Конец глобальной политики: украинский катализатор

В Советском Союзе шумно критиковали приводимое высказывание Рейгана, хотя оно верно с точки зрения не только нравственной, включая евангельские заповеди, но и самой советской истории. Верно это и в прикладном плане, в узком контексте миропорядка и международных отношений в целом. Это когда мир навязан и не является продуктом коллективных усилий всех заинтересованных участников/акторов. Так было после окончания холодной войны, по итогам которой не была проведена мирная конференция, как это традиционно бывало после всех войн. Разные трактовки того, что стало продолжением западного порядка, причём «автоматического», без попыток серьезно осмыслить новое состояние мира и его императивы (такой подход задним числом критикует Г. Киссинджер в своей последней книге «Мировой порядок», 2014 год), неизбежно вели к нынешнему кризису в отношениях Запада с Россией.

Конечно, изменился баланс сил, прежде всего военно-политический, что требует отражения в сложившемся и потому износившемся глобальном и европейском порядке. Раньше это происходило путём мировых войн и войны холодной с ее угрозой ядерной катастрофы. Сейчас есть надежда найти менее затратный путь, который, если взять санкционное давление Запада, уже предполагает использование экономической и иной взаимозависимости в качестве оружия (weaponisation). Интерес представляет заявление Дж. Байдена о том, что смена миропорядка происходит каждые три-четыре поколения и к этому надо-де относиться спокойно. Хотя само поведение Вашингтона и других западных столиц, как минимум, беспокойно и, более того, истерично.

Возможные глобальные экономические последствия кризиса в наших отношениях с Западом позволяют заново оценить ситуацию применительно к будущему Украины — этот вопрос, став катализатором/ускорителем глобальной трансформации, отходит на второй план. Дискуссии на этот счёт запустили результаты последнего раунда переговоров в Стамбуле. Во-первых, наши заявленные цели оставляют значительное пространство для манёвра. Во-вторых, не будем забывать, что речь идёт о дипломатии, поддержанной силой, причём нас вынудили ее применить и она не является самоцелью. О каких компромиссах может идти речь?

Указанные выше перспективы, «нарисованные» усилиями российских военных и наших контрсанкций, будут определять ход переговоров с Киевом, сроки их завершения и результаты, а также степень и формы вовлечённости в урегулирование третьих сторон. Здесь возможны различные варианты. Есть все основания полагать, что Запад будет спешить, а Европа ещё будет извлекать уроки из «американского лидерства», притом что и без Байдена доверие союзников к Америке было подорвано. Евросоюз должен будет принять участие в финансировании реконструкции Донбасса, поскольку Берлин и Париж мирились с саботажем Киевом Минска-2, под которым стояли их подписи, и в целом в интересах мира в Европе. Даже сейчас Киев продолжает себя вести на Донбассе как в завоёванной стране.

Украина показала, что не может нормально развиваться без присмотра извне. Он был в Советском Союзе, теперь эту роль может на себя взять Евросоюз, обещая членство и создав на Украине комплексную гражданскую миссию, на которую будет возложена задача обеспечения реализации заложенных в предполагаемом Госдоговоре о нейтралитете положений, таких как федерализация, права человека и меньшинств, отказ от государственной идеологии и в этом контексте признание итогов Второй Мировой войны. Последнее будет адресовано прибалтийским государствам. То же относится к демилитаризации, включая непроведение военно-биологических исследований, раз будут даны гарантии безопасности.

Предпочтительно ограничить круг гарантов ведущими странами ЕС или самим Евросоюзом наряду с Россией. Англосаксов надо бы исключить. Применительно к США аргументом могло бы быть то, что нельзя исключать возможности провоцирования нового кризиса на Украине, если ЕС не справится со своей миссией, и тогда мир столкнётся с перспективой прямого вооруженного конфликта между США и Россией. Дополнительным аргументом, если он понадобится, мог бы стать разрыв нами отношений с Вашингтоном. Мы могли бы их восстановить при новой администрации и заодно вернуться к нашему проекту двустороннего договора от 15 декабря прошлого года.

Результатом стала бы модификация архитектуры европейской безопасности с созданием «европейской оборонной идентичности» и маргинализацией НАТО. Произошла бы и перебалансировка в пользу Парижа в ядре ЕС, в частности, ввиду того, что газ нужен Берлину, а Париж полагается на АЭС; у Макрона выборы на носу, а у немцев они прошли, уже не говоря о слабых лидерских качествах О. Шольца. У гарантов должны быть права, включая вмешательство, если что пойдёт не так.

