Контуры миропорядка будущего

Сейчас, когда специальная военная операция на Украине продолжается, а исход противостояния и его последствия остаются неопределенными, предпримем попытку представить себе контуры мира и механику миропорядка, которые могут сложиться по ее результатам. Представляется, что с началом спецоперации были запущены необратимые изменения, и по ее итогам миропорядок (нормы допустимого и возможного и институты на их основе) если не радикально изменится и установится заново как по итогам войн, то переживет фундаментальное и необратимое переформатирование.

На обозримом горизонте содержание мировой политики будет разворачиваться в мире, где основными антагонистами державы, претендующей на доминирующее положение в системе, США, будут уже не децентрализованные и рассеянные асимметричные игроки, как в последние десятилетия, а традиционные симметричные (сверх)державы или блоки держав. Применение военной силы, трансформировавшееся и менявшее формы в последние 30 лет, снова используется вполне традиционным образом для достижения политических целей. Однако в этой системе можно говорить о новом, ином, чем ранее, уровне и измерении «глобальности», и, вероятно, о новых видах и модальностях политического действия в этих условиях, в т.ч. применительно к странам глобального Юга.

Новизна состоит в том, что в последние 20–30 лет противостояние разворачивалось в условиях «размытых» границ, асимметричных и рассеянных, зачастую негосударственных игроков, в пространстве, где ведущий игрок (США) действовал по линии наименьшего усилия, практически не встречая сопоставимого сопротивления, по широкому и открытому (в частности, «свободному» от границ) глобальному пространству практически по своему усмотрению. Теперь, в условиях «мира стен», противостояние крупных централизованных блоков ставит новые заслоны и препятствия на пути такого действия (все игроки все чаще сталкиваются с границами своего влияния и возможностей), а пространство противостояния стало асимметричным, непроводящим, «плотным» и многоуровневым, в частности на пространстве глобального Юга.

«Мир стен»

Сейчас, когда специальная военная операция на Украине продолжается, а исход противостояния и его последствия остаются неопределенными, предпримем попытку представить себе контуры мира и механику миропорядка, которые могут сложиться по ее результатам. Представляется, что с началом спецоперации были запущены необратимые изменения, и по ее итогам миропорядок (нормы допустимого и возможного и институты на их основе) если не радикально изменится и установится заново как по итогам войн, то переживет фундаментальное и необратимое переформатирование.

Конфликт вокруг Украины наиболее рельефно зафиксировал «заморозку» той конфигурации игроков на мировой арене, которая оформилась к этому моменту, закрепив декорации, в которых будет разворачиваться мировая политика в предстоящие десятилетия. Он не только утвердил расстановку сил, но и продемонстрировал контуры взаимодействия игроков — «силовые линии», которыми будет задаваться их взаимодействие, и те ниши, в которых оно будет разворачиваться.

На первые два десятилетия XXI в. приходится наибольшее число войн и вооруженных конфликтов за период с 1946 г. Униполярный мир «глобализации 1.0», пришедший на смену биполярному миру, формировался под влиянием унифицирующего и центростремительного вектора — сравнительное допущение об универсализме глобализации (Simmons, Goemans, 2021), — когда США/коллективный Запад, бывшие движущей силой, формирующей образ мира в желаемом для себя направлении, формировали пространство политического действия под влиянием центростремительных проекций силы. Действие этого вектора могло быть сильнее или слабее, но он является именно системным. Так, сегодня, по формуле Т. Шаклеиной, «новый этап международной деятельности США нацелен на программирование развития стран, как уже находящихся в стане союзников и попутчиков, так и колеблющихся [...]. Современный этап их деятельности характеризуется именно полномасштабно глобальным воздействием, стремлением завершить процесс формирования мирового порядка, определив и зафиксировав место и роль игроков разного уровня, нейтрализовав КНР и Россию и создав условия, при которых появление новых значимых оппонентов станет невозможным» (Шаклеина, 2021).

В свете того, что на протяжении последних десятилетий распространяемая по миру «мощь» (power) сильнейшего игрока (на уровне неосознанных или явных допущений полагаемая универсальной и «глобальной») регулярно сталкивалась с границами собственных возможностей и оказывалась «слишком тонко распределенной» (too thinly spread), в том числе там, где не встречала симметричного сопротивления, в текущих условиях этот игрок столкнулся с объективными («логическими») границами своего влияния — с тем, насколько далеко хватает его мощи и возможностей.

Такой «логический предел» достигнут в сфере военной (силовой) политики, большой геополитики и безопасности — точка, за которой начинает действовать центробежный вектор. Вершины, определяющие конфигурацию системы, задаются связкой Россия — США/Запад и Китай — США (неразрешимая дилемма «первых двух», не выстраивающаяся выше, где какая-либо качественно новая рекомбинация невозможна, отмечая структурный предел; некоторые авторы говорят здесь о «новом роде анархии в мировой политике») (Miskovich, 2020). Далее все будет разворачиваться в тех же нишах, что мы видим сегодня.

Применительно к проблематике миропорядка и международного взаимодействия можно допустить, что в этих точках великие державы, «силовое» измерение их политики, а также моральное, «психологическое», мобилизационно-риторическое и другие измерения их мощи и возможностей все чаще сталкиваются и будут сталкиваться с объективными границами своего влияния. По резюмирующей формулировке Д. Мисковича, следует ожидать «все более углубляющегося противостояния на фоне сокращающихся возможностей всех ключевых игроков обеспечивать участие в этом противостоянии» (Miskovich, 2020).

