Эффективно ли ядерное сдерживание?

Существующая теория «ядерного сдерживания» написана под державы статус-кво. Суть ядерного сдерживания заключается в том, чтобы нацелить ЯО на определенный набор объектов оппонента и угрожать ему нанесением неприемлемого ущерба в ответ на какие-то его действия. Такая логика подходит для субъектов, которые не хотят большой войны. Однако мы никогда не видели, как будет работать логика ядерного сдерживания в отношении держав-ревизионистов.

В годы холодной войны и США, и СССР были классическими державами статус-кво. У сторон был устойчивый дефицит причин для начала войны. Любое столкновение (даже ограниченное) между СССР и США закончилось бы крахом системы ООН, где стороны занимали привилегированное место. Выгоду из конфликта извлекли бы третьих страны, возвысившиеся на фоне двустороннего конфликта. Призом победителю была бы разрушенная территория в Европе или Азии, на восстановление которой нужно было бы потратить огромное количество финансовых и материальных ресурсов. Война между США и СССР свелась бы к иррациональному обмену ядерными ударами ради обмена, что с политической точки зрения абсурдно.

В такой ситуации стороны вполне довольствовались системой «оборонительного сдерживания». В его основе лежит логика удержания оппонента от совершения каких-либо действий. Оно требует 1) наличия мощных стратегических ядерных сил (СЯС) для максимизации вероятного ущерба противнику и 2) высокой защищенности потенциала СЯС, чтобы он был способен выдержать первый удар агрессора. Мощные СЯС у обеих сверхдержав должны были обеспечить им способность нанести противнику неприемлемый для него ущерб, чтобы отвратить от агрессии. Переход через ядерный порог оставался сложным: легитимность применения ЯО в целях обороны могла быть оправдана при наличии свершившегося факта или высокой практической вероятности агрессии. Однако эти арсеналы СЯС оставались востребованными только на эвентуальном уровне: как «имманентная» угроза, которую на практике никто не проверял.

Распад биполярной системы в 1991 г. перевел политику ядерного сдерживания в новое качество. Великие державы пока еще дорожат его базовыми институтами, прежде всего, ООН и международными экономическими институтами. Но каждая из них все больше склоняется к переформатированию Ялтинско-Потсдамского порядка на свой манер. Правила взаимодействия, выработанные державами-победительницами в 1943 г., постепенно устаревают. В таком мире у великих держав начинают созревать политические причины для военного конфликта. На втором плане мы также видим серию государств, потенциально недовольных своей ролью в мировом порядке.

В таком мире появление ревизионистских держав становится более реалистичным, чем это было в период холодной войны. История дает нам как минимум четыре сценария их появления:

• французский: держава, претендующая на гегемонию, не может ее установить через локальные конфликты и идет на слом мирового порядка;
• немецкий: обиженная великая держава, обладающая мощным военным потенциалом, требует себе «места под солнцем», т.е. бросает вызов мировому порядку;
• итальянский: региональная и не очень сильная держава пытается перейти к экспансии;
• японский: незначительная прежде держава создает крупный военный потенциал и требует ревизии сложившихся правил игры.

Как будет действовать система ядерного сдерживания в мире, где появятся ревизионистские державы — субъекты, желающие войны? Предсказать это мы пока не можем. Опыт истории подсказывает нам, что ревизионистские державы готовы заплатить высокую цену за реализацию своих амбиций.

Именно державы-ревизионисты, а не новое оружие, подорвали все предшествующие нам мировые порядки. Вопрос в том, окажется ли эффективной модель ядерного сдерживания как предотвращения войны для подобных режимов?

Дискуссия на сайте РСМД об эффективности ядерного сдерживания побудила меня написать свои размышления по этой проблеме. Несмотря на вроде бы противоположные позиции, статьи Валерия Алексеева, Алексея Арбатова и Дмитрия Стефановича отчасти близки друг другу. Авторы обсуждают поражающие свойства ядерного оружия (ЯО), влияние на него искусственного интеллекта (ИИ) но почему-то оставляют в стороне отношение политических элит к использованию этого оружия. Между тем, война — это, согласно базовой формуле Клаузевица, продолжение политики другими средствами. Само по себе любое оружие, включая ядерное, не может ни начать войну, ни гарантировать мир: это прерогатива политиков, а не военных. Потому в данной статье я постараюсь предложить свой взгляд на проблему: посмотреть на «ядерное сдерживание» как на политическую категорию.

