Гома — город на вулкане

В январе 2002 г. город Гома, расположенный на востоке Демократической Республики Конго, лежал в руинах. Дело было не в Великой африканской войне, которая к тому времени сотрясала страну уже несколько лет, — Гома по-прежнему находился в руках повстанцев. Но город также находился всего в 14 километрах от вулкана Ньирагонго, в лаве которого не так много силикатов, что делает ее достаточно жидкой и потому особенно подвижной, во время извержения обеспечивая ее потокам скорость до 100 км/ч. Всего за несколько часов лава достигла центра города, окончательно разрушив судьбы более миллиона его жителей и приблизив этот регион к необратимой гуманитарной катастрофе.

В январе 2025 г. Гома оказался на полосах газет по всему миру. На этот раз не из-за вулкана, однако, на первый взгляд, контекст происходящего вокруг Гомы изменился не сильно. 25–26 января 2025 г. движение М23, появившееся на свет в 2012 г. (отчасти на обломках «Конголезского объединения за демократию»), приступило к масштабной наступательной операции в провинции Северное Киву, сумев за несколько дней взять под свой контроль несколько ключевых точек в городе и вокруг него, в том числе центральную гору Гома, аэропорт и телевизионную станцию, но не город целиком. В результате столкновений загорелась тюрьма Мунзензе, откуда в конечном счете сбежало около 3 тысяч заключенных, что только усугубило хаос, воцарившийся не только на северо-востоке ДРК, но и в столице. Во вторник, 28 января, по Киншасе прокатилась волна недовольства бездействием международного сообщества, вылившаяся в погромы посольств ряда западных стран, в том числе США и Франции.

Надеждам на умиротворение отношений между ДРК и Руандой, кажется, пришел конец: посольства, как и границы, закрыты, и теперь не только в Киншасе, но и шире в мире заявляют, что за спиной у М23 стоит Кигали.

Эскалация обстановки на востоке ДРК началась существенно раньше, чем в газетах появились пугающие заголовки. Возродившись в 2021 г., М23 постепенно работали на то, чтобы создать себе максимально благоприятные условия для решающего рывка. Пока же этих условий не было, они действовали напористо, но не переходя ту черту эскалации, которая бы обратила на происходящее такое же внимание международного сообщества, как это было в 2012–2013 гг. и когда это привело к их поражению.

За 2024 г. М23 удалось провести все подготовительные работы, которые обеспечили им стремительное продвижение к Гоме в январе 2025 г. Провалы международного миротворчества, затягивание и безнадежность переговорных процессов вне зависимости от того, кем они спонсировались и кто бы ни оказывали давление на Руанду и ДРК, играли на руку М23 и вполне себе создавали ощущение безнаказанности.

Кажется, М23 (и вполне возможно, Руанда) смогли извлечь уроки из поражения в 2013 г. Тогда проблема была в том, что в движении не было ни политического лидера, ни собственной программы — кроме фиктивной, призывавшей к революции по всему ДРК. Теперь же в подконтрольную повстанцам Гому прибыл Корней Нангаа — первая политическая фигура «национального масштаба» и без этнической привязки к тутси.

Противостояние хуту, тутси и других этничностей востока ДРК — неотъемлемый элемент конфликта. Политическая и социальная изоляция тутси и хуту создала (и до сих пор создает) благодатную почву для мобилизации людей на борьбу. Появление их «организаций» на востоке ДРК фактически вынесло их противостояние, приведшее к геноциду в Руанде в 1994 г., за границы на восток ДРК. Только теперь его в своих интересах могли использовать как власти ДРК, так и власти Руанды. Уже многие годы в регионе сохраняются предпосылки для конфликта на меж- и даже внутри-этнической почве — в зависимости от колеблющейся политико-территориальной или личной лояльности той или иной группы. В то же время идеи «большой Руанды» создают и подпитывают «реваншистские» настроения в руандийском правящем классе.

Главной целью нынешней итерации конфликта может стать борьба за «место» в Киншасе. Это, в свою очередь, возвращает нас на траекторию первой конголезской войны. И кажется, что пока все многочисленные и потенциальные медиаторы и посредники – отвергнутая Турция, зашедшая в тупик Ангола, понёсшая репутационные издержки ЮАР (что уже вылилось в трения с Руандой), дипломатия экстренных саммитов ВАС и САДК, челночная дипломатия Франции – ищут разные решения и действуют разрозненно («а вдруг кому повезёт?»), пытаясь попутно решить свои проблемы, М23 действует гораздо увереннее, желая навсегда остаться «контролером» востока ДРК и намереваясь иметь, как минимум, союзника в Киншасе.