Что касается границ, не будем забывать, что мы всегда были за многоэтническую Украину и настаивали на интеграции Донбасса в ее состав. Нам не нужен националистический «заповедник», а современная европейская страна. Отсюда следует, что Одесса и Харьков должны остаться в ее составе. Тогда отпадёт потребность в выходе к морю по образцу Данцигского корридора. Возможны варианты с каналом для Крыма. Херсонская область и Мелитополь могут остаться под нашим временным управлением как гарантия выполнения Киевом взятых на себя обязательств с окончательным решением вопроса на референдуме под международным контролем через 15–20 лет.

Украина и так была обременением политики ЕС/Запада, а теперь ЕС будет платить за это геополитическое «удовольствие». Главное, что Украина не будет обременять наше развитие, а с остальным мы разберёмся. Возможная там на первых порах террористическая деятельность несогласных будет носить внутренний характер с нашей поддержкой Киеву по борьбе с ней, а это не мало. При желании на этой основе можно будет договориться и парафировать Договор с прекращением огня до 9 мая. Вывод наших войск мог бы состояться по четкому графику, привязанному к мерам украинской стороны по реализации взятых на себя обязательств, включая внесение изменений в Конституцию и отмену дискриминационного законодательства, а также формированию и развертыванию миссии ЕС, включая ее региональные отделения. Уложиться можно было бы в те же полгода. Решать, что лучше, Киеву, украинскому политическому классу (и олигархами? — почему бы Западу не взяться за них?) и нашим западным партнерам.

Так или иначе, европейская Украина может стать совместным проектом ЕС и России по целому ряду направлений. Россия — в который раз! — явила бы миру пример реалистичной и умеренной политики. Урок отказа Запада от дипломатии и многостороннего подхода тоже не пройдёт даром. Будет доказано, что разрыв конституционного пространства в результате госпереворота/революции всегда чреват тяжкими последствиями, в том числе для суверенитета и территориальной целостности государств. Задумается Польша, которая претендует на ставшее вакантным место прифронтового государства. Допускаю, что будет поколеблена гегемония Берлина в ЕС, а запросная и прежде степень евроинтеграции — отыграна назад. Да и дорогой хлеб — это очень нравственно, как и дорогой бензин и газ — в контексте климатической повестки дня. Но главный теоретический итог может состоять в том, что, как и в Сирии, реальность, «факты на местности» бьют виртуальную реальность западной политики, сцена — обсценность, а модерн/неомодерн — постмодернистское состояние западного общества, пребывание в котором непозволительно затянулось с угрозой всему миру.

Есть вещи поважнее, чем мир.
Рональд Рейган, 40-й президент США

Здесь места нет случайному явленью.
Песнь 32, Рай, Божественная комедия, Данте

В Советском Союзе шумно критиковали приводимое высказывание Рейгана, хотя оно верно с точки зрения не только нравственной, включая евангельские заповеди, но и самой советской истории. Верно это и в прикладном плане, в узком контексте миропорядка и международных отношений в целом. Это когда мир навязан и не является продуктом коллективных усилий всех заинтересованных участников/акторов. Так было после окончания холодной войны, по итогам которой не была проведена мирная конференция, как это традиционно бывало после всех войн. Разные трактовки того, что стало продолжением западного порядка, причём «автоматического», без попыток серьезно осмыслить новое состояние мира и его императивы (такой подход задним числом критикует Г. Киссинджер в своей последней книге «Мировой порядок», 2014 год), неизбежно вели к нынешнему кризису в отношениях Запада с Россией.

Конечно, изменился баланс сил, прежде всего военно-политический, что требует отражения в сложившемся и потому износившемся глобальном и европейском порядке. Раньше это происходило путём мировых войн и войны холодной с ее угрозой ядерной катастрофы. Сейчас есть надежда найти менее затратный путь, который, если взять санкционное давление Запада, уже предполагает использование экономической и иной взаимозависимости в качестве оружия (weaponisation). Интерес представляет заявление Дж. Байдена о том, что смена миропорядка происходит каждые три-четыре поколения и к этому надо-де относиться спокойно. Хотя само поведение Вашингтона и других западных столиц, как минимум, беспокойно и, более того, истерично. Что можно вынести из этой банальной сентенции помимо указания на стремление снять с себя ответственность за происходящее и натянуть на себя «одеяло» назревших перемен?

Регионализация глобальной политики

Дмитрий Тренин:
«Переиздание» Российской Федерации

Байден оказывается прав в главном — речь не о судьбе Украины как несостоявшемся государстве, элита которого не смогла распорядиться независимостью, а о миропорядке в качественно новой глобальной среде после окончания холодной войны. Здесь, правда, параллель с Украиной: США и Запад в целом не смогли с умом распорядиться новой геополитической ситуацией и плавно/smoothly расширить своего рода «социальную основу» своей мировой гегемонии. То есть надо было бы кооптировать новые центры экономического роста и политического (а затем, неизбежно, и военно-политического) влияния в свою, условно, империю, которая тогда изменила бы свою природу и стала по-настоящему благотворной/benign. Именно об этом рассуждал Зб. Бжезинский в далеком 2005 году, предлагая пути того, что в философских категориях можно было бы определить, как расширение Америки.

