Ганзейский союз как прообраз грядущего миропорядка

Ганзейский союз — одно из интереснейших, но незаслуженно обделенных вниманием явлений средневековой Европы. Союз оставался существенной частью европейской истории на протяжении пяти столетий — с середины XII до середины XVII в. На пике могущества его влияние простиралось от Венеции на юге до Бергена на севере, и от Лондона на западе до Новгорода на востоке. Ганзейские корабли добирались до Архангельска, Лиссабона и Рейкьявика, до самых далеких портов Средиземного моря. С Ганзой были вынуждены считаться немецкие курфюрсты, французские короли, шведские ярлы и русские князья.

Уже к началу XIV торговый флот Ганзы достиг тысячи судов. Для сравнения отметим, что знаменитая Непобедимая Армада, развернутая ценой невероятного перенапряжения сил испанской сверхдержавы почти три века спустя, насчитывала около 130 кораблей. В период своего расцвета в XV столетии число городов — полноправных членов Ганзейского союза приблизилось к двум сотням, а всего под влиянием Ганзы находилось до трех тысяч населенных пунктов на огромном пространстве севера европейского континента.

Особенности возникновения, развития, расцвета и упадка Ганзы должны быть интересны не только историкам. Есть все основания говорить о весьма своеобразной «ганзейской модели» международных отношений, уникальной не только в истории средневековой Европы, но и в мировой истории в целом. Не исключено, что отдельные принципы и элементы «ганзейской модели» при определенных обстоятельствах могут быть использованы в строительстве нового мирового порядка XXI века.

Актуален ли опыт Ганзы в XXI веке?

Ганзейский союз как модель построения международной системы противостоит не только европейской модели Средних веков, являвшей собой хаотичное взаимодействие сложного и пестрого конгломерата преимущественно монархических государств — империй, королевств, герцогств, княжеств, графств и т. д. Не будет преувеличением утверждать, что ганзейская модель противостоит также и Вестфальской системе европейской политики, многие принципы которой легли в фундамент современного мироустройства. И хотя Вестфальская модель исторически победила ганзейскую, ганзейский порядок имел целый ряд существенных преимуществ перед вестфальским порядком.

Об этом стоит вспомнить сегодня, когда незыблемость вестфальского порядка все чаще ставится под сомнение. Перечислим основные особенности ганзейской модели, актуальные для XXI века.

Матрица вместо иерархии. Ганза, как отмечалось выше, строилась по матричному принципу при минимальной иерархии внутри системы (Любек выступал, скорее, координатором, нежели гегемоном Ганзы). Матричный принцип придавал устойчивость всей конструкции, даже в условиях меняющегося состава ганзейского союза. Вступление в Ганзу или выход из Ганзы нескольких городов не нарушало общей устойчивости системы. Сложные иерархические системы в европейской и мировой политике нередко оказывались неустойчивыми и хрупкими — особенно когда проблемы начитали возникать у игроков-гегемонов (самый последний пример — воздействие деятельности администрации Дональда Трампа на современный миропорядок). Преимущество матрицы перед иерархией заключалось и в резком снижении транзакционных издержек — расходы на управление союзом обходились городскому бюджету Любека в ничтожную долю ресурсов, требующихся самому захудалому европейском монарху на управление своим государством.

Добровольность вместо насилия. Хотя ганзейский союз порой вел войны, но никогда не пытался присоединить к себе новых членов путем использования военной силы или политического принуждения. Конечно, Ганза целенаправленно «завлекала» новых членов в свои ряды, разъясняя многочисленные преимущества полноценного членства. Но в города не вступали в союз под страхом войны, оккупации и разорения. Добровольность вхождения в Ганзу была одной из гарантий выполнения новыми членами своих обязательств перед союзом: не готов подчиняться правилам союза — не вступай, а оставайся на положении внешнего партнера. Государства и государственные объединения Вестфальской системы развивались и расширялись чаще всего путем насилия, в ходе захватнических и реже — освободительных войн. Соответственно, огромные средства требовались как на географическую экспансию, так и на закрепление результатов экспансии.

Контроль над коммуникациями вместо контроля над территориями. В отличие от средневековых, да и многих современных государств, контроль над новыми территориями никогда не стоял в центре усилий Ганзы. Если союз и контролировал территории, то лишь косвенно — в максимальной степени используя экономический ресурс территорий к своей выгоде. Гораздо важнее для городов — членов союза было удержать контроль над линиями морских и речных коммуникаций, а также открытый доступ к приоритетным для Ганзы рынкам. Хотя контроль над коммуникациями — дело нелегкое и в некоторых случаях затратное, но все же менее трудное и менее затратное, чем удержание контроля над недружественными территориями. Поэтому проблема перенапряжения сил, постоянно возникавшая перед ведущими государствами Европы, никогда не была столь острой для Ганзы.

Приоритет частных интересов вместо приоритета интересов суверена. Напомним, что Ганза возникла не как союз князей или даже бургомистров, а как объединение частных лиц — купцов, а впоследствии — гильдий (в современной терминологии — неправительственных организаций) занимающихся морской торговлей. Это обстоятельство также придавало ганзейской модели дополнительную устойчивость, защищая членов союза от сюрпризов и неожиданностей, неизбежно сопутствующих городской политической жизни. Смена власти в городском совете или даже смена официальной городской религии редко влияла на обязательства купеческих гильдий и отдельных купцов в рамках Ганзейского союза. Для европейских государств подобная стабильность была редкостью. Кроме того, принцип организации «снизу-вверх», приоритет частного интереса способствовал большей предприимчивости, инициативности и изобретательности всех участников союза.