Внимание международного сообщества к Конго в свете соперничества за критические ресурсы ситуацию с конфликтом в регионе лишь усугубляет. Теневой экспорт сырья из этого региона — вне зависимости от того, через какую «сторону» он идет — в последние годы усиливается, а не снижается. Постепенное расширение зоны контроля М23 расширяет для него и возможности обложения местного населения поборами, что играет гораздо большую роль в обеспечении повседневной деятельности М23, чем контроль над минеральными ресурсами, «монетизация» которых не столь быстрый, легкий и подконтрольный повстанцам процесс. Поэтому добыча минерального сырья (в Северном Киву добывают тантал, касситерит, кобальт, вольфрам, золото, алмазы, турмалины, пирохлор) — может, и катализатор конфликтности на востоке ДРК, и фактор прямого интереса со стороны региональных и внерегиональных игроков. Однако ее вряд ли стоит считать независимой переменной, без которой конфликт сойдет на нет, поскольку возможности извлекать материальную выгоду из контроля над востоком ДРК у М23 сохранятся.

В январе 2002 г. город Гома, расположенный на востоке Демократической Республики Конго, лежал в руинах. Дело было не в Великой африканской войне [1], которая к тому времени сотрясала страну уже несколько лет — хотя ее первый мятеж был поднят именно здесь, когда в августе 1998 г. баньямуленге-тутси во главе с бывшим соратником президента ДРК Л.-Д. Кабилы и при поддержке соседней Руанды, где со времен геноцида 1994 г. установилась власть Поля Кагаме, смогли взять под контроль почти все критические ресурсы провинций на северо-востоке ДРК. Как раз к началу 2002 г. в отношениях между Руандой и конголезскими баньямуленге постепенно назревал кризис, а сам конфликт близился к началу переговоров, которым активно содействовало правительство ЮАР.

В январе 2002 г. город Гома, расположенный на северном берегу озера Киву у подножья гор Вирунга, по-прежнему находился в руках повстанцев. Но город также находился всего в 14 километрах от вулкана Ньирагонго, в лаве которого не так много силикатов, что делает ее достаточно жидкой и потому особенно подвижной, во время извержения обеспечивая ее потокам скорость до 100 км/ч. Всего за несколько часов лава достигла центра города, окончательно разрушив судьбы более миллиона его жителей и приблизив этот регион к необратимой гуманитарной катастрофе. На этой грани город уже был не раз.

В январе 2025 г. город оказался на полосах газет по всему миру. На этот раз не из-за вулкана, однако, на первый взгляд, контекст происходящего вокруг Гомы изменился не сильно. 25–26 января 2025 г. движение М23, появившееся на свет в 2012 г. (отчасти на обломках «Конголезского объединения за демократию» (RCD), восставшего в 1998 г.), приступило к масштабной наступательной операции в провинции Северное Киву, сумев за несколько дней взять под свой контроль несколько ключевых точек в городе и вокруг него, в том числе центральную гору Гома, аэропорт и телевизионную станцию, но не город целиком. Под контролем повстанцев также оказались соседние города Саке и Минова, важные для обеспечения Гомы, и они начали постепенное продвижение в Южном Киву в сторону провинциальной столицы Букаву и местечка Ньябибве, где добывают олово. В результате столкновений загорелась тюрьма Мунзензе, откуда в конечном счете сбежало около 3 тысяч заключенных, что только усугубило хаос, воцарившийся не только на северо-востоке ДРК, но и в столице. Во вторник, 28 января, по Киншасе прокатилась волна недовольства бездействием международного сообщества, вылившаяся в погромы посольств ряда западных стран, в том числе США и Франции. Надеждам на умиротворение отношений между ДРК и Руандой, кажется, пришел конец: посольства, как и границы, закрыты, и теперь не только в Киншасе, но и шире в мире заявляют, что за спиной у М23 стоит Кигали. Там, кстати, до сих пор правит Поль Кагаме, переизбранный в июле 2024 г. на четвертый срок с 99,15% голосов на выборах, кстати, не вызвавших особых сомнений в их легитимности в западных странах.

