Конец асимметрии решимости между Россией и США
Члены Конгресса США на пресс-конференции по поводу связей Д. Трампа с Россией
Вход
Авторизуйтесь, если вы уже зарегистрированы
(Голосов: 33, Рейтинг: 3.36) |
(33 голоса) |
К.полит.н., и.о. заведующего Кафедрой прикладного анализа международных проблем МГИМО МИД России
И США, и Россия выбрали типологически похожие, хотя и различные по исполнению стратегии. Они заключаются не столько в попытках сдерживания оппонента, сколько в курсе на истощение его готовности к продолжению конфронтации.
Корректировка политики России, включающая снижение градуса публичного противостояния, большую сдержанность в освещении отношений с Западом и отказ от симметричных вариантов ответа на санкционное давление, не может гарантировать преодоления негативного образа Москвы в американском внутриполитическом дискурсе. Тем не менее она по крайней мере снизит вероятность дальнейшего нагнетания истерии, подталкивающей к переливанию конфликтности во все новые сферы противоборства. При этом такая корректировка не требует отступления от принципиальных позиций Москвы по таким вопросам, как украинский и сирийский конфликты или деятельность НАТО. Адаптация российской политики означала бы переход от логики борьбы на истощение к менее затратному курсу стратегического выжидания.
Избрание Дональда Трампа президентом США в 2016 г. привело к качественному изменению отношений между Россией и Соединенными Штатами, но совсем не в том направлении, на которое рассчитывали многие наблюдатели. В восприятии американского истеблишмента на смену недооценке и игнорированию Москвы пришло раздувание российской угрозы. На этом фоне следование российской внешней политики устоявшимся моделям и стилистике поведения по отношению к Западу связано с принципиально более высокими рисками, чем ранее. В новых условиях возрастает запрос не на присутствие в публичном дискурсе, а на тихую дипломатию и стратегическую сдержанность.
Неравенство материальных возможностей, асимметрия решимости и равновесие конфликтности
Новая реальность для РФ и США
Нарастание напряженности в российско-американских отношениях с 2014 г. высветило и заострило противоречия, которые накапливались на протяжении двух предшествующих десятилетий [1]. Разногласия по текущим вопросам международной повестки дня были обусловлены разницей в позициях сторон относительно принципов организации международного порядка, прав и обязанностей отдельных игроков в мировой системе, а также региональной архитектуры евроатлантического и постсоветского пространств. В 1990–2000-х гг. эти противоречия порой смягчались стремлением сторон к частичной аккомодации взаимных претензий, но чаще их сознательным «замораживанием» или даже взаимным игнорированием.
Украинский конфликт сделал невозможным для Москвы и Вашингтона воспроизводство прежних практик затушевывания и откладывания противоречий. Обе страны вынуждены были искать новую линию поведения в условиях, когда уступки чреваты неприемлемыми репутационными и внутриполитическими издержками, а чересчур настойчивые попытки навязывания своей воли ограничиваются недопустимыми сценариями вооруженного столкновения ядерных держав.
В результате и США, и Россия выбрали типологически похожие, хотя и различные по исполнению стратегии. Они заключаются не столько в попытках сдерживания оппонента [2], сколько в курсе на истощение его готовности к продолжению конфронтации [3]. Подобная логика поведения предполагает затягивание конфликта и обосновывается отсутствием рабочих вариантов скорого урегулирования противоречий. Конкретное осуществление стратегии истощения каждой из стран определялось не только имеющимся у них инструментарием, но и их представлениями друг о друге.
В американской (и шире — западной) элите еще в 2000-х гг. звучали утверждения, что устойчивое партнерство с Москвой возможно только при условии смены ее политического режима или по крайней мере правящей группировки [4]. После начала украинского конфликта мнение, что договариваться с ее нынешним руководством бесполезно, только укрепилось [5]. Одновременно осложнение социально-экономического положения в России на фоне снижения цен на нефть, торможения роста производства, падения курса рубля порождало ожидания грядущего распада социального контракта, определявшего легитимность власти в глазах российского общества [6].