Баланс интересов против баланса сил. В состав ганзейского союза входили очень разные города — большие и маленькие, старые и новые, богатые и не очень. В этих городах говорили на разных языках, исповедовали разные религии, по-разному выстраивали отношения с местными феодальными монархами. Конечно, были в союзе были и свои лидеры — тот же Любек, Гамбург, Бремен и пр. Но все же система работала не на основе баланса сил составляющих ее элементов, а на основе баланса их индивидуальных и групповых интересов. «Восточная Ганза», ориентировавшаяся на торговлю в Балтике, никогда не противопоставляла себя «Западной Ганзе», чьи устремления лежали в Северном море. Все члены союза имели равные права и обязанности, сотрудничество превалировало над конкуренцией, а союз рассматривался как инструмент достижения общего блага. В Вестфальской системе баланс сил остается фундаментальной основой всей конструкции, сильные игроки подчиняют себе слабых, а соперничество доминирует над сотрудничеством.

Подвижность против инерционности. Примечательной особенностью «внешнеполитического почерка» Ганзы была ее способность оперативно принимать и выполнять самые серьезные решения, избегая длительных и утомительных переговоров. Строго говоря, Ганза вообще никогда не была юридическим лицом, и она как таковая не могла заключать юридически обязывающие договоры с европейскими монархами. Зато в Ганзе прекрасно понимали высокую ценность международной репутации союза в целом и каждого члена союза в отдельности. Поэтому надежность подготовленных «на коленке» соглашений с Ганзой была, как правило, выше, чем надежность мучительно согласованных в бесконечных прениях договоров между европейскими монархами. К тому же Ганза, в отличие от большинства этих монархов, могла быстро мобилизовать огромные для своего времени финансовые ресурсы, не прибегая к новым налогам на население или ко внешним заимствованиям.

Гибкость против жесткости. Даже сегодня поражает то виртуозное мастерство, с которым Ганзейский союз использовал широкий набор позитивных и негативных стимулов в общении с более сильными партнерами. У средневековых монархов, в случае возникновения проблем с Ганзой, было два основных инструмента давления, использовавшихся, как правило, одновременно: конфискация находящихся в доступности товаров ганзейских купцов и заточение последних в тюрьму. Со своей стороны, Ганза впервые в европейской истории использовала тактику «умных санкций», не без успеха пытаясь нащупать наиболее уязвимые места своих оппонентов и в то же время не навредить своим местным партнерам и потенциальным союзникам. Если сравнивать «ганзейский» подход к санкциям и, скажем, современные подходы к этому внешнеполитическому инструменту в Вашингтоне, то нельзя не отдать должное искусству дипломатов Ганзы. Не менее виртуозно они умели «передать на аутсорсинг» решение традиционных проблем безопасности своим партнерам из числа европейских государств или даже из числа средневековых аналогов «частных военных компаний».                                 

Проектный подход против стратегического подхода. Наиболее дальновидные европейские и неевропейские монархи (а в современную эпоху — президенты и премьер-министры) в планировании внешней политики руководствовались своим пониманием стратегических задач, стоящих перед их государствами. Под эти стратегии так или иначе аккумулировались ресурсы, создавались институты, подстраивались конкретные цели и тактические ходы. У Ганзы, насколько можно судить, никакой долгосрочной стратегии никогда не было, ее деятельность являла собой совокупность отдельных международных проектов, связанных с весьма конкретными групповыми интересами. Ганза росла не как дерево во французском парке, которое заботливо направляет, кронирует и обрезает умелая рука садовника, а, скорее, как скрытая в лесной почве грибница, неожиданно и непредсказуемо прорастающая новыми грибами. В этом смысле развитие Ганзы по своему алгоритму напоминает распространение греческих колоний по акваториям Средиземного и Черного морей в VIII–VI до н. э. С той существенной разницей, что древним грекам так и не удалось договориться друг с другом о создании единого торгово-экономического союза.

Ганзейский союз — одно из интереснейших, но незаслуженно обделенных вниманием явлений средневековой Европы. Союз оставался существенной частью европейской истории на протяжении пяти столетий — с середины XII до середины XVII в. На пике могущества его влияние простиралось от Венеции на юге до Бергена на севере, и от Лондона на западе до Новгорода на востоке. Ганзейские корабли добирались до Архангельска, Лиссабона и Рейкьявика, до самых далеких портов Средиземного моря. С Ганзой были вынуждены считаться немецкие курфюрсты, французские короли, шведские ярлы и русские князья.

Уже к началу XIV торговый флот Ганзы достиг тысячи судов. Для сравнения отметим, что знаменитая Непобедимая Армада, развернутая ценой невероятного перенапряжения сил испанской сверхдержавы почти три века спустя, насчитывала около 130 кораблей. В период своего расцвета в XV столетии число городов — полноправных членов Ганзейского союза приблизилось к двум сотням, а всего под влиянием Ганзы находилось до трех тысяч населенных пунктов на огромном пространстве севера европейского континента.