Кто начинает тотальные войны?

Валерий Алексеев:
Миф ядерного сдерживания

Теория международных отношений делит государства на статус-кво и ревизионистские. Первые — государства, которые в целом принимают существующий мировой порядок. Они могут быть или гарантами этого порядка, или государствам, которые готовы играть по установленным правилам. Державы статус-кво могут выступать за отдельные политические перемены, за локальные изменения границ, но это действия в рамках существующего порядка. Войны между державами статус-кво случаются, но они носят ограниченный характер — вроде Крымской или Корейской войн.

Державы статус-кво могут быть при этом локальными ревизионистами. Они требуют пересмотреть свой статус в рамках порядка, но не хотят его полного слома. Разницу легко пояснить на примерах. Русский царь Петр I воевал со Швецией за право России войти в клуб великих держав, но он не хотел уничтожить Вестфальский порядок как таковой: речь шла об условиях, на которых Россия может к нему присоединиться. Напротив, Наполеон I стремился к ликвидации самого Вестфальского порядка и замене его системой однозначной французской гегемонии. Бисмарк объединял Германию «железом и кровью», чтобы ввести ее в клуб полноценных великих держав. Гитлер стремился к ликвидации других великих держав как политических субъектов.

Вторые — государства, нацеленные на тотальную ревизию существующего порядка и пересмотр его базовых норм. Элита державы-ревизиониста должна не принимать существующий мировой порядок как таковой. Своё будущее элита такой страны видит в его уничтожении и замене другой правовой системой, написанной под себя. Для элиты подобной страны бессмысленны слова об «угрозе международной безопасности»: в ее понимании угроза — это сам существующий мировой порядок. Для такой державы характерны три признака.

Во-первых, у державы-ревизиониста должен быть мощный военно-промышленный потенциал, достаточный для того, чтобы бросить вызов мировому порядку. Лидеры КНДР могут сколько угодно мечтать о крахе мирового порядка, но ресурса, чтобы его сломать, у них нет. Не смог построить такой режим в Иране и аятолла Хомейни (1979¬–1989) из-за отсутствия необходимого военно-промышленного потенциала. Зато у Франции в конце XVIII в., Германии и Японии в первой половине ХХ в. такие ресурсы имелись.

Во-вторых, ревизионистская держава — это нация войны. Народ данной страны должен принять идеологию, что война — это норма, а не аномалия, а ненависть к другим странам — неотъемлемая часть бытия [1]. К такому народу неприменима «мягкая сила»: он смотрит на другие народы с ощущением своего превосходства и презирает страны, принимающие существующий мировой порядок.

В-третьих, во главе державы-ревизиониста должен стоять жёсткий харизматичный лидер, готовый повести свой народ к войне за передел мира. При наличии первых двух пунктов его появление — вопрос времени. Не Наполеон начал экспансию Франции, а сама Великая Французская революция выдвигала политиков-полководцев, нацеленных на проведение гегемонистской политики. Не Гитлер создал нацизм, а немецкая культура того времени породила Гитлера.

Ревизионистскую державу не стоит представлять «тоталитарным монстром»: ее политический режим может быть и демократий, и диктатурой. Франция якобинцев и Директории была намного демократичнее абсолютных монархий Европы; императорская Япония — авторитарным, а нацистская Германия — тоталитарным государством. Для ревизиониста приоритетная задача — слом мирового порядка и экспансия. Сейчас среди политологов модно говорить о том, что демократии не воюют друг с другом. Сто лет назад такой же популярностью пользовался тезис о том, что чем более демократичен политический режим, тем более он агрессивен.

