Глобальная победа над COVID-19: мы за ценой не постоим?

Все эпидемии когда-то завершаются. Пройдет и нынешнее нашествие коронавируса, оставив после себя множество человеческих трагедий, огромные экономические потери, вынужденные перемены в привычном образе жизни, геополитические и мировоззренческие сдвиги, так или иначе затрагивающие нас всех и каждого в отдельности. Хотя до конца и даже до пика эпидемиологического кризиса пока далеко, никогда не рано задуматься о том, какие его итоги мы были бы готовы принять как относительно «хорошие», и какие мы считали бы однозначно «плохими». Какие издержки могут восприниматься как неизбежные потери, а какие — как результат субъективных ошибок и управленческих просчетов в борьбе с пандемией?

Иными словами, полезно уже сегодня подумать о том, как определить условные KPI для человечества в противостоянии с коронавирусом. Разумеется, представления о «приемлемом ущербе» быстро меняются по мере распространения вируса и роста масштабов пандемии — то, что казалось абсолютно неприемлемым и даже невозможным еще месяц назад, сегодня воспринимается как печальная реальность.

Понятно также, что условные KPI будут разными для различных стран и регионов планеты — хотя бы потому, что цена человеческой жизни отнюдь не едина для всех цивилизаций, обществ и политических систем в мире. Тем не менее, попытаемся представить ту совокупную цену, которую придется заплатить за победу над пандемией, и те практические уроки, которые глобальный социум обязан выучить в ходе борьбы с COVID-19. При каких итогах пандемии будущие историки смогут, не кривя душой, заключить, что в 2020 г. человечество с честью выдержало испытание коронавирусом?

Сегодня главное — реалистически оценить масштабы брошенного нам всем вызова и не пребывать в опасных иллюзиях по поводу способности человечества быстро и с малыми потерями справиться с COVID-19. Было бы ошибкой полагать, что пандемия COVID-19 — это «только» эпидемиологический, экономический или управленческий вызов. Это еще и первый по-настоящему цивилизационный вызов нашего столетия, и ответ на него не может быть ни легким, ни быстрым. Потому что на цивилизационный вызов отвечают не только международные организации, национальные великие державы, исследовательские лаборатории и штаб-квартиры транснациональных корпорации, но общества в целом.

Вспомним знаменитую эпидемию чумы («Черной Смерти»), опустошившей Европу в 1346–1353 гг. Вспоминая от этом страшном бедствии, обычно упоминают о том, что пандемия унесла с собой от 30 до 60% населения Европы. Но «Черная Смерть» стала мощным ускорителем назревавших в Европе социальных, экономических, технологических, культурных и духовных сдвигов, затронув буквально все сферы человеческой жизни — от гендерных ролей до религиозных практик, от техники сельскохозяйственных работ до социальной структуры средневековых обществ. От пандемии можно выстроить прямые причинно-следственные цепочки и к европейской Реформации, и к Великим географическим открытиям. Среди прочего, на востоке Европы «Черная смерть» нанесла самый страшный удар по Золотой орде, тем самым дав исторический шанс поднимающемуся Московскому княжеству.

Конечно, COVID-19 не идет ни в какое сравнение с «Черной смертью». Но потенциальные долгосрочные последствия переживаемого нами всеми момента могут оказаться не менее значительными. Хотя цивилизационный вызов коронавируса касается всего человечества, он касается и каждой страны в отдельности. Многочисленные подвижки в глобальных и региональных балансах в мире после пандемии будут идти гораздо быстрее, чем в мире до пандемии. Победители и проигравшие выявятся раньше, причем их победы и поражения будут более очевидными, а надежды на реванш — менее обоснованными. Кризис очень быстро расставит всех по своим местам в том мире, который начинает вырисовываться перед нами. Цитируя выдающегося финансиста современности Уоррена Баффета, позволительно заключить, что «только когда начинается отлив, можно определить, кто плавает нагишом».

Все эпидемии когда-то завершаются. Пройдет и нынешнее нашествие коронавируса, оставив после себя множество человеческих трагедий, огромные экономические потери, вынужденные перемены в привычном образе жизни, геополитические и мировоззренческие сдвиги, так или иначе затрагивающие нас всех и каждого в отдельности. Хотя до конца и даже до пика эпидемиологического кризиса пока далеко, никогда не рано задуматься о том, какие его итоги мы были бы готовы принять как относительно «хорошие», и какие мы считали бы однозначно «плохими». Какие издержки могут восприниматься как неизбежные потери, а какие — как результат субъективных ошибок и управленческих просчетов в борьбе с пандемией?

