Есть ли будущее у режима нераспространения?

Неизбежна ли гонка ядерных вооружений на Корейском полуострове? Придется ли окончательно сдать в архив идею денуклеаризации полуострова? И неужели ядерная война в Северо-Восточной Азии уже должна восприниматься в виде вполне возможного сценария развития событий, как это утверждают сегодня северокорейские лидеры?

Действительно, геополитическая и военно-стратегическая обстановка в регионе выглядит более чем серьезной, и она продолжает осложняться. Тем не менее ее ни в коем случае нельзя считать безнадежной. При наличии политической воли, настойчивости и дипломатический гибкости негативные процессы в Северо-Восточной Азии еще можно обратить вспять.

Официальное признание со стороны великих держав ядерного статуса КНДР по типу Индии и Пакистана стало бы сильнейшим ударом по режиму нераспространения ядерного оружия, не менее сильным, чем появление на карте Евразии ядерного Ирана. Признание за Северной Кореей ядерного статуса де-факто по типу Израиля, возможно, устроило бы Ким Чен Ира лет пятнадцать-двадцать назад, но уже явно не устроит его сына Ким Чен Ына.

Ясно также, что изменить позицию Пхеньяна в ходе каких-то новых двусторонних переговоров с Вашингтоном или с Сеулом не получается, при всем значении, которое в Северной Корее придают прямому диалогу с Соединенными Штатами или, в меньшей степени, со своими южными соседями. Если двенадцатый президент Республики Корея Мун Чжэ Ин последовательно и целеустремленно продвигал межкорейский диалог во всех возможных его измерениях, то его преемник Юн Сок Ёль существенно ужесточил подходы к такому диалогу со стороны Сеула, фактически завершив эпоху «оттепели» в межкорейских отношениях.

Все вышесказанное подводит к двум выводам. Во-первых, попытки двусторонних переговоров с КНДР, даже если они ведутся на высшем уровне, оказываются не слишком эффективными, если они не подкреплены параллельным многосторонним треком. Во-вторых, никакие переговоры в сложившейся геополитической и военно-стратегической ситуации в Северо-Восточной Азии в настоящее время не приведут к оперативной денуклеаризации Корейского полуострова. Даже если такая возможность и существовала в начале столетия, то сегодня этот шанс уже безвозвратно упущен.

Признание этих двух, на наш взгляд, достаточно очевидных обстоятельств предполагает внесение изменений как в формат будущих переговоров с Пхеньяном, так и в приоритеты этих переговоров — вне зависимости от того, когда и как именно эти переговоры будут возобновлены. Рано или поздно придется возвращаться к какому-то варианту шестистороннего механизма, более чем успешно опробованного в 2003–2009 гг. При том понимании, что стартовые условия для любого многостороннего формата по проблемам Корейского полуострова и Северо-Восточной Азии в целом выглядят в 2023 г. гораздо сложнее, чем в 2003 г.

Любой новый переговорный процесс с Пхеньяном должен по необходимости исходить в первую очередь из ближайших интересов, опасений и приоритетов самой Северной Кореи. По всей видимости, приоритетами Пхеньяна являются гарантии безопасности КНДР и отмена хотя бы части международных санкций, связанных с ракетно-ядерными программами Северной Кореи. Взамен можно было бы рассчитывать на то, что поведение Пхеньяна будет больше соответствовать поведению того «ответственного обладателя ядерного оружия», каким хотел бы себя позиционировать Пхеньян.

Задача денуклеаризации Корейского полуострова по-прежнему очень важна, но сохранение мира в Северо-Восточной Азии сегодня и завтра еще более важно. Только при условии, что все страны региона почувствуют, что угроза крупного военного конфликта миновала, Северо-Восточная Азия сможет избежать нового витка гонки вооружений и постепенно вернуться к вопросу о полной ликвидации ядерного оружия на Корейском полуострове.