Можно предположить, что в этой своеобразной «финальности» мировая система достигла некоего «состояния пика» (climax-state) или гомеостаза — гибкого, хотя и нестойкого динамического баланса — и по крайней мере в обозримой перспективе не двинется дальше за его пределы. За этим пороговым критическим уровнем все, что добавляется сверху, будет осыпаться в стороны, и система будет вновь устанавливаться на уровне достигнутого пика или быстро возвращаться к нему. Можно предположить, что достигнутая точка знаменует собой точку относительного (хотя и гибкого, меняющегося) баланса между центростремительными (глобализация 1.0) и центробежными тенденциями. Центростремительные векторы доходят до этих точек, отражаются от них как волны от препятствия и прекращают свое действие (в этом смысле перед нами «логический предел»), и далее вступают в действие векторы центробежные (например, Miskovic, 2020).

Узлы и сети

Андрей Кортунов:
Судьба американского лидерства

В книге футуролога и визионера М. Либицки, увидевшей свет в 1994 г., реконструируется облик военных конфликтов будущего, многие черты которого оказываются неожиданно актуальны сегодня. Конфликт государств (великих держав) предстает как «бесконтактное» противостояние, война «появления и исчезновения», где стороны разделены практически не преодолимыми гипер-укрепленными линиями — «новыми линиями Мажино», по обе стороны от которых платформы кратко обозначают свое присутствие с высокий вероятностью обнаружения и уничтожения, и далее на долгое время исчезают из поля действия систем вооружения противника (Libicki, 1994). Разделительные линии носят структурирующий характер и структурируют не только содержание (военного) противостояния, но и сам формат взаимодействия между игроками. Они будут задавать основу политического действия (agency) на предстоящий период. Предстоит век усиления «политики границ» и жестких разделительных линий — «суверенный территориальный порядок», поставленный во главу угла (Simmons, Goemans, 2021). Реконструкция автора также содержит в себе важное предположение о характере и образе военного противостояния в будущем. Она показывает, что это будет по сути своей именно «осадная» война (siege warfare) с соответствующими импликациями (затяжной характер, «измор» как доминирующая форма войны и др.).

Как именно может дальше эволюционировать на этих основаниях «лишенный лидера» миропорядок и под действием каких векторов он будет принимать форму? На одном уровне — прежде всего, это касается большой геополитики, военной сферы и области безопасности — нас ждет «полюсной» мир и «мир стен». Один из этих «полюсов» и наиболее оформленных блоков в конфигурации миропорядка существует и продолжит свое существование под именем коллективного Запада. Он стабилен, монолитен и долгосрочен в той мере, в какой способен к самоструктурации и самовоспроизводству, — условно «на века».

Как можно предположить, в основе сплоченности и консолидации его субъектов — динамика «информационно-кибернетического» порядка, находящая выражение, например, в операции «исключения» — на «регионально-глобальном» уровне России, на глобальном — Китая и потенциально формирующегося вокруг него альтернативного «регионального порядка». За счет этого «западноцентричный» порядок черпает свой raison d’être — основания для легитимации и основную энергию для самовоспроизводства. В основе этой структуры лежит информационный «мотор» и потенциально неисчерпаемый ресурс для «информационного» действия (agency), работающий глубоко в основе — даже если содержание и продукт этого действия самореференциально, тавтологично и прогрессивно стремятся к нулю.

Согласно основным интуициям теории сетей [1], сложные системы, включая международную систему (сеть, состоящую из взаимосвязанных игроков — «узлов»), эволюционируют по пути дальнейшего накопления мощи и экспоненциального роста удельного веса центральных «сверхкрупных» узлов с пропорциональной маргинализацией периферийных («богатые становятся еще богаче»). В долгосрочной перспективе периферийные узлы будут все более тяготеть к набирающим вес центральным, в чем те будут всемерно заинтересованы в той мере, в какой замыкание на себя все большего числа потоков (организационных, финансовых, информационных) и периферийных узлов ведет к их дальнейшему усилению. В условиях дальнейшей консолидации центральных узлов мировой экономики и обозначения растущих центров экономического развития в Азиатско-Тихоокеанском регионе с сопутствующим снижением роли стран Европы/G7 и увеличением доли стран Е7 вырисовываются мировые «центры силы», к которым будут тяготеть «меньшие» игроки. На верхнем уровне находится США с консолидацией вокруг них стран Европы, Китай, далее — Россия.

Представление о траекториях эволюции миропорядка и конфигурации центров силы и векторах, которые ими движут, может дать система множественных «охватов». Основной вектор, определяющий динамику развития системы, задается дальнейшим расширением сфер влияния США и своеобразной (на новом уровне, а-ля «глобализация 2.0») «интернационализацией» (как это ни парадоксально) международной системы. Замыкание Вашингтона на внутренних делах «логически» невозможно. Следует также ожидать дальнейшей гомогенизации пространства глобального действия и дальнейшего (в перспективе неограниченного) распространения вширь, не имеющего «логических» пределов (мир по западному подобию, по сути, неограниченный и гомогенный). Какой доле этих амбиций и в какой форме суждено реализоваться — отдельный вопрос, но, безусловно, таков будет направляющий вектор в развитии мировой системы и ее конфигурации. Продиктованной действием этого вектора интегральной частью нового мира также выступает структурно заданное «отгораживание» — упомянутый «мир стен». Отгораживание в этой системе не только «структурно» неизбежно, но и является одним из ее базовых условий возможности.