В своей статье «Дилемма последнего суверена» (я бы назвал ее программной) он писал, что демократия сама по себе, без социальной справедливости, не даёт прочных решений. Администрация Байдена, в свою очередь, пытается эксплуатировать тезис о противостоянии «демократий авторитаризму», который представляет собой перелицованный антагонизм идеологической конфронтации времён холодной войны. По Бжезинскому, который, похоже, отчаялся, что его услышат в собственной стране, «суверенитет Америки должен служить общему благу/common good». Последнее должно определяться на основе общего понимания в мире содержания «нашей исторической эпохи», а значит, и ее императивов, к чему и должна стремиться Америка. В реальной политике США мы видим прямо противоположное — поиск врагов и разделение мира на своих и чужих.

Жан Бодрийяр напоминал (в своих «Фатальных стратегиях» 1983 года), что власть не может быть равной себе, что это — «трудно уловимое и неоднозначное/subtil et ambigu упражнение в своём собственном исчезновении». Это относится и к власти над миром. Тот же Д. Трамп просто признал, что Америке это не по силам (и, как выясняется, не по уму ее элит) и призвал свернуть имперский проект, уже перешедший в стадию трансфинитного существования, и сосредоточиться на укреплении внутренних основ американской мощи и конкурентоспособности. Проблему последней выявил мирный подъем Китая, ставшего главным бенефициаром глобализации, когда на него «работали» американские/западные инвестиции, технологии и даже рынки (разумеется, в ущерб и за счёт интересов населения самих западных стран). Что до полицентричности, то этот перспективный тренд мирового развития, по сути, предсказал ещё в 1994 году в своей «Дипломатии» Г. Киссинджер.

Поэтому посыл Байдена, подсказанный ему новым поколением творцов американских «больших стратегий» (не путать с Большими стилями у О. Шпенглера), скорее носит откровенно охранительный характер, будучи призван законсервировать историю, сохранить то, что уже по большому счету не существует. Об этом говорят не только отношения с Москвой и Пекином, которых надо «сдерживать», но и с другими ведущими мировыми и региональными державами, включая Индию, Турцию и Саудовскую Аравию. Немаловажный штрих — на грани прагматичной энергоресурсной «реабилитации» Вашингтоном вдруг оказались такие «изгои», как Иран и Венесуэла.

Теперь о ловушках, из которых наиболее знаменитой во внешнеполитическом дискурсе стала ловушка Фукидида, означающая ничто иное как выбор в пользу упреждающей конфронтации и войны. Жертвой такой западной стратегии — с 1914 года — стала Россия, правда, с сомнительными для интересов западных элит результатами: победа над нацистской Германией, биполярность и все, с чем это было связано, наконец, нынешнее возрождение, включая модернизацию Вооруженных сил и лидерство в силовой политике. Со времени президентства Трампа громко заговорили о сдерживании уже и Китая — как главной и чуть ли не экзистенциальной угрозы США (по размерам ВВП по паритету покупательной способности Китай уже обошёл США, а к 2030 году может в полтора-два раза превысить его и по номиналу).

Ловушкой меньшего порядка в деле сдерживания России — и заодно решения проблемы «войны на два фронта» (этакое переиздание плана Шлиффена?) — и стал проект анти-Россия на Украине. Предполагалось связать нас, «дав бой» на Украине (если цитировать Уэсса Митчелла, «нанеся России куда более серьезное поражение») и развернуть «российскую экспансию» на Восток и в Евразию. Хотя эта логика явно хромает, так как Восток — это и хорошие отношения с Китаем. Но главное, без всякой «морковки» — предполагалось, что Москва должна удовлетвориться более-менее нормальными отношениями с Западом, их необострением, сотрудничеством в развитии наших Сибири и Дальнего Востока (чтобы они не достались Китаю?) и, возможно, снижением санкционного давления в случае «хорошего поведения». Но что-то пошло не так, и перебор на Украине плюс неблагодарный и сомнительный тамошний материал, похоже, обернулись — вследствие умелой политики Кремля — контрловушкой для США и НАТО/Запада, причём с последствиями подлинно экзистенциального порядка для самой России, Запада и всей глобальной политики.