Тем временем в Гоме, по первым оценкам, каждый пятый житель двухмиллионного города был вынужден покинуть свой дом — и это фактически до того, как ситуация дошла до конфликта текущей интенсивности. Электричества нет, воды, съестных припасов и топлива не хватает, а гуманитарные активности ООН пока скорее сворачиваются, чем усиливаются.

Корни конфликта

Эскалация обстановки на востоке ДРК началась существенно раньше, чем в газетах появились пугающие заголовки. И проблема в том, что «существенно раньше» можно откатить:

• к 2022 г., когда обстановка начала постепенно накаляться в связи с расширением зон контроля М23 на востоке ДРК;
• к 2021 г., когда М23 возродилось после военного поражения в 2013 г.;
• к 2012 г., когда М23 только появилось, было на своем пике и смогло захватить Гому в первый раз;
• ко времени Второй конголезской войны и даже еще дальше, в колониальный период, когда на земле начали складываться этнические предпосылки той ситуации, которая теперь осложняется с добавлением к ней все новых «слоев» конфликта.

К этому моменту мог возникнуть вопрос, кто такие баньямуленге и почему они тесно связаны с Руандой. Дело в том, что на протяжении большей части своей истории регион вокруг озера Киву на востоке Конго был полиэтничным. Часть населяющих его этносов можно объединить, основываясь на языковой общности, в условную группу «киньяруанда». Эти люди говорят на разных вариантах одного языка и проживают не только в районе Киву, но и, конечно, в Руанде. Среди киньяруанда существует и основная идентичность — будь то хуту, тутси или менее известные тва. Поскольку другие этнические группы, проживающие в Конго, на бытовом (и иногда политическом) уровне не считают киньяруанда автохтонным (местным) населением, это приводит к трениям и конфликтам. Сами же проживающие в Конго киньяруанда в своей идентичности стремятся продемонстрировать свою общность с Конго, а не с Руандой, а потому предпочитают топонимы для собственного обозначения. Отсюда их именования «баньябвиша», «баньямасиси», «баньямуленге» и другие. Если перевести, то «баньямуленге» — это «люди родом из Муленге», горного плато в нынешней провинции Южное Киву.

Автохтонность — вопрос не вполне теоретический. На бытовом уровне понимание того, кто местный, а кто нет, определяет реальный доступ к ресурсам. А поскольку соотношение сил между различными этническими группами на местах постоянно меняется, равно как и общая политическая обстановка в ДРК, подвижными оказываются и основанные на автохтонности идентичности. Например, проживающие в Гоме хуту считают себя более «местными», чем тутси.

Одна из причин тому — то, что хуту и тутси оказывались на востоке ДРК в разные периоды времени:

• Первые волны переселенцев оказались в Киву еще до прихода колонизаторов (немцев и бельгийцев).
• Вторая волна уже стала частью политики колониальных администраций, которым нужны были лояльные администраторы на местах (например, баньямуленге) и нужно было насытить создаваемое ими плантационное хозяйство трудовым ресурсами, а их в Киву не хватало.
• В 1959–1963 гг. Руанду охватил «ветер разрушения» — своего рода революция, в результате которой подконтрольная бельгийцам Руанда-Урунди во главе с тутси превратилась в независимую республику, где первую скрипку в политике стали играть хуту. Многим тутси, как не трудно догадаться, пришлось спешно покидать Руанду и искать убежища в Киву, где с тех пор их стали называть «пятьдесятдевятниками».
• Наконец, после геноцида в Руанде, случившегося в 1994 г., когда хуту обратили оружие против тутси, «проигравшим» хуту (баньяруанда) пришлось в срочном порядке искать укрытия на востоке Конго, что в конечном счете не добавило региону стабильности.

Александр Баринов:
Изменить нельзя оставить: о возможном пересмотре Конституции ДРК

В свою очередь, конголезские власти относились к разным волнам «мигрантов из Руанды» по-разному в разное время, в зависимости от политической целесообразности момента. Как правило, речь шла об изменении положений закона о гражданстве таким образом, чтобы лишать или наоборот наделять отдельные группы политическими правами, особенно накануне выборов. Например, в 1981 г. был принят закон, в котором в качестве «отсечки автохтонности» устанавливался 1885 г. — удобный способ лишить большинство баньямуленге права голоса, что и произошло на выборах в 1982 г. и 1987 г.

