Курдистан — 2022: перекрёсток противоречий

2022 год выдался для курдов очень напряжённым, притом во всех четырёх частях этногеографического ареала. Несмотря на это, до конца года остаётся ещё месяц, и за это время многое ещё может произойти. В особенности это актуально для курдов Сирии (Рожавы) и Ирака, а также Ирана (где напряжение, вызванное протестами, не спадает).

Наиболее преуспевающим из всех частей умозрительного Курдистана представляется Иракский Курдистан (КРАИ), однако он также сталкивается с рядом трудностей, притом объективного характера — противоречивым характером отношений между политическими субъектами курдов (даже если рассматривать ведущие субъекты только КРАИ: ДПК и ПСК); противоречивым характером политической жизни в Ираке в целом.

Безотносительно того, что могут думать и говорить (и даже делать) субъекты иракской политики, они находятся в неразрывной связи друг с другом. От того, что одни коалиции сменяются другими, сама политическая система не претерпевает качественные изменения. Это важно понимать при анализе курдских политик, даже если рассматривать их в пределах только Иракского Курдистана (чтобы иметь о них как можно более полное, «системное» представление).

Положение курдов в Ираке двойственно. С одной стороны, они принимают (не могут не принимать) участие в общеиракских коалициях. С другой стороны, фактор этноконфессионального давления сохраняется и, по всей видимости, не исчезнет в обозримой перспективе. Напротив, система, установленная после свержения баасистов в 2003 г., тяготеет к тому, чтобы ещё больше укоренять эти противоречия. Как следствие, иракское общество будет оставаться разобщённым, складывание «единой иракской» нации (идентичности) будет тормозиться, а курды (как одно из меньшинств) будут оставаться под перманентной угрозой давления со стороны федерального центра (т.е. со стороны большинства).

Закономерным следствием этого могла бы стать консолидация курдов в качестве одного из «центров силы» (наряду с условной «коалицией суннитов» и «коалицией шиитов»). Однако очередная проблема состоит в том, что курды глубоко разобщены. Ситуация ещё больше усугубляется тем, что автономный статус Иракского Курдистана отнюдь не безусловен. Связано это в первую очередь с тем, что он не обладает в полной мере независимым экономическим «базисом», в то время как инструменты — сугубо политические — его легитимации находятся в руках центрального правительства. Ситуация с решением Верховного суда Ирака от февраля 2022 г., когда КРАИ было отказано в праве на самостоятельный, независимый от Багдада экспорт углеводородов, продемонстрировала означенное несовпадение интересов (если не реальное соотношение сил). Да, цены на нефть в этом году высоки, поэтому руководство КРАИ сможет, по всей видимости, осуществлять выплаты сотрудникам бюджетной сферы без того, чтобы обращаться к федеральному бюджету за той дотацией, на которую оно, теоретически, имеет право. Однако нет гарантий того, что уже в следующем году цены на нефть упадут и Багдад не начнёт снова политику прямого экономического давления на руководство автономии (что в предыдущие годы приводило к беспорядкам в КРАИ).

Другой проблемой является высокий уровень внешнего долга автономии, который усугубляется, с одной стороны, падением добычи на тех месторождениях, что уже находятся в эксплуатации, а, с другой, трудностью привлечения инвестиций (впрочем, на федеральном уровне также существует проблема привлечения инвестиций).

Теоретически, выходом из сложившейся ситуации для КРАИ (представленного в основном ДПК) могло бы стать ещё большее сближение с Турцией, что уже происходит. Однако в том случае, если иракским курдам удастся преодолеть внутренние противоречия и привлечь инвестиции для создания мощностей по добыче и экспорту природного газа, отношения с Ираном могут значительно ухудшиться. Только устанавливающийся и хрупкий баланс сил в этом «субрегионе» Ближнего Востока снова придёт в движение.