Приход к власти в Вашингтоне новой администрации породил спекуляции, что она первая пойдет на переоценку отношений с Москвой, а российская ставка на большую выдержку в отношениях с Западом оправдается.
Эти представления опирались на распространенное в Соединенных Штатах восприятие Москвы как «слабеющей державы» [7]. Осознание Вашингтоном собственного материального превосходства выразилось в использовании санкционного давления для ограничения России доступа к финансовым и технологическим ресурсам Запада. При этом он опирался не только и даже не столько на собственные возможности, сколько на мобилизацию европейских союзников, имевших куда более обширные связи с Москвой [1].
В свою очередь, Россия рассчитывала компенсировать ограниченные экономические возможности и меньшее влияние на международные организации (таких, например, как Совет Европы или Бреттон-Вудские институты) большей решимостью при отстаивании своей позиции по Украине, военно-политическому балансу в Европе, а также в Сирии. С учетом того, что в международных отношениях имеет роль не только соотношение потенциалов, но и воля к достижению поставленных целей, расчет делался на истощение политической воли западных стран, его неготовности к затягиванию напряженности.
Более того, эскалационное доминирование Москвы в украинском сюжете, обусловленное более высокими для нее ставками, признавалось даже рядом западных экспертов [9]. В этой связи введенные Россией ответные ограничения в отношении европейских стран представали дополнительным инструментом, способствующим проявлению уже существующих трещин в единстве западной коалиции.
Образ России: от периферийной проблемы к прямой и явной угрозе
При всей осторожности выступлений российского руководства относительно перспектив нормализации отношений с Вашингтоном ему было трудно скрыть оптимизм после избрания президентом США Дональда Трампа в ноябре 2016 г. (1; 2). В ходе предвыборной кампании республиканский кандидат не раз выказывал стремление договариваться с Москвой по вопросам, представляющим взаимный интерес, — прежде всего по совместной борьбе с радикальным исламизмом. Кроме того, он демонстрировал низкую заинтересованность в ситуации на постсоветском пространстве и скепсис в отношении НАТО, что также открывало пространство для компромисса между Москвой и Вашингтоном. Наконец, жесткая критика Д. Трампа в адрес Пекина позволяла рассчитывать, что обострение американо-китайских отношений отвлечет внимание США от противоречий с Россией. В результате приход к власти в Вашингтоне новой администрации породил спекуляции, что она первая пойдет на переоценку отношений с Москвой, а российская ставка на большую выдержку в отношениях с Западом оправдается.
Тем не менее надежды на скорую нормализацию двусторонних отношений в первое полугодие правления команды Д. Трампа так и не были реализованы. Напротив, этот период был отмечен жесткой взаимной риторикой и подготовкой новых санкций, принятых уже в августе 2017 г. Хотя президент США повторял уверения в стремлении активизировать диалог с Москвой, он так и не смог обеспечить себе свободу действий в международных делах. Мобилизация Конгресса, традиционного внешнеполитического истеблишмента и либеральных СМИ сузила ему пространство для маневра как неформальными ограничениями, так и юридическими барьерами (1; 2).
Избрание Д. Трампа вместе с тем привело к существенному изменению стратегической ситуации во взаимодействии Москвы и Вашингтона. Подозрения относительно российского вмешательства в национальные выборы в Соединенных Штатах поменяли баланс вовлеченности сторон. В восприятии политического истеблишмента США Россия превратилась из региональной державы, ставящей палки в колеса в отдельных, часто периферийных проблемах, в один из центральных элементов американской внутренней политики.
В восприятии политического истеблишмента США Россия превратилась из региональной державы, ставящей палки в колеса в отдельных, часто периферийных проблемах, в один из центральных элементов американской внутренней политики.