Ревизионистская держава — не обязательно держава, обиженная на мировой порядок. Опыт Франции доказывает нам, что ей может стать и держава-лидер после серии военных и политических неудач. Королевская Франция предприняла две неудачные попытки при Людовике XIV и Людовике XV установить свою гегемонию в Европе через ограниченные конфликты. После этого французские революционеры провозгласили намерение сломать весь Вестфальский порядок и переформатировать его под Францию. Наполеоновские войны 1800–1815 гг. были отчаянной попыткой Парижа окончательно перевести Вестфальский порядок в систему французской гегемонии.

В мире после Второй мировой войны пока не было глобальных ревизионистов, нацеленных на слом мирового порядка. Столь долгий период существования исключительно держав статус-кво не должен нас удивлять: в Вестфальском порядке их не было 140 лет (до начала Великой Французской революции в 1789 г.), в Венском порядке — 73 года (до воцарения в Германии Вильгельма II в 1888 г.). Впрочем, и эти ревизионистские режимы не сразу развязали глобальные войны [2]. Обычно ревизионисты появляются под конец существования мирового порядка. Возможно, прав американский международник Линн Миллер: подобные режимы возникают с периодичностью раз в 100–150 лет, но оставим это как гипотезу [3].

Появление ревизионистов трудно спрогнозировать: для современников они возникают словно из ниоткуда, а предпосылки к их появлению распознаются уже задним числом. Едва ли в 1750 г. кто-то мог представить, что королевская Франция, ведущая держава Вестфальского порядка, станет революционной и начнет почти тридцатилетнюю войну со всей Европой. В 1885 г. вряд ли кто-то мог предположить, что консервативная аристократическая Германия мутирует в Третий Рейх. Изолированная Япония 1830-х гг. была далека от глобального ревизиониста сто лет спустя, угрожающего и СССР, и Британии, и США. Привычный нам Ялтинско-Потсдамский порядок, возможно, также подвергнется атаке ревизионистов под конец своего существования, как и все предыдущие мировые порядки.

Холодная «холодная война»

Алексей Арбатов:
Миф выживания в ядерной войне

Здесь мы подходим к ключевому пункту: существующая теория «ядерного сдерживания» написана под державы статус-кво. Суть ядерного сдерживания заключается в том, чтобы нацелить ЯО на определенный набор объектов оппонента и угрожать ему нанесением неприемлемого ущерба в ответ на какие-то его действия. Такая логика подходит для субъектов, которые не хотят большой войны. (Правда, здесь сразу возникает вопрос: «Зачем сдерживать руководство страны, которое и так не желает войны?»). Однако мы никогда не видели, как будет работать логика ядерного сдерживания в отношении держав-ревизионистов.

В годы холодной войны и США, и СССР были классическими державами статус-кво. На исходе Второй мировой войны они создали мировой порядок, в котором заняли привилегированное положение через механизм Совета Безопасности ООН. До середины 1950-х гг. Москва и Вашингтон, несмотря на всю конфронтационную риторику, неплохо сотрудничали друг с другом при ликвидации Британской и Французской империй. Привычная нам двублоковая холодная война началась после Суэцкого кризиса 1956 г., когда Британия и Франция окончательно перестали быть мировыми державами, перейдя в разряд европейских союзников США.

При этом и США, и СССР демонстрировали, что дорожат Ялтинско-Потсдамским порядком. Ни один из кризисов холодной войны, включая Карибский 1962 г., не привел к его распаду. Ни советские, ни американские лидеры ни разу не поставили вопрос о разрыве дипломатических отношений друг с другом. СССР не порвал дипломатических отношений ни с одной западной страной, как и США — ни с одной страной социалистического блока [4]. Ни советские, ни американские лидеры ни разу не поставили вопрос о ликвидации ООН. Ни один крупный политик в США и СССР не предложил выйти из ООН и создать, например, «новый Коминтерн» или «Лигу демократий». Холодная война шла своим чередом, но представители СССР и США сидели в общем Совбезе ООН, а не жили изолированно в своих блоках, никак не взаимодействуя с врагом.