Сегодня в экспертном сообществе только ленивый еще не отметился рассуждениями о многочисленных негативных тенденциях международной жизни, вызванных происходящим на наших глазах распадом старой системы глобальной и региональной безопасности. Какие-то из этих тенденций уже проявились со всей определенностью, другие — лишь намечаются темными грозовыми тучами на горизонте, не становясь от этого менее зловещими. Ко второй категории отложенных во времени последствий текущих международных событий относится обостряющаяся угроза распространения ядерного оружия.

Ничего неожиданного в этом обострении нет: непременным предварительным условием успешного противодействия распространению всегда был и остается хотя бы минимальный уровень взаимного доверия и предсказуемости в отношениях между великими державами, в первую очередь — между пятью постоянными членами Совета Безопасности ООН. Только действуя единым фронтом, великие державы способны поставить прочный заслон потенциальным нарушителям режима нераспространения. Благодаря настойчивой совместной работе на протяжении нескольких десятилетий удавалось если не остановить, то, по крайней мере, существенно замедлить процесс ядерного распространения. В данный момент от былого доверия и взаимопонимания почти ничего не осталось. И даже в тех случаях, когда фундаментальные интересы основных мировых игроков очевидно совпадают, им часто оказывается не под силу договориться о каких бы то ни было совместных действиях.

Лана Раванди-Фадаи, Адлан Маргоев:
Запад и СВПД: есть ли шанс на восстановление иранской ядерной сделки в новых условиях?

Например, для того, чтобы, наконец, добиться окончательного решения иранской ядерной проблемы, жизненно необходимо сохранять единство позиций в отношении подписанного с Исламской Республикой группой «P5+1» в июле 2015 г. многостороннего Совместного всеобъемлющего плана действий (СВПД). Даже тогда достичь единства было очень и очень нелегко. А за прошедшие после заключения «ядерной сделки» восемь лет в мире произошли радикальные перемены и, к сожалению, не в лучшую сторону. Многие на Западе теперь утверждают, что, поскольку в нынешних геополитических обстоятельствах Иран становится все более и более важным партнером для России, а также и для Китая, в какой-то момент и Москва, и Пекин могут стать более благосклонными к перспективе приобретения Тегераном ядерного оружия и современных средств его доставки.

С другой стороны, в России и Китае не без оснований выражают недовольство той непоследовательностью, которую продемонстрировали США в своем отношении к СВПД. Эта непоследовательность, равно как прямые угрозы в адрес иранского политического режима и террористические акты в отношении его представителей, объективно подталкивают Тегеран к новым шагам в направлении ядерного распространения. А такие шаги Ирана почти наверняка вызовут цепную реакцию на Ближнем Востоке, сначала в Саудовской Аравии, а затем — в Турции и, возможно, даже в Египте.

Та же разрушительная динамика проявляется и в попытках сохранить сплоченность великих держав в их взглядах на ядерные проблемы Корейского полуострова. Недавний визит северокорейского лидера Ким Чен Ына на Дальний Восток России и его закрытые переговоры с Владимиром Путиным спровоцировали активную дискуссию на Западе о возможных или уже происходящих изменениях в российских подходах к сдерживанию ядерных и баллистических амбиций Пхеньяна. Эти изменения, как предполагается, могут в итоге привести к признанию Москвой в той или иной форме ядерного статуса Северной Кореи.

Как минимум, Россия могла бы заблокировать все новые санкции Совета Безопасности ООН, которые Запад, вероятно, предложит в ответ на прогнозируемые ядерные или ракетные испытания КНДР. Как максимум, Москва, по мнению западных экспертов, могла бы активно содействовать ядерным и баллистическим усилиям Пхеньяна, чтобы таким образом открыть «второй фронт» против США в северной части Тихого океана. Изменение позиции России, в свою очередь, может сказаться на Китае, который, как и его северный сосед, испытывает все большее военно-политическое давление со стороны США и глобализирующегося альянса НАТО в целом.