Иными словами, полезно уже сегодня подумать о том, как определить условные KPI (Key Performance Indicators — ключевые показатели эффективности) для человечества в противостоянии с коронавирусом. Разумеется, представления о «приемлемом ущербе» быстро меняются по мере распространения вируса и роста масштабов пандемии — то, что казалось абсолютно неприемлемым и даже невозможным еще месяц назад, сегодня воспринимается как печальная реальность.

Понятно также, что условные KPI будут разными для различных стран и регионов планеты — хотя бы потому, что цена человеческой жизни отнюдь не едина для всех цивилизаций, обществ и политических систем в мире. Тем не менее, попытаемся представить ту совокупную цену, которую придется заплатить за победу над пандемией, и те практические уроки, которые глобальный социум обязан выучить в ходе борьбы с COVID-19. При каких итогах пандемии будущие историки смогут, не кривя душой, заключить, что в 2020 г. человечество с честью выдержало испытание коронавирусом?

Продолжительность

Андрей Кортунов:
Коронавирус: новый баг или фича мировой политики?

Одним из критериев успеха человечества в борьбе с пандемией, конечно же, остается ее продолжительность. Чем скорее мы справимся с COVID-19, тем лучше. Далеко ли еще до точки глобального перелома? Оценки экспертов варьируются в очень широких пределах. Оптимисты полагают, что глобальный пик заболеваний будет достигнут уже в начале лета или даже в мае, а потом динамика новых заболеваний постепенно пойдет на спад. Пессимисты считают, что пандемия в лучшем случае продлится не менее двух лет, а в худшем — вообще никогда не закончится, превратившись в постоянный фактор нашей жизни, подобно сезонным эпидемиям обычного гриппа.

Длительность активной фазы пандемии зависит, главным образом, от трех факторов. Во-первых, от сроков разработки, клинических испытаний и массового производства эффективной антивирусной вакцины. Во-вторых, от успеха в предотвращении массового распространения заболевания в странах и регионах, пока слабо затронутых пандемией (Африка, Южная Азия, Ближний Восток, Латинская Америка). В-третьих, от эффективности мер поддержания карантина и самоизоляции в странах, где пандемия, судя по всему, приближается к точке перелома. Ну и, конечно, от успеха в предотвращении повторных вспышек в странах, где число инфицированных пошло на спад (Восточная Азия, Иран).

На чудодейственную антивирусную вакцину в ближайшие месяцы рассчитывать не стоит. Исходя из этого, глобальным успехом можно будет считать следующую динамику войны с COVID-19: (1) выход на глобальный пик заболеваний к середине лета, (2) подавление основных центров пандемии зимой-весной будущего года (после появления вакцины), (3) завершение борьбы с отдельными очагами — на протяжении 2021 г. Таким образом, война с пандемией завершится в течение ближайших двенадцати-восемнадцати месяцев, хотя какие-то точечные операции по купированию вероятных рецидивов будут продолжаться и позднее.

Этот график наступления на коронавирус предполагает, что в Европе и в США пандемия достигнет своего пика не позже начала-середины мая, «догоняющие территории» (Турция, Бразилия, Россия и др.) выйдут на плато по заболеваниям в среднем примерно на месяц позже нынешних «лидеров», а в таких густонаселенных странах как Индия, Нигерия, Индонезия, Бангладеш, Пакистан или Египет мы вообще не увидим экспоненциального роста числа заболевших, наблюдавшегося в Европе и в Северной Америке. Способность государств глобального Юга уберечься от взрывообразного развития пандемии является произвольным допущением, но данное допущение пока подтверждается слабой динамикой роста числа инфицированных на Юге.

Жертвы

По этому вопросу также нет единства мнений даже в экспертном сообществе, причем разброс в оценках весьма велик. Одни ссылаются на опыт Китая и других стран Восточной Азии, полагая, что и в других регионах планеты распространение вируса можно успешно ограничить принятием жестких карантинных мер, а уровень смертности вполне реально удержать на уровне Китая (5%) или даже Южной Кореи и Японии (около 2%). Другие подвергают сомнению возможность переноса «восточноазиатской модели» в другие регионы мира, выражают недоверие к официальной китайской статистике, а в своих прогнозах среднемировых уровней смертности призывают больше ориентироваться на показатели таких стран как Испания (10%), Франция (11%), Италия и Великобритания (13%).