О нежелании советского и американского руководства воевать свидетельствует создание ими разнообразных режимов контроля над вооружениями — от ограничения ядерных испытаний до подписания пакета соглашений по ОСВ / СНВ. Подобные страховочные механизмы были призваны снизить опасность даже случайного столкновения между ними. Они также свидетельствовали о готовности руководства СССР и США доверять друг другу. Если бы Кремль и Белый дом хотели конфликта (предположим, неядерного на региональном ТВД), они действовали бы прямо противоположно. Державы-ревизионисты не идут на ограничение своих военных потенциалов и даже не принимают самой мысли о разоружении. (Так, кайзер Вильгельм II в ответ на предложение англичан ограничить морскую гонку вооружений поставил свою знаменитую резолюцию: «Наглость, граничащая с оскорблением немецкого народа и его императора!»)

Ни советская, ни американская идеология не была непримиримой к противнику, что само по себе свидетельствует о неготовности элит начинать большую войну. На официальном уровне и Кремль, и Белый дом постулировали соревнование двух систем, а не двух народов — советского и американского. Соревнование означает, что мы признаем оппонента равными себе и считаем, что у него есть что-то положительное, чему можем поучиться и мы. (Французы и немцы перед Первой мировой войной не соревновались друг с другом — при той степени взаимной ненависти им было все равно, какой уровень жизни во Франции или Германии). Ни одна из сторон не использовала механизм «расчеловечивания» противника. Ни советская, ни американская школа не сеяла ненависти к народу противника: никто не называл народ противника «низшей расой» или «лишней нацией», не воспитывал ненависти к его культуре, искусству, обычаям. Советская интеллигенция ловила американские радиоголоса, не испытывая никакой ненависти к США при прослушивании негативной информации о своей стране.

В обеих сверхдержавах не было милитаристского психоза, сопоставимого с кануном обеих мировых войн. Ни советские, ни американские лидеры не призывали поквитаться с врагом за неудачи в Индокитае или на Ближнем Востоке. Не было демонстраций милитаристских союзов или организаций. Никто не сжигал в парках макеты Белого дома или Кремля под истеричные крики толпы, как это было в Париже и Берлине конца XIX в. В советских городах висели плакаты «Миру — мир!», а не «Честь дороже жизни!». В 1920-х гг. в СССР проводились массовые учения ОСОВИАХИМа: обучение населения, как вести себя на случай химической атаки противника. Подобных массовых учений на выживание населения в условиях применения ЯО в СССР не проводилось. Советские дети играли в войну, делясь на «русский — фриц», а не «русский — янки», что свидетельствует об отсутствии пропаганды ненависти к врагу.

У сторон был устойчивый дефицит причин для начала войны. Любое столкновение (даже ограниченное) между СССР и США закончилось бы крахом системы ООН, где стороны занимали привилегированное место. Выгоду из конфликта извлекли бы третьих страны, возвысившиеся на фоне двустороннего конфликта. Призом победителю была бы разрушенная территория в Европе или Азии, на восстановление которой нужно было бы потратить огромное количество финансовых и материальных ресурсов. И это было не ново: монархи Священного союза за весь период от Венского конгресса до Крымской войны (без малого сорок лет!) также не вели друг с другом прямых войн. Не воевали друг с другом великие державы Европы и в период между окончанием Франко-прусской и началом Первой мировой войны, то есть без малого 44 года.

Дмитрий Стефанович:
Искусственный интеллект и ядерное оружие

Дополнением к этому выступала и техническая трудность ведения большой советско-американской войны. Сам по себе обмен ядерными ударами ещё не даёт победы в тотальной войне: нужен приход армии на территорию противника, чтобы установить там желанный победителю режим. Но перебросить многомиллионную армию в другое полушарие Земли и поддерживать там ее действия — задача, технически неразрешимая до сих пор. Потолок военного планирования пока ограничен теорией «глубокой операции», сформулированной в конце 1920-х гг.: прорыв фронта на глубину в 200–250 км, после чего должна наступить оперативная пауза. (Хотя в 1970-х гг. советские и американские стратеги пытались решить эту задачу в виде наработок Н.В. Огаркова и концепции «воздушно-наземной операции», сделать это им по большому счету не удалось [5]). Война между США и СССР свелась бы к иррациональному обмену ядерными ударами ради обмена, что с политической точки зрения абсурдно.