Особенности возникновения, развития, расцвета и упадка Ганзы должны быть интересны не только историкам. Есть все основания говорить о весьма своеобразной «ганзейской модели» международных отношений, уникальной не только в истории средневековой Европы, но и в мировой истории в целом. Не исключено, что отдельные принципы и элементы «ганзейской модели» при определенных обстоятельствах могут быть использованы в строительстве нового мирового порядка XXI века.

Порт Генуи

Почему Ганза не возникла в Италии?

Исторически Северная Европа не вправе претендовать на первенство в создании морских торговых союзов Средневековья. Значительно раньше — на рубеже первого и второго тысячелетия — такие союзы начинают появляться в Италии и на Далматинском побережье. В союзах в различных комбинациях и в разное время участвуют Амальфи, Анкона, Гаэта, Генуя, Ноли, Пиза, Рагуза (Дубровник), Венеция и ряд более мелких городов — морских республик. До сих пор на флаге итальянских военно-морских сил фигурируют гербы четырех самых выдающихся repubbliche marinare — Амальфи, Пизы, Генуи и Венеции.

Однако особенность системы средиземноморской торговли заключалась в том, что итальянские морские республики отчаянно конкурировали друг с другом за контроль над торговлей с Востоком. Фактически между ними шла игра «с нулевой суммой», и каждый последующий лидер становился таковым лишь после ниспровержения своего предшественника. Поэтому союзы портовых городами неизменно носили тактический и временный характер, а противостояние между ними — стратегический и постоянный.

В 1137 г. происходит первая смена лидера — могучий флот Амальфи разгромлен в морской войне с Пизой, и город подвергается опустошению победоносными пизанцами. Завершается период расцвета блистательной «амальфийской тройки» — городов Амальфи, Атрани и Равелло. Рвутся их многовековые торговые связи с Сицилией, Испанией и Северной Африкой, а на небосклоне южной Италии восходит звезда Неаполя.

В следующем столетии наступает очередь Пизы — в 1284 г. она терпит сокрушительное поражение от Генуи в морском сражении при Мелории, также теряет весь свой флот и вынуждена отказаться от претензий на Корсику и Сардинию. Очень скоро бывшая хозяйка средиземноморской торговли становится легкой добычей соседней Флоренции.

Еще через сто лет завершается «генуэзская эпоха» — длительное противостояние с Венецией завершается разгромом при Кьоджи (1379 г.) и Туринским миром (1381 г.), после которого Genova La Superba (Генуя Великолепная) уже никогда не достигнет прежнего великолепия и мощи. Правда, через полтора века Генуя возродилась как главный финансовый центр Европы, что позволило великому французскому историку Фернану Броделю назвать период между 1557 и 1627 гг. «веком Генуи». Но это, как говорится, совсем другая история.

Венеция безраздельно господствует в Средиземноморье еще столетие. Однако, захват турками Константинополя (1453 г.) и открытие морского пути в Индию португальцами в ходе экспедиции Васко де Гама (1497–1499 гг.) предвещают скорый конец могуществу Venezia La Serenissima (Венеция Светлейшая). Впереди еще немало славных побед венецианского флота, включая и знаменитую битву при Лепанто (1571 г.), но звездный час города святого Марка уже позади.

Таким образом, итальянские морские республики в своей внешней политике следовали классическим канонам еще не сформулированной теории политического реализма. В итоге за пять столетий средиземноморской Ганзы так и не сложилась, а Южная Европа начинает все больше и больше отставать в своем развитии от севера европейского континента.

Как необходимость превратилась в добродетель?

На дальних задворках средиземноморского мира, в бедной и суровой Северной Европе все было по-другому. Во-первых, соглашения о морской торговле начали заключаться здесь на полтора – два века позже, чем в Италии. Первый союз купцов Любека и Гамбурга, заложивший основы будущего союза, возникает лишь в середине XII века. Но он окажется не только устойчивым, но и настолько привлекательным для прибрежных городов Балтийского и Северного морей, что всего через столетие число членов союза возрастает до семидесяти. Переход от биполярной модели к полицентрической произошел в Ганзе естественно и безболезненно.

Во-вторых, если в Италии международные торговые соглашения инициировались городскими властями — подестами, консулами, дожами и пр., то Ганза изначально создавалась как объединение частных лиц, занимающихся морской торговлей. Собственно, на готском, а затем и на старонемецком слово «Hanse» означало «группа», «дружина», «отряд». Многие эксперты называют первый период существования Ганзы «купеческим»: активное подключение сначала организованных купеческих гильдий, а потом и собственно городских властей происходит не ранее середины XIII – начала XIV века. Таким образом, в отличие от итальянской модели, развитие Ганзы шло не сверху-вниз, а снизу-вверх.

В-третьих, и это, пожалуй, самое важное, на севере Европы борьба велась не за установление торговой монополии отдельными городами, а за обеспечение равных условий всем членам союза. Конечно, и в Ганзе был свой лидер, в роли которого бессменно выступал Любек. Здесь проводились съезды ганзейских городов, здесь же находились, говоря современным языком, «объединенный секретариат» ганзейского союза и ганзейский апелляционный суд. Любек имел статус primus inter pares — и потому что исторически именно в этом городе были заложены основы союза, и в силу центрального географического положения Любека — именно сюда стекались многочисленные торговые пути с востока (Балтика), запада (Северное море) и юга (внутренние регионы Германии). Но, конечно же, никакой гегемонией по типу генуэзской или венецианской Любек никогда не обладал и задачи вытеснения конкурентов из северной торговли перед собой не ставил.