Пока что ни первая, ни вторая точка зрения не была окончательно опровергнута наблюдаемой динамикой заболеваний. И все же текущая динамика дает больше поводов для тревоги, чем для надежд. Причем тревогу вызывает не столько количество инфицированных (более 2,350 млн на 19 апреля), сколько растущие показатели смертности (162 тыс.). Среднемировые индикаторы смертности (7%) существенно превышают китайские, не говоря уже о японских и южнокорейских. В случае распространения пандемии на регионы глобального Юга, с его неразвитой системой общественного здравоохранения и многочисленными вооруженными конфликтами, эти показатели, вероятно, будут расти с увеличением числа заболевших и нагрузки на медицинскую инфраструктуру. В Алжире, например, показатель смертности уже превышает 15%, хотя не очевидно, что Алжир представляет собой корректную модель для всей остальной Африки.

Учитывая уже обозначившиеся «среднемировые» показатели и базируясь на обозначенной выше динамике географического распространения пандемии, относительным успехом можно было бы считать способность удержать общее число инфицированных в пределах 10 млн человек при уровне летальных исходов в 5% (что ниже нынешнего среднемирового уровня на 2%) или в пределах 500 тыс. в мире. То есть общим успехом человечества был бы общий рост числа инфицированных и умерших не более, чем в четыре раза по сравнению с показателями на середину апреля.

Предстоящая вероятная динамика выглядит устрашающей, но стоит напомнить, что на увеличение общего количества инфицированных в четыре раза в США в конце марта уходило десять дней, а во Франции в середине месяца — всего шесть дней. Так что предполагаемая динамика дальнейшего роста на деле выглядит очень и очень оптимистической. Если говорить об абсолютных цифрах (10 млн заболевших и до 0,5 млн летальных исходов), то в сравнении со знаменитой пандемией «испанки» столетней давности (500 млн инфицированных и, по разным оценкам, от 17 до 100 млн умерших) такой исход был бы бесспорным достижением человечества. Что, конечно же, нисколько не умаляет ценности каждой потерянной жизни — в Европе, Америке, Азии или в Африке.

Экономика

Алексей Кузнецов:
Коронавирус как диагноз системного застоя

Разумеется, пандемия — далеко не единственная причина начавшейся всемирной рецессии. Нынешние эконмические неурядицы связаны с многими факторами — от естественного завершения затянувшегося цикла роста до неожиданного начала ожесточенной ценовой нефтяной войны между Россией и Саудовской Аравией. Тем не менее пандемия сыграла не последнюю роль в наметившейся динамике кризиса. По всей видимости, сроки победы над коронавирусом повлияют также и на то, когда мир достигнет «дна» нынешнего экономического падения и перейдет в стадию роста.

Цена, которую человечеству придется заплатить в войне с коронавирусом на протяжении текущего года, больших споров уже не вызывает. По прогнозам МВФ, сжатие мирового ВВП в текущем году составит около 3%. Ясно также и то, что ближайшие экономические издержки пандемии для отдельных стран и регионов будут различными: для стран еврозоны падение в текущем году прогнозируется в пределах 7–9% ВВП, для США — около 6%, для России, Бразилии и Мексики — в диапазоне от 5,5% до 6,6% ВВП. В плюсе по итогам года может остаться Индия (1,9%) и Китай (1,2%), если коронавирус не преподнесет этим странам новые неприятные сюрпризы. Существующие прогнозы, естественно, отражают ситуацию на данный момент и в целом коррелируются с очерченными выше представлениями о вероятной длительности отдельных стадий развития пандемии.

Дискуссия идет в основном о том, насколько длительным окажется восстановление мировой экономики. Одни экономисты полагают, что глобальный экономический рост может возобновиться уже в конце текущего года (тот же МВФ оптимистично предсказывает 5,8% на 2021 г.) Другие пророчат длительную рецессию, подобную Великой рецессии 30-х гг. прошлого века. Есть мнение, что говорить о «восстановлении» в данном случае вообще не корректно, поскольку в ближайшие годы мы будем свидетелями не восстановления (т.е. возвращения к исходной точке), но глубокой трансформации мировой экономики в направлении нового технологического уклада. Понятно, что для стран, экспортирующих сырье и энергетические ресурсы (включая Россию), такой сценарий будет сопряжен с более значительными сложностями, чем для остального мира, поскольку этим странам, не самым лучшим образом использовавшим прошедшие «тучные годы», теперь придется заниматься диверсификацией своих экономик в крайне неблагоприятных внешних условиях.

