Коронавирус как диагноз системного застоя

Успех развития капитализма исторически всегда основывался на своевременной модернизации его технологической базы. Проволочки в решении данного вопроса, как правило, были обусловлены нежеланием элит отказаться от установившегося экономического порядка. При этом каждый раз преодоление инерции неизбежной перестройки производственных отношений сопровождалось огромными человеческими жертвами, внушительными финансовыми и экономическими потерями. Так, ценой внедрения механического производства (первая промышленная революция) стали Великая французская революция и наполеоновские войны. Первая мировая война в свою очередь предшествовала возникновению массового производства (вторая промышленная революция). Всеобщая компьютеризация экономики (третья промышленная революция) происходила параллельно с разрушением СССР, всего социалистического лагеря и расторжением Варшавского договора. Логично предположить, что пандемия коронавируса — это своеобразное испытание готовности мирового сообщества к очередному технологическому переходу, ведущему к синтезу физических, цифровых и биологических технологий (основы четвертой промышленной революции). Актуальность технологического обновления вызвана в первую очередь тем, что на протяжении последних двух десятилетий мировая экономика развивалась в русле трёх деструктивных тенденций: усиления корпоративного капитализма, роста протекционизма и имитации создания новой финансовой архитектуры. Каждая их этих тенденций способствовала углублению структурных диспропорций в мировой экономике. В данном ракурсе коронавирусный форс-мажор также можно рассматривать как недвусмысленное и серьёзное предупреждение: переход на новые технологии требует существенного затягивания поясов, отказ от которого может стоить жизни всего человечества.

Нетрадиционные меры денежно-кредитной и фискальной политики, предпринятые правительствами ведущих рыночных экономик мира после глобального экономического кризиса 2008–2009 гг., придали некоторое оживление деловой активности в мире. Однако побочными эффектами их проведения стали возникновение феномена «новой нормальности» околонулевого экономического роста, непомерное наращивание долговой нагрузки и нездоровая социализация частного бизнеса.

Коронавирус лишь актуализировал необходимость проведения глубокой структурной перестройки всей системы регулирования мирового хозяйства, которое в современных условиях является чрезвычайно затратным с точки зрения издержек обслуживания. В первую очередь, речь идёт о необходимости сокращения непомерно разбухшего непроизводительного сектора финансовой экономики, вовлеченного в создание виртуальных ценностей за счёт системы международного разделения труда и глобальных цепочек создания стоимости. Наибольшую тяжесть обслуживания невероятно возросших запросов финансового сектора несут на себе страны-лидеры по объёмам продукции, производимой на экспорт — Китай, США, Германия, которые, как следствие, выступают сегодня основными инициаторами протекционистских мер, пытаясь таким образом хоть как-то оградить себя от нерегулируемой стихии финансовой глобализации.

Подчеркнём, что в результате Великой Депрессии 1929–1933 гг. произошло троекратное падение объёмов мировой торговли, которая была восстановлена только в период после Второй мировой войны. В связи с неспособностью стран договориться между собой о новом валютном порядке депрессия длилась почти два десятилетия. В конечном итоге победило право сильного и роль рулевого мировой финансовой системы приняли на себя США. Однако нынешняя доллароцентристская финансовая система не в состоянии разрешить проблемы глобальных дисбалансов, снизить издержки и перенаправить непроизводительные ресурсы на финансирование давно назревших технологических трансформаций.

Коронавирус выявил определённую беспомощность науки даже в такой базовой сфере обеспечения жизнедеятельности человека (независимо от уровня его социального статуса и доходов), как медицина. При таком достаточно низком уровне научной подготовки предполагать возможность успешного соединения биологического (человеческого) и нанотехнологического миров с использованием робототехники и генной инженерии представляется, мягко говоря, неадекватным.

При всём этом перемещение населения в крупные городские агломерации с переводом на дистанционную работу и обучение не решает главной проблемы — отсутствия эффективных инструментов регулирования глобальной экономикой (прежде всего в финансовой сфере). Для прорыва человечества в новый технологический уклад необходимы многотриллионные инвестиции в сферу науки и образования, осуществление которых представляется невозможным в рамках господствующей корпоратократической экономической модели.

В условиях последовательного сползания мировой экономики в зону отрицательной доходности и экономического спада, отягощаемых возрастающей долговой нагрузкой и разрывом международных экономических связей, возникает острая необходимость более активного вмешательства государства в систему финансового посредничества как на национальном, так и на глобальном уровнях. Данная вовлеченность, однако, не означает крах рынка и капитализма, но является абсолютно необходимой для возвращения национальных экономик на траекторию уверенного, сбалансированного, устойчивого и инклюзивного роста после окончания пандемии.