В такой ситуации стороны вполне довольствовались системой «оборонительного сдерживания». В его основе лежит логика удержания оппонента от совершения каких-либо действий. Оно требует 1) наличия мощных стратегических ядерных сил (СЯС) для максимизации вероятного ущерба противнику и 2) высокой защищенности потенциала СЯС, чтобы он был способен выдержать первый удар агрессора. Мощные СЯС у обеих сверхдержав должны были обеспечить им способность нанести противнику неприемлемый для него ущерб, чтобы отвратить от агрессии. Переход через ядерный порог оставался сложным: легитимность применения ЯО в целях обороны могла быть оправдана при наличии свершившегося факта или высокой практической вероятности агрессии [6]. Однако эти арсеналы СЯС оставались востребованными только на эвентуальном уровне: как «имманентная» угроза, которую на практике никто не проверял.

Кризис «оборонительного сдерживания» стал заметен в 1980-х гг. Его симптомами стали:

• сомнение в вероятности удерживания потенциального конфликта в ограниченных рамках;
• обсуждение гипотезы «ядерной зимы», которая рождала сомнения в готовности сторон пойти на масштабное использование ЯО;
• ведение конфликтов средней степени интенсивности без применения ЯО.

Опыт локальных войн в третьем мире с участием СССР и США доказал, что не все военные конфликты требовали от сверхдержав прибегать к ядерной угрозе. Возможно, поэтому к концу 1980-х гг. началось падение сдерживающего эффекта ядерных потенциалов.

Мир, не нравящийся никому…

Распад биполярной системы в 1991 г. перевел политику ядерного сдерживания в новое качество. Великие державы пока еще дорожат его базовыми институтами, прежде всего, ООН и международными экономическими институтами. Но каждая из них все больше склоняется к переформатированию Ялтинско-Потсдамского порядка на свой манер. Правила взаимодействия, выработанные державами-победительницами в 1943 г., постепенно устаревают. В таком мире у великих держав начинают созревать политические причины для военного конфликта.

Соединенные Штаты, провозгласив в 1990 г. курс на построение нового мирового порядка, на протяжении последних тридцати лет пытались проводить этот курс в жизнь. Называть его «однополярным» или «либеральным» — дело политических симпатий. Однако бесспорным остается три момента. Во-первых, американоцентричный порядок был запланирован как глобальный: в случае успеха этого проекта мир превратился бы в политически однородное пространство, функционирующее на основе единого набора норм. Во-вторых, такой порядок должен быть иерархичный: во главе стоит один лидер, за ним следует группа ближайших союзников, далее — остальные страны и, наконец, «государства-изгои». (Система, до боли напоминающая вассальную систему европейского Средневековья). В-третьих, такой порядок объективно предполагает ликвидацию альтернативных США силовых потенциалов: прежде всего, российского, а за ним и китайского.

Старая модель «оборонительного сдерживания» для построения такого порядка не годилась: нужно было приспособить ее в новое, наступательное сдерживание. Американские эксперты называли его термином «принуждение» (compellence): принуждать оппонента к совершению каких-то действий [7]. Технически такое сдерживание не требует крупной группировки СЯС. Ему нужны 1) системы, приспособленных для нанесения превентивного удара; 2) защищенность «своих» систем от вероятного им противодействия; 3) высокая избирательность систем вооружений для получения желаемого военного, психологического, политического эффекта; 4) гибкое сочетание ядерных средств принуждения с конвенциональными. Идеальным решением могла бы стать трансформация некоторой части ЯО в боевое оружие, например, создание сверхмалого ЯО и развертывание систем ПРО. Легитимность применения ЯО определяется в этом случае не агрессией, а характером выбранного лидером объекта и целей для его применения.