Таким образом, происходящее в Европе/Евро-Атлантике убедительно свидетельствует в пользу родившегося в недрах российского МИДа ещё 10 лет назад тезиса о регионализации глобальной политики (на это явление, в частности, обращает внимание Д. Тренин). Поначалу он казался запросным и нелогичным: вроде как укрепление регионов не отрицает самого наличия глобальной политики. Но сейчас очевидно, что происходит ее распад, прежде всего в силу запросного курса Запада на сохранение своего доминирования повсюду в мире. Конечно, можно было бы всем договориться, как и советовал Бжезинский. Но если бы мир был устроен так, и история не писалась предрассудками элит, их инерционной политикой (на ум приходит мысль о чисто человеческой склонности бизнеса к извлечению ренты), тогда бы не было и Первой мировой и всех последующих войн. Сейчас же свой ресурс исчерпали такие институты западного контроля, как МВФ/ВБ, «семерка» и даже ВТО. Запад ещё может разрушить Группу двадцати и парализовать систему ООН, если будет пытаться ее использовать вопреки замыслу ее создателей, видевших в ней механизм политико-дипломатического урегулирования разногласий в кругу ведущих государств мира (принцип единогласия постоянных членов Совета Безопасности).

В пользу поиска согласия, пресловутого наименьшего общего знаменателя говорит и глобализация, уровень которой, по общему признанию историков, был значительно выше к 1914 году, чем в наше время. Соответственно, мы имеем деглобализацию как составную часть разрыва глобального пространства, которое будет восстановлено, но не раньше, чем такой запрос будет естественным образом генерирован снизу — процессами на уровне «утряски» ситуаций в регионах и на национальном уровне, включая «тройку» США — Китай — Россия. Для США прообраз такой политики дал Трамп, для Китая — это «двойная циркуляция», для России — ее «переиздание» (слово Тренина) на основе, надо полагать, полного выхода из западной системы координат, которая, похоже, износилась и в самом западном обществе. В январе 2021 года в журнале Foreign Affairs Фрэнсис Фукуяма писал: «Из-за сочетания интеллектуальной косности и мощи укоренившихся политических деятелей провести реформу этих институтов (управления страной) стало невозможным. И нет никаких гарантий, что ситуация сильно изменится без серьезного потрясения для политического порядка». В том числе и поэтому обострение между Россией и Западом должно было так или иначе, рано или поздно разрешиться тем или иным способом. Не выстрел в Сараево, но Украинский кризис, не «большая война» в Европе, но вооруженный конфликт, пока «упакованный» в границы Украины.

Украина не была расколотой страной

— А Феде, когда вы его резали, хорошо было в ваших руках?
— Нет, — сказал папаша, — худо было Феде.
— А думали вы, папаша, что и вам худо будет?
— Нет, — сказал папаша, — не думал я, что мне худо будет.
Рассказ «Письмо», Конармия, И. Бабель

В гражданской войне, как ни в какой другой, у каждого своя правда. Отсюда исключительная жестокость и игра без правил, в том числе когда родные люди оказываются по разные стороны, как у Бабеля. Только справедливость и правда о том, что было и что есть, может положить начало длительному процессу залечивания ран, если стране суждено оставаться единой. Так ли это в случае с современной Украиной, предстоит решить всем ее гражданам с учетом опыта последних восьми лет и исхода нынешней российской спецоперации.

Мнение о том, что Украина до Майдана не была расколотой страной, а иностранные СМИ «чрезмерно преувеличивали и упрощали различия в языке и отношении к истории», принадлежит британскому журналисту Эдварду Лукасу, последовательному критику современной России и ее руководства. 12 августа 2014 года, то есть в канун перелома в ходе боевых действий на Донбассе, когда ещё не было ясно, чем все закончится, он опубликовал в «Таймс» статью под примечательным заголовком «Поражение восставших не даст повода для торжества». Получился честный и редкий, особенно по меркам современной западной политики и пропаганды, анализ.

Александр Крамаренко:
Суэц 2.0, или европейская деконструкция Украины: проблемы аналитики

Процитирую его ключевые тезисы, которые теперь начисто отрицаются западными столицами: «Война и революция, даже если побеждает лучшая из сторон, порождают ожесточение, обиды и рознь… На залечивание ран, нанесённых в течение последнего года, уйдут десятилетия… Дабы победить в войне, украинские власти заключили две сделки с дьяволом. Одну — с олигархами… Они финансируют войну. Они будут ожидать вознаграждения… Вторая — регулярные вооруженные силы сражаются вместе с добровольческими формированиями с весьма сомнительными (и подчас отвратительными) политическими взглядами. Что будет с ними, когда боевые действия завершатся? Занимающиеся мародерством банды крутых, уверенных в себе вооруженных людей, которые ожидают, что к ним будут относиться как к национальным героям, будут подрывать, а не укреплять хрупкую политическую систему страны… Наилучшей надеждой на мир и примирение на Украине является децентрализация… (Кремль) будет делать ставку на то, что Запад не будет бесконечно финансировать несостоявшееся государство, управляемое коррумпированными политиками, олигархами и головорезами/thugs из полувоенных формирований».