Нетрудно догадаться, что политическая и социальная изоляция создала (и до сих пор создает) благодатную почву для мобилизации людей на борьбу — под разными предлогами. Например, в 1990-е гг. многие конголезские тутси, из-за «шаткого гражданства» не имевшие четкой привязки к Конго, вступили в ряды «Руандийского патриотического фронта» того самого Поля Кагаме, установив контроль над северной Руандой, а затем и положив конец геноциду, войдя в Кигали. Спустя пару лет баньямуленге поддержали «Альянс демократических сил за свободу Конго-Заира» Л.-Д. Кабилы, благодаря чему новым властям Руанды удалось частично решить проблему бежавших в Конго хуту.

Последние, бежав из Руанды после геноцида, постепенно трансформировались в «Демократические силы освобождения Руанды» (FDLR). Появление «организаций» хуту и тутси на востоке ДРК фактически вынесло их противостояние, приведшее к геноциду в 1994 г., за границы Руанды на восток ДРК. Только теперь его в своих интересах могли использовать как власти ДРК, так и власти Руанды.

Все это упоминается в контексте текущей ситуации исключительно для того, чтобы показать, насколько композитны, разношерстны и разнонаправленны по своим интересам вроде бы родственные этнические группы, проживающие в районе озера Киву. В регионе уже много лет сохраняется напряженная обстановка и существует целый ряд «вооруженных дружин». Киншаса и Кигали могут считать их своими прокси, но это не означает полноценного контроля над мотивацией и действиями этих движений, собственная логика которых, скорее, строится на основе «выгоды в моменте» и локальной, а не региональной политики.

«Вулканическая республика»

По ту сторону границы от Конго — в Руанде — вопрос автохтонности наполнен своим смыслом. Там часто полагают, что разделение «баньяруанда» («люди родом из Руанды» вместо «киньяруанда» — «люди, говорящие на руандийском языке») на две страны стало плодом колониального творчества бывших метрополий, поэтому сами межгосударственные границы в регионе считаются ими искусственными. В более радикальной версии этого подхода нередко указывается, что эти земли в свое время были попросту отобраны у Руанды: «Из обширной страны, простиравшейся на восток Конго, на юг Уганды и на северо-запад Танганьики, Руанда превратилась в небольшой холм в Центральной Африке». В 1996 г. такую логику косвенно поддержал формальный президент Руанды П. Бизимунгу. На практике же это исторический миф или, как минимум, существенное упрощение ситуации, в котором не находится места для анализа существующих этнических различий или для признания того факта, что территория востока ДРК в устойчивой исторической перспективе никогда не находилась под контролем правителя Руанды — ни до колониального периода, ни после. Как бы то ни было, идеи «большой Руанды» создают и подпитывают «реваншистские» настроения в руандийском правящем классе.

Неудивительно поэтому, что в Конго часто видят в усилиях руандийских властей желание создать в Киву «вулканическую республику» (République des Volcans) и тем самым заполучить доступ к критическим ресурсам, которыми богат этот регион. Повстанцы и сами способствуют укреплению подобного нарратива. Например, лидер «Национального конгресса народной обороны» Лоран Нкунда (конгресс отделился от восставшего в 1998 г. «Конголезского объединения за демократию» и через баньямуленге-тутси тесно связан с Руандой) рассуждал, что «не будь колонизации, в Африке не было бы новых искусственных территориальных образований, а значит, не было бы и сегодняшнего Конго — зато была бы Бвиша, трансвулканическая провинция древней Руанды».

Таким образом, уже долгое время в регионе сохраняются предпосылки для конфликта на меж- и даже внутри-этнической почве — в зависимости от колеблющейся политико-территориальной или личной лояльности той или иной группы.

Кто такие М23?