Эти положения были прописаны в программных документах администрации Дж. Буша-мл. (2001– 2008) [8]. Американцы предприняли попытку создать такой мир, обыгрывая в своих целях проблему нераспространения ЯО. Во-первых, администрация Дж. Буша вела с разной степенью успешности политику «контрраспространения» — воздействие на ряд стран с целью свертывания их ядерных программ (Иран, КНДР) или постановки их ядерных объектов под свой контроль (Пакистан) [9]. Во-вторых, США выдвинули проект интернационализации ядерного топливного цикла (например, под эгидой Всемирной ядерной ассоциации), напоминавший «план Баруха» 1946 г. Попытка провалилась к концу 2000-х гг. во многом из-за сопротивления России и КНР. Но никто не гарантирует, что США не вернутся к этому проекту вновь.

Для России пока актуальным остается «оборонительное сдерживание»: разубеждение США не совершать каких-то шагов с помощью ядерной угрозы. Но практика растущих силовых демонстраций стран НАТО вблизи от российских границ ставит вопрос и о трансформации российской системы сдерживания. Еще в 2000 г. Россия снизила порог применения ЯО, допустив его применение в критических для национальной безопасности ситуациях. Возможно, вскоре от России потребуется расширить спектр его возможного применения или подверстать свою угрозу под региональные конфликты. (Во всяком случае, в свете событий в Сирии мы не можем отмахнуться от сценария ограниченного конфликта России и США на территории третьей страны).

Александр Ермаков:
Ружье на стене

Перед Россией возникают два пути. Первый — смещение ядерной угрозы на региональный уровень, что потребует модернизации тактического ЯО и доктринальных его применения. Второе — создание мощных конвенциональных вооружений с возможностью вести боевые действия за пределами страны. То и другое будет означать уже не классическую оборону, а принуждение противника к неким действиям, которых он не хотел бы совершать. Иначе говоря, разработка своего варианта концепции принуждения с учетом силовой диспропорции с США по обычным вооружениям.

Важный момент: с переходом на политику принуждения происходит распад системы контроля над вооружениями, выработанными в годы биполярной конфронтации. США вышли из Договора по ПРО и выходят из Договора РСМД. Россия (а вслед за ней и США) ввели мораторий на исполнение ДОВСЕ. Перспективы продления СНВ-3 в 2021 г. становятся все более туманными. С точки зрения модели оборонительного сдерживания такая политика трактовалась бы как нарастание угрозы конфликта. Но с точки зрения сдерживания-принуждения стороны (прежде всего, США) просто развязывают себе руки для создания потенциалов принуждения.

С Китаем сложнее. Официально Пекин не оглашает свою ядерную доктрину, хотя и совершенствует свой ядерный потенциал. Формально КНР обещает не наносить первого ядерного удара, что можно прочитать и как готовность к крупному конфликту на базе обычных вооружений. Мыслит ли китайская элита в категориях сдерживания — вопрос дискуссионный. Но активное развитие китайской системы ПВО уже вызвало истеричную реакцию в Вашингтоне.

Переход к «наступательному» сдерживанию происходит на фоне подтягивания средств к ведению крупной региональной войны между великими державами. Прогресс в развитии систем ПВО, тактической ПРО и средств радиоэлектронной борьбы (РЭБ), создание мощных воздушно-десантных сил и сил быстрого реагирования, самолетов большой грузоподъемности и противокорабельных систем — все это делает большую наземную войну США с Россией / Китаем более реалистичной, чем это было в 1960-х гг. Разумеется, технически великие державы по-прежнему не могут быстро перебросить многомиллионную армию в другое полушарие Земли и поддерживать ее действия. Пока эта задача остается технически неразрешимой. Но региональный конфликт на основе экспедиционных сил может стать большим соблазном для политиков.

На втором плане мы также видим серию государств, потенциально недовольных своей ролью в мировом порядке. Индия мечтает о доступе в постоянные члены Совбеза ООН и полной легализации своего ядерного статуса. Германия и Япония остаются странами с ограниченным суверенитетом, хотя технические потенциалы позволяют им в короткое время создать мощные вооружённые силы, включая доступ к ЯО. (Какой, например, станет политика Германии в случае краха Евросоюза?) Не ясна политика Британии после ее ожидаемого и практически неизбежного выхода из ЕС. Франция с ее грузом социальных и этнических противоречий все больше эволюционирует в сторону «больного человека» Европы. О расширении своей роли в мировой политике мечтают Турция и Иран. Трудно найти крупного субъекта, которого устраивала бы полностью нынешняя версия Ялтинского порядка. Это делает его перспективы туманными.