Начавшаяся еще в ходе предвыборной гонки публичная кампания обвинений в адрес Москвы после победы Д. Трампа развернулась с новой силой. В ноябре – декабре 2016 г. основное внимание было сосредоточено на взломах серверов Демократической партии и почты высокопоставленных представителей команды Хиллари Клинтон, приписывавшихся российским хакерам (1; 2). После вступления Дональда Трампа в должность президента США антироссийская кампания переросла в адресные нападки на отдельных членов его администрации, которых стали подозревать в сговоре с Москвой с целью манипулирования американскими выборами.
Их основными жертвами стали советник по национальной безопасности Майкл Флинн, вынужденный уйти в отставку под давлением критиков, а также генеральный прокурор Джефф Сешнс, который сохранил пост, но оказался в уязвимом положении, лишившись возможности использовать свои полномочия для поддержки Д. Трампа. В июле 2017 г. очередная порция разоблачений была направлена на сына президента, которому инкриминировалась готовность сотрудничать с Москвой ради получения компромата на политических конкурентов его отца.
Регулярные сообщения о подтвержденных и предполагаемых связях команды Д. Трампа с российскими гражданами и официальными представителями выступают инструментом дискредитации президента США его внутриполитическими противниками. В то же время они проецируются и на взаимодействие Соединенных Штатов с Россией. Противодействие ей в данных условиях служит не абстрактной «защите демократических ценностей» в далеких Украине или Сирии, а непосредственно увязывается с американской национальной безопасностью и суверенитетом (1; 2). Соответственно, Москва лишается психологического преимущества, обусловленного приоритетностью для нее вопросов, составлявших предмет конфронтации в 2014–2016 гг., и готовностью к большим издержкам при отстаивании своей позиции.
От публичной конфронтации к тихой дипломатии
Не санкциями едиными...
Изменения в американском восприятии побуждают Россию к адаптации политики в отношении США и ведомой ими западной коалиции. Даже если расчет ее оппонентов на то, что санкционное давление вкупе с неблагоприятной конъюнктурой приведут к политическим изменениям в России, неверен, надежда, что Москве удастся их «перетерпеть», дождаться, когда они потеряют вкус к конфронтации, также не оправдывается (1; 2; 3). При этом меньшие материальные возможности по сравнению с оппонентом не обязательно диктуют необходимость уступок, но побуждают государство быть более креативным.
С учетом повышения чувствительности Вашингтона к действиям Москвы одно из возможных направлений адаптации российской стратегии заключается в «снижении публичного профиля» ее деятельности. Со второй половины 2000-х гг. Россия придерживалась прямо противоположного подхода: в ответ на игнорирование Соединенными Штатами ее интересов она прибегала к жесткой риторике и инструментальной конфронтации с целью привлечь их внимание [10]. Такого рода попытки проявились в знаменитом выступлении В. Путина в Мюнхене в 2007 г., возобновлении полетов стратегической авиации в Западном полушарии, приостановлении участия в Договоре об обычных вооруженных силах в Европе и последующих аналогичных шагах.
С учетом повышения чувствительности Вашингтона к действиям Москвы одно из возможных направлений адаптации российской стратегии заключается в «снижении публичного профиля» ее деятельности.
За прошедшее десятилетие утвердился узнаваемый стиль российской политики в отношении Запада, построенный на стремлении к ярким, вызывающим широкую публичную реакцию внешнеполитическим выступлениям. Для обслуживания такого рода сигнализирования был создан также мощный аппарат информационного сопровождения. В результате Москва восстановила свою репутацию (в том числе среди части западной аудитории) как влиятельного игрока на международной арене, способного противостоять «единственной сверхдержаве».
Подобное признание не должно затмевать изначальную задачу предпринимаемых шагов — принудить западных партнеров к переговорам и учету позиции Москвы при осуществлении своей политики. Она так и не была достигнута, а в условиях переоценки российской угрозы для американской безопасности продолжение практики показательных внешнеполитических акций сулит дальнейшее подливание масла в огонь.