Успех развития капитализма исторически всегда основывался на своевременной модернизации его технологической базы. Проволочки в решении данного вопроса, как правило, были обусловлены нежеланием элит отказаться от установившегося экономического порядка. При этом каждый раз преодоление инерции неизбежной перестройки производственных отношений сопровождалось огромными человеческими жертвами, внушительными финансовыми и экономическими потерями. Так, ценой внедрения механического производства (первая промышленная революция) стали Великая французская революция и наполеоновские войны. Первая мировая война в свою очередь предшествовала возникновению массового производства (вторая промышленная революция). Всеобщая компьютеризация экономики (третья промышленная революция) происходила параллельно с разрушением СССР, всего социалистического лагеря и расторжением Варшавского договора. Логично предположить, что пандемия коронавируса — это своеобразное испытание готовности мирового сообщества к очередному технологическому переходу, ведущему к синтезу физических, цифровых и биологических технологий (основы четвертой промышленной революции). Актуальность технологического обновления вызвана в первую очередь тем, что на протяжении последних двух десятилетий мировая экономика развивалась в русле трёх деструктивных тенденций: усиления корпоративного капитализма, роста протекционизма и имитации создания новой финансовой архитектуры. Каждая их этих тенденций способствовала углублению структурных диспропорций в мировой экономике. В данном ракурсе коронавирусный форс-мажор также можно рассматривать как недвусмысленное и серьёзное предупреждение: переход на новые технологии требует существенного затягивания поясов, отказ от которого может стоить жизни всего человечества.

Корпоративный капитализм

Владимир Коровкин:
Мировая экономика после коронавируса: перезагрузка?

Либерализация мировой экономики, осуществленная в рамках проведения политики «рейганомики» и «тэтчеризма», открыла перед корпорациями неограниченные возможности освоения глобального экономического пространства. По данным ЮНКТАД, в период 1990–2018 гг. активы многонациональных корпораций росли в шесть раз быстрее мирового ВВП, при этом численность персонала в их иностранных филиалах составляла всего лишь около 2% всех занятых в мире. Например, в 2019 г. размер капитализации каждой из таких компаний, как Apple, Microsoft, Amazon превышал ВВП 177 из 193 стран — членов ООН, взятых по отдельности. В современном мире уже существует 11 транснациональных банков, размер активов каждого из которых больше, чем ВВП всего Евразийского экономического союза (рассчитанного в рыночных ценах). На протяжении последних десятилетий корпорации активно злоупотребляли поддержкой государства. Всё началось с так называемой «проблемы 2000 года (Y2K)». Предполагалось, что при переходе в новое тысячелетие с 1 января 2000 г. у компьютеров произойдёт сбой системы, что приведёт к их отключению. По настоятельному требованию крупных американских корпораций правительство США было вынуждено потратить около 150 млрд долл. для предотвращения данной проблемы (что в десять раз превысило стоимость восстановительных работ в южной Флориде в 1992 г. после урагана Эндрю, считавшегося на том момент самым разрушительным в истории США). В конечном итоге ожидаемый сбой компьютерных систем так и не произошел, а выделенные деньги были потрачены на покупку акций интернет-компаний, что способствовало дальнейшему надуванию пузыря доткомов, схлопнувшемуся несколько месяцев спустя.

Тем не менее корпорации создали прецедент выдавливания денег из государства для финансирования собственных проблем. После глобального финансового кризиса 2008–2009 гг. практика поддержки государством крупных частных компаний приобрела системный и совершенно неадекватный с точки зрения законов рынка характер. Чрезвычайное государственное стимулирование деятельности корпораций обусловило опережающий рост их финансовых активов относительно показателей реального сектора экономики. Таким образом, корпорации, выросшие на государственной поддержке, создали ощутимую конкуренцию суверенным государствам в контексте доступа и распределения глобальных ресурсов. При этом прибыли корпораций направлялись не столько в сферу инвестирования, необходимого для перехода на новые технологии, сколько замораживались преимущественно в виде офшорных активов. По данным неправительственной организации Tax Justice Network, богатые люди и их семьи удерживают в офшорных налоговых убежищах до 32 трлн долл. скрытых финансовых активов. Дополнительно сотни триллионов долларов «простаивают» в различных ценных бумагах и производных от них экзотических финансовых инструментах. При этом глобальный инвестиционный спрос только на финансирование инфраструктурных проектов в период с 2015 г. по 2030 г. составляет 90 трлн долл. Характерно, что лидерами вывода активов в офшорные налоговые гавани выступают как раз высокотехнологические компании.

