В настоящее время происходит процесс формирования полицентричного мира. Отношения России и США перестали быть единственной осью мирового развития. Появляются и укрепляются различные центры силы, среди которых государство больше не является единственной категорией субъектов. Нынешний этап научно-технического прогресса позволяет достигать стратегических целей войны не только при помощи ядерного оружия. Многие эксперты в области международной безопасности сходятся во мнении, что применение передовых технологий способно нарушить стратегический баланс.
Понятие «стратегическая стабильность», введенное в период «холодной войны» и закрепленное в совместном заявлении СССР и США от 1 июня 1990 г., означало такое соотношение стратегических сил, при котором отсутствуют стимулы для нанесения первого удара. На практике стратегическая стабильность времен «холодной войны» сводилась к уникальной модели советско-американских отношений, получившей название «взаимное гарантированное уничтожение».
Эта модель была характерна для биполярной системы международных отношений, в основу которой было положено столкновение интересов двух полюсов – СССР и США. Стратегия каждого из полюсов, нацеленная на достижение конечной цели войны, заключалась в уничтожении противоположного полюса. Наличие у обеих сторон мощнейшего потенциала «абсолютного» ядерного оружия позволяло достичь этой цели в кратчайшие сроки. Обе державы обладали возможностью нанесения противнику неприемлемого ущерба в случае ядерной войны. Таким образом, взаимное советско-американское сдерживание ядерной войны легло в основу стратегической стабильности биполярного мира.
Стратегическая стабильность в полицентричном мире
В современном мире определение стратегической стабильности времен «холодной войны» неизбежно устаревает в силу двух основных причин.
Во-первых, в настоящее время происходит процесс формирования полицентричного мира. Отношения России и США перестали быть единственной осью мирового развития. Появляются и укрепляются различные центры силы, среди которых государство больше не является единственной категорией субъектов.
Во-вторых, нынешний этап научно-технического прогресса позволяет достигать стратегических целей войны не только при помощи ядерного оружия. Многие российские и американские эксперты в области международной безопасности сходятся во мнении, что применение передовых технологий способно нарушить стратегический баланс: «В начале XXI столетия военно-стратегический баланс не ограничивается только стратегическими ядерными силами, а включает новые компоненты. Сегодня поражение широкого спектра военных и экономических целей, разрушение системы политического и военного управления становится возможным не только с помощью ядерного оружия. Появились неядерные стратегические средства, разрушительная мощь которых все больше приближается к возможностям ядерного оружия» [1].
В экспертном сообществе к новым факторам относят:
- тактическое ядерное оружие;
- высокоточные вооружения большой дальности и беспилотные летательные аппараты;
- средства противоракетной обороны;
- космические вооружения;
- кибероружие.
Кибероружие – новый фактор стратегической стабильности
Из всех вышеперечисленных факторов особое внимание следует уделить кибероружию. По сравнению с другими упомянутыми технологиями, разработка и использование кибервооружений требует заметно меньших военных расходов, чем, например, разработка ядерного оружия, средств доставки и любой другой сложной военной технологии. Высшего образования по техническим специальностям в гражданских вузах достаточно для того, чтобы овладеть основными навыками создания технологий кибероружия.
Технологическую базу кибервооружений составляют открытые и доступные технологии. Благодаря широкому распространению единых стандартов связи стало возможным информационное пространство, и именно в этом кроется уязвимость современной инфраструктуры перед лицом информационных атак.
Таким образом, технологии кибероружия теоретически доступны практически всем участникам современной системы международных отношений – и крупным военным державам, и даже негосударственным акторам.
Распространение технологий кибероружия практически не поддается контролю. Как представляется, большинство современных инструментов кибероружия представляет собой программный код, который распространяется посредством информационного пространства, существующего вне национальных границ.
По оценкам ряда экспертов [2], при помощи информационного оружия могут быть поражены критические для национальной безопасности цели. Более того, появились возможности уничтожить при помощи неядерного оружия номенклатуру стратегических целей.