Надеяться на экономическую взаимозависимость при этом вряд ли стоит. Большую часть XIX в. мир был единой хозяйственной системой, основанной на свободе торговле и британском фунте как основном расчетном средстве. Накануне Первой мировой войны Германия была первым или вторым (в зависимости от отраслей) инвестором в Россию. Британско-германская экономическая взаимозависеть перед Второй мировой войной также была колоссальной. Современные «санкционные войны» также рушат экономические связи между странами, которые еще недавно казались мощными. Напротив, частью политики становятся экономические угрозы и давление, что скорее убивает, чем стабилизирует, механизмы государственного взаимодействия.

Неизвестное сдерживание

В таком мире появление ревизионистских держав становится более реалистичным, чем это было в период холодной войны. История дает нам как минимум четыре сценария их появления:

• французский: держава, претендующая на гегемонию, не может ее установить через локальные конфликты и идет на слом мирового порядка;
• немецкий: обиженная великая держава, обладающая мощным военным потенциалом, требует себе «места под солнцем», т.е. бросает вызов мировому порядку;
• итальянский: региональная и не очень сильная держава пытается перейти к экспансии;
• японский: незначительная прежде держава создает крупный военный потенциал и требует ревизии сложившихся правил игры.

Как будет действовать система ядерного сдерживания в мире, где появятся ревизионистские державы — субъекты, желающие войны? Предсказать это мы пока не можем. Опыт истории подсказывает нам, что ревизионистские державы готовы заплатить высокую цену за реализацию своих амбиций. Напомню, что наличие колоссальных запасов химического оружия не остановило ни Гитлера, ни Муссолини, ни правительства Японии. Нам трудно представить, что произойдет, если ревизионистский режим не поверит в готовность другой стороны реализовать свою ядерную угрозу. Или если, например, подобный режим будет использовать «оборонительное сдерживание» как зонтик для защиты своей территории и вести экспансию за ее пределы.

Алексей Фененко:
Глобальны ли глобальные риски?

Тезис о том, что «ядерное оружие неприменимо нигде и никогда», можно прочитать и иначе: а что помешает тогда великим державам вести войны на основе конвенциональных вооружений? Большинство войн в истории были войнами великих держав на территории третьих стран. В новейшей истории войнами на основной территории великих держав были только Наполеоновские и Вторая мировая. (Даже Первая мировая велась преимущественно в пограничных регионах, и страны-участницы жили практически в режиме мирного времени — возможно, поэтому она не запечатлелась в нашей памяти). Применят ли великие державы ЯО в случае войны на территории третьей страны — вопрос открытый: опыт Второй мировой войны, где ни одна из воюющих держав не пошла на применение химического оружия, доказывает, что не обязательно. Впрочем, отечественный политолог В.Л. Цымбурский допускал и вариант войн с ограниченным использованием ЯО: «Пусть войны типа мировых XX в. трудно представить ведущимися с использованием ядерного оружия. Но разве можем мы то же самое сказать о войнах типа Итальянских или Тридцатилетней, — с относительной редкостью прямых тактических (в том числе, по новым условиям, и ядерно-тактических) столкновений, но при стремлении осуществить большие геополитические проекты методами "измора"?» Но все это — только гипотезы о будущем.

Новейшая история знает удивительные примеры: нападение неядерных держав на ядерные. Вьетнам не побоялся создать ядерному КНР casus belli, свергнув режим Пол Пота в Камбодже в начале 1979 г. (Последовавшая затем короткая китайско-вьетнамская война завершилась победой Вьетнама). Неядерная Аргентина не побоялась в 1982 г. инициировать Фолклендскую войну с ядерной Британией. Неядерная Грузия не побоялась в 2008 г. напасть на российских миротворцев в Южной Осетии, а грузинский парламент даже принял решение об объявлении войны ядерной России. Получит ли эта тенденция продолжение — пока неизвестно. Насколько будет велика сдерживающая роль ядерных потенциалов в подобных конфликтах, сказать сегодня трудно.