В любом случае пандемия окажет особенно разрушительное воздействие на отдельные сектора мировой экономики, включая авиаперевозки, гостиничный бизнес, офисную недвижимость, торговые центры. Волна банкротств прокатится по всему миру, что будет сопровождаться резким подъемом безработицы, а также обострением долгового кризиса. В целом, позволим себе заключить, что человечеству очень повезет, если до конца 2021 г. ущерб для мировой экономики окажется меньше 5 трлн долл. (около 8% нынешнего мирового ВВП), число безработных в мире на пике кризиса не превысит 500–600 млн чел., а на докризисный уровень мировая экономика сможет вернуться к 2022 г.

Конечно, большой победой человечества на экономическом фронте было бы создание необходимых международных механизмов, режимов и процедур, позволяющих существенно снизить волатильность мировых финансов, глобальных цен на сырье, продовольствие и энергетические ресурсы, начать заниматься проблемой долгов, повысить роль ВТО и провести ее реформы, отказаться от торговых войн и односторонних экономических санкций, то есть договориться о новых правилах коллективного управления мировой экономикой хотя бы на ближайшие два-три десятилетия. Однако, все эти задачи не просто слишком масштабны, но, что более важно, мало соответствуют доминирующим политическим тенденциям в сегодняшнем мире.

Политика

Максим Чупилкин:
История эпидемий предсказывает глобализации оптимистичное будущее

Пандемия неизбежно меняет баланс политических сил в любой стране, серьезно затронутой коронавирусом. Там, где правящие центристские коалиции не могут удержать ситуацию под контролем, выигрывают оппозиционные популисты. Но для популистов, уже находящихся у власти (США, Польша, Венгрия, Турция и пр.), пандемия также становится трудным испытанием. Несложно предсказать, что в предстоящие полтора — два года мы станем свидетелями различных сюрпризов на национальных выборах повсюду в мире, переформатирования многих привычных партийных коалиций, появления новых харизматических лидеров и иных характерных особенностей переломных эпох.

Наверное, было бы неправильным считать основным критерием успеха или неудачи человечества в борьбе с пандемией глобальное соотношение сил между либеральной демократией и политическим авторитаризмом «на выходе» из нынешнего эпидемиологического кризиса. Значительно более важным индикатором, на наш взгляд, является способность или неспособность отдельных стран продемонстрировать запас прочности тех политических систем, которые эти страны имели «на входе» в кризис. Это ни в коей мере не означает замораживание существующего политического статус-кво, а всего лишь предполагает предотвращение потери управляемости, роста нестабильности и сползания к политическому хаосу.

Например, в Европе приемлемой политической ценой пандемии можно было бы считать приход к власти правых или левых популистов в двух-трех странах при условии сохранения центристских правительств в Германии и Франции, поскольку без сохранения «франко-германской оси» будущее Евросоюза оказывается под угрозой. В Соединенных Штатах, независимо от того, кто победит на президентских выборах в ноябре, самое главное — предотвратить углубление нынешней социально-политической поляризации, так как расколотая Америка не только не может быть глобальным лидером, но и вообще неспособна проводить ответственную и последовательную внешнюю политику.

В нелиберальных политических режимах — от Саудовский Аравии и Ирана до Венесуэлы и Северной Кореи — достижением была бы способность избежать массовых репрессий и одновременно не позволить включить цепную реакцию распада существующих государственных институтов. Наверное, убежденные противники авторитаризма скажут, что пандемия коронавируса — очень удобный момент для смены архаичных политических режимов и для продвижения демократических ценностей. Но смена политического режима в условиях глобальной пандемии — слишком рискованное и потенциально слишком дорогостоящее предприятие с точки зрения сопутствующих потерь человеческих жизней. Едва ли наступление хаоса в этих условиях можно расценивать как политическую победу. К тому же на смену светскому политическому авторитаризму может прийти религиозный экстремизм с эсхатологическими толкованиями пришествия коронавируса.