Впрочем, угрозы нераспространению в Азиатско-Тихоокеанском регионе исходят и с других направлений, о которых на Западе по понятным причинам говорят куда менее охотно. Не лишена оснований точка зрения, что покупка Австралией атомных подводных лодок у США и Великобритании так или иначе подорвет существующие гарантии нераспространения ядерного оружия — особенно, если в очередь на получение атомных подводных лодок вслед за Канберрой выстроятся другие союзники и партнеры Вашингтона и Лондона в регионе. Президент Южной Кореи Юн Сок Ёль уже публично выразил решительную поддержку возможности приобретения его страной собственного ядерного оружия. Можно, разумеется, относиться к его словам как к «ядерному популизму», но сама риторика, исходящая сегодня из Сеула, безусловно, заставит задуматься лидеров в самых разных странах АТР.

В то же время итоги прошедшей 10-й Обзорной конференции Договора о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО) оказались, мягко говоря, неудовлетворительными. Четыре недели обсуждений в Нью-Йорке в августе 2022 г. не привели к консенсусу среди участников. Неядерные государства имеют веские основания жаловаться на нежелание ядерных держав выполнять положения статьи VI ДНЯО, призывающую к добросовестным переговорам об эффективных мерах, ведущих к прекращению гонки ядерных вооружений и ядерному разоружению. Договор СНВ-3, который остается последним двусторонним соглашением между США и Россией о контроле над стратегическими вооружениями, в настоящее время находится в подвешенном состоянии. Продолжение российско-американских переговоров по контролю над стратегическими вооружениями за рамками СНВ-3 на данный момент выглядит крайне маловероятным. Более того, сегодня все ядерные державы — от Великобритании до Китая — продолжают энергично модернизировать и наращивать свои ядерные арсеналы.

Туманно выглядит будущее Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ), принятого Генеральной Ассамблеей ООН более четверти века назад. ДВЗЯИ даже не вступил в силу из-за нежелания ряда важных стран, в том числе США, его ратифицировать. В Москве не так давно допустили возможность «зеркального ответа» на американскую позицию, то есть возможность выхода России из ДВЗЯИ или приостановки своего участия в Договоре. Существуют явные и растущие риски того, что в итоге по крайней мере некоторые ядерные державы в ближайшее время приступят к ядерным испытаниям. Стоит ли удивляться тому, что Ким Чен Ын не считает себя связанным ни политическими, ни моральными обязательствами двигаться в сторону денуклеаризации Корейского полуострова, а, напротив, намерен использовать все вышеперечисленные тенденции для оправдания превращения своей страны из де-факто в де-юре ядерную державу?

Итак, неизбежна ли гонка ядерных вооружений на Корейском полуострове? Придется ли окончательно сдать в архив идею денуклеаризации полуострова? И неужели ядерная война в Северо-Восточной Азии уже должна восприниматься в виде вполне возможного сценария развития событий, как это утверждают сегодня северокорейские лидеры?

Действительно, геополитическая и военно-стратегическая обстановка в регионе выглядит более чем серьезной, и она продолжает осложняться. Тем не менее ее ни в коем случае нельзя считать безнадежной. При наличии политической воли, настойчивости и дипломатический гибкости негативные процессы в Северо-Восточной Азии еще можно обратить вспять.

Константин Асмолов:
«Саммит на космодроме» — новая ступень сотрудничества Москвы и Пхеньяна

Официальное признание со стороны великих держав ядерного статуса КНДР по типу Индии и Пакистана стало бы сильнейшим ударом по режиму нераспространения ядерного оружия, не менее сильным, чем появление на карте Евразии ядерного Ирана. Признание за Северной Кореей ядерного статуса де-факто по типу Израиля (в духе знаменитого высказывания Голды Меир: «Во-первых, у нас ядерного оружия нет, а во-вторых, если потребуется, то мы его применим»), возможно, устроило бы Ким Чен Ира лет пятнадцать-двадцать назад, но уже явно не устроит его сына Ким Чен Ына. Слишком много сил и средств было вложено в развитие ракетно-ядерного потенциала, слишком большое символическое и практическое значение этот потенциал имеет сегодня для Пхеньяна. Напомним, что в конце сентября 2023 г. очередные поправки к Конституции КНДР закрепили стратегию страны, направленную на интенсификацию разработки ядерного оружия для обеспечения «прав выживания» и «сдерживания войны» на фоне обострения конфронтации Северной Кореи с США и их союзниками в Северо-Восточной Азии.