Наиболее опасным вариантом ревизиониста может стать держава, выступающая как лидер «мирового сообщества». Подобная роль может побудить ее выдвигать ультиматумы другим странам от имени «цивилизованного мира»: от территориальных уступок до установления контроля над полезными ископаемыми. В такой ситуации напоминание о наличии у страны-жертвы ЯО может поставить ее правительство в категорию «изгоев» — с перспективой полной экономической изоляции. Не исключено и проведение против такой страны локальных военных операций с целью принуждения ее к принятию условий «мирового сообщества». Решение применить ЯО, как отметил российский политолог А.Г. Савельев, может привести к квалификации ее руководства как «международных преступников» с соответствующими последствиями.

Интересным сценарием может стать трансформация части ЯО в некое новое оружие. Исследования в области сверхмалого ЯО, судя по информации в СМИ, то затухают, то возникают вновь. В Балканских войнах 1990-х гг. мы видели использование НАТО боезарядов с обедненным ураном. Не являясь в полной мере ядерными, они тем не менее дали эффекты в виде распространения лейкемии. Приведет ли использование сверхмалого ЯО (или иного «пограничного типа вооружений») к ответному применению СЯС — вопрос спорный. Практики сосуществования в мире с державами-ревизионистами у нас пока нет.

***

Сказать о том, эффективно ли ядерное сдерживание, мы сможем только в одном случае: если угроза применения ЯО остановит субъекта, желающего большой войны. Пока после 1945 г. мы жили в мире без подобных субъектов. Однако в современном мире продолжается переход от относительно простых схем ядерного сдерживания в условиях биполярной конфронтации к более сложным, где центр смешается со сдерживания на принуждение. Как могут использовать будущие державы-ревизионисты политику принуждения — вопрос, пока находящийся вне рамок нашей рационализации. Хотя думать об этих сценариях следует уже сейчас.

В конце концов, именно державы-ревизионисты, а не новое оружие, подорвали все предшествующие нам мировые порядки. Вопрос в том, окажется ли эффективной модель ядерного сдерживания как предотвращения войны для подобных режимов?

1. Разницу хорошо подметил русский писатель М.Е. Салтыков-Шадрин: русская интеллигенция его времени требовала от царей «сделать как в Англии и Франции», а немецкая — уничтожить мощь Англии и Франции и забрать себе их богатства.

2. Автор намеренно не приводит в качестве примеров «державы оси», поскольку политологи до сих пор дискутируют о том, существовал ли особый Версальско-Вашингтонский порядок, или две мировые войны ХХ в. были просто очередным тридцатилетним туром борьбы за мировую гегемонию).

3. Miller L. Global Order. Values and Power in International Politics. Boulder, 1994.

4. США не имели дипломатических отношений с КНР до 1972 г., и с ГДР до 1973 г., но акта разрыва дипломатических отношений не было.

5. Кокошин А. А. Армия и политика. Советская военно-политическая и военно-историческая мысль, 1918–1991 годы. М.: Международные отношения, 1995. С. 151.

6. Косолапов Н.А. Ядерное сдерживание в постбиполярном мире // Лента. Политика. 07.04.2009.

7. Freedman L. Strategic Coercion: Concepts and Cases / L. Freedman. – New York: Oxford University Press, 1998; . Nitze P.H. Is It Time to Junk Our Nukes? // Washington Post. January 16, 1994, P. 1.

8. См.: McKinzie M. G.; Cochran Th. B., Norris R. S., Arkin W. M. The U.S. Nuclear War Plan: A Time for Change, National Resources Defense Council, 2001.

9. Подробнее см: Фененко А. В. Теория и практика контрраспространения во внешнеполитической стратегии США / А. В. Фененко. – Москва: КомКнига, 2007.