Таким образом формируется первый «охват» — коллективный Запад/США <-> Россия (процесс, который мы сейчас наблюдаем в динамике). Второй охват — коллективный Запад/США <-> Китай. Далее идут другие охваты — сектора, сегменты, отграниченные друг от друга, к которым и внутри которых все притягивается как магнитом — в охвате друг у друга, разделенные логикой противостояния и разграничения (новыми «линиями Мажино»). Действует логика двойных, тройных и — шире — множественных охватов. В этом смысле нас ожидает мир, нарезанный на выкраиваемые «анклавы», разграниченные по краям — крупные в случае крупных игроков, более мелкие в случае средних и малых игроков ниши, разделенные барьерами, внутри которых существование будет тяготеть к автономности (во всяком случае таково направление действия вектора, который будет действовать так с той или иной степенью успешности, интенсивности, натыкаясь на те или иные препятствия, но всегда).

Более мелкие, а также средние сектора находятся в охватах у более крупных. Пример — Иран в противостоянии с региональными антагонистами (и с тонко выкраиваемой им системой региональных альянсов и противовесов) и в «большом охвате» в противостоянии с коллективным Западом/США. Постсоветское пространство — в охвате России, далее — коллективного Запада и, вероятно, Китая. Система «охватов» Китая будет характеризоваться особой спецификой.

В этих условиях практически не имеет альтернатив (опять же «структурная») запрограммированность на противостояние и в пределе «конфликт». В случае противостояния по линии США — Китай (как минимум «торговые войны», а также сфера безопасности) каждая попытка дать Вашингтону симметричный ответ будет провоцировать дальнейшее структурно неизбежное раскручивание конфронтационной спирали. Опция компромиссов, в перспективе — двусторонних уступок и структурной взаимной адаптации теоретически не исключена, но шансы выйти на этот путь будут последовательно уменьшаться — система запрограммирована эволюционировать не по такой траектории. О сценариях развития ситуации по линии США — Россия (и тем более возможности компромисса и урегулирования существующих конфликтов, не говоря о нормализации отношений) говорить не приходится. Спираль конфликта будет только туже закручиваться по всем направлениям. При этом характерно, что ни одна из держав не обладает и не будет обладать достаточной мощью, чтобы навязать свою волю другим. Это закладывает фундамент под дальнейшее многоуровневое противостояние, возможно, в форматах временных коалиций и ситуативных альянсов [2].

Еще один направляющий вектор (схожего порядка, но на уровень выше) — на растущую нестабильность мира будущего и грядущую «эру турбулентности». Согласно этой логике, попытки «регулирования» или вмешательства со стороны глобальной власти (в авторитарном ключе или более «мягкого» по образцу, например, европейского блока) будут только более усугублять нестабильность, в том числе в условиях нарастающего экономического неравенства и гипотетического давления со стороны «низов» (отчасти уже дающего о себе знать). Нередки утверждения, что на этом фоне, например, США могут становиться все более «непредсказуемыми» (что, например, олицетворяло президентство Д. Трампа). Это может быть справедливо как в отношении локальных и региональных конфликтов на глобальной «периферии» — например, вдоль «дуги нестабильности» на Ближнем и Среднем Востоке (первый охват), — так и в отношении «глобальных» сил и векторов, формирующих мировую политику (второй, глобальный охват).

«Стабильность» может наблюдаться здесь только на уровне «разделительных линий». Все перипетии и «события» на мировой арене будут разворачиваться на стыке указанных векторов в условиях безальтернативности дальнейшего курса на конфронтацию (той или иной степени интенсивности) великих держав. Между разделяющими их линиями будет накапливаться потенциал для нарастания нестабильности с вероятностью ее перерастания в вооруженный конфликт с участием сверхдержав. В этом смысле в среде растущей нестабильности и турбулентности игроки будут регулярно как бы «брошены» на одни и те же разделительные линии с перспективой дальнейшего углубления конфронтации и регулярной смены «углов атаки». В этом смысле нас ожидают новые проведенные в глобальном масштабе «линии Мажино». Вполне вероятно, что полем, где будет разыгрываться противостояние, станут, прежде всего, буферные зоны –— (малые) «третьи страны», вероятно, страны глобального Юга. Сейчас это уже происходит на Украине, и вероятен новый виток дестабилизации на Ближнем Востоке.

Предстоящая траектория экономического развития обещает (возможно, очень неравномерный) «подъем многих» и в перспективе — диспропорциональный рост асимметрии сил в международном взаимодействии. В плане глобального управления с этой точки зрения закономерно ожидать, что власть будет не только переходить от одних игроков к другим («перетягивание каната»), но и распыляться в этом процессе (аналог достижения верхней точки, выше которой подъем невозможен). Симптоматичен в этой связи рост значимости «малых» игроков и их способность «влиять на ход истории» (локально, но не исключено, что в «критических точках»). Глобальный Юг станет новым пространством для конфронтации и полем множественных охватов. А то, что при этом малые региональные, даже сугубо локальные конфликты останутся в силе и будут чреваты непропорциональными, труднопредсказуемыми глобальными последствиями, еще больше усилит потенциал конфликтности.