К этому трудно что-либо добавить. Все так было и так есть, только хуже, поскольку агрессивный национализм стал государственной идеологией, а указанные головорезы заказывают музыку в правительственной политике с ведома и поощрения внешних сил, вполне сознающих то, что делают. Минск-2 мог бы запустить процесс децентрализации/федерализации, разрядить ситуацию и положить начало вполне европейскому «залечиванию ран», но Украина нужна была не как мост, а как барьер на пути «российской экспансии» и Киев сам подвизался в этой роли. Ее сыграть можно было только мотивировав (отравив!) всю страну русофобским национальным самосознанием, что, к сожалению, и произошло в последние восемь лет. Конфликт был неизбежен, и все-же в Вашингтоне до конца не верили, что Кремль решится на применение силы и, более того, доведение своей операции до конца, до достижения ее заявленных целей.

Логика войны, решительный характер боевых действий и боевые потери диктуют курс на решительные результаты, даже если это не входило в первоначальные планы российской стороны. Перед таким выбором стояла Россия после разгрома Наполеона у себя (решили, что нельзя быть в вечной готовности к войне с Европой и потому убедили Вену и Берлин в необходимости доведения дела до конца) и Советский Союз — в Великую Отечественную (тут все было ясно). В этих условиях линия Запада, похоже, состоит в том, чтобы спасти из своего украинского проекта то, что ещё можно спасти. Неслучайно Байден не даёт больше месяца на продолжение боевых действий и даёт волю эмоциям в Варшаве, заявляя, что президент В. Путин «не может оставаться у власти». В Москве никогда не заблуждались насчёт линии на «смену режима» в отношении нашей страны (в конце концов, почему России быть тут исключением, если американцы привыкли буквально держать партнеров за горло — им так проще и психологически комфортнее; такой опыт, увы!, был и у нас, приватно делились с нами своим их «друзья и союзники»), и опровержения Белого дома ничего не меняют.

Примечательна реакция Ричарда Хааса, президента авторитетного нью-йоркского Совета по международным отношениям и в прошлом главы Штаба внешнеполитического планирования Госдепартамента, который в своём Твиттер-аккаунте записал: «Этот срыв дисциплины чреват риском расширения масштабов и длительности войны (на Украине)».

Напрашивается вывод, что Запад не готов к такому сценарию, который становится все более вероятным в его собственных глазах. Да, бомбежки НАТО Сербии вроде как создают европейский прецедент: два с половиной месяца и с сохранением страны в урезанном виде. Но тогда Запад не решился на наземную операцию, а попросту был к ней не готов (как ни пытался убеждать в обратном тогдашний генсек НАТО Дж. Робертсон). Сейчас ситуация иная и цели более решительные, подсказанные неготовностью Запада идти на компромиссы. Операция, наверное, может быть продолжена сверх двух с половиной месяцев на уровне действий ВКС и денацификации.

Последний процесс обещает быть длительным и сложным, в том числе потому, что имеет отношение к массовому сознанию, отравленному комплексом национального превосходства, поддерживавшегося извне. Но и германские нацисты утверждали, что действуют от имени «цивилизованной Европы». Поможет то, что их украинские последователи действовали открыто, не скрываясь и не верили в то, что им «будет худо».

Но в целом важно то, что операция перешла в долгосрочный режим системной зачистки, когда сроки уже не имеют большого значения (из-за несговорчивости Киева посевная уже провалена). Путь для беженцев на территорию стран ЕС открыт и там, по оценкам, планируют принять в общей сложности до 10 млн беженцев, то есть ещё 6 млн. Время имеет значение в том плане, что по мере раскрытия преступлений, творившихся на территории ДНР/ЛНР, отвоёванной в 2014 году, и в ходе нынешних боевых действий, встанет вопрос о преступном характере самого режима и о том, можно ли с ним вступать в какие-либо договорные отношения.

Процесс позитивной трансформации национального сознания украинцев в направлении позитивного исторического опыта, а он, похоже, исчерпывается достижениями советского периода во всех сферах жизни, займёт не одно десятилетие (Эд Лукас в этом совершенно прав). Тут будет призвана сыграть свою роль и Европа, призвавшая Украину, как в своё время Германию, к нацизму из ложно понятых геополитических императивов. Это будет тем легче, если решение Украинского вопроса станет составной частью и стимулом к общеконтинентальному урегулированию по итогам холодной войны и перманентного кризиса последних 30 лет.

