втором или в третьем поколении. Они станут неотъемлемой и постоянно растущей частью европейских обществ как евро-арабы, евро-турки, евро-курды, евро-берберы. Они будут полноправно представлены во всех сферах европейской жизни, включая экономические и политические элиты. Кроме того, нельзя исключить, что в 2050 г. некоторые ближневосточные страны (в первую очередь, Турция) станут членами Евросоюза, что окажет значительное воздействие на Европейский союз в целом и на его отношения с Ближним Востоком в частности. В любом случае Европа, в отличие от США или Китая, ни в 2050 г., ни позже не сможет дистанцироваться от ближневосточного региона.

Возможности

• Европейское влияние в регионе в долгосрочной перспективе будет зависеть в первую очередь от способности ЕС выступать в качестве единого, надежного, щедрого и заслуживающего доверие партнера; важной проверкой этих качеств станет способность Евросоюза адекватно управлять миграционными потоками из региона;
• политические проблемы во многих ближневосточных странах делают особенно значимым для ЕС взаимодействие с регионом на негосударственном уровне, в котором большую роль могу сыграть европейцы с ближневосточными корнями;
• развитие самого Европейского союза в направлении большего культурного и религиозного плюрализма будет увеличивать притягательность «европейской модели» развития для стран региона, создавая дополнительные возможности для сотрудничества.

Риски

• Возможный подъем расизма и ксенофобии в Европе в отношении части ее населения, имеющей корни на Ближнем Востоке, способен породить проблемы как на уровне межгосударственных отношений со странами региона, так и на уровне социального взаимодействия;
• в том случае, если Евросоюз начнет реализовывать стратегию «европейской крепости», максимально ужесточая контроль над своими внешними границами, ограничивая миграционные потоки и дистанцируясь от нарастающих проблем в других регионах (прежде всего, в Африке), Средиземное море к середине века обозначит собой новый цивилизационный разлом, который принесет многочисленные негативные последствия как для Европы, так и для Ближнего Востока;
• по мере увеличения доли выходцев с Ближнего Востока в европейском населении, Европа может «импортировать» ближневосточные проблемы и противоречия, в частности, присущие региону этнические, религиозные и политические конфликты. Европейские элиты могут оказаться неспособными эффективно работать над этими проблемами и противоречиями, и в итоге Европа станет площадкой для жесткого противоборства «ближневосточных» группировок, в том числе и с применением насилия.

Доклад РСМД «Примирить непримиримое: подходы России и Европы к восстановлению Сирии»

III. Послесловие: а что же Россия?

В докладе европейских экспертов роли России в ближневосточном регионе не уделяется значительного внимания. Авторы признают, что до 2025 г. Москва останется наиболее активным нерегиональным игроком на Ближнем Востоке, без деятельного участия которого ни одна из принципиальных проблем безопасности региона не может быть решена. Они также прогнозируют, что Россия и в 2050 г. не уйдет из региона, хотя и полагают, что ее влияние (как, впрочем, и влияние США и других стран Запада) будет постепенно снижаться.

Из текста доклада не следует и то, что роль России на Ближнем Востоке и в Северной Африке сугубо эгоистична, цинична, деструктивна, и что именно Москва препятствует решению ближайших или долгосрочных задач, стоящих перед странами региона. В большинстве случаев авторы не рассматривают Европейский союз и Россию как принципиальных противников или непримиримых конкурентов на Ближнем Востоке. Отдельные аспекты ближневосточной стратегии Москвы вызывают у авторов вопросы, но гораздо больше вопросов адресуется Вашингтону.

Настораживает другое: за рамками текущих проблем традиционной повестки дня в сфере безопасности европейские эксперты вообще не видят сколько-нибудь значительного вклада Москвы в будущее Ближнего Востока. Они много пишут о Китае, о Евросоюзе, об Африке, но не о России. Анализируя долгосрочные проблемы развития региона, авторы упоминают Россию лишь дважды — как одного из главных поставщиков продовольствия в регион и как важного партнера в развитии атомной энергетики стран Ближнего Востока. В остальных вопросах — будь то переход к цифровой экономике, изменения климата, энергетическая революция, урбанизация или международные миграции — Россия как таковая никак не обозначена.