Можно предположить, что «многополярность» сегодня может принять именно такую форму. Интересно заметить, что в этих условиях асимметричного противостояния на разных уровнях находятся две страны — США и Израиль, — которые открыто и эксплицитно придерживаются традиционного дискурса «противостояния», «разделительных линий» («мир стен»), перманентной «мобилизации» и (проактивного) наступательного действия. Обе стремятся к системному, где применимо, проактивному «конструированию мира», а также мирового и регионального порядков на такой основе — преломление отмеченных векторов. В основе этого стремления, в свою очередь, — стремление перформативно реконституировать миропорядок и — шире — «образ мира» относительно и вокруг направляющего дискурса «войны». Избегая слова «всегда», скажем лишь, что с той или иной степенью интенсивности действие этого вектора будет ощущаться в обозримой перспективе.

Изменчивый ландшафт

Андрей Кортунов:
Консолидация Запада и асимметричная биполярность

Интересно проследить, как выглядит и под влиянием каких векторов будет формироваться другая часть равенства и, соответственно, какой облик может принять вся система в целом. Так, исчерпывается ли она образом ключевых узлов, к которым подтягиваются более мелкие (что соответствовало бы образу «многополярности»), или здесь речь идет о какой-то более сложной топологии, в которой будет разворачиваться содержание мировой политики?

В условно «западном» дискурсе отправной точкой является положение об отдельных крупных государствах — державах («узлы»), противостоящих или потенциально противостоящих либеральному порядку и «свободному миру» либеральной демократии во главе с США. Речь идет, прежде всего, о России и Китае. Обычно — в традициях политического реализма — они называются «державами-ревизионистами», недовольными сложившимся раскладом сил в существующем мировом порядке и заинтересованными в его пересмотре.

По некоторым оценкам в рамках американского внешнеполитического дискурса, международная конкуренция наступающей эры будет строиться вокруг групп отдельных стран, противостоящих «архитектору» правил взаимодействия в рамках миропорядка (США), — прежде всего, вокруг их ближайшего соперника-ревизиониста в лице Китая (Mazarr et al., 2018; Schatz, 2020).

Согласно этой логике, в предстоящие десятилетия глобальная конкуренция будет строиться вокруг амбиций и борьбы за более высокий статус, более высокий уровень экономического развития, освоение новых технологий, расширение регионального влияния, а теперь и применение военной силы для достижения политических целей — т.е. всеобъемлющих, по полному спектру. В центре противостояния (предмет оспаривания и конкуренции) — претензии всех (!) участников конкуренции на региональное влияние и контроль над территориями и зонами влияния. Предстоит новый виток «регионализации» международных отношений и глобальной конкуренции — он будет подразумевать контроль не столько над территориями, сколько над ключевыми «точками» в глобальной системе связей (обозначающими границы силового поля отдельных «узлов» и обеспечивающими целостность системе в целом в существующей конфигурации именно как в системе).

В эру наступающей конкуренции основная борьба будет сочетать в себе элементы оспаривания, конкуренции, торга, где применимо к сотрудничеству — с поправкой на сегодняшние реалии — можно сказать, что это стратегическое противостояние по полному спектру всеми доступными средствами по всем (центробежным) векторам.

Адекватно ли такая картина отражает действительность, и, если нет, какой может быть альтернатива?

Со стороны «Запада» на определенном уровне будет справедливо представление об «исчерпании ресурсных ниш» и достижении высшей точки, которая при дополнении новых элементов не будет становиться выше. В этом смысле реализовывавшийся с 1990-2000-х гг. западный проект «глобализации» через призму либерального дискурса и основанного на нем порядка достиг «логического предела» — дальше ему «некуда двигаться», а большинству игроков международного поля в этом формате практически нечего предложить США/коллективному Западу, кроме того, что уже есть.

Что же представляет собой противоположный полюс (крупнейший «узел»), каковы его ресурсные ниши, и насколько положение Китая и его образ действия исчерпываются дискурсом о державе-ревизионисте? Будет ли он «неизбежно противостоять» США по логике «ловушки Фукидида», и в каком формате он будет проецировать силу?

В 2020 г. руководство Китая сформулировало концепцию «двойной циркуляции» — ставки на экономическую и технологическую самодостаточность и ориентацию, прежде всего, на внутренний рынок при одновременном использовании в своих интересах открывающихся возможностей и преимуществ от взаимодействия с внешним миром. Эта установка была подтверждена в 2022 г. на XX съезде КПК.

Как представляется, здесь происходит нечто сложное и симптоматичное. На первый взгляд это выглядит как «двойной» охват и логика «отгораживания» в свете того, что говорилось выше.

С учетом установки на «двойную циркуляцию» и тезиса о концентрации силы вокруг ключевых «узлов» международной системы, а также о соприкасающихся, но внутренне отгороженных узловых анклавах в охвате друг у друга, разделенных «линиями Мажино», рискнем предположить, что здесь будет иметь место не «двойной» охват и не (только) «двойная», как предполагает самоназвание, но множественная, куда более сложно устроенная многоуровневая и асимметричная циркуляция.

Если со стороны Запада и России имеет место и со временем продолжит формироваться «линия Мажино» (первый «охват»), со стороны Китая и — шире — всего глобального не-западного пространства «the Rest» (включая Россию) формируется система двойных-/тройных/n-нных охватов и специфических внешне-внутренних топологий действия и зон циркуляции — силы, оборонительных группирований, материальных товаров; возможно, финансов, ресурсов; не исключено, что даже идей.

