Франция и Африка: очередной новый старт?

На исходе ушедшей зимы президент Эммануэль Макрон дал большую пресс-конференцию, в ходе которой объявил о начале постколониальной «новой эры» в отношениях Франции и Африки. Данный тезис прозвучал накануне второго за последние месяцы турне французского лидера по ряду африканских государств и должен был задать тон как самой поездке, так и всей региональной стратегии Парижа на ближайшие годы. Пытаясь сгладить эффект неудачного завершения антитеррористической операции «Бархан», глава государства представил некоторые содержательные контуры новой политики и методы ее претворения в жизнь. Однако ход рассуждений первого лица, как и итоги турне, оставили больше вопросов, чем ответов, что подчеркнуло растущую уязвимость французских позиций в Африке.

Французская стратегия в Африке, по сути, потеряла какую-либо отчетливую и долгосрочную цель. Концепция «Франсафрик» при всей ее противоречивости некий ориентир все же имела — сохранение своего рода Pax Gallica, или особой сферы влияния, за счет которой можно было подтверждать великодержавный статус. Теперь же, когда этот проект стал неадекватен реальным возможностям Парижа, африканская стратегия стала нуждаться не просто в очередном импульсе, но и в приобретении нового смысла своего существования.

Представляя свой подход на пресс-конференции 27 февраля, Э. Макрон попытался подчеркнуть его инновационный характер, настаивая, что в отношениях Франции и Африки наступает «новая эпоха», имеющая мало общего с предыдущей. Как пояснил президент, Париж отныне воспринимает своих партнеров на континенте в качестве не «заднего двора», а равноправных, суверенных собеседников, с которыми будут выстраиваться «сбалансированные и партнерские» отношения.

Среди наиболее предметных предложений, озвученных Э. Макроном на пресс-конференции в Елисейском дворце и далее в ходе турне по Габону, Анголе и двум Конго, особо выделяется несколько идей.

С одной стороны, высказано намерение перестроить формат военного присутствия. К настоящему моменту Франция имеет на Африканском континенте ряд опорных пунктов, расположенных вдоль побережья Гвинейского залива (Сенегал, Кот-д’Ивуар, Габон), в Баб-эль-Мандебском проливе (Джибути) и частично в Сахеле (Нигер, Чад). На эти базы теперь будет возложена функция своеобразных учебных центров («хабов безопасности») в соуправлении с местными вооруженными силами, которые также могли бы проходить там обучение и отрабатывать взаимодействие между собой. Сами французские войска свои места дислокации не покидают — это Э. Макрон повторил неоднократно — и будут фокусироваться, помимо борьбы с джихадистами, на предотвращении климатических преступлений, пресечении пиратства, наркотических и оружейных трафиков.

С другой стороны, в качестве приоритетного направления работы заявлено «коммуникативное наступление» — борьба в информационном пространстве и сфере мягкой силы за исправление имиджа Пятой республики в Африке. Вместо прежнего многоголосия ведомств, когда силовики, бизнесмены, политики, деятели культуры разговаривали с африканцами каждые о своих темах обособленно, должна функционировать единая «сборная Франции», способная транслировать общественности одно и то же видение основных приоритетов.

В дополнение к первым двум пунктам Э. Макрон обратил внимание на задачу экономического возвращения Пятой республики на континент. В этом плане предлагается забыть о логике «колониальной ренты», когда французский бизнес ожидал для себя односторонних преимуществ только в силу того факта, что он представляет бывшую метрополию. В современных условиях предстоит заново биться за место под солнцем, выигрывая конкуренцию у Китая, Турции и др. рыночным путем.

Утверждать, будто африканская политика Парижа уже получила новый целостный облик, вновь было бы преждевременным, ведь ее кризис слишком глубок, чтобы его удалось разрешить всего за одну пресс-конференцию и поездку. Интересно, что такая же оценка превалирует и внутри Франции. По данным опросов, около 60% респондентов пессимистически оценивают будущее отношений Пятой республики и Африки. На этом фоне, пока французская дипломатия преодолевает наследие прошлого, складывается ситуация для расширения присутствия России, не имеющей за собой колониального шлейфа и способной заполнить ряд перспективных ниш, где влияние Франции ослабло. Среди таковых эксперты выделяют не только сферу безопасности или агропромышленный сектор, но и, например, сотрудничество в области цифровизации государственных финансов. Дополнительный импульс для российско-африканских отношений следует ожидать от второго саммита «Россия — Африка», намеченного на июль текущего года.