Высшее военное и политическое руководство США не называет киберугрозы стратегическими, однако признает, что они начинают вызывать «стратегическое беспокойство». В соответствии с традиционной парадигмой стратегической стабильности «стратегической угрозой» признается та угроза, которая может причинить неприемлемый ущерб. В период «холодной войны» министр обороны США Роберт Макнамара предложил понятие неприемлемого ущерба, исходя из прагматических соображений. Увеличение количества ядерного оружия, по сравнению с существовавшим на тот период «потолком», не оправдывало свою цену. К категории стратегического оружия относились средства доставки ядерного оружия с одного континента на другой (дальностью действия не более 5500 км).
Кибероружие не может быть отнесено к категории стратегического оружия в традиционной парадигме стратегической стабильности. Однако, основываясь на многочисленных фактах применения информационных технологий против объектов гражданской инфраструктуры, а также на заявлениях политиков и экспертов, можно констатировать, что кибероружие может нанести серьезный ущерб, поразив стратегически важные цели, в том числе военные.
События последних лет показывают, что нарушение стратегической стабильности может быть следствием нанесения Соединенным Штатам гораздо менее серьезного ущерба, чем 1/3 населения и половина экономической инфраструктуры. Поражение информационной инфраструктуры чревато серьезным ущербом как военным, так и гражданским системам. С точки зрения военного противоборства основной проблемой является поражение систем управления, командования и контроля.
В случае успешной кибератаки вооруженные силы окажутся «слепыми». Ущерб, нанесенный гражданским инфраструктурам, может быть катастрофическим. Такие критически важные для национальной безопасности инфраструктуры, как транспорт, банки и финансовые учреждения, электростанции и пр., так или иначе, зависят от стабильной работы информационной инфраструктуры. Многочисленные инциденты показывают, что поражение этих объектов кибератаками возможно. Причем угроза носит глобальный характер – жертвами атаки могут оказаться не только Соединенные Штаты.
Особенности сдерживания киберугроз
Важно отметить, что сфера кибервооружений развивается наиболее динамично, причем Соединенные Штаты заметно опережают весь остальной мир как на технологическом, так и на организационном уровнях. Развитие американского военного информационного потенциала входит в компетенцию киберкомандования, созданного в рамках Стратегического командования США в 2009 г. Исторически Стратком занимался вопросами ядерного сдерживания, поэтому включение в перечень его полномочий вопросов противодействия информационным угрозам может служить доказательством стратегического значения киберпространства для национальной безопасности США.
Очевидно, что военная информационная политика Соединенных Штатов включает разработку оборонительных и наступательных технологий. Генерал К. Александер, директор Агентства национальной безопасности США, в одном из интервью перед своим назначением на должность главнокомандующего американским киберкомандованием, отмечал, что не исключает возможности использования в ряде случаев американского наступательного военного информационного потенциала против таких целей противника, как энергетические станции, банки и другие сети финансовых институтов, транспортные информационные, а также национальные телекоммуникационные сети. В новой парадигме стратегической стабильности наступательные информационные средства, возможно, будут играть определяющую роль.
В США, как и в России, Китае и многих других странах, в настоящее время ведутся дискуссии о необходимости развития специального вида вооруженных сил. В этом контексте большой интерес представляют идеи, высказанные адмиралом Дж. Ставридисом, который считает, что «в современном мире в понятие стратегическая триада входят силы специального назначения, беспилотные летательные аппараты и кибероружие». Он сравнивает процесс освоения киберпространства с освоением воздушного пространства в середине XX века, когда появились военно-воздушные силы. Фактически Ставридис говорит о необходимости создания военно-кибернетических сил.
Аналогичные идеи высказывают российские, китайские и многие другие лидеры современного мира. Это свидетельствует о том, что в киберпространстве наметился новый виток гонки вооружений.