Наиболее оправданные шаги в этом контексте — снижение накала публичной риторики (как по официальным каналам, так и через российские средства международного вещания) и самого публичного присутствия России в американском информационном пространстве [11], менее чувствительная реакция на регулярные провокации со стороны Соединенных Штатов и их союзников (таких как распространение санкций на новые группы физических и юридических лиц). Аккуратность в контактах с представителями США и при их освещении позволила бы минимизировать почву для спекуляций американских медиа, способствующих нагнетанию антироссийской истерии [12].
В условиях переоценки российской угрозы для американской безопасности продолжение практики показательных внешнеполитических акций сулит дальнейшее подливание масла в огонь.
Стоит также отказаться от практики представления договоренностей с отдельными участниками западной коалиции по частным проблемам как свидетельство разногласий внутри нее или ее скорого раскола. С учетом широкого набора разделяемых интересов в менее политизированных сферах достижение компромиссов такого рода может происходить вне контекста основных противоречий и в неформальном режиме.
Явственным подтверждением продуктивности такого подхода выступает опыт взаимодействия по сирийской проблеме. Публично заявлявшиеся идеи формирования гранд-коалиции для борьбы с радикальным исламизмом после прихода администрации Д. Трампа так и не были реализованы. Более того, в 2017 г. отсутствовали и многочасовые двусторонние марафоны переговоров на высоком уровне, завершающиеся громкими мирными инициативами, как это было в период президентства Барака Обамы. В то же время России и США удалось достичь неформального компромисса, ориентированного на то, чтобы по крайней мере не мешать друг другу при осуществлении операций против радикальных исламистских группировок. В результате наметились позитивные сдвиги как в борьбе с ИГ, так и во внутрисирийском конфликте.
Цена эскалации и ценность альтернативы
С учетом перспективы долгосрочного сохранения конфронтации в отношениях России и США не может не возникнуть вопрос о том, зачем вообще нужно пересматривать стратегию и добиваться деэскалации. Предложенная адаптация призвана в первую очередь предотвратить дальнейшее обострение конфликтности в сферах, имеющих наибольшую значимость для обеих сторон — в вопросах стратегического баланса и кибербезопасности.
Рост противоречий между Москвой и Вашингтоном уже оказывает негативное влияние на режим контроля над ядерными вооружениями и средствами их доставки. В частности, в американском Конгрессе все слышнее звучат голоса сторонников выхода из Договора по ракетам средней и меньшей дальности 1987 г. В случае его аннулирования следующей жертвой двусторонней напряженности может стать заключенный в 2010 г. Договор о сокращении стратегических наступательных вооружений. Коллапс режима стратегической стабильности приведет к росту взаимных подозрений и будет побуждать к наращиванию оборонных расходов. В результате Россия и США окажутся в гораздо менее предсказуемой среде, таящей серьезные риски военной безопасности.
При дальнейшем нагнетании взаимных обвинений еще выше вероятность российско-американской гонки вооружений в киберпространстве. С учетом его восприятия в качестве новой среды противоборства, в которой отсутствуют даже неформальные правила игры, риск взаимных просчетов и неконтролируемой эскалации в ней даже больше, чем в случае традиционной ядерной сферы.
Корректировка политики, включающая снижение градуса публичного противостояния, большую сдержанность в освещении отношений с Западом и отказ от симметричных вариантов ответа на санкционное давление, не может гарантировать преодоления негативного образа Москвы в американском внутриполитическом дискурсе. Тем не менее она по крайней мере снизит вероятность дальнейшего нагнетания истерии, подталкивающей к переливанию конфликтности во все новые сферы противоборства. При этом такая корректировка не требует отступления от принципиальных позиций Москвы по таким вопросам, как украинский и сирийский конфликты или деятельность НАТО. Адаптация российской политики означала бы переход от логики борьбы на истощение к менее затратному курсу стратегического выжидания.