На исходе ушедшей зимы президент Эммануэль Макрон дал большую пресс-конференцию, в ходе которой объявил о начале постколониальной «новой эры» в отношениях Франции и Африки. Данный тезис прозвучал накануне второго за последние месяцы турне французского лидера по ряду африканских государств и должен был задать тон как самой поездке, так и всей региональной стратегии Парижа на ближайшие годы. Пытаясь сгладить эффект неудачного завершения антитеррористической операции «Бархан», глава государства представил некоторые содержательные контуры новой политики и методы ее претворения в жизнь. Однако ход рассуждений первого лица, как и итоги турне, оставили больше вопросов, чем ответов, что подчеркнуло растущую уязвимость французских позиций в Африке.

Тройной кризис

Алексей Чихачев:
После Сахеля: закат французского интервенционизма?

Обращает на себя внимание тот факт, что Э. Макрон касается проблемы обновления африканской политики Франции уже далеко не впервые. Так, еще в 2017 г., выступая в университете г. Уагадугу, он признал, что прежние схемы, которыми привык пользоваться Париж, более не работают, а сердце франкофонного мира бьется «не на берегах Сены, а в бассейне реки Конго». В 2019 г. в очередной речи перед французскими послами глава государства подчеркивал неразрывность исторических судеб Пятой республики и Африки, настаивая на необходимости предложить последней модель равноправного партнерства без односторонней асимметрии. Три года спустя в Монпелье по нестандартной модели прошел франко-африканский саммит, на котором основными собеседниками Э. Макрона стали не первые лица государств, а молодежь. С самого начала его правления функционирует специализированный Совет по Африке, объединяющий представителей гражданского общества и диаспор; к первому лицу приближены интеллектуалы и деятели культуры (философ А. Мбембе, музыкант Ф. Ипупа и др.).

Постоянное внимание к данному сюжету само по себе показательно, ведь посредством подобных шагов и заявлений Э. Макрон пытается решить одну из главных хронических проблем внешней политики Франции — стремительное сокращение влияния на Африканском континенте. Во времена холодной войны, когда Африка не занимала центрального места в противостоянии сверхдержав, французская дипломатия имела здесь почти ничем не ограниченную свободу рук, особенно в западной части, где и расположено большинство бывших колоний Парижа. Пятая республика могла позволить себе использование практически любого инструментария, включавшего в себя, по обобщению эксперта IFRI Ф. Гольма, военные возможности (проведение зарубежных операций), финансовые рычаги (франк CFA), государственную помощь развитию (чаще всего по непрозрачным схемам). С легкой руки французских спецслужб у власти появлялись фигуры, далекие от высоких стандартов демократии и прав человека, но обеспечивавшие Парижу политическое влияние и контроль над природными ресурсами: Ж.-Б. Бокасса, Б. Компаоре, О. Бонго и др. Однако с 1990-х гг. эта система неформального покровительства над бывшими колониями все чаще стала давать сбои. Коммунистическая угроза, позволявшая хотя бы отчасти легитимировать особую роль Франции на континенте, исчезла, но и сама Пятая республика оказалась вынуждена встраиваться в меняющийся мир, где ее возможностей стало хватать, скорее, для статуса средней державы с элементами глобальной ответственности, нежели всесильного «жандарма» Африки. В ряде случаев оказались допущены ошибки в оценке обстановки на местах — прежде всего в Руанде, где, как впоследствии признало французское руководство, не были предприняты реальные шаги для предотвращения геноцида. При этом поиски некой новой концепции взамен «Франсафрик» хотя и назревали, но постоянно откладывались: каждый президент вновь и вновь уступал соблазну попробовать прежние методы, как Ж. Ширак (военная операция в Кот-д'Ивуаре), Н. Саркози (Ливия) или Ф. Олланд (Сахель, ЦАР). Так и не получив нового качества, к 2020-м гг. французская стратегия в Африке оказалась в глубоком кризисе, состоящем как минимум из трех взаимосвязанных измерений.