Ситуационный анализ РСМД и ИМИ МГИМО «Конфликт в районе Великих африканских озер (РВО) и позиция России»

Для того чтобы ответить на этот вопрос, придется вновь проследить эволюцию повстанческих группировок на востоке ДРК. В результате первой конголезской войны (1996–1997 гг.) повстанцы-тутси во главе с Л.-Д. Кабилой [2] — при открытой поддержке Руанды и Уганды — смогли свергнуть Мобуту Сесе Секо, правившего с 1965 г. благодаря поддержке Запада, для которого он оставался ценным союзником в годы холодной войны. Но к 1990-м гг. ситуация изменилась, «полезность» Мобуту дошла до нуля, и это позволило Л.-Д. Кабиле занять пост лидера. Проблема была в том, что в Конго в нем видели прямого ставленника Руанды, и, когда он попытался «отделаться» от этой репутации, началась вторая война, о которой писалось в самом начале.

Руанда и отчасти Уганда вновь смогли создать движение, которое опиралось бы на их поддержку — так появилось «Конголезское объединение за демократию» (RCD), куда вошли тутси. Однако, как только конфликт зашел в тупик (отчасти благодаря интервенции региональных сил САДК при участии ЮАР), «объединение» распалось, и его самой влиятельной фракцией стало «отделение» в Гоме. Как не трудно догадаться, под их контролем остались Северное и Южное Киву, хотя реальный контроль обеспечивали руандийские военные. В 2002 г. были заключены договоренности в Сан-Сити, которые позволили сыну Кабилы Жозефу остаться у власти, а RCD из Гомы и созданному при поддержке Уганды «Движению за освобождение Конго» (MLC), действовавшему на севере ДРК, получить статус полноправных политических акторов. Войска Руанды и Уганды были выведены из ДРК.

К 2006 г. Жозеф Кабила стремился укрепить свою власть, но его победа на выборах 2007 г. стоила стране столкновений в Киншасе с MLC и нового восстания на востоке, начатого тутси из «Национального конгресса за защиту людей» (CNDP), который вырос из «отделения» RCD в Гоме. Ни военные, ни развернутые к тому времени миротворцы не смогли сдержать продвижения «Конгресса», который установил свой контроль над ключевыми месторождениями и логистическими маршрутами, но Гому так и не взял — во многом потому, что повстанцам не хватило той самой «автохтонности» или, говоря проще, поддержки местного населения. Зато после затихания конфликта по итогам соглашения, достигнутого 23 марта 2009 г. между «Конгрессом» и властями в Киншасе, CNDP смог формально стать политической партией в ДРК, а Ж. Кабила удержался у власти в Киншасе.

В 2011 г. на парламентских выборах «Конгресс» полностью провалился, но Ж. Кабила остался президентом, при том, что, казалось, потерял всю поддержку на востоке страны. Пытаясь действовать на опережение потенциального восстания, он решил передислоцировать бывших повстанцев «Конгресса», к тому моменту «интегрированных» в конголезскую армию, с востока страны (и заодно арестовать их лидера Боско Нтаганду [3], на которого был ордер МУС еще с 2006 г.), но именно это и привело к новой вспышке конфликта. Так появилось движение М23 — названное так потому, что, по их мнению, правительство нарушило условия упомянутого договора 2009 г.

Хотя сил у М23 было меньше (около 300 человек в апреле 2012 г.), чем в свое время у «Конгресса», они фактически повторили его путь и даже смогли взять Гому в ноябре 2012 г. Это, правда, стало красной чертой для международного сообщества, которое приложило все усилия к тому, чтобы через год нанести М23 военное поражение, которое, как тогда казалось, было необратимым для его существования.

Однако военные усилия, как это ни парадоксально, вряд ли сыграли решающую роль для уничтожения М23. После многих итераций конфликта лидеры повстанцев, переходившие из «Объединения» в «Конгресс», а оттуда — в М23, растеряли свой политический капитал. И хотя на словах они представляли интересы конголезских тутси и защищали их от хуту из «Демократических сил за освобождение Руанды» (FDLR) — главного врага правительства в Кигали, на практике они боролись за влияние между друг другом (уже в мае, через месяц после начала восстания, у М23 появился новый лидер) и все больше опирались на прямую поддержку руандийских военных, теряя остатки популярности среди местного населения. Их риторика, в частности призывы к революции по всей стране, была крайне популистской — она не решала реальных проблем конголезских тутси. Военный контроль не транслировался в политическую поддержку, и потому в 2012–2013 гг. движение оказалось изолированным и разгромленным. Остатки укрылись через границу, в Руанде.