Таким образом, применительно к «курдскому вопросу» едва ли возможно вообще провести границу между «внешними» и «внутренними» факторами: будь то с точки зрения политики на уровне «только автономии», «только Ирака» или даже с точки зрения противоречий региональных сил: Ирана и Турции; Турции и Сирии; Ирана и Ирака; Турции и Ирака. В том, что касается «кейса Рожавы», то его также нельзя рассматривать сколь-нибудь адекватно, вынося за скобки фактор мировых держав (США и России) и их интересов.

Безотносительно того, что думают по этому поводу идеологи и апологеты курдского национализма — левого (в варианте РПК) или правого (в варианте ДПК) толка, — курды остаются, скорее, объектами мировой политики, нежели полноценными субъектами.

Применительно к Рожаве сохраняется угроза вторжения со стороны Турции; более того, можно сказать, что в последние дни она достигла своего пика с момента трёхсторонней встречи в Тегеране 19 июля. Аналогичная угроза со стороны Ирана сохраняется для Иракского Курдистана. С нашей точки зрения, вероятность турецкого вторжения представляется несколько большей. Впрочем, весьма вероятно, что и в случае с Рожавой ключевым игрокам (США, России и Ирану) удастся отговорить Турцию от вторжения или сделать его минимальным (с получением каких-либо символических уступок). Но не следует недооценивать и решимость турецкой правящей элиты, для которой война с СДС представляется войной с террором. Трудно представить, что Р.Т. Эрдоган упустит такую возможность поднять свой рейтинг накануне выборов в ситуации, когда его положение остаётся довольно шатким (в то время как, например, в 2019 г. ему удалось добиться своего; иными словами, «успешные» прецеденты уже есть).

В то же время ВС Турции удалось нанести ощутимый ущерб РПК в этом году, притом на территории северного Ирака, а не на собственной. Вопрос теперь, насколько прочно Турции удастся закрепиться в этом горном районе, чтобы сделать невозможным возрождение РПК (т.е. в непосредственной близости от границ Турции) в обозримом будущем и в сколь-нибудь значительных масштабах. С учётом того, что в боевых действиях принимают участие в т.ч. экскаваторы (призванные уничтожать и просто заваливать входы в тоннели партизан), весьма вероятно, что РПК хоть и не будет уничтожена, но в организационном плане понесёт большие потери, а на её восстановление теперь потребуются годы, если не десятилетия. Тактика, включающая широкое применение БПЛА (в т.ч. БПЛА-камикадзе) и нацеленная на точечное уничтожение полевых командиров, уже нанесла большой урон руководящим кадрам и РПК, и СДС как в Сирии, так и в Ираке.

Стоит отметить и возможность появления новых, подобных РПК организаций. Это, с нашей точки зрения, будет в решающей степени зависеть от динамики курдской политики в самой Турции: от того, сохранится ли действующий режим у власти в Турции, пойдёт ли он на компромисс с Демократической партией народов (ДПН) в контексте предстоящих выборов или же, напротив, доведёт решение суда о закрытии этой партии до логического завершения.

Что касается протестов в Иране, курды стали их значимым элементом, одним из «локомотивов». Тем не менее нет причин полагать, что эти беспорядки (с учётом отсутствия у них конкретного, признаваемого всеми протестующими лидера, сколь-нибудь конкретных и реалистичных требований и широкой общественной базы) не будут подавлены силовыми ведомствами Исламской республики. Как и в случае с РПК, в ситуации с текущими протестами в Иранском Курдистане фактор экономического неблагополучия и неравенства наложился на национальный, будучи усугублённым тем обстоятельством, что иранская провинция Курдистан является одной из трёх наименее развитых, наиболее депрессивных в составе страны. Можно сказать, что здесь — в иных исторических условиях — сложились те обстоятельства, что в своё время призвали к жизни РПК (в Турции в 1970–1980-х гг.).