Во-первых, конфликт в Сахеле наглядно продемонстрировал неспособность Парижа выступать в качестве эффективного поставщика безопасности для африканских стран. Несмотря на периодические локальные успехи в борьбе против террористов вроде ликвидации полевых командиров и уничтожения опорных пунктов, системное решение, которое позволило бы искоренить глубинные причины джихадизма, с 2013 г. так и не было найдено. Присутствие в регионе французских вооруженных сил, как и международных миссий MINUSMA и EUTM, не останавливало расширение географии террористических атак, финансовую и кадровую подпитку группировок. Без внятных успехов развивалось обучение местных армий, чей совместный контингент с трудом можно было назвать боеспособным соединением из-за нехватки материально-технического обеспечения, низкой дисциплины военнослужащих и пр. Попытки привлечь европейских союзников к более активному участию на сахельском театре также дали ограниченные результаты, ведь страны ЕС предпочли выделить лишь небольшие экспедиционные силы (миссия «Такуба»). С годами расширялся спектр поддержанных Францией форматов международной спонсорской помощи странам Сахеля, однако ни один из них реально не изменил напряженную ситуацию в здравоохранении, образовании, обеспечении водой и продовольствием. В результате военных переворотов 2020–2022 гг. из числа региональных союзников Парижа выпали два важнейших звена — Мали и Буркина-Фасо, чьи новые власти потребовали выхода французской армии со своей территории. Вследствие этих тенденций в ноябре 2022 г. Э. Макрон был вынужден объявить о завершении операции «Бархан», тем самым де-факто признав поражение в Сахеле.

Отсюда во-вторых, французское присутствие в Африке оказалось и в имиджевом тупике. Затянутый характер «Бархана» наводил на мысль о том, что Елисейский дворец интересует на самом деле вовсе не борьба с терроризмом и восстановление региональной безопасности, а собственные корыстные интересы в стиле все той же «Франсафрик» (главным образом — доступ к природным ресурсам Сахеля). Как признавали даже западные эксперты, в этой связи на континенте обозначились стойкие антифранцузские настроения — sentiment anti-français, притом они наблюдались как среди элит, так и простых граждан. Постоянным фоном для работы французских дипломатов и военных стали звучавшие на многочисленных акциях протеста упреки в неоимпериализме, требования немедленно «убираться» из Африки и раскаяться за совершенные ошибки. Различные жесты, которые правительство Пятой республики делало для исторического примирения (например, реституция музейных ценностей в пользу Бенина), как правило, все равно вызывали раздражение за слишком точечный характер и различные сопутствующие условия. Что характерно, на официальном уровне Париж предпочитал игнорировать подлинные истоки проблемы, считая, что антифранцузские настроения искусственно подогреваются «российской пропагандой». Между тем, по справедливому замечанию эксперта центра FRS Л. Ринель, преувеличивать информационное влияние России едва ли стоило бы: другие державы (Китай, Япония, Турция др.) тоже активно выстраивают собственные нарративы, тогда как и сами французы дают поводы для критики (включая неидеальное поведение военнослужащих в отношении местного населения).