Ясно также, что изменить позицию Пхеньяна в ходе каких-то новых двусторонних переговоров с Вашингтоном или с Сеулом не получается, при всем значении, которое в Северной Корее придают прямому диалогу с Соединенными Штатами или, в меньшей степени, со своими южными соседями. Три американо-северокорейские встречи на высшем уровне, состоявшиеся в 2018–2019 гг. с участием Дональда Трампа, по всей видимости, не убедили северокорейское руководство в том, что конечной целью США не является смена политического режима в КНДР. По итогам трех раундов переговоров, северокорейская позиция, скорее, эволюционировала в сторону большей жесткости, чем большей гибкости. А после победы на выборах в ноябре 2020 г. Джо Байдена, провозгласившего главным противоречием нашей эпохи столкновение между либеральными демократиями и нелиберальными автократиями, оснований рассчитывать на добрую волю Белого дома у Пхеньяна стало еще меньше.

В том же направлении действуют и политические сдвиги последних нескольких лет в Южной Корее. Если двенадцатый президент Республики Корея Мун Чжэ Ин (2017–2022 гг.) последовательно и целеустремленно продвигал межкорейский диалог во всех возможных его измерениях, то его преемник Юн Сок Ёль существенно ужесточил подходы к такому диалогу со стороны Сеула, фактически завершив эпоху «оттепели» в межкорейских отношениях. Разумеется, в Южной Корее сегодня скажут, что это Север своим провокационными действиями закрыл окно возможностей на двустороннем треке, и, возможно, эти обвинения не будут полностью безосновательными. Но в данном случае важнее то, как завершение «оттепели» воспринимается в Пхеньяне, чем то, как оно трактуется в Сеуле.

Все вышесказанное подводит к двум выводам. Во-первых, попытки двусторонних переговоров с КНДР, даже если они ведутся на высшем уровне, оказываются не слишком эффективными, если они не подкреплены параллельным многосторонним треком. Во-вторых, никакие переговоры в сложившейся геополитической и военно-стратегической ситуации в Северо-Восточной Азии в настоящее время не приведут к оперативной денуклеаризации Корейского полуострова. Даже если такая возможность и существовала в начале столетия, то сегодня этот шанс уже безвозвратно упущен.

Признание этих двух, на наш взгляд, достаточно очевидных обстоятельств предполагает внесение изменений как в формат будущих переговоров с Пхеньяном, так и в приоритеты этих переговоров — вне зависимости от того, когда и как именно эти переговоры будут возобновлены. Рано или поздно придется возвращаться к какому-то варианту шестистороннего механизма, более чем успешно опробованного в 2003–2009 гг. При том понимании, что стартовые условия для любого многостороннего формата по проблемам Корейского полуострова и Северо-Восточной Азии в целом выглядят в 2023 г. гораздо сложнее, чем в 2003 г. Глобальное геополитическое противостояние великих держав набирает обороты, и это противостояние неизбежно отбрасывает свою мрачную тень на любые попытки возобновить многостороннюю дипломатию для решения острых региональных проблем, будь то на Ближнем Востоке или на Корейском полуострове.

А что касается приоритетов, то ближайшей задачей нового шестистороннего или любого другого многостороннего формата переговоров уже не может стать скорейшее ядерное и баллистическое разоружение КНДР. Постановка такой задачи в нынешних условиях вызвала бы резкое отторжение со стороны Пхеньяна, позиционирующего себя в роли «ответственного обладателя ядерного оружия», предназначенного для сдерживания потенциальных агрессоров и укрепления региональной и глобальной стратегической стабильности. На такую переговорную повестку Пхеньян, чувствуя свою силу и разобщенность своих партнеров по диалогу, просто не пойдет, и переговоры завершатся, даже не начавшись.

Имеющийся в распоряжении «пятерки» набор инструментов давления на КНДР сегодня более ограничен, чем когда-либо раньше с начала столетия. Глобальное и региональное противостояние великих держав, их неспособность договариваться по самым важным вопросам мировой политики еще более сужает этот набор. Возвращения КНДР в ДНЯО в обозримой перспективе также не произойдет, тем более не произойдет вступления страны в ДВЗЯИ.