«Если бы было у нас единство
То мы покорили бы всех.
Румийцы, арабы и персы —
Все стали бы служить нам», —

Ахмад Хани, «Мем и Зин»

Памятник герою национального движения курдов Авле Сису (عەولە سیس), г. Сулеймания, Иракский Курдистан.
Источник: https://vk.com/kief_point

Сегодня этногеографический ареал Курдистан представляет собой арену противоборства самых разных «групп интересов». Это обусловлено, в первую очередь, «внешней» разделенностью Курдистана четырьмя современными национальными государствами Ближнего Востока: Турцией, Ираном, Ираком и Сирией. И в не меньшей степени это касается «внутренней» разделенности Курдистана — разделенности самих курдов на «группы интересов». Эта ситуация уходит корнями вглубь общекурдской истории и в равной степени характерна для политических субъектов как Иракского Курдистана (Демократическая партия Курдистана, ДПК; Патриотический союз Курдистана, ПСК), так и турецких курдов. То же касается курдов Ирана и Сирии.

Как следствие, само слово «Курдистан» может использоваться в качестве строгого политического термина лишь весьма условно: скорее как своего рода метафора, призванная обозначать не некое «единство», но, напротив, условную «совокупность противоречий»; обладающую, тем не менее, привязкой к определённой территории и свойствами, которые мы могли бы охарактеризовать как присущие «базису»: национальность, население, экономика, количество (и качество) транспортных коммуникаций и т.д.

Попытаться описать все противоречия, существующие в Курдистане — не говоря о тех, что «проецируются» на курдов извне — в масштабах одной статьи не представляется возможным. Учитывая те сложные геополитические реалии, в которых Курдистан находится, проблематичным оказывается само проведение сколь-нибудь чёткой границы между «внутренними» и «внешними» факторами. Первые оказываются железно «завязаны» на вторые и vice versa. Поэтому в данной работе мы лишь кратко охарактеризуем те основные противоречия, с которыми Курдская региональная автономия Ирака (КРАИ) сталкивается на современном этапе: в период с досрочных выборов 10 октября прошлого года по очередные досрочные выборы 13 октября 2022 г.

Ситуация в Ираке до выборов 13 октября

Карта административного деления КРАИ.
Источник: https://gov.krd/

2022 год выдался насыщенным с точки зрения политической динамики в Ираке. Начавшись летом с череды массовых беспорядков, прокатившихся по стране (по итогам которых Муктада ас-Садр заявил о своём — надо сказать, очередном — уходе из политики), новый политический сезон завершился избранием премьер-министра и президента страны. Как следствие этого, движение известного шиитского религиозного авторитета выступает против нового правительства не в меньшей степени, чем против старого. Связано это с тем, что если в прежнем правительстве движение М. ас-Садра занимало лидирующие позиции (хотя и недостаточные для того, чтобы продвигать собственные инициативы в «одностороннем порядке»), в новом у садристов нет ни одного места.

С нашей точки зрения, логика М. ас-Садра состояла в том, чтобы «додавить» своих политических конкурентов и ещё больше усилить собственные позиции, добившись, в идеале, парламентского большинства. Вместе с тем сформировать устойчивую «коалицию большинства» сторонникам влиятельного священника не удалось. Напротив, М. ас-Садр начал отбирать министерские портфели у представителей других шиитских партий, настроив их против себя и добившись, в конечном итоге, того, что они объединились против него в коалицию, получившую название «Координационная структура». Она представлена следующими (наиболее крупными) игроками: блок «Правовое государство» (экс-премьер Нури аль-Малики), «Асаиб Ахль аль-Хак» (Кайс аль-Хазали) и движение «Бадр» (Хади аль-Амири).

Логика действий М. ас-Садра представляется закономерной в контексте того «исторического момента». Во всяком случае, по итогам выборов прошлого года садристы значительно усилили свои позиции (плюс 19 мест — с 54-х до 73-х), в то время как многие конкуренты ослабли. Так, конкурирующее шиитское движение «Фатх» (представленное проиранскими народными ополчениями «Хашд аш-Шааби») получило 17 мест, или почти в три раза меньше своего результата в 2018 г. [1] Что же касается партий во главе с бывшим премьер-министром Хайдером аль-Абади и аятоллой Аммаром аль-Хакимом (движениями «Наср» и «Хикма» соответственно), то они потерпели поражение.