В-третьих, былые претензии на особый статус потеряли под собой основу в связи с определенным экономическим размежеванием Франции с бывшими колониями. Если в 2000 г. Париж являлся главным торговым партнером большинства стран Западной Африки, то два десятилетия спустя его намного обошел Китай. Именно Пекин сумел переориентировать на себя значительную часть всех долгов африканских стран, резко нарастить прямые инвестиции, получить ряд крупных проектов в инфраструктуре и энергетике. В то же время, по имеющимся оценкам, доля Франции на африканских рынках ныне составляет всего около 4%, из которых значительную часть берут на себя страны Магриба, а не государства южнее Сахары. По оценкам издания Les Echos, ежегодный объем французских инвестиций в Африку спустился на пятое место, оказавшись, помимо Китая, позади еще и США, Великобритании и Италии. Как объяснял гендиректор ассоциации Business France К. Лекуртье, во многом это связано с нежеланием французских корпораций идти на риск и вкладываться в мегапроекты на континенте (модернизацию портовой инфраструктуры, строительство автомобильных и железнодорожных магистралей и т.д.), что конкуренты из Поднебесной, напротив, делают весьма активно. Главной сферой, к которой интерес французского бизнеса обычно высок, остается горнодобывающая и нефтегазовая отрасли — в первую очередь урановые рудники в Нигере, нефть и газ Гвинейского залива. Вместе с тем, как подчеркивают эксперты IFRI, даже эти богатства Африки для Франции уже не столь приоритетны, как раньше, поскольку для каждого привычного поставщика удалось найти альтернативы (по тому же урану — Намибию, ЮАР, Казахстан).

Алексей Чихачев:
Франция и Европа: испанский аккорд?

Объединяет все три кризисных измерения то обстоятельство, что французская стратегия в Африке, по сути, потеряла какую-либо отчетливую и долгосрочную цель. Концепция «Франсафрик» при всей ее противоречивости некий ориентир все же имела — сохранение своего рода Pax Gallica, или особой сферы влияния, за счет которой можно было подтверждать великодержавный статус. Теперь же, когда этот проект стал неадекватен реальным возможностям Парижа, африканская стратегия стала нуждаться не просто в очередном импульсе, но и в приобретении нового смысла своего существования.

Новый modus operandi и прежние недостатки

Именно поэтому, представляя свой подход на пресс-конференции 27 февраля, Э. Макрон попытался подчеркнуть его инновационный характер, настаивая, что в отношениях Франции и Африки наступает «новая эпоха», имеющая мало общего с предыдущей. Как пояснил президент, Париж отныне воспринимает своих партнеров на континенте в качестве не «заднего двора», а равноправных, суверенных собеседников, с которыми будут выстраиваться «сбалансированные и партнерские» отношения. Французы больше не вправе «диктовать рамки развития» для африканских стран и обществ; напротив, это сама метрополия впитывает традиции и культуры своих бывших колоний («наша молодежь слушает конголезскую, нигерийскую, ивуарийскую музыку»). По убеждению Э. Макрона, восприятие Африки сквозь призму военно-политического соперничества есть не более чем «анахронизм», вследствие чего Франция осознанно отказывается от конкуренции старыми методами. Пока «другие страны» продолжают действовать как «хищники», Париж пойдет по более справедливому пути, принимая в расчет интересы местных государств и добиваясь решения общих задач далеко не только на военном треке, но и в экономике, спорте, науке, здравоохранении. Вместо удержания прежней сферы влияния любой ценой нынешний смысл французской стратегии на континенте оказывается гораздо шире — строительство большого евро-африканского пространства как новой «оси» развития XXI века.

Среди наиболее предметных предложений, озвученных Э. Макроном на пресс-конференции в Елисейском дворце и далее в ходе турне по Габону, Анголе и двум Конго, особо выделяется несколько идей.

С одной стороны, высказано намерение перестроить формат военного присутствия. К настоящему моменту Франция имеет на Африканском континенте ряд опорных пунктов, расположенных вдоль побережья Гвинейского залива (Сенегал, Кот-д’Ивуар, Габон), в Баб-эль-Мандебском проливе (Джибути) и частично в Сахеле (Нигер, Чад). На эти базы теперь будет возложена функция своеобразных учебных центров («хабов безопасности») в соуправлении с местными вооруженными силами, которые также могли бы проходить там обучение и отрабатывать взаимодействие между собой. Сами французские войска свои места дислокации не покидают — это Э. Макрон повторил неоднократно — и будут фокусироваться, помимо борьбы с джихадистами, на предотвращении климатических преступлений, пресечении пиратства, наркотических и оружейных трафиков. В целом, по мысли первого лица, военное присутствие Пятой республики должно перестать бросаться в глаза и будет осуществляться на скоординированной основе с согласия стран пребывания. Само же наличие баз, подчеркнул он, еще не дает Франции каких-либо особых прав на вмешательство во внутриафриканские дела: она не может и не должна браться за решение каждого конфликта на континенте.