Топология для такого действия предполагает своеобразное слияние внешней и внутренней локализаций действия — нахождения в первом или втором охвате при нахождении в других множественных охватах или поясах с одновременным пребыванием «внутри» разделительной линии и вне ее, на самом стыке — перманентно на линии фронта, проходящей через каждую точку «везде» и «нигде». Такова, например, уже сейчас (и впредь будет больше) топология и образ геополитического действия и позиционирования таких восходящих держав, как Индия (Бордачев et al., 2018; Алексеева-Карневали, 2022). Для Индии она сейчас такова на региональном уровне. Далее, как можно предположить, мировая система будет эволюционировать именно по такому пути, и со временем она приобретет глобальный охват.

В грядущем мире «множественности» взаимодействие (конкуренция, сотрудничество, противостояние) будет строиться в рамках системы из вторичных, третичных и множественных обертываний (охватов) и каналов, идущих параллельно, друг над другом, друг через друга. «Циркуляцию» здесь можно понимать в духе философа и теоретика скорости в мировой политике П. Вирилио как систему организации движения для различных транспортных средств, движущихся разным образом и с разными скоростями по множественным, часто параллельным и дублирующим, но изолированным друг от друга каналам, в одной плоскости, но как бы на разных уровнях; такая система была создана в последние годы Первой мировой войны во Франции в прифронтовой зоне для оптимизации военно-политически ориентированной логистики. В системе П. Вирилио такая политически и военно (стратегически) заряженная «логистика» задает вектор политического действия и определяет инфраструктурный фундамент современности (modernity) (Virilio, 1986, 1989).

В системе вторичных и более множественных охватов параллельные, взаимно дублирующие каналы будут соединяться в единое целое по матричному принципу (одни над другими, параллельно другим и через другие), образуя нелинейную и «сложную» «внешне-внутреннюю» топологию, прежде всего, пространственного действия, и систему «буферов». Будет выстраиваться и система циркулирующих торговых потоков, и финансовая система, и, вероятно, система применения права и международных институтов, которые придут на смену системе ООН — или основная линия, по которой та будет эволюционировать.

При этом «мир стен» на определенном уровне остается в силе («израилизация», регионализация и «локализация» международных отношений — сведение к фиксированным «точкам»), прежде всего, на Западе (Запад — Россия). Но со стороны условно «китайского» конца спектра мы, скорее, не увидим четко проведенных единичных разделительных линий (по этой причине мы не можем говорить о «новой биполярности» грядущего миропорядка и в полном смысле о холодной войне между Китаем и США). Будут только множественные «буферы», нахождение вовне-внутри охвата, «ниши внутри ниш» и система «внешне-внутренних» циркуляций.

Какую конкретно форму все это может принять и каково будет содержательное наполнение этой новой «внешне-внутренней» циркуляции? Это можно проследить на примере стран глобального Юга — Южной и Юго-Восточной Азии, Африки и Латинской Америки. Отметим, что, вероятно, роль этих стран пропорционально и качественно возрастет — прежде всего, как арены для проведения этих множественных «разграничительных линий». Согласно чисто «сетевой» логике, страны глобального Юга с большой вероятностью ожидала бы дальнейшая изоляция и маргинализация — можно предположить, что это будет не так.

На фоне того, что в условиях сменяющих друг друга кризисов перераспределение сил и ресурсов от мирового центра (Севера) к мировой периферии (Югу) не ускоряется, а, скорее, замедляется (Кортунов, 2020), страны Юга, наиболее вероятно, и с новой силой станут ареной предстоящих столкновений и всеобъемлющей конкуренции (Шаклеина, 2021; Ефременко, 2022).

Несущую инфраструктуру, определяющую направления циркуляции и каналы глобальной логистики, будет задавать дальнейшее проникновение производства и капитала Китая на рынки Африки и Юго-Восточной Азии и выкраивание себе там новых ниш и ниш внутри ниш — предположительно, по направлениям и осям «наименьшего сопротивления» (в виде «ползучей» экспансии), с соответствующим маневрированием по параллельным и дублирующим каналам.

На этом фоне формы многослойного взаимодействия и «внешне-внутренних» каналов циркуляции, соединенных по «матричному» принципу, могут принять разные формы. Во-первых, форму создания пула резервных валют стран с развивающейся экономикой (emergent economies) и ведения части расчетов коллективно и между отдельными игроками (Россия, Китай) в национальных валютах (без полного отказа от долларовой системы); и создание для этого альтернативных финансовых систем с ведением расчетов по параллельным каналам, дублирующим официальные и друг друга. Во-вторых, возможна форма альтернативных каналов поставок ресурсов и сырья по, возможно, удлинившимся цепочкам напрямую от поставщиков к заказчикам через новые и, вероятно, дублирующие друг друга каналы транзита и энергетические коридоры (сырье, углеводороды, металлы, продовольствие), минуя заблокированные маршруты транзита, в т.ч. по линии Юг – Юг. Третий вариант — расширение альтернативных множественных глобальных инфраструктурных проектов, обслуживающих эти и другие цепочки поставок и создающих дополнительные дублирующие каналы. Наконец, форма, в которой на этой основе не исключено создание в виде надстройки систем двусторонних, региональных и межрегиональных институтов, блоков и платформ — многослойно, множественно, перекрывая и дублируя друг друга (например, региональные блоки стран БРИКС с подверстывающимися к ним региональными объединениями вокруг того или иного члена БРИКС, объединение БРИКС с региональными блоками — например, МЕРКОСУР, ЕАЭС, Зона свободной торговли Китая и АСЕАН и др.), возможно, в формате «интеграции интеграций» (Лисоволик, 2022).