Наверное, в этом контексте придётся обратиться и к такому более частному вопросу. Так, мы сами задаемся вопросом, а стоил ли наш Авангард, ставший крупным вкладом в развитие мировой культуры, Революции 1917 года (как Париж — мессы для Генриха IV). Конечно, он и так развивался бы (как импрессионизм во Франции, правда, не без травмы поражения в войне с Пруссией), но ему были нужны новые темы, которых не было бы без решительного разрыва с прошлым (тут пример — Артюр Рембо и Парижская коммуна). Как бы то ни было, был позитивный продукт, хотя и оплаченный кровью, лишениями и страданиями десятков миллионов людей. Супрематист К. Малевич говаривал, что своим Чёрным квадратом побьет всех соперников по кисти. У многих, как у Шагала, корни уходили в Революцию. Состоялась и индустриализация. Но что дал Майдан за восемь лет, кроме нацизма, коррупции, развала экономики, интеллектуального убожества и внешнего управления? Что могла бы представить в его историческое оправдание украинская творческая интеллигенция, какие достижения культурного и духовного порядка? В чем вообще была его позитивная программа? Думаю, что украинскому обществу не уйти от этих вопросов и мы вправе их задавать.

Гонка эскалации: новые правила игры?

У него нет плана.
Из фильма «Потерявшийся в Нью-Йорке»

… и почему
Не нужно золото ему,
Когда простой продукт имеет.
Евгений Онегин, А. Пушкин

Упомянутый Митчелл в статье от 17 марта (в Foreign Affairs) так определил приемлемые для США условия нейтрализации Украины: «укреплённый/fortified нейтралитет» с мощными вооруженными силами и военным сотрудничеством с Западом при достаточной (для «обмена пространства на время») стратегической глубине. Позиция явно запросная, скорее призванная оправдать тех, кто просчитался с нашей реакцией на украинский вызов, который далеко не исчерпывается нейтральным статусом нашего соседа. Одновременно очевидно то, что нам явно не подходит. Понятно и то, что у них «нет плана», или, в переводе, не знают, что делать. Пока можно судить о том, что окончательного разрыва отношений с Россией Вашингтон допустить не может, поскольку потеряет возможность держать руку на нашем «пульсе» (а непредсказуемость — худший кошмар американских элит; тогда как для нас это стало бы полной внешнеполитической эмансипацией), окажется в геополитической зависимости от Китая, а также от Берлина и Парижа в части переговоров с Россией. Соответственно, от всех американских «больших/grand стратегий» мало что остаётся, а других, поскромнее у них нет.

Становится очевидным, в том числе по «оговоркам» Байдена, что на место гонки вооружений (мы ее незаметно выиграли в последние 15 лет) в контексте Украинского кризиса приходит гонка эскалации. Именно она, похоже, будет главным трансформирующим орудием и катализатором не только европейской, но и мировой политики и развития, чуть ли не «мировой революции», отложенной во времени. При этом Запад рискует стать жертвой собственной риторики и пропаганды, загоняющей его в эскалационную спираль, которой он явно побаивается, поскольку по итогам терять ему, а приобретать (не весь мир, конечно) — России и другим сильным незападным странам. Под шумок кризиса в отношениях Запад — Россия цены на свою традиционную продукцию могут поднять многие производители из стран «третьего мира», что станет новым эмансипирующим моментом в мировом развитии (не говорю о том, что могут заламывать цену своей поддержки Запада, в том числе в ООН).

Даян Джаятиллека:
Отпор Путина Украине: экзистенциальная борьба и переломный момент

Фактор времени будет иметь решающее значение. Создаётся впечатление, что в западных столицах с подачи американцев ожидали, что наше согласие на переговоры, а они носят прелиминарный характер, означает готовность быстро договориться и, удовольствовавшись малым, свернуть операцию. Отсюда перебор с санкционными мерами уже на начальном этапе, дабы подтолкнуть нас к «правильному решению», но в расчете быстро уйти от экстрима в порядке «послабления» в ответ на наши «позитивные шаги»/деэскалацию. Тогда не надо было бы ломать голову по части энергетики и вернуться всем на наш рынок (не отказываться же совсем от рычагов «мягкого» влияния на российское общество!). Расчёт оказался неверным: переговоры затянулись и даже не подошли к главной теме, каковой является денацификация — все остальное вторично! Неслучайно Киев удосужился что-то положить на бумагу только к последнему раунду переговоров в Стамбуле. По существу, они сопровождают продолжение боевых действий, что уже немалое достижение по дипломатическим меркам, а выйти из них для Киева трудно, тем более что туда его загнали западники: эти отношения, как и любая связка, работают в обе стороны, но преимущественно в пользу сильного партнера. Как ни относиться к Зеленскому, Москва заинтересована в том, чтобы было кому подписать документы с украинской стороны.

Не будем забывать, что действует правило, согласно которому считается, что ни о чем не договорено, пока не договорились обо всем. О самых трудных и деликатных вопросах, как правило, договариваются в последнюю очередь — на уровне лидеров и не без театральных эффектов. И пока ничто не говорит о том, что стороны приступили к обсуждению темы денацификации. Успех на этом направлении, даже если он не будет 100-процентным, должен быть решающим, так как именно характер украинской идентичности и национального самосознания, закреплённые договорно, будут служит наиболее надежной гарантией безопасности для нас со стороны Украины. Евросоюзу придётся взять на себя ответственность за соответствие Украины европейским ценностям и нормам поведения, от чего Брюссель всячески уклонялся.