С другой стороны, в качестве приоритетного направления работы заявлено «коммуникативное наступление» — борьба в информационном пространстве и сфере мягкой силы за исправление имиджа Пятой республики в Африке. Вместо прежнего многоголосия ведомств, когда силовики, бизнесмены, политики, деятели культуры разговаривали с африканцами каждые о своих темах обособленно, должна функционировать единая «сборная Франции», способная транслировать общественности одно и то же видение основных приоритетов. Французские представители, указал Э. Макрон, должны быть открыты к диалогу о любых темах «без комплексов» и без былого высокомерия, особенно с молодежью (что важно, в том числе вне франкофонной зоны). Там, где Париж в прошлом односторонне навязывал свою точку зрения, нужно действовать более деликатно: контактировать не только с правящими элитами, но и оппозицией и гражданским обществом, доносить свои взгляды через африканских интеллектуалов и лидеров мнений. В публичном пространстве должны резонировать не только «вечные» проблемы континентальной стратегии Парижа, но и всевозможные истории успеха, когда выходцы из Африки с помощью Франции становятся видными деятелями науки, искусства или спорта (по примеру футболиста К. Мбаппе).

В дополнение к первым двум пунктам Э. Макрон обратил внимание на задачу экономического возвращения Пятой республики на континент. В этом плане предлагается забыть о логике «колониальной ренты», когда французский бизнес ожидал для себя односторонних преимуществ только в силу того факта, что он представляет бывшую метрополию. В современных условиях предстоит заново биться за место под солнцем, выигрывая конкуренцию у Китая, Турции и др. рыночным путем (по соотношению стоимости и качества продукции). Прозвучала идея о «со-индустриализации» французской и африканских экономик, то есть о создании совместных малых и средних предприятий, чем могли бы в первую очередь заняться представители диаспор. В качестве нового приоритета Э. Макрон выделил (правда, не вдаваясь в детали) участие Франции в построении логистических коридоров между Севером и Югом в рамках инициативы ЕС «Глобальные ворота», а также намерение учитывать пожелания африканских стран при выработке «новой архитектуры» мировой финансовой системы. Кроме того, планируется использовать иной подход в выделении помощи развитию африканских стран: на смену безвозмездным дотациям должны прийти «солидарные инвестиции», в идеале способные принести обратный положительный эффект для французской экономики.

Как следствие из сказанного, программа мартовского турне Э. Макрона оказалась сверстана таким образом, чтобы сразу же подтвердить расставленные акценты. В частности, в Габоне главным событием визита стало участие французского лидера в климатическом саммите «One Forest», завершившемся подписанием Либревильского плана по защите экваториальных лесов. По ходу ангольского этапа турне глава государства посетил экономический форум с участием местных и французских деловых кругов, тогда как, ненадолго оказавшись в Браззавиле, он анонсировал возведение мемориала в память о солдатах из колоний, сражавшихся за «Свободную Францию» в годы Второй Мировой войны. Наконец, в ДР Конго он внешне отстранился от прямого вмешательства в конфликт на востоке страны, ограничившись выделением гуманитарной помощи и не став критиковать власти Руанды за возможную поддержку повстанцев против Киншасы. Все это должно было выглядеть так, будто бы Э. Макрон действительно расстался с образом, говоря словами одного из советников габонского президента, «француза, читающего нотации», и готов менять африканскую политику Франции в стилевом и имиджевом планах.