Глобализация

Алармисты твердят о том, что пандемия — приговор глобализации в том виде, в котором мы сегодня понимаем это явление. Опустевшие аэропорты и гостиницы, отмененные выставки и форумы, безлюдные улицы глобальных мегаполисов и несостоявшиеся матчи, чемпионаты и олимпиады — вся старая символика единства человечества, пораженная тяжелой формой коронавируса, линяет и скукоживается на глазах. Еще боле серьезными симптомами считается подъем протекционизма и национализма, паралич Совета Безопасности ООН в борьбе с пандемией, пересмотры финансовых обязательств США по отношению ко Всемирной организации здравоохранения, беспомощность расплывчатых резолюций саммитов G7 и G20, хронический кризис ВТО, нерасторопность Всемирного банка и прочих глобальных институтов. Предсказывается массовый разрыв всемирных технологических цепочек, сокращение мировой торговли, ужесточение контроля над пересечением границ и прочие проявления рассыпающегося (в терминологии Валдайского клуба — «осыпающегося») мира.

Тут необходимо сделать несколько оговорок. Во-первых, многие из вышеозначенных индикаторов начали тревожно мигать задолго до начала эпохи COVID-19. О кризисе глобализации говорят уже лет десять, если не больше. Во-вторых, сам факт стремительного распространения вируса по миру — наглядное подтверждение того, что, несмотря на все пророчества антиглобалистов, процессы глобализации интенсивно продолжались и во втором десятилетии XXI века. В-третьих, временно разорванные кризисами связи имеют свойство быстро восстанавливаться, если для этого есть экономические предпосылки. Так, после террористических актов 11 сентября 2001 г. американские пассажирские авиаперевозки рухнули на 20%, но уже через год вернулись к прежним уровням.

Андрей Кортунов:
Почему молчит Совбез?

Но самое главное даже не в этом, а в том, что процессы глобализации способны развиваться в различных формах и даже в различных измерениях. Символы единства человечества могут меняться. Например, резкое расширение практики удаленной работы, интернет-торговли, онлайновой коммуникации в целом создает принципиально новые возможности для развития трансграничных и глобальных технологических цепочек, впервые в истории формирует по-настоящему глобальные рынки, включая и рынок рабочей силы. Маленький поселок в сельской глуши способен при определенных обстоятельствах оказаться не менее эффективным мотором глобализации, чем огромный столичный мегаполис. Как и в случае с изменениями в образе жизни, COVID-19 выступил в роли катализатора тех неизбежных сдвигов в механизмах глобализации, которые назрели уже давно, но долгое время оставались в тени других процессов и явлений.

Что же касается институционального оформления процессов глобализации, то подлинным триумфом человечества в борьбе с коронавирусом был бы переход на новый уровень управляемости международной системы. Но рассчитывать на это пока трудно. Поэтому критерием победы было бы даже не прекращение торговых войн в мире после пандемии (это уже едва ли возможно), но предотвращение их дальнейшей эскалации. Равным образом, не резкое усиление глобальных международных организаций, но хотя бы недопущение их дальнейшей деградации. По всей видимости, победой человечества над вирусом было бы также усиление региональных организаций — таких как Европейский союз, АСЕАН и его естественное продолжение в виде Всестороннего регионального экономического партнёрства (ВРЭП), североамериканский интеграционный проект (USMCA), а также ЕАЭС.

Риски повторения

Мы до сих пор очень многого не знаем относительно природы и алгоритма распространения COVID-19. Поэтому у нас нет и понимания того, насколько подобные пандемии отныне станут постоянными спутниками человечества. Как и в остальных вопросах, здесь есть свои оптимисты, полагающие, что пандемии такого масштаба происходят один раз в сто лет, и пессимисты, уверяющие нас, что пандемии такого типа станут сезонным явлением, вроде ежегодного осеннего гриппа. Но при всех факторах неопределенности, один из очевидных выводов из сложившейся ситуации состоит в признании неадекватности существующих в большинстве стран мира систем здравоохранения. Причем речь идет именно о системных проблемах, а не только о недостаточном финансировании: общие расходы США на здравоохранение превышают 3 трлн долл. в год, и тем не менее именно эта страна на данный момент остается бесспорным лидером в мире по числу заболевших (более 700 тыс. на 19 апреля) и погибших (40 тыс.).