Протекционизм

В 2007 г. американский экономист Д. Родрик довольно изящно обозначил политическую трилемму мировой экономики, которая заключается в невозможности одновременного существования глубокой экономической интеграции (связанной с деятельностью мегакорпораций), национальных государств и демократической политики. Для сохранения двух элементов третьим придётся пожертвовать. Можно предположить, что дезинтеграция мировой экономики, вызванная коронавирусом, как раз укладывается в рамки данной трилеммы.

Максим Чупилкин:
История эпидемий предсказывает глобализации оптимистичное будущее

Вместе с тем процессы деглобализации — явление не новое. Началом эпохи протекционизма можно считать 2005 год, когда китайской энергетической компании CNOOC было отказано в приобретении американской нефтяной компании UNOCAL. И уже в 2007 г. Конгресс США принял Закон об иностранных инвестициях и национальной безопасности, который значительно ужесточил регулирование притока иностранных инвестиций в стратегические отрасли американской экономики.

Угрозы свободе мирового рынка стали нарастать как снежный ком после глобального финансового кризиса 2008 г. В период с ноября 2009 г. по декабрь 2019 г. страны Группы двадцати приняли 15 631 мер, ограничивающих международную торговлю. Причем 20% новых мер были приняты во второй половине 2019 г. По абсолютному количеству торговых ограничений лидировали Китай, США и Германия, которые занимают соответственно первую, вторую и третью позиции по размеру экспорта в мировой торговле. Можно предположить, что таким способом государства реагирует на несправедливость правил игры, действующих в пользу глобальных корпораций.

Следует отметить, что снижение стоимостного объема мирового товарного экспорта наряду с замедлением темпов роста международной торговли наблюдалось уже с 2011 г., а с 2014 г. отмечалось падение мирового объема прямых иностранных инвестиций (ПИИ). Характерно, что ряд государств стали готовиться к кризису заранее, проведя масштабный вывод капиталов в форме ПИИ из других стран. Так, в 2014–2016 гг. Великобритания вывела из зарубежных экономик 241 млрд долл. В свою очередь США репатриировали ПИИ на сумму 64 млрд долл. в 2018 году. С учётом репатриированных средств, общая сумма прямых иностранных инвестиций, направляемых США за рубеж, снизилась по сравнению с 2017 г. на 363 млрд долл., что составило 35% от общемирового объёма ПИИ в 2018 г.

По предварительным данным ЮНКТАД, вследствие ограничительных мер, вызванных коронавирусом, ожидается снижение объема глобального размера ПИИ на 30–40% в 2020 и 2021 гг. Снижение ПИИ в первую очередь затронет те страны, которые наиболее сильно пострадают от эпидемии. Многие многонациональные компании (МНК), входящие в Топ-100 компаний ЮНКТАД и являющиеся составной частью общих тенденций в области инвестиций, замедляют капитальные расходы в пострадавших районах. В среднем 5000 ведущих МНК, на которые приходится значительная доля мировых ПИИ, оценивают снижение размера прибыли в 2020 г. на 30% в связи с COVID-19. Наибольшие потери несут энергетика и промышленность основных материалов (–208%, в том числе в связи с падением цен на нефть), авиалинии (–116%) и автомобильная промышленность (–47%).

По предварительным оценкам журнала The Economist, вследствие коронавируса в 2020 г. ВВП в США и зоне евро может снизиться на 5–10%. Президент США Д. Трамп подписал закон о выделении финансовой помощи в размере 2 трлн долл., что составляет 10% американского ВВП — в два раза больше, чем было обещано в 2007–2009 гг. Заявленные правительствами Великобритании, Франции и других стран кредитные гарантии составляют 15% ВВП. Центральные банки печатают деньги и используют их для выкупа проблемных корпоративных активов, стремительно утрачивающих свою рыночную цену. Правительства ведущих экономик мира пытаются хотя бы на время запретить банкротства и рассматривают возможности проведения масштабной национализации системообразующих компаний частного сектора. Однако все эти традиционные «пожарные» меры, как и прежде, не предусматривают фундаментальных изменений в модели мировой экономики для обеспечения её перехода на новый технологический уровень.