Ход боевых действий, неспешный, а после перелома на Левобережной Украине он может ещё более замедлиться и занять, учитывая размеры территории и плотность населения, всю весну и лето, будет задавать темп эскалационному «обмену ударами». Как только главные задачи демилитаризации будут решены, ключевой целью станет системная зачистка/денацификация населенных пунктов и областей одного/одной за другим/другой. Запад вопреки фактам начисто отрицает само наличие проблемы нацизма на Украине: здесь ему придётся уступить. За эти полгода разрушительный эффект собственных санкций будет наибольшим, предоставляя электорату западных стран разбираться со своими элитами, включая перспективу промежуточных выборов в США в начале ноября.

Никто не ожидал, что мы поднимем ставки, затребовав рубли за наш газ. Но, представляется, именно этот шаг следует считать наиболее значимым и главным наследием нынешнего кризиса. Уже давно говорят о недооцененности нашей валюты. Ясно, что перелом не случится мгновенно, но серьёзный шаг в этом направлении будет сделан, выявив всю степень взаимозависимости между нами и Западом и цену ее разрыва. Если иметь в виду, что мы восстановили свои позиции на мировых рынках зерна и энергоносителей, которые утеряли в результате Первой мировой и Революции, твёрдый рубль — это последняя позиция, которая позволит нам восстановить базовые параметры нашего геополитического статуса столетней давности. Не исключено, что создаются условия для «идеального шторма» не только в глобальной политике, но и валютно-финансовой архитектуре, если иметь в виду односторонний отказ Вашингтона от золотого стандарта в 1971 году (получился Бреттон-Вудс-2) и четырехкратный рост цены на нефть в 1974 году. Тогда Вашингтон договорился с Эр-Риядом и создал искусственный спрос на доллары.

Не грозит ли миру новое потрясение, но уже с всеобщим прощением долгов по образцу библейских юбилеев, раз не осталось инструментов обеспечения макроэкономической стабильности на 15-ом году Глобального финансового кризиса? И можем ли мы — как составную часть такой революции — перевести всю свою торговлю в рубли и создать систему покупки нашей валюты и долговые инструменты в ней? Возможно ли в принципе возвращение мира в этом отношении к 1913 году? Достаточно ли будет простого продукта или золото тоже не помешает? Нельзя забывать, что в своё время Дж. Кейнс предлагал создать международную валюту под международным управлением, но США, на которые тогда приходилось 50% глобального ВВП, решили иначе. Он также предлагал «наказывать» не только должников, но и кредиторов-страны с торговым профицитом (у ФРГ профицит текущего счета платежного баланса недавно составил ок. 9% ВВП). На все эти вопросы надо искать ответы сейчас, дабы комплексно ответить на комплексный глобальный кризис и по максимуму реализовать все заложенные в нем возможности, благо мы в числе прочего доказали, что Вашингтон/Запад ни физически, ни психологически не готов встать на защиту этой износившейся системы силой оружия и, более того, сам сделал выбор в пользу ее использования в качестве оружия. Деглобализация указывает в том же направлении.

Какой компромисс на Украине?

Иван Тимофеев:
Уймите меры

Возможные глобальные экономические последствия кризиса в наших отношениях с Западом позволяют заново оценить ситуацию применительно к будущему Украины — этот вопрос, став катализатором/ускорителем глобальной трансформации, отходит на второй план. Дискуссии на этот счёт запустили результаты последнего раунда переговоров в Стамбуле. Во-первых, наши заявленные цели оставляют значительное пространство для манёвра. Во-вторых, не будем забывать, что речь идёт о дипломатии, поддержанной силой, причём нас вынудили ее применить и она не является самоцелью. О каких компромиссах может идти речь?

Указанные выше перспективы, «нарисованные» усилиями российских военных и наших контрсанкций, будут определять ход переговоров с Киевом, сроки их завершения и результаты, а также степень и формы вовлечённости в урегулирование третьих сторон. Здесь возможны различные варианты. Есть все основания полагать, что Запад будет спешить, а Европа ещё будет извлекать уроки из «американского лидерства» (об этом пишут сами американцы), притом что и без Байдена доверие союзников к Америке было подорвано. Евросоюз должен будет принять участие в финансировании реконструкции Донбасса, поскольку Берлин и Париж мирились с саботажем Киевом Минска-2, под которым стояли их подписи, и в целом в интересах мира в Европе. Даже сейчас Киев продолжает себя вести на Донбассе как в завоёванной стране.