Дело тут, конечно, не в том, что немецкий купец был благороднее или дальновиднее генуэзского подесты или венецианского дожа. Просто структура североевропейской морской торговли сильно отличалась от структуры торговли средиземноморской — на севере не торговали восточными пряностями, драгоценным шелком, ювелирными изделиями, слоновой костью и иными товарами, сулящими высокую норму прибыли на вложенный капитал. Торговля пшеницей, лесом, железной и медной рудой, рыбой, смолой, дегтем и медом не могла приносить сравнимые доходы. При том, что объемы поставок должны были быть очень значительными, чтобы хотя бы окупить затраты. Если на Юге средняя прибыльность морских торговых операций в XIV веке колебалась в диапазоне 10–40%, то на Севере в это же время она чаще измерялась однозначными цифрами (за исключением, возможно, более прибыльной торговли с Новгородом и Псковом).

Это объективно ограничивало конкуренцию, подталкивая купеческие гильдии к сотрудничеству и формированию стратегических торговых союзов. Именно за счет готовности к коллективным действиям ганзейским купцам удалось довольно быстро вытеснить из восточноевропейской торговли скандинавов, еще с IX века освоивших и контролировавших знаменитый международный торговый путь «из варяг в греки».

Стоит заметить, что ганзейские купцы внимательно изучили итальянский опыт и постарались взять из него максимум полезного для себя. Например, разработанный в Амальфи первый в мире кодекс торгового мореплавания очень быстро стал применяться в международной торговле на Балтийском и Северном морях. Несколько позже, ганзейские купцы добились от венецианских властей исключительной привилегии на открытие в городе своего представительства, равно как и права беспрепятственного плавания по всему Средиземному морю.

H.-J. Draeger / BOYENS BUCHVERLAG

В чем заключалось ганзейское ноу-хау?

Было бы неправильным воспринимать Ганзу как некий средневековый аналог союза транснациональных корпораций, располагающих только экономическими и финансовыми рычагами воздействия на мировую политику. Когда в 1361 г. Король Дании Вальдемар IV Аттердаг неожиданно захватил входивший в Ганзейский союз город Висбю на острове Готланд, Ганза решила дать не только экономический, но и военный отпор агрессору. Для борьбы с датским королем был нанят военный флот и установлена морская блокада Копенгагена. В 1369 г. Дания признала свое поражение, и по условиям Штральзундского мира статус Висбю был восстановлен, Дания подтвердила права ганзейских городов на свободную торговлю в Балтике и, сверх того, Ганза получила право вето при выборах будущих наследников датского престола.

Кроме того, надо отметить, что ганзейский союз на протяжении большей части своей истории имел прочные партнерские отношения с рыцарскими военными орденами, прежде всего, с мощным Тевтонским орденом, контролировавшим значительную часть восточного балтийского побережья. Именно орденский флот тевтонов в союзе с ганзейскими и датскими морскими силами окончательно избавил Балтику от орудовавших там пиратов. Любопытно, что финальная точка в истории крупных «пиратских ОПГ» Балтийского моря была поставлена в том же готландском Висбю в 1398 г., где пираты буквально за несколько лет успели создать свою крупнейшую на Балтике базу. Еще через четверть века Ганза окончательно расправилась с крупными пиратскими флотилиями, промышлявшими в Северном море.

Но использование наемных или союзных вооруженных сил — это, скорее, исключение, чем правило в деятельности Ганзы. Основными инструментами политики Ганзы были экономические — торговые преференции и санкции, концессии на определенные типы деятельности (например, вылов рыбы), взаимные снижения тарифов, взаимные гарантии сохранности материальных ценностей и безопасности торговых представителей и т. п. Основные «правила игры» для членов были зафиксированы в Большом Ганзейском статуте — поистине революционном для своей эпохи документе. Можно сказать, что Ганза стала первым в истории Европы настоящим торгово-экономическим союзом, крайне неохотно прибегающим к использованию военной силы.

Унификации подлежали не только международные торговые операции членов союза, но и их внутреннее законодательство. В Ганзейском союзе действовало преимущественно Любекское городское право, распространявшееся не только на полноправных членов союза, но и на многие ассоциированные с Ганзой населенные пункты. Новые опорные центры Ганзы в восточной Прибалтике также создавались на основе Любекского права. Существенные заимствования из этого права можно найти в порядке организации городской жизни средневекового Пскова и Новгорода.

В 1392 году ганзейские города заключили первый европейский валютный союз и начали чеканить общую монету; это произошло за 610 лет до введения в наличное обращение евро! Ганзейский союз также первым внес в европейскую практику некоторое подобие антимонопольного законодательства: для купцов союза существовали жесткие ограничения на общий объем товаров, привезенных за одну ходку в иностранный порт. Для Новгорода в XIV в. этот объем был установлен в размере тысячи марок или около 200 кг серебра.