В процессе разгрома движения шла его дезинтеграция. Откалывающиеся фракции становились местными военизированными группировками, лишенными идеологического смысла, но по-прежнему привязанные к этнической и материальной стороне вопроса. Присутствие многочисленных группировок на востоке ДРК и их постоянное дробление — еще одна причина, по которой конфликт обладает столь сложной мозаикой.

Еще один ее компонент — квазиправительственные «вазалендо» («патриоты»), отчасти выходцы из бывших «маи-маи», боровшихся в свое время с «Конгрессом». Казалось бы, они стоят на другой стороне конфликта и оппонируют М23. Однако в реальности они также не представляют из себя единой силы, а действуют разрозненно и локально, попутно извлекая для себя почти такую же ренту, как и М23, и усиливая свое влияние на политические процессы на местах. Против некоторых их лидеров введены международные санкции. Это происходит достаточно бесконтрольно, поскольку правительству в Киншасе было проще легализовать их присутствие и военизировать управление восточными регионами, нежели чем попробовать действительно подчинить вазалендо себе и потенциально получить еще одну линию трений.

Падение Гомы в 2012 г. привело к тому, чего правительство ДРК явно стремится избежать в текущей ситуации: прямые переговоры с М23. «Кампальский диалог» продлился около года, однако переговоры было трудно назвать «политическими» в полном смысле этого слова. Достичь символической договоренности о том, что «М23 отказываются от восстания и готовятся к разоружению, демобилизации и социальной реинтеграции», удалось уже тогда, когда М23 было уже фактически разгромлено и не представляло из себя реального контрагента на переговорах. «Утечка» остатков движения в Руанду впоследствии стала для властей ДРК дополнительным аргументом в пользу того, что договариваться нужно с Руандой, а не с повстанцами, среди которых нет единства и четко заявленной политической цели. По большей части интерес лидеров М23 сводился к контролю над ресурсами, на которых можно зарабатывать. Это же касается и рядовых членов движения — с той лишь разницей, что для некоторых из них свою роль играла и личная привязанность к бывшим командирам, которых они знали со времен «Конгресса» и раньше.

Вулканы и минералы

Эдуард Аванян:
Африка на распутье: мировой рынок редкоземельных металлов переживает тектонические сдвиги

В мае 2021 г. вулкан Ньирагонго вновь начал извергаться. Вряд ли здесь может быть какая-то взаимосвязь, но в ноябре 2021 г. «из пепла» возродилось М23. Перейдя границу Руанды и ДРК, они вновь оказались в Северном Киву, как и в 2012 г., начав свое расширение с Рутшуру — города в 30 километрах от Руанды, где проживают как тутси, так и хуту (многие из них оказались здесь после геноцида в Руанде).

Контроль Рутшуру дает и определенную финансовую выгоду тем, кто контролирует этот район, поскольку здесь на месторождении Луеше находятся одни из крупнейших в мире запасов пирохлора (оксида ниобия, крайне необходимого в электронике, авиационной и космической технике, ракетостроении и пр.), а также несколько золотых рудников. Не углубляясь в подробности и прямые взаимосвязи, заметим, что в 2022 г. ниобий/тантал стал пятой по значимости статьей руандийского экспорта — девятого по значимости в мире (на Руанду приходится 3,35% мирового экспорта, в то время как на ДРК — менее 2%).

Благодаря вулканической активности провинции у озера Киву особенно богаты тем, что столь востребовано на мировых рынках минерального сырья. В Северном Киву добывают тантал, касситерит, кобальт, вольфрам, золото, алмазы, турмалины, пирохлор. Проблема только в том, что здесь нет никакой прозрачности добычных операций, которые преимущественно выполняются кустарным способом без должных мер экологического и трудового (и зачастую вообще какого-либо) контроля.

Внимание международного сообщества к Конго в свете соперничества за критические ресурсы ситуацию с конфликтом в регионе лишь усугубляет. Правительственные доходы в ДРК на 35–40% зависят от экспорта различного минерального сырья, а сама горнодобывающая отрасль служит источником экономического роста и опорой ВВП. Однако договоренности с правительством в Киншасе не всегда означают, что инвесторы на практике получат реальный доступ к ресурсам, ведь даже в рамках одной провинции над ними может быть установлен конкурирующий контроль провинциальных политиков, конголезских военных, местных вооруженных формирований и, наконец, повстанцев-прокси соседней страны.

