Что будет с наукой через сто лет? Какие проблемы она будет решать? Кто будет больше востребован: физики, биологи, экономисты или психологи? Какой науки будет больше – фундаментальной или прикладной? Мы не часто задумываемся над этими вопросами. Слишком далеко. Впрочем, австрийский экономист Йозеф Шумпетер считал, что сто лет – это чересчур короткий срок для серьезных прогнозов о крупных социальных процессах, например, о судьбах капитализма и социализма. Наверное, это замечание справедливо и для науки, фокусирующей в себе социальные, политические и экономические условия интеллектуальной деятельности. Сложные взаимоотношения науки и общества затрудняют прогнозирование, но не делают его невозможным.
Нам опыты быстротекущей жизни –
Когда-нибудь, и скоро, может быть,
Все области, которые ты ныне
Изобразил так хитро на бумаге,
Все под руку достанутся твою…
А.С. Пушкин
Выявление длинных трендов
Для экономистов и науковедов основные длинные тренды развития науки – это сравнительная динамика ресурсного обеспечения, структура распределения ресурсов по областям знания и типам научных организаций. Современная статистика позволяет оценить эти параметры в глобальном измерении, т.е. для большинства стран мира. Что же мы видим?
Во-первых, наука в среднем развивается быстрее экономики. За последние двадцать лет темпы прироста глобальных научных расходов почти в 1,5 раза опережали темы прироста мирового ВВП. Численность научных работников выросла с 4 млн человек в 1995 г. до 6 млн в 2010 г. в основном за счет развивающихся стран. Развитые страны характеризуются стабильно высокими показателями наукоемкости (отношение суммы национальных расходов на науку к ВВП) на уровне 2,5–3% (оптимальным экономисты считают 3%). В передовых развивающихся странах этот показатель, как правило, ниже, но быстро растет (например, в Китае с 1,0% в 2000 г. до 1,7% в 2012 г.).
В России расходы на НИОКР составляют примерно 1% ВВП, а по абсолютным масштабам финансирования науки мы отстаем и от США, Германии, Франции и от Китая [1, 2]. Сохранение этого тренда в будущем крайне нежелательно, так как лишает страну одного из главных конкурентных преимуществ современного мира – опоры на знания как универсальный стратегический ресурс развития. Можно предположить, что понимание приоритета развития науки в России есть, и задача ее нормального ресурсного обеспечения будет решена уже в ближайшие годы.
Во-вторых, происходит постепенное изменение структуры исследований. На смену приоритету инженерно-технических направлений, характерному для большей части ХХ века, пришло доминирование комплекса «наук о жизни», особенно в интересах здравоохранения. Расширилось и поле гуманитарных исследований. Этот долгосрочный разворот, который продолжится в будущем, объясняется, по крайней мере, двумя обстоятельствами. Первое – растущая потребность в новых знаниях о способах сохранения здоровья и работоспособности в условиях увеличения среднего возраста жителей Земли. Второе – рост числа областей гуманитарного знания (от филологии до истории и философии), осваивающих классические методы научных исследований (прежде всего, математические), что превращает их в «науку» в подлинном современном смысле слова. Гуманитарные науки, которые до сих пор в ряде стран даже не включаются в категорию «Science» и финансируются в основном по линии благотворительных фондов, постепенно формируют научные дисциплины, отвечающие строгим критериям научности. За прошедшие сто лет это произошло с экономической теорией, которая окончательно отделилась от «философии» (Адам Смит и Карл Маркс считались философами), а в будущем то же, вероятно, произойдет с политологией, психологией и др.
В-третьих, быстро растут масштабы финансирования научной и инновационной деятельности в предпринимательском секторе крупных индустриальных стран. Наиболее наукоемкими сейчас считаются отрасли, представляющие информационный комплекс и фармацевтику, в которых наукоемкость (отношение затрат на исследования и разработки к продажам) достигает 15–20%. Крупные транснациональные корпорации, как правило, входят в число лидеров по затратам на научные исследования. Научные и инновационные проекты, осуществляемые этими компаниями – стратегическими новаторами, требуют объемов финансирования, сопоставимых с научными бюджетами некоторых крупных государств, т.е. нескольких миллиардов долларов в год.