Явным поражением было бы возвращение после завершения пандемии к «business as usual». Повышение эффективности национальной системы здравоохранения — дело технически сложное, политически крайне чувствительное и, как правило, весьма дорогостоящее. Не случайно бывший президент США Барак Обама считал реформу здравоохранения («Obamacare») главным достижением своего восьмилетнего правления, а его преемник Дональд Трамп объявил борьбу с этой реформой одним из своих основных приоритетов. Но при всех различиях в национальных системах здравоохранения после COVID-19 напрашиваются два общих вывода. Во-первых, система здравоохранения должна быть избыточной, то есть существенно превышать текущие потребности населения. Это повышает ее стоимость, но в случае серьезных проблем, как показал коронавирус, платить за экономию все равно приходится несопоставимо больше самой экономии.

Во-вторых, система не может основываться преимущественно на рыночных принципах. Рынок далеко не всегда заинтересован в повышении доступности медицинских услуг или в сокращении стоимости и сроков вывода на рынок новых лекарственных препаратов. С начала 90-х гг. прошлого века стоимость этих препаратов на Западе практически удваивалась каждое десятилетие!

С учетом всех факторов неопределенности, успехом человечества «на выходе» из пандемии могло бы стать существенное усиление потенциала и полномочий ВОЗ. Напомним, что ВОЗ, хотя и сыграла выдающуюся роль в борьбе с оспой, полиомиелитом и малярией, но изначально не создавалась как инструмент борьбы со вспышками глобальных пандемий. Необходим тщательный анализ опыта COVID-19 для последующей отработки механизмов оперативного глобального мониторинга и реагирования на возникающие новые инфекционные заболевания и создание эффективного алгоритма трансграничного сотрудничества в разработке, испытаниях и производстве антивирусных вакцин. Очень хотелось бы надеяться, что создание вакцины против COVID-19 станет примером настоящего многостороннего проекта, подобного проекту создания международной космической станции, а не превратится в глобальную «фармацевтическую гонку» вроде «космической гонки» СССР и США в средине прошлого века.

Победитель забирает все

Елена Алексеенкова:
Последствия «короны»: «nuda vita» и «чрезвычайная власть» современного государства

Наверное, многим изложенные выше критерии успеха человечества в противостоянии коронавирусу покажется недостаточно амбициозными. Но сегодня главное — реалистически оценить масштабы брошенного нам всем вызова и не пребывать в опасных иллюзиях по поводу способности человечества быстро и с малыми потерями справиться с COVID-19. Было бы ошибкой полагать, что пандемия COVID-19 — это «только» эпидемиологический, экономический или управленческий вызов. Это еще и первый по-настоящему цивилизационный вызов нашего столетия, и ответ на него не может быть ни легким, ни быстрым. Потому что на цивилизационный вызов отвечают не только международные организации, национальные великие державы, исследовательские лаборатории и штаб-квартиры транснациональных корпорации, но общества в целом.

Вспомним знаменитую эпидемию чумы («Черной Смерти»), опустошившей Европу в 1346–1353 гг. Вспоминая об этом страшном бедствии, обычно упоминают о том, что пандемия унесла с собой от 30 до 60% населения Европы. Но «Черная Смерть» стала мощным ускорителем назревавших в Европе социальных, экономических, технологических, культурных и духовных сдвигов, затронув буквально все сферы человеческой жизни — от гендерных ролей до религиозных практик, от техники сельскохозяйственных работ до социальной структуры средневековых обществ. От пандемии можно выстроить прямые причинно-следственные цепочки и к европейской Реформации, и к Великим географическим открытиям. Среди прочего, на востоке Европы «Черная смерть» нанесла самый страшный удар по Золотой орде, тем самым дав исторический шанс поднимающемуся Московскому княжеству.

Конечно, COVID-19 не идет ни в какое сравнение с «Черной смертью». Но потенциальные долгосрочные последствия переживаемого нами всеми момента могут оказаться не менее значительными. Хотя цивилизационный вызов коронавируса касается всего человечества, он касается и каждой страны в отдельности. Многочисленные подвижки в глобальных и региональных балансах в мире после пандемии будут идти гораздо быстрее, чем в мире до пандемии. Победители и проигравшие выявятся раньше, причем их победы и поражения будут более очевидными, а надежды на реванш — менее обоснованными. Кризис очень быстро расставит всех по своим местам в том мире, который начинает вырисовываться перед нами. Цитируя выдающегося финансиста современности Уоррена Баффета, позволительно заключить, что «только когда начинается отлив, можно определить, кто плавает нагишом».