Реформа финансовой системы

Парадигмальным дефектом современной модели мировой экономики является её функционирование в режиме финансиализации, т.е. обособления финансовых потоков от сферы реального производства. Финансиализация проявляется в трёх измерениях: 1) отрыва финансовых потоков от рыночной конъюнктуры, что позволяет финансистам зарабатывать как на спадах, так и на подъёмах экономики; 2) деформации спроса на деньги в результате отмежевания финансового капитала от финансирования не только реальных производственных процессов, но и операций на фондовом рынке; 3) нивелирования роли государства как регулятора кредитных отношений, что проявляется в фактическом отстранении Центробанков от процесса создания денег. К примеру, в современных условиях более 97% денег, используемых людьми и предприятиями в мире, существуют в форме банковских депозитов в коммерческих банках. При этом менее 3% денег представлено в форме физических наличных денег, которые создаются государством через центральный банк. Как известно, именно злоупотребление коммерческими банками в создании кредитных денег за счет краткосрочных депозитов населения и привело к глобальному финансовому кризису.

Андрей Кортунов:
Коронавирус: новый баг или фича мировой политики?

Проблема мировой финансовой системы заключается в том, что сколько бы денег в ней не было создано, их все равно будет недостаточно для выполнения текущих финансовых обязательств, поскольку кредитная природа современных денег не предусматривает их окончательное потребление, как это происходит с обычными товарами. Напротив, все вновь созданные деньги представляют собой долговое обязательство, для погашения которого требуются новые деньги. Поэтому в существующей финансовой системе реальный сектор экономики испытывает постоянный денежный дефицит. Следовательно, вся мировая воспроизводственная цепочка подвергается перманентному риску дестабилизации в случае внезапного прекращения создания новых денег её участниками.

Противоречие между производителями (собственниками идей) и владельцами финансового капитала (потребителями) существует со времен золотого стандарта и заключается в том, что первые стараются побыстрее реализовать свою продукцию на рынке, а вторые, напротив, стремятся как можно дольше не расставаться со своим финансовым капиталом, накопление и приумножение (а не трата) которого рассматривается как особая ценность (фетиш). На Западе разрешением проблемы конфликта между производительным и непроизводительным классом занимаются уже более ста лет. Так, немецкий предприниматель и финансовый реформатор Сильвио Гезелль предлагал обкладывать владельцев денежных купюр своеобразным налогом с тем, чтобы купюры последовательно теряли в течение года свою номинальную стоимость. По его мнению, оптимальная денежная система должна обеспечивать постоянный спрос в экономике и не зависеть от биржевой конъюнктуры и изменчивых настроений банкиров и владельцев капитала. В такой системе объем покупок каждого отдельного человека должен соответствовать объему продаж. Поэтому все обладатели денег должны испытывать такое давление со стороны денег, которое побуждало бы их как можно быстрее избавляться от денег, запуская их в оборот. Тем самым деньги утратили бы своё несправедливое преимущество перед товарами, состоящее в том, что деньги являются «вечными» и в отличие от товаров не утрачивают со временем своей ценности вследствие расходов на их транспортировку, хранение, поддержание товарного вида и естественного износа. Свою систему С. Гезелль называл «свободными деньгами», которые должны были обеспечивать «естественный экономический порядок».

С. Гезелль считал, что выпуск и регулирование количества денег в обращении должны быть исключительной прерогативой государства. В настоящее время различные подходы по возвращению государству полного контроля над сферой денежного обращения обсуждаются на родине современного центрального банка — в Великобритании. В частности, с соответствующим предложением реформирования банковской системы выступил бывший глава Банка Англии М. Кинг. Для предотвращения создания частными финансовыми посредниками кредитных денег он предложил разделить их на две категории — узких (narrow banks) и широких (wide banks) банков. К первой категории отнесены традиционные банки, которые отныне должны обеспечивать депозиты вкладчиков 100% резервами в государственном центральном банке в виде высоколиквидных ценных бумаг. Доходы этой категории должны формироваться исключительно за счет предоставления платёжных услуг. Таким образом, в системе 100% резервирования правительство получает возможность финансировать свои расходы по нулевой процентной ставке, не прибегая к дорогостоящим займам. В свою очередь выдача рисковых кредитов должна быть отнесена к компетенции второй категории, в которую включаются различные небанковские финансовые учреждения. Широкие банки не имеют права принимать депозиты до востребования и краткосрочные депозиты, а финансируют свою деятельность исключительно за счет выпуска акций и долговых обязательств.