Основы функционирования
С точки зрения организации научной деятельности можно говорить о двух трендах, один из которых стабильный, а другой – непредсказуемо динамичный. Первый тренд – сохранение исторически неизменной модели науки как взаимодействия профессор – ученик. Эта модель, сложившаяся уже в Древней Греции, с известными вариациями, пережила века и, скорее всего, останется основой обучения, передачи и накопления знаний. Второй тренд – вторжение Интернет-технологий в основы организации и функционирования всех видов и форм научной деятельности. Возможно, эта технология в перспективе произведет «созидательное разрушение» (радикальная инновация, по Шумпетеру) многих пока еще незыблемых основ научной деятельности. Уже сейчас мы видим это в отношении распространения научной литературы (принципиально новые скорости и возможности поиска информации), форм научной коммуникации (сети, Скайп), методов мониторинга, обработки и хранения информации. Не исключено, что компьютеры и Интернет-технологии по своему воздействию сопоставимы с появлением книгопечатания, которое принципиально революционизировало образование (хранение и передачу знаний) и науку (производство знаний). Тогда наука вышла за пределы монастырей и дворцов, что позволило перейти к массовому обучению и исследованиям в университетах. В ХХ веке сформировались и быстро разрослись новые формы организации науки – специализированные институты и независимые лаборатории, установки «Большой науки» и медицинские центры. Интернет уже привел к возникновению таких новых форм научной деятельности, как виртуальные лаборатории, глобальные научные сети, электронные публикации. Очевидно, что это только начало.
Динамично меняются принципы функционирования корпоративной науки. Наряду с поддержкой внутренних научных центров и лабораторий, все больше используется принцип опоры на внешние источники знаний, открытий и технологий. Современные информационно-коммуникационные технологии существенно упрощают и ускоряют поиск нужных решений. Фактически, речь идет о формировании «венчурного фонда» – нового типа компании, которая на регулярной основе создает новые продукты, приобретая внешние лаборатории, изобретателей или патенты и/или поглощая внешние инновационные компании, технологии и идеи. Наиболее показательными примерами в этом отношении являются, например, «Google», «Cisco Systems», «Apple», «растущие» за счет постоянных поглощений старт-апов.
Хотя роль бизнеса в науке обычно сводится к инновационно-венчурной поддержке внешних научных разработок на переднем крае, в ближайшем будущем возможно и обратное воздействие науки на бизнес. Одним из таких примеров может служить модель менеджмента в проекте ЦЕРН (CERN) по сооружению и использованию Большого адронного коллайдера (БАК). Проекты такого класса в настоящее время пришли на смену «Большой науке» периода «холодной войны» (атомный и ракетный проекты США и СССР). В отличие от прошлого, современные большие проекты реализуются в условиях полной открытости и значительной ограниченности ресурсов. Это заставило ученых выработать новые модели взаимодействия, позволяющие укладываться в разумные деньги и сроки. Оказалось, что для этого лучше подходят не военные и не профессиональные управленцы с дипломами MBA, а обладатели степени PhD. Они лучше решают уникальные задачи повышенной сложности. Так, уже многие крупные компании интересуются опытом БАК и пробуют перенять его принципы для управления компаниями. Возможно, что идея конвергенции, предложенная академиком Андреем Сахаровым как способ взаимодействия и развития различных социальных систем, будет использована в грядущем столетии для синергии классической науки и большого бизнеса.
Фундаментальная и прикладная наука
По мнению бывшего президента Лондонского королевского общества Джорджа Портера, которого любит цитировать нобелевский лауреат Жорес Алферов, «наука – вся прикладная, просто отдельные приложения возникают быстро, а некоторые через столетия». Пожалуй, это лучший ответ на вопрос, будет ли наука будущего все более абстрактной и оторванной от жизни людей или все более прикладной.