Теневой экспорт сырья из этого региона — вне зависимости от того, через какую «сторону» он идет — в последние годы усиливается, а не снижается. Спрос на критически значимые минералы ведь неуклонно растет. А на востоке ДРК, по доступным оценкам, расположено около 2,5 тысяч различных рудников. Каждый из них — подпитка существования местных группировок и дополнительная причина, по которой ситуация мало изменилась за многие годы.

С 2021 г. в ЕС и США дискуссия вокруг «критических минералов» приобрела более выраженные черты: появилась выраженная стратегия, начали активно заключаться партнерства с такими странами, как те же ДРК и Руанда, предпринимались меры по повышению безопасности цепочек поставок критически значимого сырья, а также шаги по формированию совместной платформы для закупок. Напомним, что именно в это время произошло возрождение М23. Здесь не получится сделать прямого вывода, однако вполне можно предположить, что поддержание тесных связей стран Запада и Руанды, как минимум, позволяет Кигали действовать с уверенностью и без серьезных последствий для своего международного имиджа. Можно также предположить, что Руанда осуществляет опосредованный контроль за ресурсами востока ДРК, действуя через М23, критические успехи которого напрямую зависят от прямой военной и логистической поддержки Руанды. Если эти два предположения верны, то в таком случае в лице Руанды западные страны могут получить более предсказуемого партнера, который мог бы обеспечить их ресурсные интересы в регионе — чего на протяжении многих лет не получалось у Киншасы, слишком удаленной от эпицентра событий.

Однако не все так просто. Постепенное расширение зоны контроля движения М23 расширяет для него и возможности обложения местного населения поборами: по оценке на конец 2023 г., различными сборами повстанцы могут получать около 69,5 тыс. долл. в месяц. И этот источник обогащения, вкупе с плодами натурального хозяйства, играет гораздо большую роль в обеспечении повседневной деятельности М23, чем контроль над минеральными ресурсами, «монетизация» которых не столь быстрый, легкий и подконтрольный повстанцам процесс. Отсюда следует вывод: добыча минерального сырья — может, и катализатор конфликтности на востоке ДРК, и фактор прямого интереса со стороны региональных и внерегиональных игроков. Однако ее вряд ли стоит считать независимой переменной, без которой конфликт сойдет на нет, поскольку возможности извлекать материальную выгоду из контроля над востоком ДРК у М23 сохранятся.

Почему активная фаза противостояния вспыхнула сейчас?

Западные и незападные акторы в обеспечении безопасности в Африке. Доклад РСМД и РУДН

Реинкарнировавшись, М23 постепенно работали на то, чтобы создать себе максимально благоприятные условия для решающего рывка. Пока же этих условий не было, они действовали напористо, но не переходя ту черту эскалации, которая бы обратила на происходящее такое же внимание международного сообщества, как это было в 2012–2013 гг. и когда это привело к их поражению.

В мае 2022 г. они провели первую «пробу сил» у Гомы, но получили отпор от конголезской армии и миротворцев ООН. В июне 2022 г. они создали «небольшую» гуманитарную катастрофу у границ Уганды, захватив город Бунагана, откуда бежали тысячи человек, в том числе и солдаты конголезской армии. Этот шаг позволил им контролировать торговые потоки между ДРК и Угандой, а значит, укрепить свое положение. В феврале 2023 г. они смогли взять города Мушаки и Рубайя — это дало им контроль над месторождениями, где добывают около половины всех объемов колумбита-танталита в ДРК. Контроль над все большей территорией Северного Киву позволяет М23 постепенно пополнять и численность своих рядов.

Все это время шли различные переговорные и посреднические усилия. В апреле 2022 г. правительство ДРК согласилось на прямые переговоры с различными группировками повстанцев, которые прошли в Найроби, но не завершились каким-либо успехом. В июле 2022 г. остановить кровопролитие попыталась ангольская дипломатия, но соглашение о прекращении огня неоднократно нарушалось сторонами. В марте 2023 г. были достигнуты новые договоренности, но и они соблюдались недолго. В декабре 2023 г. провалились переговоры между ДРК и Руандой, что не могло не обострить обстановку вокруг Киву.