В отношении недисциплинированных членов и партнеров применялись экономические санкции: когда в каком-нибудь Бергене начинали притеснять ганзейских купцов, Ганза вполне могла полностью прекратить поставки зерна обидчикам, что быстро приводило в разум заносчивых скандинавов. Еще более активно и изобретательно применяли санкции в отношении Руси, периодически конфликтовавшей с союзным Ганзе Тевтонским орденом и рядом ганзейских городов. Так, наряду со стандартными запретами, вводившимися время от времени на экспорт в Московию меди, железной проволоки, свинца и серы, вводились и избирательные ограничения: в конце XV века на Русь нельзя было поставлять пушки, коней и военное снаряжение для конницы, а вот на ручное огнестрельное оружие — например, мушкеты, — этот запрет не распространялся.

Самым страшным наказанием для членов Ганзы была угроза исключения из союза, поскольку исключение автоматически влекло за собой запрет остающимся членам вести дела с городом изгоем. В некоторых случаях города «добровольно» выходили из Ганзы и даже возвращались обратно, еще раз убедившись в преимуществах членства. Так, Бремену на это потребовалось три года: выйдя из Ганзы в 1355 г., он уже в 1358 г. запросился обратно.

Наверное, не будет преувеличением сказать, что в XIV–XV вв. Ганза располагала самой разветвленной, оперативной и эффективной системой экономического и политического шпионажа на европейском континенте. Постоянный сбор нужной информации шел как в представительствах союза в городах — партнерах (разведка), так и непосредственно в городах — членах Ганзы (контрразведка). Главные «резидентуры» (или, на жаргоне самой Ганзы — конторы) находились в Лондоне (отвечала за торговлю на северо-западе), Новгороде (восток), Бергене (север) и в Брюгге (запад). Особую роль играл более низкий по статусу филиал в Венеции (юг).

Эффективной сетью сбора информации стала их созданная Ганзой по всей Северной Европе система «купеческих клубов» по обмену опытом — первая такая система в европейской истории. Кстати, эти клубы стали, вероятно, первой в мировой истории международной системой подготовки кадров и повышения квалификации для членов купеческих гильдий — своего рода сетевым институтом внешней торговли со взаимным признанием дипломов выпускников. Добавим, что своих многочисленных представителей, резидентов и торговых агентов Ганза защищала всеми доступными ей средствами.

Еще одним инновационным ноу-хау союза стали «ганзейские ярмарки», регулярно проводившиеся в самых разных точках Европы — от Дублина, Амстердама и Осло до Нарвы, Варшавы и Витебска. Эти ярмарки, помимо чисто коммерческих интересов, преследовали еще и цель продвижения «бренда» Ганзы, подготовки плацдармов для дальнейшей географической экспансии союза.

А. Васнецов. «Новгородский торг»

Был ли обречен первый интеграционный проект Европы?

Историки до сих пор спорят о причинах постепенного упадка и окончательного развала Ганзейского союза, а любители альтернативной истории — о том, какой могла бы быть Европа, если бы Ганза контролировала северную торговлю еще два – три столетия. Как правило, выдвигаются несколько групп негативных тенденций, одновременно разворачивавшихся в XV–XVII веках на европейском севере.

Одну группу тенденций можно условно обозначить как «экономические». Уже во второй половине XIV века в Европе начинается затяжной экономический кризис, связанный с опустошительными эпидемиями чумы и демографическим упадком. Падают цены на многие товары ганзейской торговли, включая зерно и пушнину. Структура европейской торговли, начиная с XV столетия, постепенно меняется в сторону продукции мануфактур. Образно говоря, произошел сдвиг от средневековых аналогов нефти и газа к средневековым же аналогам товаров с высокой добавленной стоимостью, к чему Ганза оказалась не готовой. Положение усугублялось еще и тем, что ганзейские торговцы предпочитали традиционные расчеты наличным серебром или вообще натуральный обмен, в то время как их конкуренты из Брюгге и из той же Генуи уже активно оперировали векселями, сложными кредитными механизмами и создавали первые европейские банки.

Есть, впрочем, и более экзотические экономические объяснения упадка Ганзы. Например, одним из самых ходовых ганзейских товаров была балтийская сельдь. Но Реформация в Северной Европе привела к резкому падению спроса не селедку, как и на любую рыбу вообще: рыбу ели во время многочисленных постов, а протестантизм не считал посты обязательными. Да к тому же наступление «малого ледникового периода» в Европе и ослабление Гольфстрима привели к тому, что самые богатые косяки сельди все чаще мигрировали из закрытого Балтийского моря в открытую Атлантику, где становились добычей главных конкурентов Ганзы — предприимчивых голландцев.

Вторая группа тенденций объединяет различные «политические» факторы. С каждым веком внутри ганзейских городов накапливались противоречия между транснациональной купеческой элитой и остальным городским населением, которое лишь в незначительной степени пользовалось доходами от морской торговли. С другой стороны, политическая верхушка ганзейских городов (средневековый патрициат), часто не являясь прямым участником торговых операций купеческих гильдий, не всегда избегала искушения как следует ободрать накопивших финансовый жирок морских торговцев.

Еще более глубокая пропасть пролегла между жителями ганзейских городов и окружающим эти города сельским населением. Проживание в ганзейском городе само по себе превратилось в привилегию и предмет зависти со стороны менее удачливых соотечественников. Дело дошло до того, что города стали возводить крепостные стены для защиты не столько от иноземных захватчиков, сколько от наплыва своих сельских соседей.