Никита Панин:
Когда Африка не за горами

Тем не менее пока уместно заключить, что реальность оказывается для Парижа менее радужной, чем хочет представить Елисейский дворец. Как фиксирует политолог Н. Багайоко, за последние десятилетия страны континента научились не слишком доверять даже самым благожелательным заявлениям французских президентов, поскольку обсуждения конца «Франсафрик» ведутся, строго говоря, даже не с начала правления Э. Макрона, но намного раньше, и каждый раз ни к каким реальным сдвигам они не приводили. Хроническое отсутствие конкретики за лозунгами о «новой эре» в отношениях приводит к недоверию и в конечном итоге к отрицанию любой французской политики как таковой. «Нам остается лишь надеяться, что это не минутная вспышка, а действительно новое начало», — исчерпывающе прокомментировал новые установки Э. Макрона его конголезский коллега Ф. Чисекеди. Предыдущие турне главы государства по Африке также подробно освещались прессой, сопровождались многочисленными анонсами и символическими шагами, однако эффекта хватало в лучшем случае на несколько месяцев. Соответственно, и последняя поездка отнюдь не дает никаких гарантий качественных перемен, тем более что заявленный Э. Макроном подход все равно не лишен внутренних противоречий.

В частности, французская дипломатия по-прежнему не может определиться со своим отношением к политическим системам африканских стран. Одной рукой Париж, судя по тезисам главы государства, намеревается защищать демократические ценности и сменяемость власти, подвергая жесткой критике руководство Мали и Буркина-Фасо за пренебрежение электоральными процедурами. Одновременно же Франция продолжает поддерживать связи с Чадом и Габоном, где действующие лидеры унаследовали посты от своих отцов, или Камеруном, чей президент П. Бийя бессменно занимает свое кресло с 1982 года. Одновременно с этим Франция еще и пытается общаться с гражданскими обществами «через голову» национальных элит, вызывая неудовольствие последних. По наблюдению Н. Багайоко, французские дипломаты, хотя и обещают теперь прислушиваться ко всему спектру мнений, на практике все равно отдают приоритет дружественным сегментам африканской общественности, а панафриканские, антизападные течения предпочитают не замечать. «За новыми словами скрываются старые схемы», — сформулировала этот парадокс левоцентристская Libération, имея в виду и противоречие в словах президента между представлением об «архаичности» конкуренции за Африку и желанием все же ввязаться в эту конкуренцию на экономическом поле.

Бросается в глаза общая абстрактность рассуждений президента: например, пока лишь предстоит определить, каким образом на практике будет происходить «африканизация» французских баз и не вызовет ли этот процесс дополнительные политические и финансовые затраты по сравнению с текущей ситуацией. Ставка на молодежь, предлагаемая Э. Макроном, не слишком отвечает задаче улучшения репутации Франции в Африке здесь и сейчас, поскольку принесет отдачу лишь к концу нынешнего десятилетия, когда нынешнее молодое поколение африканцев начнет полноценно вливаться в политику, экономику и другие сферы (тоже без гарантий сохранения устойчивых симпатий к бывшей метрополии). Самое главное, помимо культуры, образования и спорта остаются неясными конкретные ниши, которые Пятая республика могла бы занять на континенте и за счет которых она сама была бы интересна африканцам именно как перспективный, а не исторический партнер. Коль скоро Елисейский дворец сам же стремится к «банализации» своей роли в Африке, ему все чаще придется мириться с тем, что незападные конкуренты по ряду направлений будут оказываться успешнее, а международные связи его бывших колоний — все более диверсифицированными. Однако, как показали недавние разрывы с Мали и Буркина-Фасо, признание таких фактов пока дается весьма тяжело.

Таким образом, утверждать, будто африканская политика Парижа уже получила новый целостный облик, вновь было бы преждевременным, ведь ее кризис слишком глубок, чтобы его удалось разрешить всего за одну пресс-конференцию и поездку. Интересно, что такая же оценка превалирует и внутри Франции. По данным опросов, около 60% респондентов пессимистически оценивают будущее отношений Пятой республики и Африки. На этом фоне, пока французская дипломатия преодолевает наследие прошлого, складывается ситуация для расширения присутствия России, не имеющей за собой колониального шлейфа и способной заполнить ряд перспективных ниш, где влияние Франции ослабло. Среди таковых эксперты выделяют не только сферу безопасности или агропромышленный сектор, но и, например, сотрудничество в области цифровизации государственных финансов. Дополнительный импульс для российско-африканских отношений следует ожидать от второго саммита «Россия-Африка», намеченного на июль текущего года.

Статья подготовлена в рамках грантового проекта Российского научного фонда № 23-28-00418, https://rscf.ru/project/23-28-00418/.