Михаил Маргелов:
Организация разъединенных наций и лабиринты концепции нового миропорядка

По сути, речь идет о встраивании на новой основе глобального Юга в мировые производственные, ресурсные и финансовые цепочки (в том числе или par excellence ориентированные на Китай). Процесс будет идти нелинейно, множественно, асимметрично. Драйвером этих процессов, задающим вектор развития описываемой системы, будут инвестиции Китая в экономики стран глобального Юга и расширяющееся присутствие в их экономической жизни. Это вероятный фундамент, на котором будет строиться система альтернативного миропорядка, реализуемого в формате множественной, основанной на многослойных охватах «внешне-внутренней» циркуляции.

Присутствие Китая на глобальном Юге, прежде всего, в Африке, а также в Юго-Восточной Азии, Латинской Америке и, возможно, в некоторых зонах на Ближнем Востоке (трудно представить себе, что Китай воздержится от желания продолжить проникновение в эти регионы) будет принимать форму развития бизнеса путем приобретения предприятий и целых производств, вложения капиталов и создание «с нуля» производств и целых отраслей, в т.ч. в зонах, где можно наблюдать присутствие и интересы США. Вероятно, Пекин будет действовать, избегая столкновения интересов и прямых конфронтаций (отталкиваясь от потенциальных точек соприкосновения как от «силовых полей»), по военно-стратегической логике «системы заслонов и пустот» и линий наименьшего сопротивления.

Наряду с выкраиванием себе ключевыми игроками (прежде всего Китаем) дополнительных ниш и зон влияния страны глобального Юга могут сами вступать в многослойные нелинейные взаимодействия и форматы (возможно, центрированные на Китай; возможно, затрагивающие его по касательной или вообще развивающиеся параллельно; или то и другое одновременно). Как было указано, вероятно, наступление эры, когда глобальный Юг обретет собственную — возможно, соотнесенную с Западом, но не исчерпывающуюся им — субъективность и образ действия (agency) и будет выкраивать себе собственные асимметрично варьируемые ниши — центробежный (согласно «сетевой» логике), но не «распыляющий» извод глобализации 2.0.

Предстоящее качество и измерение асимметрии в таком понимании предполагает отход от дуальности (и некоторой «плоскостности»), например, миросистемного анализа («центр» — «периферия», где глобальный Юг определяется «от противного» и выглядит лишь как «отстающая» часть равенства) в сторону большего углубления, объемности и многослойности «окружений внутри окружений». Получение глобальным Югом собственной субъективности вероятно в системе и за счет такого многослойного охвата во много рядов.

Со стороны Китая возможно стратегическое управление новой средой через постоянное варьирование скоростей, темпов и глубины действия (проникновения) при выкраивании себе новых ниш путем многослойных обертываний и охватов среди «изменчивого ландшафта» — сравнивая изменчивость и «метеорологическую» сигнатуру стратегического образа действия («метеорологические» метафоры) в китайском военно-стратегическом мышлении — «экологию войны и сопротивления, выраженную в метеорологических метафорах» (Caygill, 2013). Это наиболее подходит для такой сложносочиненной «внешне-внутренней» топологии, какая описана выше. Эволюция глобальной среды политического действия может пойти по этому пути.

Отметим попутно, как далеко это от привычного (в основе — глубоко «западного» и западноцентричного) дискурса «Китай как держава-ревизионист». Именно описанный образ действия во множественной, «внешне-внутренней» топологии будет определять параметры и структуру формирующегося миропорядка и задавать основные линии напряжения (разделительные линии) и траектории «конкуренции» в XXI в., включая конкретные формы вооруженного противостояния, как сейчас мы наблюдаем это в конфликте на Украине.

Сравним здесь реалистскую дилемму «США vs. Китай» как дилемму «первых двух» (Gvosdev, Reveron, 2015). Она основана на допущении, что пока США остаются привержены поддержанию доминирующего положения на вершине мировой иерархии, конфронтация с Китаем структурно запрограммирована, и какая-то бы ни было его «аккомодация» не имеет шансов. При любых условиях две ведущие экономики остаются структурно замкнуты на противостояние друг другу самой силой конструкции, которая при добавлении элементов сверху не выдерживает своего веса и не может стать выше. Это реалистская «парадигма», прочтенная через призму теории сложных систем.

Отметим также, что описываемая топология может быть схожа с топологией политического и военного действий государства Израиль — сложная, нелинейная, многослойная, основанная на регулярной «перелицовке» и переформатировании, где «внешнее» и «внутреннее» постоянно меняются местами и нормой является «внешне-внутреннее» членение пространства и регулярное нахождение внутри-вовне на стыке границ. Это заложено в конструкцию оборонительных сооружений, топологию разделительных линий, укреплений, логику развертывания и проецирования силы в пространстве. Такова пространственная логика развития расползающихся поселений, перерезания разделительными линиями сплошных территорий и окружения анклавов, расположения контрольных пунктов; сама топология «разделительной стены» на пространстве «полой земли» (Weizman, 2012).

Как и в случае с Израилем описываемая глобальная среда может довольно точно характеризоваться положением «мир — война» (мира-войны одновременно), как, например, противостояние США и ближайших соперников. Так, на одном уровне находятся санкции (в отношении России), на другом — «торговое» и технологическое противостояние (в отношении Китая). Они будут сосуществовать на разных уровнях, но постоянно, как бы «на разных скоростях», взаимно-накладываясь и взаимно охватывая друг друга.

