По всем показателям первое полугодие 2018 г. стало совершенно исключительным периодом в корейской истории. Конфронтация, поставившая в 2017 г. полуостров на грань большой войны, сменилась лихорадочной дипломатической активностью
На протяжении последних четырёх–пяти лет северокорейцы (вследствие, в том числе, и ссоры Ким Чен Ына с Китаем) активно пытались разыграть «российскую карту», давая России политические и экономические авансы. Однако наш традиционный скептицизм в отношении «одиозного режима» не позволил совершить ответное движение.
В сфере экономики также преобладала осторожность — прорабатываемые проекты не обеспечивались государственной поддержкой и тем более финансированием.
Сегодня, когда режим санкций даёт течь, мы оказались «не у дел» и не в состоянии предложить Пхеньяну что-то конкретное.
Десятилетия отношений с КНДР сделали аксиомой положение о решающей роли взаимодействия именно первых лиц, и его надо было налаживать, тогда котировка России в корейской «игре» сегодня была бы совсем иной.
Сегодня, прежде всего, стоит резко активизировать взаимодействие с Пхеньяном. К предполагаемому саммиту в сентябре надо готовить весомый экономический пакет — решение проблемы расчетов, использования рабочей силы в области электроэнергетики, поставок энергоносителей. Кроме того, Россия может предложить вынести корейский вопрос на рассмотрение Генеральной Ассамблеи ООН, созвать «на полях» Генассамблеи ООН осенью 2018 г. встречи министров иностранных дел шести стран с участием Генсекретаря ООН для запуска процесса создания коллективной системы безопасности в СВА. Альтернативная или параллельная идея — организация в случае приезда Ким Чен Ына на Восточный экономический форум встречи лидеров пяти стран СВА.
В целом, настало время нестандартных инициатив в том числе, возможно, в сотрудничестве с Китаем.
По всем показателям первое полугодие 2018 г. стало совершенно исключительным периодом в корейской истории. Конфронтация, поставившая в 2017 г. полуостров на грань большой войны, сменилась лихорадочной дипломатической активностью — беспрецедентная встреча в Сингапуре Ким Чен Ына и Дональда Трампа, два межкорейских саммита, три визита Ким Чен Ына в Китай. Кроме того, состоялись переговоры президента Республики Корея Мун Чже Ина с лидерами «большой четверки», обсуждение корейского вопроса между ними, а также ряд встреч на министерском уровне.
Успевает ли российская дипломатия за этим головокружительным дипломатическим маршем?
Пока в нашем активе визит Сергея Лаврова в Пхеньян для первой встречи с Ким Чен Ыном, а также проходящий в эти дни в Москве российско-южнокорейский саммит, протокольная встреча Владимира Путина с престарелым номинальным главой КНДР Ким Ен Намом, заседания межправкомиссии в обеих Кореях.
Концептуальный подход сводится пока к провозглашённой в июле 2017 г. «дорожной карте» (двойная заморозка — переговоры — коллективная система безопасности), но уже частично и без нашего участия, и без признания нашей роли реализованной. Россия оказалась не просто на вторых ролях (так можно сказать о Китае, но, хоть и будучи отодвинутым на задний план, он все же сохраняет рычаги влияния на ситуацию благодаря активному диалогу с КНДР на высшем уровне), а отстранённой от корейского урегулирования.
Горькая шутка состоит в том, что проведение саммита США – КНДР 12 июня 2018 г., в день государственного праздника России, ранее называвшегося Днём независимости России, показало, что от России ничего не зависит. А между тем на протяжении последних десятилетий корейская проблема входила в «топ-10» внешнеполитических приоритетов России, а в последние несколько лет — и вовсе в первую пятёрку. Вряд ли в сложившейся ситуации можно винить российскую дипломатию — она делала, что могла, и нынешний прорыв состоялся благодаря и нашим усилиям. Однако рычаги влияния мы во многом утратили, в том числе из-за собственной пассивности.
На протяжении последних четырёх–пяти лет северокорейцы (вследствие, в том числе, и ссоры Ким Чен Ына с Китаем) активно пытались разыграть «российскую карту», давая России политические и экономические авансы. Однако наш традиционный скептицизм в отношении «одиозного режима», лидеру которого сегодня жмёт руку и называет «талантом» американский президент, а главы «свободного мира» наперебой напрашиваются на встречу, не позволил совершить ответное движение.
В сфере экономики также преобладала осторожность — прорабатываемые проекты не обеспечивались государственной поддержкой (а что без неё в России можно сделать?) и тем более финансированием. Они так и не стартовали, несмотря на льготный подход с корейский стороны. А потом Москва стала и вовсе стремится стать «святее Папы римского» в вопросе санкций в связи с ракетно-ядерными экзерсисами КНДР. Другие-то страны под предлогом «борьбы за режим нераспространения» цинично преследовали свои цели — Запад стремился к ослаблению и развалу режима (чему, как были убеждены в США и РК, помогут санкции); Китай — к приведению режима Кима к подчинению и возврату в свою сферу влияния. При голосовании по санкционным резолюциям в ООН, особенно жесткой последней, наносящей ущерб нашим интересам, можно было хотя бы воздержаться.