Тем не менее людей всегда волновали и продолжают волновать вопросы о будущих технических «чудесах». Например, многочисленными предположениями о том, какие технологии станут всеобщим благом, прославились романы Жюля Верна, и такой тип прогнозирования приобрел большую популярность во Франции. Примерно сто лет назад был опубликован цикл прогнозов в виде открыток – результат совместного творчества прогнозистов и художников, которые изображали «светлое будущее». Национальная библиотека Франции (Bibliothèque nationale de France) выложила в сеть удивительный набор открыток 1910 г. , которые отражают представления людей начала ХХ века о том, что будет обычным в 2000 г.
Здесь важно подчеркнуть, что технологическое прогнозирование за прошедшие сто лет стало вполне уважаемой профессиональной деятельностью. Она востребована в крупных компаниях, министерствах и ведомствах, определяющих приоритеты финансирования НИОКР, в частных, особенно венчурных компаниях, зарабатывающих на риске и неопределенности результатов финансируемых проектов. Наиболее популярны отраслевые прогнозы, рассматривающие развитие технологий в тех или иных отраслях экономики, в сферах безопасности, здравоохранения и т.д., а также социальные и экономические последствия внедрения новой техники. Причем в зависимости от задач исследования рассматривается либо оценка общего состояния технологий в будущем в конкретной отрасли, либо перспективы воздействия на нее определенной группы «внешних» технологий (например, нано- или биотехнологии). Прогнозные исследования используют определенные количественные показатели (например, доли и объемы будущих рынков, стоимость внедрения и т.п.) и этапные временные рамки реализации прогнозов.
Нельзя не сказать и о растущих возможностях науки в отношении таких объектов прогноза, как засуха, наводнение, землетрясение, появление кометы и другие природные катаклизмы. Эти события волнуют отдельных людей, правительства и человечество в целом на протяжении всей истории, поскольку, как показывают прошлое и настоящее, они могут менять траектории развития регионов, стран и цивилизаций. Для «точных» наук потенциал предсказания таких событий давно стал критерием востребованности. Природные катаклизмы сейчас прогнозируются лучше, чем социальные явления. Надежность прогнозов повышается, и через сто лет мы, наверное, сможем иметь не только очень надежный и недорогой прогноз, например, погоды на год, но и «расписание» засух, наводнений, ураганов и штормов.
В отличие от оценки природных явлений, прогноз развития процессов совместного проживания нескольких миллиардов людей в ограниченном размерами нашей планеты пространстве (можно выражать состояние общества и в экономических, и в исторических, и в медицинских терминах), скорее всего, невозможен за рамками канонических ограничений (инстинкты сохранения рода, ограниченные цивилизационными достижениями). Вместе с тем системные попытки анализа и прогноза экономических, социальных и военно-стратегических процессов мирового развития постоянно предпринимаются, в том числе и в России [3].
Наука представляет собой саморазвивающийся институт общества с большим творческим потенциалом. Основные тенденции, которые определят вековые перспективы науки, – это ее дальнейший абсолютный и относительный рост как вида человеческой деятельности, гуманизация приоритетов, а также дальнейшее повышение наукоемкости бизнеса. Таким образом, науки будет больше во всех странах и во всех сферах деятельности человека. При этом сама наука существенно изменится и во многих отношениях не будет похожа на современную.
1. Вестник Российской академии наук. 2012. Т. 82. № 8. С. 16–29.
2. Иванова Н.И. и др. Инновационная динамика // Мировая экономика: прогноз до 2020 года / Под ред. А.А. Дынкина. М.: Магистр, 2007. С. 90–95.
3. Стратегический глобальный прогноз 2030 / Под ред. А.А. Дынкина. ИМЭМО РАН. М.: Магистр, 2011.