Однако, как показали события лета и осени, М. ас-Садр переоценил свои силы. Представители других партий (даже те, что до того находились с ним в коалиции: ДПК и суннитский «Альянс суверенитета») не поддержали его движение и вместе со вчерашними конкурентами сформировали новое правительство, характерной чертой которого стала полная свобода от представителей М. ас-Садра. Сложившаяся ситуация создаёт вызов для стабильности политической системы (прежде всего — угрозу новых беспорядков), а также не стоит недооценивать стремление к власти тех сил, которые после неудачи прошлых выборов теперь оказались во главе политического процесса страны (при этом внутри коалиции также началась борьба за власть).

Другим прагматическим соображением, объясняющим «психологию» М. ас-Садра, представляется то, что его движение — популистское в основе и, как следствие, заинтересовано в призывах к разрушению существующей коррумпированной политической системы. В том, что система именно такова, сомнений нет: точно так же, как нет сомнений в том, что М. ас-Садр — равно как и все остальные политические субъекты, существующие в современном Ираке — заинтересован лишь в эксплуатации существующего status quo, т.е. упрочении собственных позиций за счёт других игроков, пусть даже ценой стабильности системы в целом.

Противоречия между иракскими курдами (ДПК и ПСК) с одной стороны и центральным правительством в Багдаде — с другой

Вопрос о кандидатуре президента

13 октября новым президентом Ирака стал 78-летний крупный функционер ПСК Абдулла Латиф Рашид, который в 2003–2010 гг. был министром водных ресурсов страны. Сразу после своего избрания он поручил Мохаммеду Шиа аль-Судани — кандидату на пост премьер-министра от «Координационной структуры» — сформировать новое правительство.

Следует отметить, что именно попытка шиитской оппозиционной коалиции продвинуть М.Ш. ас-Судани в качестве премьер-министра в июле привела к захвату парламента сторонниками М. ас-Садра, насилию и гибели десятков человек. Теперь же «Координационная структура» будет контролировать, в общей сложности, 12 из 22-х министерств в новом правительстве, в то время как назначения высших должностных лиц государства прошли без какого-либо влияния со стороны М. ас-Садра.

Фотография из иракского парламента, захваченного протестующими 29-31 июля с.г.
Источник: https://vk.com/kief_point

Следует отметить, что кандидатура нового президента оказалась несколько неожиданной. С одной стороны, нельзя сказать, что приход А.Л. Рашида как-либо нарушает существующие «правила игры». Так, на должность президента страны, согласно высшему конституционному принципу, может претендовать только представитель курдской общины [2]. Более того, А.Л. Рашид является представителем ПСК (поскольку между курдами также существует негласная договорённость, согласно которой на должность президента — преимущественно церемониальную — выдвигают свою кандидатуру представители ПСК, в то время как лидеры ДПК осуществляют руководство КРАИ).

Однако, с другой стороны, в этом году результаты выборов президента были интригой, поскольку до последнего момента обе партии заявляли, что компромисс по кандидатуре не достигнут. Более того, представители ДПК прямо говорили, что в этот раз партия намерена выдвинуть собственного кандидата (сначала Хошияра Зебари, затем — после выдвижения против него обвинения в коррупции — Ребара Ахмеда). Данная инициатива была озвучена ещё в феврале, когда изначально были запланированы выборы, проведённые лишь сейчас. Если бы ДПК стала продвигать своего кандидата, это стало бы нарушением существующих договорённостей. Или, говоря иными словами, того хрупкого баланса сил, что был установлен между ведущими политическими субъектами иракских курдов по итогам вторжения в Ирак международной коалиции во главе с США в 2003 г. и принятия новой конституции в 2005 г. Однако в конечном итоге ДПК поддержала кандидатуру А.Л. Рашида — шурина основателя и бессменного (вплоть до своей смерти в 2017 г.) лидера ПСК Джаляля Талабани.