Третья группа — международные или геополитические тенденции. Набиравшие силу государи средневековой Европы с растущим подозрением взирали на «пятую колонну», опутавшую их владения своими экономическими нитями. Первым серьезным звонкам для Ганзы стал выход из союза в 1452 г. Берлина, вынужденного это сделать под давлением Бранденбургского маркграфа. Но гораздо более сильные удары были нанесены с востока и с запада — Московией, Швецией и Английским королевством.

После присоединения Новгорода к Московскому государству Иван III решительно отказывает ганзейским купцам в особых правах, не без оснований подозревая Ганзу не только в симпатиях к «новгородским сепаратистам», но и в скрытой поддержке последних (в скобках добавим, что на решение Ивана III вполне могли повлиять и многочисленные экономические санкции, вводимые Ганзой в отношении Москвы). В итоге, ганзейский союз к концу XV века временно теряет контроль над торговлей Западной Европы с Московией. В 1514 г. «немецкий двор» в Новгороде вновь открывается, но в период Ливонской войны (1558–1583 гг.) ганзейская торговля с Московией снова приходит в упадок. Дополнительным негативным фактором для позиций Ганзы на восточном фланге стало усиление Швеции, все более открыто заявляющей о своих претензиях на гегемонию в Балтийской море, включающую и контроль над балтийскими торговыми путями.

В XVI столетии Ганзу теснят и на западном фланге: после многих интриг, маневров и временных перемирий c ганзейскими купцами, в 1579 г. Елизавета I бросает им решительный вызов, создавая прямого конкурента Ганзе — Восточно-Балтийскую компанию (Estland Company) для поддержки и защиты английской торговли с востоком Европы. Это было прямым нарушением сложившейся со времен Генриха II Плантагенета (1154–1189 гг.) традиции английских монархов дружить с немецкими купцами и пользоваться их финансовыми ресурсами. А еще через два десятилетия, в 1598 г., Елизавета окончательно закрывает представительство союза в Лондоне (так называемый «Стальной двор» — Steelyard).

Впрочем, и в самом центре ганзейской системы ситуация менялась к худшему. По всей видимости, крупнейшей ошибкой Любека стало его вмешательство в т. н. «графскую распрю» — междоусобную борьбу за датский престол в 1534–1536 гг. Попытка повторить в XVI веке успешный опыт демонстрации силы в отношении датчан по образцу XIV в. окончилась неудачей. Ответив на просьбы бургомистров Копенгагена и Мальме и оказав им существенную военную и финансовую помощь в борьбе с датской аристократией, бургомистр Любека Юрген Вулленвевер в итоге оказался на стороне проигравших, подорвав позиции Ганзы не только в Дании, но и во всей Скандинавии.

Некоторые историки полагают, что закат Ганзы в XVI–XVII вв. был связан не столько с укреплением централизованной монархической власти в Московии, Швеции, Англии и Франции, сколько с сохраняющейся раздробленностью Германии. Эта раздробленность на начальном этапе формирования союза играла на руку ганзейским купцам, давая им, равно как и ганзейским городам в целом, больше простора для внешнеторговой и дипломатической активности. Но в эпоху позднего феодализма эта раздробленность начала играть против Ганзы, которая не могла рассчитывать на поддержку со стороны сильного централизованного государства. К тому же Германия больше, чем ее соседи, пострадала от разрушительных религиозных войн и, прежде всего, от роковой для немцев Тридцатилетней войны (1618–1648 гг.)

Формально Ганза просуществовала после Тридцатилетней войны еще больше двух столетий. Но на последний съезд Союза, который удалось собрать в 1669 г., приехали представители только девяти городов, а до окончательного роспуска союза (1862 г.) дотянули всего три города — Любек, Гамбург и Бремен.

Алексей Куприянов:
Опасный миф Вестфаля

Актуален ли опыт Ганзы в XXI веке?

Ганзейский союз как модель построения международной системы противостоит не только европейской модели Средних веков, являвшей собой хаотичное взаимодействие сложного и пестрого конгломерата преимущественно монархических государств — империй, королевств, герцогств, княжеств, графств и т. д. Не будет преувеличением утверждать, что ганзейская модель противостоит также и Вестфальской системе европейской политики, многие принципы которой легли в фундамент современного мироустройства. И хотя Вестфальская модель исторически победила ганзейскую, ганзейский порядок имел целый ряд существенных преимуществ перед вестфальским порядком.

Об этом стоит вспомнить сегодня, когда незыблемость вестфальского порядка все чаще ставится под сомнение. Перечислим основные особенности ганзейской модели, актуальные для XXI века.

Матрица вместо иерархии. Ганза, как отмечалось выше, строилась по матричному принципу при минимальной иерархии внутри системы (Любек выступал, скорее, координатором, нежели гегемоном Ганзы). Матричный принцип придавал устойчивость всей конструкции, даже в условиях меняющегося состава ганзейского союза. Вступление в Ганзу или выход из Ганзы нескольких городов не нарушало общей устойчивости системы. Сложные иерархические системы в европейской и мировой политике нередко оказывались неустойчивыми и хрупкими — особенно когда проблемы начитали возникать у игроков-гегемонов (самый последний пример — воздействие деятельности администрации Дональда Трампа на современный миропорядок). Преимущество матрицы перед иерархией заключалось и в резком снижении транзакционных издержек — расходы на управление союзом обходились городскому бюджету Любека в ничтожную долю ресурсов, требующихся самому захудалому европейском монарху на управление своим государством.