Модель войн будущего может также эволюционировать по израильской модели — как серия кратких и точечных столкновений, завершающихся зачастую без видимой военной «победы» более сильной стороны, до конца не разрешаемых, плавно перетекающих в состояние «худого мира» и закладывающих фундамент для следующего эпизода — модель «мира - войны».

Глобальная среда, линии противостояния, сотрудничества и конкуренции будут характеризоваться принципиальной асимметрией (сравнительная «многополярность», хотя ее отдельные черты наблюдаются, уже сегодня очевидно, что это не многополярность в чистом виде) и, возможно, разбалансированностью. Не будет здесь и такой симметрии, которую предполагала бы, например, концепция «новой холодной войны» между США и Китаем. Концепция многополярности как бы слишком «плоскостная» для открывающегося уровня «многослойности», нелинейности и множественности измерений.

В связи с упомянутым отличием такого образа мира от дискурса о державе-ревизионисте как об основном содержании глобальной конкуренции XXI в. отметим, что в основе соответствующего дискурса лежит допущение о том, что миропорядок зиждется на традиционных (национальных, территориальных) «государствах» как ключевых и не имеющих альтернатив игроках международных отношений. Запад (а это априори западноцентричный дискурс) исходит здесь из понимания государства как монадо-подобного замкнутого «контейнера» («коробки») суверенитета. Отсюда вероятное допущение о развороте, например, Китая вовнутрь как о неизбежной «изоляции» после наметившегося экономического взаимодействия с США и, таким образом, о безальтернативности «глобализации 1.0» (если не экономическая взаимосвязанность в стиле глобализации при доминирующем положении США, то — изоляция). Как было показано, альтернатива здесь вполне возможна. Альтернативная парадигма может быть связана не с государством как четко очерченным и замкнутым «контейнером» суверенитета, но с множественной циркуляцией по многослойным дублирующим друг друга каналам внутри «внешне-внутренней» топологии с множеством параллельных (как «буферы»), обертываний и охватов.

Место и роль России

Андрей Кортунов:
Реставрация, реформация, революция? Сценарии мироустройства после российско-украинского конфликта

В описанных условиях «внешне-внутренней» топологии как базовой среды действия международных игроков возможное место и роль России может состоять в том, чтобы максимально встроиться в формируемую «матричную» топологию международных связей (политических, коммерческих, инфраструктурных) путем встраивания в как можно большее число дублирующих друг друга каналов взаимодействия, ресурсных и логистических коридоров и участия в как можно большем числе поясов и охватов, в т.ч. с созданием собственных. Особое место и значение во внешней политике России должно отводиться качественному расширению связей с глобальным Югом. Россия может встраиваться в формирующуюся систему связей – выборочно, нелинейно («прерывисто»), по «матричному» принципу, формируя блоки одного уровня и порядка с одними участниками международной системы и другого уровня и порядка с другими. Оптимальной была бы возможность выборочного варьирования режимов вовлеченности и форматов связей, как бы «переключения скоростей». Вопрос упирается только в наличие ресурсов и приложение усилий к тому, чтобы это не стало ограничением для реализации такой линии.

Подводя итоги, отметим, что на обозримом горизонте содержание мировой политики будет разворачиваться в мире, где основными антагонистами державы, претендующей на доминирующее положение в системе, США, будут уже не децентрализованные и рассеянные асимметричные игроки, как в последние десятилетия, а традиционные симметричные (сверх)державы или блоки держав. Применение военной силы, трансформировавшееся и менявшее формы в последние 30 лет, снова используется вполне традиционным образом для достижения политических целей. Однако в этой системе можно говорить о новом, ином, чем ранее, уровне и измерении «глобальности», и, вероятно, о новых видах и модальностях политического действия в этих условиях, в т.ч. применительно к странам глобального Юга.

Новизна состоит в том, что в последние 20-30 лет противостояние разворачивалось в условиях «размытых» границ, асимметричных и рассеянных, зачастую негосударственных игроков, в пространстве, где ведущий игрок (США) действовал по линии наименьшего усилия, практически не встречая сопоставимого сопротивления, по широкому и открытому (в частности, «свободному» от границ) глобальному пространству практически по своему усмотрению. Теперь, в условиях «мира стен», противостояние крупных централизованных блоков ставит новые заслоны и препятствия на пути такого действия (все игроки все чаще сталкиваются с границами своего влияния и возможностей), а пространство противостояния стало асимметричным, непроводящим, «плотным» и многоуровневым, в частности на пространстве глобального Юга.

«Противостояние блоков» имело место и ранее, но если раньше оно шло, главным образом, по магистральной линии идеологии и относилось только к двум блокам, теперь к этому добавилось новое измерение «сложности», многоуровневости и асимметрии. Противостоять друг другу будут не просто «отдельные крупные государства», но и (в том числе) по определению надгосударственные и внегосударственные сложные асимметричные конфигурации. Именно в этом смысле можно говорить о новой «глобальности» — мира, который парадоксальным образом стал более разъединенным и в то же время (еще) более «близким» и взаимосвязанным (не обязательно взаимозависимым) — связей становится больше, и они становятся более фрагментарными, точечными, ситуативными, множественными. Взаимодействие и, в частности, противостояние и конкуренция будут идти по этим разным, дублирующим друг друга каналам в условиях противовстречного движения на всех уровнях. В разделенном «мире стен» конкуренция будет разворачиваться по всему спектру — от ресурсной и технологической самодостаточности до военной силы, спектр применения которой и «возможности допустимого» проактивно и экспериментально определяются на наших глазах. Раньше, в том числе в 2000-2020-х гг., такое измерение глобального противостояния практически отсутствовало.