В конголезском обществе одновременно росло недовольство «бездействием» миротворческих сил ООН. Уже к августу 2022 г. в Гоме и окрестностях начались протесты против Миссии ООН по стабилизации в ДРК (МОНУСКО), развернутой еще в 1999 г. и ставшей самой дорогой миссией в истории ООН. В августе 2022 г. на помощь им пришел региональный контингент Восточноафриканского сообщества (ВАС), однако он был развернут в Южном, а не Северном Киву. А их реальные действия иногда приводили не к вытеснению М23 из занятых ими городов и районов, а к «оттеснению», когда М23 и миротворцы ВАС могли «сосуществовать» — например, как это было в Бунагане. Местное население видело в контингентах из Бурунди и Кении почти таких же «оккупантов», как связанных с Руандой М23.

В конечном счете правительство ДРК потребовало вывода контингента ВАС к декабрю 2023 г. В том же месяце после настойчивых просьб президента ДРК Феликса Чисекеди, Совет безопасности ООН принял резолюцию и о выводе МОНУСКО из Южного Киву, и сокращении деятельности миссии в остальных провинциях. К концу 2024 г. миссия должна была быть полностью свернута.

Очевидно, что провалы международного миротворчества, затягивание и безнадежность переговорных процессов вне зависимости от того, кем они спонсировались и кто бы ни оказывали давление на Руанду и ДРК, играли на руку М23. В их рядах по-прежнему не было единства, но было понимание того, что благоприятный момент близится.

Даже присутствие в регионе миротворцев САДК, сменивших контингент ВАС, не стало большим препятствием. В ЮАР есть ряд своих проблем и противоречий, а готовность полностью вовлекаться в события в ДРК — минимальна. Общественное мнение считает потери южноафриканских солдат неоправданными, а вооруженные силы — не подготовленными для операций такой сложности, как это требуется в ДРК.

За 2024 г. М23 удалось провести все подготовительные работы, которые обеспечили им стремительное продвижение к Гоме в январе 2025 г. В феврале 2024 г. они вошли в город Шаша, через который из Гомы ведет дорога во «внешний мир». И уже тогда они почти взяли Саке, который в итоге попал под их контроль в 2025 г. Но периодические обстрелы Саке не прекращались все это время. Половина территории Масиси была под контролем М23 к маю 2024 г. Красноречивее всего будет карта, где показано, как происходило расширение контроля М23 вокруг Киву по сравнению с «пиком» их мощи в 2012 г., когда они взяли Гому. Из карт становится понятно, что в такой логике продвижение М23 в сторону Гомы было неизбежностью.

Источник: IPIS

Кажется, М23 (и вполне возможно, Руанда) смогли извлечь уроки из поражения, которые им нанесли в 2013 г. Тогда, как уже писалось, проблема была в том, что в движении не было ни политического лидера, ни собственной программы — кроме фиктивной, призывавшей к революции по всему ДРК. Теперь же в подконтрольную повстанцам Гому прибыл Корней Нангаа. Несколько лет он возглавлял Национальную избирательную комиссию ДРК, и именно он подтвердил победу Феликса Чисекеди на выборах 2018 г., хотя их исход, как тогда казалось многим, был неоднозначным. В 2023 г. его трения с Ф. Чисекеди привели к тому, что выступил против действующего президента и фактически примкнул к М23. Для них он стал первой политической фигурой «национального масштаба» и без этнической привязки к тутси. К тому же у К. Нангаа есть и свое видение ситуации: «В Конго возникли многочисленные вооруженные группировки, потому что тут нет государства. Мы же хотим воссоздать государство».

Таким образом, главной целью нынешней итерации конфликта может стать борьба за «место» в Киншасе. Это, в свою очередь, возвращает нас на траекторию первой конголезской войны. И кажется, что пока все многочисленные и потенциальные медиаторы и посредники — отвергнутая Турция, зашедшая в тупик Ангола, понесшая репутационные издержки ЮАР (что уже вылилось в трения с Руандой), дипломатия экстренных саммитов ВАС и САДК, челночная дипломатия Франции — ищут разные решения и действуют разрозненно («а вдруг кому повезет?»), пытаясь попутно решить свои проблемы, М23 действует гораздо увереннее, желая навсегда остаться «контролером» востока ДРК и намереваясь иметь, как минимум, союзника в Киншасе.

1. Также известная как Вторая конголезская война.

2. Сам он был луба с юго-востока ДРК.

3. По этничности тутси, родившийся в Руанде, но вскоре оказавшегося вместе с семьей в ДРК.