Мы же боролись «за принципы» и боялись осложнить отношения с «партнёрами», хотя специалисты предупреждали, что северокорейцы такую мотивацию воспримут как оскорбление и не простят пренебрежение двусторонним доверием. Сегодня же, когда режим санкций даёт течь, мы оказались «не у дел» и не в состоянии предложить Пхеньяну что-то конкретное. Между тем специалисты давно подозревали, что усилия Ким Чен Ына по созданию ракетно-ядерного потенциала являются частью плана по созданию условий для более выгодного торга с Западом. Они также предлагали не фетишизировать эту проблему в двусторонних отношениях с Пхеньяном — для нас она не представляет угрозы, если не считать давления на режим нераспространения, впрочем, его и без нас есть, кому защищать.
Однако что-то все-таки было сделано — в 2015 г. Ким Чен Ын, решительно поддержавший нас в украинском и сирийском вопросе (а мы особо искренне не отозвались ни в дебатах по корейскому вопросу в ООН, ни в двусторонних контактах) уже собрался было в Москву на празднование Дня Победы, но в связи с определенными внутренними обстоятельствами так и не доехал, а мы «обиделись». Десятилетия отношений с КНДР сделали аксиомой положение о решающей роли взаимодействия именно первых лиц, и его надо было налаживать, тогда котировка России в корейской «игре» сегодня была бы совсем иной. И вряд ли это ухудшило бы репутацию России (чего опасалась либеральная часть российского истеблишмента) в глазах демократической общественности Запада, которая и так винит нашу страну во все грехах.
Что можно сделать сегодня?
Сегодня, прежде всего, стоит резко активизировать взаимодействие с Пхеньяном. К предполагаемому саммиту в сентябре надо готовить не беззубую декларацию, а весомый экономический пакет — решение проблемы расчетов, использования рабочей силы в области электроэнергетики, поставок энергоносителей (несмотря ни на какие санкции — да хотя бы «в гуманитарных целях»). Здесь можно было бы использовать хранящийся в банке КНДР остаток долга России — 1,1 млрд долл., который предназначен для инвестиций в целях создания совместно управляемых хозяйственных структур. Речь может идти как о теплоэлектростанциях в счёт долгосрочных кредитов — это позволило бы загрузить наше энергетическое машиностроение, так и об АЭС — соглашение о её сооружении 1985 г. никто не отменял. Последний проект можно было бы вписать в контекст «денуклеаризации», договорившись с КНДР о противодействии давлению американцев, заинтересованных в вытеснении России и продвижении собственного бизнеса.
Разумеется, на повестке дня и трёхсторонние проекты с участием РК — железнодорожный транзитный коридор, газопровод в РК, соединение электросетей. С демократическим правительством Мун Чжэ Ина в РК, с учётом его собственной заинтересованности этот вопрос надо обсуждать и можно решить. Помимо и независимо от этого возможны смелые дипломатические инициативы. Как постоянный член СБ ООН Россия может поставить вопрос о пересмотре резолюций по санкциям с учётом новых обстоятельств — обязательств КНДР по денуклеаризации. Даже если США предложения заветируют, это существенно повысит градус доверительности в двусторонних отношениях с Пхеньяном.
Кроме того, Россия может предложить вынести корейский вопрос на рассмотрение Генеральной Ассамблеи ООН, что было бы уместно с учётом 40-летней паузы. Последняя такая резолюция — вернее, две противоположных по смыслу (про- и анти-северокорейские) — были приняты в 1975 г .ООН, про центральную роль которой в урегулировании конфликтов мы не устаём напоминать, и сама заинтересована в вовлечении в корейское урегулирование. Можно было бы также предложить созвать «на полях» Генассамблеи ООН осенью 2018 г. встречи министров иностранных дел (а, возможно, и лидеров) шести стран с участием Генсекретаря ООН для запуска процесса создания коллективной системы безопасности в СВА. Именно это и остаётся нашим «символом веры», поскольку только она и способна обеспечить участие России в корейском урегулировании.
Альтернативная или параллельная идея — организация в случае приезда Ким Чен Ына на Восточный экономический форум встречи лидеров пяти стран СВА (участие других трёх лидеров в нём уже согласовано). Вряд ли американское неучастие тут должно вызвать печаль — да и дверь для Трампа может быть открыта, если вдруг он решит приехать во Владивосток.
В целом, настало время нестандартных инициатив в том числе, возможно, в сотрудничестве с Китаем. И как бы ни пошли процессы переговоров между КНДР и США, где вероятны срывы, и межкорейских отношений, России надо быть смелее и закреплять за собой место активного игрока. Сейчас, как говорится, тот «день, который год кормит».