Еще более радикальные изменения нынешней финансовой системы предлагаются авторами проекта «суверенных денег». В системе суверенных денег право на создание всех денег в обращении (включая наличные и кредитные деньги) закрепляется исключительно за центральным банком и распространяется также на балансы коммерческих банков, которые навсегда лишаются возможности использования депозитов вкладчиков для создания собственных денег. Таким образом, Центральный банк получает возможность регулировать экономическую активность не посредством изменения процентных ставок, а путем осуществления прямого контроля над темпами создания дополнительных денег в экономике.

Идея «суверенных денег» разрабатывалась на протяжении XX в. в работах таких известных английских и американских ученых, как Ф. Содди, Ф. Найт, Г. Саймонс, И. Фишер, М. Фридман, Д. Тобин, Х. Мински, Д. Кей и Л. Котликоф. Этот проект вновь получил определенный резонанс после того, как в 2012 г. первоначальная модель «суверенных денег» И. Фишера была протестирована экономистами МВФ на современных показателях экономики США, которые выявили «устойчивое подтверждение» заявленных положительных эффектов и преимуществ этой модели.

Заключение

Андрей Кортунов:
Что нового мы узнали о глобализации?

Нетрадиционные меры денежно-кредитной и фискальной политики, предпринятые правительствами ведущих рыночных экономик мира после глобального экономического кризиса 2008–2009 гг., придали некоторое оживление деловой активности в мире. Однако побочными эффектами их проведения стали возникновение феномена «новой нормальности» околонулевого экономического роста, непомерное наращивание долговой нагрузки и нездоровая социализация частного бизнеса.

Коронавирус лишь актуализировал необходимость проведения глубокой структурной перестройки всей системы регулирования мирового хозяйства, которое в современных условиях является чрезвычайно затратным с точки зрения издержек обслуживания. В первую очередь, речь идёт о необходимости сокращения непомерно разбухшего непроизводительного сектора финансовой экономики, вовлеченного в создание виртуальных ценностей за счёт системы международного разделения труда и глобальных цепочек создания стоимости. Наибольшую тяжесть обслуживания невероятно возросших запросов финансового сектора несут на себе страны-лидеры по объёмам продукции, производимой на экспорт — Китай, США, Германия, которые, как следствие, выступают сегодня основными инициаторами протекционистских мер, пытаясь таким образом хоть как-то оградить себя от нерегулируемой стихии финансовой глобализации.

Подчеркнём, что в результате Великой Депрессии 1929¬–1933 гг. произошло троекратное падение объёмов мировой торговли, которая была восстановлена только в период после Второй мировой войны. В связи с неспособностью стран договориться между собой о новом валютном порядке депрессия длилась почти два десятилетия. В конечном итоге победило право сильного и роль рулевого мировой финансовой системы приняли на себя США. Однако нынешняя доллароцентристская финансовая система не в состоянии разрешить проблемы глобальных дисбалансов, снизить издержки и перенаправить непроизводительные ресурсы на финансирование давно назревших технологических трансформаций.

Коронавирус выявил определённую беспомощность науки даже в такой базовой сфере обеспечения жизнедеятельности человека (независимо от уровня его социального статуса и доходов), как медицина. При таком достаточно низком уровне научной подготовки предполагать возможность успешного соединения биологического (человеческого) и нанотехнологического миров с использованием робототехники и генной инженерии представляется, мягко говоря, неадекватным.

При всём этом перемещение населения в крупные городские агломерации с переводом на дистанционную работу и обучение не решает главной проблемы — отсутствия эффективных инструментов регулирования глобальной экономикой (прежде всего в финансовой сфере). Для прорыва человечества в новый технологический уклад необходимы многотриллионные инвестиции в сферу науки и образования, осуществление которых представляется невозможным в рамках господствующей корпоратократической экономической модели.

В условиях последовательного сползания мировой экономики в зону отрицательной доходности и экономического спада, отягощаемых возрастающей долговой нагрузкой и разрывом международных экономических связей, возникает острая необходимость более активного вмешательства государства в систему финансового посредничества как на национальном, так и на глобальном уровнях. Данная вовлеченность, однако, не означает крах рынка и капитализма, но является абсолютно необходимой для возвращения национальных экономик на траекторию уверенного, сбалансированного, устойчивого и инклюзивного роста после окончания пандемии.