Конфликт из-за добычи газа

Вместе с тем отношения ДПК и ПСК развивались в этом году таким образом, что можно было ожидать их полного разрыва. Следует отметить, что ДПК активно продвигает инициативы по развитию газодобывающих мощностей в пределах КРАИ. Руководство автономии убеждено, что ее газ может «полностью заменить иранский импорт, за исключением летних месяцев». Не говоря уже о том, что в случае наращивания курдами соответствующих мощностей теоретически станет возможен экспорт газа в Турцию (а, значит, фактически, и на международные рынки, в т.ч. на европейский). В этом, в свою очередь, заинтересованы уже американцы, которые принимают инвестиционное (на 250 млн долл.) участие в данном проекте.

Как стало известно, в прошлом году руководство автономии в лице ДПК подписало контракт с компанией «Kar Group» на расширение газопровода с месторождений до столицы автономии Эрбиля и Дахука — городов, находящихся на границе с Турцией. Тонкость заключается в том, что сама эта фирма была учреждена ДПК и базируется в Эрбиле (аналогичная компания ПСК называется «Qaiwan»). Однако возникает вопрос, откуда ДПК намерена брать газ, кога основные месторождения (Хор Мор и Чемчамаль) находятся на территории ПСК?

Казалось бы, данное обстоятельство могло стать фактором «наведения мостов» между двумя партиями (если не сказать — кланами, кланово-клиентелистскими сетями), вражда между которыми уходит корнями в события гражданской войны 1990-х гг. (если не в ещё более ранние этапы национальной борьбы). Однако вместо этого со стороны руководства ПСК (в лице недавно утвердившегося на своём посту председателя партии Бафеля Талабани) в этом году неоднократно были слышны заявления о намерении ДПК полностью оттеснить ПСК от процесса принятия каких-либо решений, имеющих отношение к развитию газовой инфраструктуры на территории КРАИ.

Памятуя о том, что обе партии обладают собственными вооружёнными силам (отрядами «пешмерги», курд. «смотрящие в глаза смерти»), представляется сомнительным, что руководство ДПК действительно намерено реализовать «силовой» сценарий отношений между партиями. Следует напомнить, что именно такой сценарий развития событий возобладал в 1990-е гг. — сразу после установления над северным Ираком беспилотной зоны (как одного из следствий Войны в Персидском заливе 1990–1991 гг.) и создания курдами собственного правительства в 1992 г. [3] Вместе с тем сообщений о готовности крупнейшей курдской партии пойти на какой-либо компромисс со своим партнёром по автономии по этому вопросу до сих пор не поступало.

Зоны влияния ДПК (KDP) и ПСК (PUK) в Северном Ираке.
Источник: https://amwaj.media/

По данным Министерства природных ресурсов автономии, на её территории находится 5,67 трлн куб. м природного газа, что составляет порядка 3% общемировых запасов. Сегодня его добыча осуществляется на двух месторождениях: по одним данным, на Хор Мор и Чемчамаль (оба — на территории, подконтрольной ПСК), по другим — на Хор Мор и Хурмала (последний — на территории ДПК). Добычу осуществляет консорциум «Pearl», контрольный пакет которого принадлежит Dana Gas, зарегистрированной в ОАЭ. Как утверждают источники Reuters, компания намерена «более чем в два раза» нарастить добычу газа в ближайшие годы — до 1 млрд куб. футов в день. Этого было бы достаточно для покрытия внутренних потребностей. Однако ввиду игнорирования требований ПСК технические специалисты не были допущены до газовых месторождений. Как следствие, отсутствие договорённости (если не сказать — доверия) между ведущими курдскими партиями блокирует инициативу по развитию газовой отрасли автономии на начальном этапе.

Однако эта проблема — как и большинство вопросов, существующих в Курдистане — имеет не только «внутреннее», но и «внешнее» измерение. Так, Иран — будучи поставщиком газа в Турцию — не заинтересован в том, чтобы курдский газ составлял ему конкуренцию.