1. Об эволюции российско-американских отношений после окончания холодной войны см. Шаклеина Т. А. Россия и США в мировой политике. М.: Аспект Пресс, 2012. С. 124-222; Stent A. E. The limits of partnership: US-Russian relations in the twenty-first century. Princeton: Princeton University Press, 2015.
2. Таким термином характеризует западную политику в отношении Москвы действующая Концепция внешней политики Российской Федерации. См. Концепция внешней политики Российской Федерации (утверждена В.В. Путиным 30 ноября 2016 г.).
3. Сдерживание представляет собой стратегию, призванную ограничить сферу деятельности оппонента или спектр доступных ему действий. Стратегия истощения призвана втянуть оппонента в соревнование, которое приведет к исчерпанию имеющихся у него ресурсов или воли к продолжению борьбы.
4. Анализ представления российской внешней политики как экспансионизма, проистекающего из авторитаризма политической системы см. Tsygankov A. P. Assessing Cultural and Regime-Based Explanations of Russia's Foreign Policy.‘Authoritarian at Heart and Expansionist by Habit’? //Europe-Asia Studies. 2012. Vol. 64. No. 4. P. 695-713.
5. См., например, Stoner K., McFaul M. Who Lost Russia (This Time)? Vladimir Putin // The Washington Quarterly. 2015. Vol. 38, No. 2. P. 167-187; Aron R. Drivers of Putin’s Foreign Policy. Statement before the House Committee on Foreign Affairs On US Policy toward Putin’s Russia. 14.06.2016.; Daadler I. The best answer to Russian aggression is containment. The Financial Times. 16.10.2016.
6. См. Motyl A. Lights Out for the Putin Regime. The Coming Russian Collapse // The Foreign Affairs, 27.01.2016.; Bennett K. Is Putin’s Russia Headed for a Systemic Collapse? 23.08.2016.
7. См. Шаклеин В. Сценарии будущего России в оценках американских экспертов // Международные процессы. 2015. Т. 13. №3. С.109-112.
8. См. оценку значения санкций для российского топливно-энергетического комплекса Сидорова Е. Энергетика России под санкциями Запада // Международные процессы.
9. Например, Mearsheimer J. J. Why the Ukraine crisis is the West's fault: the liberal delusions that provoked Putin //Foreign Affairs. 2014. Vol. 93, No. 5; P. 77-88; Marten K. Putin's Choices: Explaining Russian Foreign Policy and Intervention in Ukraine // The Washington Quarterly. 2015. Vol. 38, No. 2. P. 189-204.
10. Показательно название одного из докладов, посвященного двусторонним отношениям, подготовленного ведущими американскими экспертами, — «Россия и национальные интересы США. Почему американцам должно быть не все равно?». Сама постановка такого вопроса свидетельствует о недооценке в Соединенных Штатов отношений с Москвой. См. Allison G., Blackwill R.D., Simes D. K., Saunders P.J. Russia and U.S. National Interests. Why Should Americans Care? Task Force on Russia and U.S. National Interests Report. Center for National Interest, Belfer Center for Science and International Affairs, October 2011.
11. В этой связи характерна откровенно скептическая реакция в США на серию фильмов режиссера Оливера Стоуна, базирующихся на его встречах с В.В. Путиным, а также на интервью российского лидера ведущей телеканал NBC Мегин Келли летом 2017 г. См. Gessen M. How Putin Seduced Oliver Stone — and Trump // The New York Times. 25.06.2017.; Ali L. Megyn Kelly gets outmaneuvered by Vladimir Putin on her NBC premiere 'Sunday Night' // The LA Times, 04.06.2017.
12. Показателен в этом отношении скандал, разразившийся в американской прессе, со снимками встречи С.В. Лаврова с Д. Трампом в мае 2017 г., на которую не были приглашены американские журналисты. См. Vitkovskaya J., Erickson A. The strange Oval Office meeting between Trump, Lavrov and Kislyak. The Washington Post, 10.05.2017.
(Голосов: 33, Рейтинг: 3.36) |
(33 голоса) |