Любой новый переговорный процесс с Пхеньяном должен по необходимости исходить в первую очередь из ближайших интересов, опасений и приоритетов самой Северной Кореи. По всей видимости, приоритетами Пхеньяна являются гарантии безопасности КНДР и отмена хотя бы части международных санкций, связанных с ракетно-ядерными программами Северной Кореи. Взамен можно было бы рассчитывать на то, что поведение Пхеньяна будет больше соответствовать поведению того «ответственного обладателя ядерного оружия», каким хотел бы себя позиционировать Пхеньян.

В Северо-Восточной Азии самой насущной задачей выступает постепенное создание эффективных механизмов контроля над ядерным и баллистическим оружием, в идеале не только над северокорейским, для снижения рисков ядерного конфликта и предотвращения неконтролируемой гонки ядерных вооружений. Например, развертывание в регионе систем противоракетной обороны США, хотя и объясняется в Вашингтоне исключительно стратегическими вызовами со стороны КНДР, вызывает озабоченность не только в Пхеньяне, но также и в Пекине, и в Москве.

Андрей Кортунов:
Призраки новых «осей» бродят по Северо-Восточной Азии

Реализация американских планов может провоцировать ответные китайские и российские меры в виде наращивания наступательных стратегических вооружений в целях подержания надежности своего ядерного сдерживания. Здесь интересы Китая и России объективно ближе к интересам КНДР, чем к интересам Японии или Южной Кореи. Значит, возможные новые шестисторонние переговоры нельзя вести по старой формуле «5+1», когда пять держав совместно противостоят шестой, но обсуждение нужно переформатировать в полноценный многосторонний переговорный процесс. Такое переформатирование обещает быть сложным и болезненным для всех участников процесса, но зато в его ходе можно добиваться постепенного складывание единой стратегической культуры стран Северо-Восточной Азии, отсутствие которой до сих пор остается одним из главных препятствий на пути формирования региональной системы безопасности.

Задача денуклеаризации Корейского полуострова по-прежнему очень важна, но сохранение мира в Северо-Восточной Азии сегодня и завтра еще более важно. Только при условии, что все страны региона почувствуют, что угроза крупного военного конфликта миновала, Северо-Восточная Азия сможет избежать нового витка гонки вооружений и постепенно вернуться к вопросу о полной ликвидации ядерного оружия на Корейском полуострове. Иными словами, нужно лечить причины региональной нестабильности, а не ее симптомы. Первоочередные задачи должны включать в себя разработку и осуществление соответствующего комплекса мер доверия в военной области, а также механизмов управления кризисами и укрепления стабильности. Можно было бы начать с относительно простых, политически нетоксичных, технических вещей, — таких как контакты между военными или обмен информацией, и постепенно переходить к более сложным, политически чувствительным и далекоидущим формам многостороннего взаимодействия.

Подчеркнем еще раз: согласие обсуждать северокорейские приоритеты не снимает с повестки дня вопрос о полной денуклеаризации Корейского полуострова и не означает автоматического признания де-юре ядерного статуса КНДР. Такое признание стало бы серьезным ударом по всему режиму нераспространения ядерного оружия, который и так находится сегодня далеко не в лучшей форме. Но важнейший для региональной безопасности вопрос о северокорейском ядерном досье следует рассматривать в контексте более общих тревожных процессов, разворачивающихся не только на самом Корейском полуострове, но и вокруг него. Рассматривать «корейский вопрос» в изоляции от этих процессов и раньше было не очень непродуктивно, а в нынешних условиях стало вообще практически невозможно.

Если бы совместными усилиями удалось предотвратить раскручивание спирали гонки ядерных (да и обычных) вооружений в исключительно сложном и крайне важном для всего мира регионе Северо-Восточной Азии, то этот бесценный опыт новой многосторонности можно было бы использовать и в других, не менее сложных и не менее важных для планеты регионах — например, на Ближнем Востоке. Тогда, возможно, безнадежно отстающий от текущей геополитической динамики глобальный режим нераспространения ядерного оружия обрел бы столь нужное для него сегодня второе дыхание.