22–25 июня газовое месторождение Хор Мор было трижды обстреляно ракетами. Одним из следствий этого стало то, что иностранные компании (в частности, два турецких подрядчика) свернули свою деятельность на этом объекте. 25 июня в сторону месторождения также выдвинулись подразделения иракской армии, создав напряжённость с силами пешмерга. Иными словами, угроза вооружённых столкновений между федеральными и курдскими силами сохраняется. В отличии от предыдущих обстрелов весной этого года, ответственность за которые были возложены на Иран, в этот раз не было обвинений ни в чей адрес со стороны руководства автономии или Багдада. С нашей точки зрения, эти обстрелы стали свидетельством того, что Иран не намерен оставлять данное направление без внимания.

Отдельно следует отметить, что разговорам о расширении газового сектора автономии сопутствует аналитика, свидетельствующая о неуклонном снижении эффективности добычи основного источника доходов автономии — нефти. Так, по данным Reuters, добыча нефти в КРАИ может сократиться вдвое уже к 2027 г. в том случае, если не удастся привлечь новые инвестиции в сектор. В случае оптимального развития событий, добыча нефти может вырасти за пять лет до 580 тыс. баррелей в сутки (530 тыс. из которых шли бы на экспорт). В противном случае объём экспортной нефти автономии может сократиться до 240 тыс. баррелей. Связано это с истощением основных находящихся в эксплуатации месторождений (Тавк, Хурмала и Так Так). Согласно отчётам Deloitte, объём добываемой нефти в автономии уже сократился с 468 тыс. баррелей в сутки (2019 г.) до 445 тыс. в прошлом году и 434 тыс. в первом квартале 2022 г.

Панорама г. Эрбиль, КРАИ.
Источник: https://vk.com/kief_point

Ситуация осложнена тем, что добыча нефти в Иракском Курдистане — сама по себе непростая задача. Связано это как с ее относительно низкой рентабельностью в районе со сложным горным рельефом (особенно по сравнению с месторождениями равнинного южного Ирака), так и с объективной трудностью проведения геологоразведки. В свою очередь, чтобы осуществлять её самостоятельно, руководству КРАИ не хватает собственных средств, а также технологий, техники и квалифицированных кадров. Это одна из причин, почему все контракты в данной отрасли были заключены по схеме контрактов о разделе продукции (production sharing contract, PSC). Так, если выручка автономии от продажи нефти за первые три месяца 2022 г. составила порядка 3 млрд долл., то чистая прибыль (после выплаты долгов перед добывающими компаниями) — порядка 1,3 млрд долл.

Что касается экспорта нефти в Турцию и на международные рынки по нефтепроводу «Киркук — Джейхан», то он сократился на 53%, но это связано с ростом внутреннего потребления. Так, если в июне было поставлено 2,35 млн баррелей (на сумму 240 млн долл.), то в августе — 1,1 млн баррелей (на 100 млн долл.). Нефть направляется на НПЗ, а также для производства электроэнергии, перебои с которой происходят постоянно (из-за износа инфраструктуры). Добычей на пяти крупнейших месторождениях спорных территорий занимается Северная нефтяная компания, принадлежащая иракскому правительству.

Противостояние между руководством автономии и центральным правительством. Вопрос дотаций федерального бюджета и бюджета автономии в этом году

В свою очередь, вопрос о привлечении инвестиций в нефтегазовый сектор КРАИ упирается в политический по своей сути спор между правительством автономии и центральной властью в Багдаде. Дело в том, что в феврале Верховный суд признал неконституционным положение, согласно которому руководство автономии осуществляет экспорт нефти в обход государственной компании по закупкам нефти (SOMO). Как следствие, ряд нефтяных компаний были вынуждены отказаться от заключения новых контрактов (в частности, такие крупные американские фирмы США как Schlumberger, Baker Hughes, Halliburton и Weatherford). Вместе с тем американские дипломаты уже сделали заявления о том, что центральному правительству необходимо урегулировать свой спор с автономией.