Отметим также, что в силу того, что ведущие игроки будут все чаще сталкиваться с объективными границами своего влияния, проект глобального «доминирования» («униполярного лидерства») США в сегодняшней (про)активной форме чреват перенапряжением и слишком «тонким» распределением ресурсов (с чем они столкнулись в период войн на Большом Ближнем Востоке в 2000–2020-х гг. — характерно, в отсутствие симметричного сопротивления). И в то же время открываются новые возможности и ниши — в частности, возможности действия в асимметричной «внешне-внутренней» топологии, которая, в отличие от традиционного реалистского противостояния блоков и дискурса о «державах-ревизионистах», имеет большие шансы стать доминирующей моделью и фундаментом для взаимодействия игроков в мире будущего.

1. См. например: Albert-Laszlo Barabasi, Linked – The New Science of Networks, (Boulder, CO: Perseus Books, 2002); Albert-Laszlo Barabasi, Harry Stanley, Fractal Concepts in Surface Growth, (Cambridge: Cambridge University Press, 1995); Alain Barrat, Marc Barthélemy, Alessandro Vespignani, Dynamical Processes on Complex Networks, (Cambridge: Cambridge University Press, 2008).

2. Одним из примеров чего могут выступать таковые, например, в текущих конфликтах на Ближнем Востоке, где «западная» сторона (характерно, не имея содержательной повестки) выступает симптоматично «единым фронтом», а противоположная ей («другая») сторона или стороны скорее всего будут действовать именно в таком формате рассредоточенных, временных и регулярно перегруппировываемых асимметричных альянсов и коалиций.

3. Бордачев Т., Кашин В., Куприянов А., Лукьянов Ф., Суслов Д., 2018. «Возвышение Римланда: новая политическая география и стратегическая культура». Доклад Международного дискуссионного клуба «Валдай». https://ru.valdaiclub.com/files/30971/

4. Ефременко Д., 2022. Миропорядок Z. Россия в глобальной политике. 20 (3): 12-30.

5. Кортунов, А, 2020. «Кризис миропорядка и глобальный Юг», https://russiancouncil.ru/activity/publications/krizis-miroporyadka-i-globalnyy-yug/

6. Лисоволик, Я., 2022. «БРИКС как основа нового миропорядка: каковы перспективы?», https://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/analytics/briks-kak-osnova-novogo-miroporyadka-kakovy-perspektivy/

7. Степанова, Е., 2020. Вооруженные конфликты начала XXI века: типология и направления трансформации. Мировая экономика и международные отношения. 64 (6): 24-39.

8. Шаклеина, Т., 2021. Новый этап в формировании мирового порядка: Планы США по управлению междержавной конкуренцией. Международные процессы. 19 (3) - 66: 6-21.

9. Alekseeva-Karnevali, O., 2022. India’s Strategic Culture: In Search of a Systemic Element. Russia in Global Affairs, 20 (3): 134-156.

10. Albert-Laszlo Barabasi, Linked – The New Science of Networks, (Boulder, CO: Perseus Books, 2002).

11. Albert-Laszlo Barabasi, Harry Stanley, Fractal Concepts in Surface Growth, (Cambridge: Cambridge University Press, 1995).

12. Alain Barrat, Marc Barthélemy, Alessandro Vespignani, Dynamical Processes on Complex Networks, (Cambridge: Cambridge University Press, 2008).

13. Caygill, H., 2013. On Resistance: A Philosophy of Defiance. London / New Delhi / New York / Sydney: Bloomsbury Academic.

14. Goemans, H.E., Simmons, B., 2021. Built on Borders: Tensions with the Institution Liberalism (Thought It) Left Behind. International Organization, 75 (2): 387-410.

15. Gvosdev, N., Reveron, D., 2015. (Re)Discovering the National Interest: The Future of US Foreign Policy and Defence Strategy. Orbis, 59 (3): 299-316.

16. Libicki, Martin, The Mesh and the Net: Speculations on Armed Conflict in a Time of Free Silicon, (Washington, D.C.: Institute for National Strategic Studies, National Defense University, 1994).

17. Miskovic, D.K., 2021. Back with a Vengeance: The Return of Rough and Tumble Geopolitics. Orbis, 65 (1): 118-135.

18. Mazarr, M.J., Blake, J.S., Casey, A., McDonald, N., Pezard, S., Spirtas, M., 2018. Understanding the Emerging Era of International Competition: Theoretical and Historical Perspectives. A RAND Corporation Report, https://www.rand.org/pubs/research_reports/RR2726.html

19. Shatz, H.J., 2020. Economic Competition in the 21st Century. A RAND Corporation Report, https://www.rand.org/pubs/research_reports/RR4188.html

20. Virilio, P., 1989. War and Cinema: The Logistics of Perception. London/New York: Verso. - 1986. Speed and Politics: An Essay on Dromology. New York, NY, USA: Columbia University.

21. Weizman, E., 2012. Hollow Land: Israel's Architecture of Occupation. London/New York: Verso.

22. PwC, ‘The Long View: How Will the Global Economic Order Change by 2050?’, 2017. https://www.pwc.com/gx/en/world-2050/assets/pwc-the-world-in-2050-full-report-feb-2017.pdf