Украина показала, что не может нормально развиваться без присмотра извне. Он был в Советском Союзе, теперь эту роль может на себя взять Евросоюз, обещая членство (может, какое-то ассоциированное, дабы сократить расходы) и создав на Украине комплексную гражданскую миссию, на которую будет возложена задача обеспечения реализации заложенных (в духе анализа Лукаса!) в предполагаемом Госдоговоре о нейтралитете положений, таких как федерализация, права человека и меньшинств, отказ от государственной идеологии и в этом контексте признание итогов Второй Мировой войны (сделала же это Германия и разве суверенитет не стоит того!). Последнее будет адресовано прибалтийским государствам. То же относится к демилитаризации, включая непроведение военно-биологических исследований (с механизмом верификации, который создаст прецедент для Биоконвенции), раз будут даны гарантии безопасности.

Предпочтительно ограничить круг гарантов ведущими странами ЕС или самим Евросоюзом наряду с Россией. Англосаксов надо бы исключить. Применительно к США аргументом могло бы быть то, что нельзя исключать возможности провоцирования нового кризиса на Украине, если ЕС не справится со своей миссией, и тогда мир столкнётся с перспективой прямого вооруженного конфликта между США и Россией. Дополнительным аргументом, если он понадобится, мог бы стать разрыв нами отношений с Вашингтоном (Байден уже «наговорил» на три таких разрыва, что признают сами американцы). Мы могли бы их восстановить при новой администрации и заодно вернуться к нашему проекту двустороннего договора от 15 декабря прошлого года.

Результатом стала бы модификация архитектуры европейской безопасности с созданием «европейской оборонной идентичности» и маргинализацией НАТО. Произошла бы и перебалансировка в пользу Парижа в ядре ЕС, в частности, ввиду того, что газ нужен Берлину, а Париж полагается на АЭС; у Макрона выборы на носу, а у немцев они прошли, уже не говоря о слабых лидерских качествах О. Шольца. У гарантов должны быть права, включая вмешательство, если что пойдёт не так.

Что касается границ, не будем забывать, что мы всегда были за многоэтническую Украину и настаивали на интеграции Донбасса в ее состав. Нам не нужен националистический «заповедник» (пример — Царство Польское в составе Российской Империи или Польша Пилсудского в межвоенный период), а современная европейская страна. Отсюда следует, что Одесса и Харьков должны остаться в ее составе. Тогда отпадёт потребность в выходе к морю по образцу Данцигского коридора. Возможны варианты с каналом для Крыма (аренда финнами Сайменского канала). Херсонская область и Мелитополь могут остаться под нашим временным управлением как гарантия выполнения Киевом взятых на себя обязательств с окончательным решением вопроса на референдуме под международным контролем через 15–20 лет.

Украина и так была обременением политики ЕС/Запада, а теперь ЕС будет платить за это геополитическое «удовольствие». Главное, что Украина не будет обременять наше развитие, а с остальным мы разберёмся. Возможная там на первых порах террористическая деятельность несогласных будет носить внутренний характер с нашей поддержкой Киеву по борьбе с ней, а это не мало. При желании на этой основе можно будет договориться и парафировать Договор с прекращением огня до 9 мая. Вывод наших войск мог бы состояться по четкому графику, привязанному к мерам украинской стороны по реализации взятых на себя обязательств, включая внесение изменений в Конституцию и отмену дискриминационного законодательства, а также формированию и развертыванию миссии ЕС, включая ее региональные отделения. Уложиться можно было бы в те же полгода. Решать, что лучше, Киеву, украинскому политическому классу (и олигархами? — почему бы Западу не взяться за них?) и нашим западным партнерам.

Так или иначе, европейская Украина может стать совместным проектом ЕС и России по целому ряду направлений. Россия — в который раз! — явила бы миру пример реалистичной и умеренной политики. Урок отказа Запада от дипломатии и многостороннего подхода тоже не пройдёт даром. Будет доказано, что разрыв конституционного пространства в результате госпереворота/революции всегда чреват тяжкими последствиями, в том числе для суверенитета и территориальной целостности государств. Задумается Польша, которая претендует на ставшее вакантным место прифронтового государства. Допускаю, что будет поколеблена гегемония Берлина в ЕС, а запросная и прежде степень евроинтеграции — отыграна назад. Да и дорогой хлеб — это очень нравственно, как и дорогой бензин и газ — в контексте климатической повестки дня (переход на уголь, да ещё бурый — преступление против человечества!). Но главный теоретический итог может состоять в том, что, как и в Сирии, реальность, «факты на местности» бьют виртуальную реальность западной политики, сцена — обсценность, а модерн/неомодерн — постмодернистское состояние западного общества, пребывание в котором непозволительно затянулось с угрозой всему миру.