Вероятно, российские специалисты-востоковеды не согласятся со столь заниженными оценками российского потенциала. Они могут сослаться и на имеющийся успешный опыт реализации российским бизнесом крупных нефтегазовых проектов в регионе, и на участие России в развитии региональной инфраструктуры, и на координацию подходов к ценообразованию на глобальных рынках нефти, и на многие другие примеры российско-ближневосточного взаимодействия, выходящего за пределы традиционной безопасности. Тем не менее точка зрения экспертов, не относящихся к категории профессиональных недоброжелателей и хулителей российской внешней политики, заслуживает определенного внимания.

Вспомним, что популярность Советского Союза на Ближнем Востоке определялась не только тем, что Москва выступала как геополитических противовес Вашингтону и поддерживала арабские страны в их противостоянии с Израилем. Помимо этого, ССССР предлагал свой вариант будущего для региона, свою модель развития и свои рецепты решения острых социально-экономических проблем для ближневосточных стран. И пусть советская модель в итоге потерпела неудачу, ее воздействие на элиты и общества региона ощущается даже сегодня.

Россия — не Советский Союз. Она сейчас не том положении, чтобы выступить моделью развития для ближневосточных стран или для кого бы то ни было еще в мире. Многие острые проблемы, характерные для государств Ближнего Востока — зависимость от экспорта углеводородов, социальное неравенство, низкая эффективность государственного управления, коррупция, слабая мотивация к инновациям и пр. — в той же или почти в той же мере характерны и для современной России. Но именно общность проблем и вызовов создает дополнительные возможности для равноправного сотрудничества. Но, не претендуя более на роль учителя и наставника для региона, Россия могла бы предложить ближневосточным странам вместе решать нелегкие задачи социально-экономической и политической модернизации «полупериферийных» стран в глобальном мире XXI в.

Возможно, пришло время подумать о долгосрочной российской стратегии в отношении региона, учитывая не только сегодняшние военно-политические реалии, но и те вызовы и возможности, которые пока только смутно вырисовываются на ближневосточном горизонте. Например, Россия и ближневосточные экспортеры углеводородов стоят перед общим вызовом глобальной энергетической революции. Совместная подготовка к этой неизбежной революции в перспективе может оказаться не менее важным делом, чем достижение соглашений о квотах добычи нефти в формате ОПЕК+.

В докладе говорится о проблемах асимметрии в отношениях между странами Ближнего Востока и Китая. Россия и здесь могла бы оказаться совсем не лишним игроком, предложив своим партнерам в регионе подключение к многосторонним конструкциям (например, к ШОС или БРИКС+), где неизбежное доминирование Пекина смягчалось бы особенностями процедур принятия решений. По всей видимости, можно ускорить переговоры о создании зон свободной торговли между ведущими странами региона и ЕАЭС.

Подобно членам Европейского союза, Россия много выиграла бы от расширения спектра своих партнеров в регионе за счет институтов гражданского общества, ведущих университетов, влиятельных аналитических центров. Это особенно актуально в контексте предстоящей трансформации политических элит региона. На Ближнем Востоке немало выпускников советских и российских вузов, существуют укоренившиеся российские диаспоры, сохраняется интерес к российской культуре.

Но все это — недостаточно прочная основа для строительства отношений. Важно, чтобы на Ближнем Востоке Россия ассоциировалась не только с прошлым региона, но и с его будущим, не только с удержанием стабильности и разрешением кризисов безопасности, но и с амбициозными задачами социально-экономического развития. Если, конечно, в Москве подходят к будущему региона не только с точки зрения потенциальных угроз и вызовов для России, но и с точки зрения новых возможностей и перспектив для нее.