В традиционной парадигме стратегической стабильности стремление советского и американского руководства изменить баланс сил в свою пользу посредством совершенствования наступательных и оборонительных вооружений получило название «гонка вооружений». Она была направлена на дальнейшее количественное и качественное увеличение ядерного потенциала. СССР и США договорились о кодификации ключевых вооружений, что было закреплено в двусторонних договорах. Это позволило начать процесс ограничения, а затем сокращения ядерных сил, что в определенной степени затормозило, но не остановило гонку вооружений.
Гонка в киберпространстве не направлена на количественное и качественное увеличение вооружений. Речь идет о постоянной инновационной деятельности для поддержания стратегического преимущества. Разработка информационного оружия может предоставить стратегическое преимущество лишь на время – до тех пор, пока противник не обнаружит уязвимость в собственных информационных системах или не создаст более изощренную наступательную технологию. Наступательным кибероружием в некоторой степени можно считать, например, систему PRISM, рассекреченную бывшим сотрудником американских спецслужб Эдвардом Сноуденом. Подобные системы предназначены для сбора разведданных. Кроме того, в качестве кибероружия могут выступать вредоносные программы и технологии, направленные на поражение различных элементов информационной инфраструктуры.
Важным элементом сдерживания глобального ядерного конфликта, положенным в основу стратегической стабильности времен «холодной войны», было условие достоверности угрозы, которое обеспечивалось взаимными проверками, публикациями результатов испытаний и деятельности разведслужб. Скрытая разработка и применение технологии военного назначения, позволяющей добиться превосходства над противником, могли стать фактором, дестабилизирующим стратегическую стабильность.
Официальная демонстрация кибероружия тождественна потере преимущества, так как противник моментально начнет искать способы и средства противодействия данной технологии. Нельзя исключать, что атака вируса Stuxnet на иранские ядерные объекты представляла собой попытку Соединенных Штатов косвенно продемонстрировать возможности наступательного информационного потенциала.
Разработка многими государствами различных технологий наступательного кибероружия вызывает серьезное беспокойство российских дипломатов. Россия неоднократно выступала с инициативой подписания международно-правового документа, регулирующего милитаризацию киберпространства. Вместе с тем российское военное руководство не скрывает собственных планов создания киберкомандования.
Одним из приоритетных направлений внешней политики России является укрепление доверия между странами. Прежде всего, речь идет о Соединенных Штатах. Доверие необходимо для того, чтобы обеспечить достоверность угрозы кибербезопасности. Только при условии достоверности угрозы можно вести международные переговоры о регулировании милитаризации киберпространства и достигать конкретных договоренностей.
Несмотря на значительные противоречия, заметным успехом в развитии двусторонних отношений можно считать подписание президентами России и США совместного заявления «О новой области сотрудничества в укреплении доверия» на саммите «Большой восьмерки» в Северной Ирландии в июне 2013 г. Одним из положений этого документа является использование «горячей линии» между Кремлем и Белым домом, созданной после кубинского кризиса Н. Хрущевым и Дж. Кеннеди, для взаимного информирования о киберугрозах. Данный шаг подчеркивает стратегическое значение вопросов кибербезопасности в контексте национальной и международной безопасности.
Модель взаимного гарантированного уничтожения, сохраняющаяся в российско-американских отношениях, не исключает военный наступательный киберпотенциал как стратегическую угрозу. Вместе с тем формирование новых центров силы в системе международных отношений, а также распространение новейших технологий, позволяющих поразить широкий спектр военных и гражданских целей, обусловливают необходимость пересмотра приоритетов обеспечения национальной безопасности для противодействия новым вызовам и угрозам стратегической стабильности.
1. Ядерное оружие и стратегическая стабильность: поиски российско-американского консенсуса в XXI веке // Дж. Картрайт, С.М. Рогов и др.; гл. ред. И.С. Иванов. Российский совет по международным делам (РСМД). М.: Спецкнига, 2012. С. 38.
2. Krepinevich A. Cyber Warfare: A «Nuclear Option»? Center for Strategic and Budgetary Assessments, 2012. P. 2.