Добровольность вместо насилия. Хотя ганзейский союз порой вел войны, но никогда не пытался присоединить к себе новых членов путем использования военной силы или политического принуждения. Конечно, Ганза целенаправленно «завлекала» новых членов в свои ряды, разъясняя многочисленные преимущества полноценного членства. Но в города не вступали в союз под страхом войны, оккупации и разорения. Добровольность вхождения в Ганзу была одной из гарантий выполнения новыми членами своих обязательств перед союзом: не готов подчиняться правилам союза — не вступай, а оставайся на положении внешнего партнера. Государства и государственные объединения Вестфальской системы развивались и расширялись чаще всего путем насилия, в ходе захватнических и реже — освободительных войн. Соответственно, огромные средства требовались как на географическую экспансию, так и на закрепление результатов экспансии.

Контроль над коммуникациями вместо контроля над территориями. В отличие от средневековых, да и многих современных государств, контроль над новыми территориями никогда не стоял в центре усилий Ганзы. Если союз и контролировал территории, то лишь косвенно — в максимальной степени используя экономический ресурс территорий к своей выгоде. Гораздо важнее для городов — членов союза было удержать контроль над линиями морских и речных коммуникаций, а также открытый доступ к приоритетным для Ганзы рынкам. Хотя контроль над коммуникациями — дело нелегкое и в некоторых случаях затратное, но все же менее трудное и менее затратное, чем удержание контроля над недружественными территориями. Поэтому проблема перенапряжения сил, постоянно возникавшая перед ведущими государствами Европы, никогда не была столь острой для Ганзы.

Андрей Кортунов:
Актуальность Нантского эдикта

Приоритет частных интересов вместо приоритета интересов суверена. Напомним, что Ганза возникла не как союз князей или даже бургомистров, а как объединение частных лиц — купцов, а впоследствии — гильдий (в современной терминологии — неправительственных организаций) занимающихся морской торговлей. Это обстоятельство также придавало ганзейской модели дополнительную устойчивость, защищая членов союза от сюрпризов и неожиданностей, неизбежно сопутствующих городской политической жизни. Смена власти в городском совете или даже смена официальной городской религии редко влияла на обязательства купеческих гильдий и отдельных купцов в рамках Ганзейского союза. Для европейских государств подобная стабильность была редкостью. Кроме того, принцип организации «снизу-вверх», приоритет частного интереса способствовал большей предприимчивости, инициативности и изобретательности всех участников союза.

Баланс интересов против баланса сил. В состав ганзейского союза входили очень разные города — большие и маленькие, старые и новые, богатые и не очень. В этих городах говорили на разных языках, исповедовали разные религии, по-разному выстраивали отношения с местными феодальными монархами. Конечно, были в союзе были и свои лидеры — тот же Любек, Гамбург, Бремен и пр. Но все же система работала не на основе баланса сил составляющих ее элементов, а на основе баланса их индивидуальных и групповых интересов. «Восточная Ганза», ориентировавшаяся на торговлю в Балтике, никогда не противопоставляла себя «Западной Ганзе», чьи устремления лежали в Северном море. Все члены союза имели равные права и обязанности, сотрудничество превалировало над конкуренцией, а союз рассматривался как инструмент достижения общего блага. В Вестфальской системе баланс сил остается фундаментальной основой всей конструкции, сильные игроки подчиняют себе слабых, а соперничество доминирует над сотрудничеством.

Подвижность против инерционности. Примечательной особенностью «внешнеполитического почерка» Ганзы была ее способность оперативно принимать и выполнять самые серьезные решения, избегая длительных и утомительных переговоров. Строго говоря, Ганза вообще никогда не была юридическим лицом, и она как таковая не могла заключать юридически обязывающие договоры с европейскими монархами. Зато в Ганзе прекрасно понимали высокую ценность международной репутации союза в целом и каждого члена союза в отдельности. Поэтому надежность подготовленных «на коленке» соглашений с Ганзой была, как правило, выше, чем надежность мучительно согласованных в бесконечных прениях договоров между европейскими монархами. К тому же Ганза, в отличие от большинства этих монархов, могла быстро мобилизовать огромные для своего времени финансовые ресурсы, не прибегая к новым налогам на население или ко внешним заимствованиям.

Гибкость против жесткости. Даже сегодня поражает то виртуозное мастерство, с которым Ганзейский союз использовал широкий набор позитивных и негативных стимулов в общении с более сильными партнерами. У средневековых монархов, в случае возникновения проблем с Ганзой, было два основных инструмента давления, использовавшихся, как правило, одновременно: конфискация находящихся в доступности товаров ганзейских купцов и заточение последних в тюрьму. Со своей стороны, Ганза впервые в европейской истории использовала тактику «умных санкций», не без успеха пытаясь нащупать наиболее уязвимые места своих оппонентов и в то же время не навредить своим местным партнерам и потенциальным союзникам. Если сравнивать «ганзейский» подход к санкциям и, скажем, современные подходы к этому внешнеполитическому инструменту в Вашингтоне, то нельзя не отдать должное искусству дипломатов Ганзы. Не менее виртуозно они умели «передать на аутсорсинг» решение традиционных проблем безопасности своим партнерам из числа европейских государств или даже из числа средневековых аналогов «частных военных компаний».

Проектный подход против стратегического подхода. Наиболее дальновидные европейские и неевропейские монархи (а в современную эпоху — президенты и премьер-министры) в планировании внешней политики руководствовались своим пониманием стратегических задач, стоящих перед их государствами. Под эти стратегии так или иначе аккумулировались ресурсы, создавались институты, подстраивались конкретные цели и тактические ходы. У Ганзы, насколько можно судить, никакой долгосрочной стратегии никогда не было, ее деятельность являла собой совокупность отдельных международных проектов, связанных с весьма конкретными групповыми интересами. Ганза росла не как дерево во французском парке, которое заботливо направляет, кронирует и обрезает умелая рука садовника, а, скорее, как скрытая в лесной почве грибница, неожиданно и непредсказуемо прорастающая новыми грибами. В этом смысле развитие Ганзы по своему алгоритму напоминает распространение греческих колоний по акваториям Средиземного и Черного морей в VIII–VI до н. э. С той существенной разницей, что древним грекам так и не удалось договориться друг с другом о создании единого торгово-экономического союза.

Олег Барабанов:
Какими станут города через сто лет?

Готовы ли бургомистры править миром?

Несколько нет назад известный американский политический философ Бенджамин Барбер написал книгу «Если бы мэры правили миром» (What if Mayors Ruled the World), призванную артикулировать многочисленные преимущества городов перед национальными государствами как основных строительных блоков нового миропорядка. Барбер, в частности, отмечал, что города — намного более старый и устойчивый формат организации социальной и экономической жизни, чем современное национальное государство — нынешняя государственная модель существует от силы четыреста лет, а городская модель насчитывает многие тысячелетия. Стамбул намного старше Турции, Рим старше Италии, Киев старше современной Украины, и даже Нью-Йорк значительно старше Соединенных Штатов.

Кроме того, городскому лидеру не надо искать государственную идеологию, чтобы обосновать свою легитимность. Государства вынуждены оперировать абстрактными понятиями, создавая во многом искусственную национальную идентичность, а в городах идентичность формируется естественным путем в ходе повседневного тесного общения самих горожан. Поэтому если национальные лидеры — так или иначе вечные заложники своих идеологических конструкций, то мэры, как правило, — убежденные прагматики, они очень часто вообще избегают четкой партийной идентификации. В силу специфики хозяйственной работы городские управленцы гораздо ближе к своему электорату, чем национальные лидеры — к своему. Совсем не случайно, что у мэров в большинстве случаев более высокий уровень общественного доверия, чем у президентов и премьер-министров.

Международные политические и экономические приоритеты XXI века все больше смещаются в сферу компетенций городского управления. Именно городам приходится решать большинство практических вопросов, касающихся управления миграциями, сокращения выбросов парниковых газов, противодействия терроризму, преодоления социальной поляризации и пр. С другой стороны, именно города являются основными генераторами экономического роста, источниками новых технологий и новых социальных моделей, основными рынками товаров и услуг, ведущими аккумуляторами огромных финансовых ресурсов. Причем развитие городов в XXI веке идет под знаком конвергенции, в то время как развитие национальных государств идет под знаком дивергенции: между Шанхаем и Лос-Анджелесом сегодня гораздо больше общего, чем между Китаем и Соединенными Штатами, у Москвы и Лондона намного больше совпадающих пунктов повестки дня, чем у России и Великобритании.

Фиксируя все эти тенденции, Бенджамин Барбер предложил свою концепцию нового миропорядка, в которой Организацию Объединенных Наций должна заменить Организация Объединенных Городов. Члены этого глобального городского парламента должны избираться по квотам: треть — представители из малых и средних городов с населением от 50 тысяч до 500 тысяч жителей, треть — из больших городов от полумиллиона до 5 млн, и треть — из мегаполисов, население которых превышает 5 млн. Новая организация, по мнению Барбера, гораздо больше соответствовала бы реальному соотношению сил в мире и, главное, была бы гораздо более эффективной с точки зрения глобального управления, чем архаичная система Объединенных Наций.

Конечно же, книга Бенджамина Барбера — скорее интеллектуальная провокация, чем реалистическая программа на будущее. В обозримой перспективе национальные государства никуда не денутся, именно они станутся основными строительными блоками для любого будущего мирового порядка. Но с тезисом об усилении позиций городов, особенно ведущих мегаполисов, в современном мире тоже не поспоришь. Едва ли можно считать совпадениями, то что президент Турции Реджеп Тайип Эрдоган вышел на национальную политическую арену как мэр Стамбула, премьер-министр Великобритании Борис Джонсон приобрел популярность как мэр Лондона, а китайский лидер Си Цзиньпин прошел опыт практического руководства одним из крупнейших мировых мегаполисов как глава Шанхайского горкома КПК.

По всем прогнозам, процесс урбанизации на протяжении текущего столетия будет продолжаться, и роль городов в современном мире будет становиться все более заметной. В то же время, во многих регионах мира углубляется кризис государственной системы, а также и международных интеграционных проектов, основанных на взаимодействии национальных государств. Все это позволяет заключить, что многообразный опыт средневековой Ганзы пока рано списывать в архив истории; в недалеком будущем он может оказаться востребованным.