В соответствии с соглашением, заключённым в 2019 г., из 400 тыс. баррелей, добываемых ежедневно, автономия поставляет 250 тыс. в Багдад в обмен на свою долю в федеральном бюджете [4]. Из этих денег формируется фонд для выплат зарплат госслужащих, бюджетников и курдских военизированных формирований в ИК — «пешмерга». За 2021 г. общий объём экспортированной нефти составил 152 млн баррелей, чистая прибыль автономии — 3,9 млрд долл. Поставки осуществляются в обход Багдада (SOMO).

В 2018 г. (после возврата спорных территорий — провинции Киркук и её месторождений — под контроль центрального правительства) между Багдадом и руководством автономии было достигнуто соглашение, согласно которому первый получает возможность экспортировать 100 тыс. баррелей нефти в день в Турцию по нефтепроводу. Компромисс сохранялся вплоть до 2022 г. Однако, судя по решению Верховного суда, Багдад больше не намерен мириться с независимостью руководства автономии в вопросе об экспорте энергоресурсов. С точки зрения местного эксперта, Камаля Рауфа, это связано с намерением руководства автономии (в лице ДПК) экспортировать газ в Турцию без какой-либо договорённости с центральным правительством.

Несмотря на то, что в этом году выплаты бюджетникам были осуществлены за счёт доходов автономии, связано это с высокими ценами на нефть. Эксперт утверждает, что автономия будет не в состоянии реализовать свои проекты без компромисса с центральным правительством в условиях более низких цен. В руках Багдада рычаг прямого (экономического) давления на ДПК, на руководство КРАИ. Совокупный бюджет автономии за три года также дефицитный (31 млрд долл. доходов против 34 млрд долл. расходов). Внешний долг автономии (начиная с 2014 г.) составляет 23 млрд долл.

Вид на г. Сулеймания, КРАИ.
Источник: https://vk.com/kief_point

В отличие от Ирана Турция заинтересована в реализации проекта газопровода с территории КРАИ. Ее позиция и роль очень важны для курдов, поскольку заинтересованность внешних участников может легитимировать претензии руководства автономии на то, чтобы самостоятельно поставлять углеводороды на внешние рынки. США также не скрывают свою заинтересованность в нахождении компромисса (во всяком случае, относительно тех контрактов, что уже заключены). После этого встаёт вопрос инвестиций и договорённости уже в пределах КРАИ, между ДПК и ПСК. При наличии политической воли решение всех этих вопросов представляется возможным.

Вполне возможно, что в конечном итоге проект экспорта газа из Курдистана будет реализован. Однако необходимо иметь в виду, что его реализация потребует больших инвестиций и нескольких лет для создания соответствующей инфраструктуры. В то же время центральное правительство в Багдаде сохраняет рычаги прямого (экономического) давления на руководство автономии, и, как следствие, автономный статус руководства КРАИ оказывается в значительной степени фиктивным.

Операция ВС Турции против РПК на территории Иракского Курдистана. Положение курдов в Сирийском Курдистане (Рожаве)

Сегодня Иракский Курдистан представляет собой одну из самых горячих точек Ближнего Востока в военном отношении. Ключевую роль в этом играют ВС Турецкой Республики, цель которых — нанести поражение национальному движению курдов Турции и Сирии в лице Рабочей партии Курдистана (РПК) и Сирийских демократических сил (СДС), между которыми — как «террористами» — турецкое руководство не проводит никакого различия.

18 апреля Турция начала очередную военную операцию на севере Ирака — «Коготь-Замок» (тур. «Pençe-Kilit»). Ей предшествовали аналогичные кампании против баз РПК в июне 2020 г. и апреле 2021 г. Они имели своей целью пресечение сообщения партизан с их «тыловой» базой поддержки в населённых курдами юго-восточных провинциях Турции, граничащих с Сирией, Ираком и Ираном.

Северный Ирак на начало кампании 2022 г. Синий — территории, занятые ВС Турции в прошлом году; оранжевый — зона присутствия РПК; жёлтый — зона контроля ДПК, фиолетовый — продвижение на 18 апр.
Источник: https://twitter.com/MapKurdistan

По состоянию на середину осени ВС Турции удалось значительно продвинуться вглубь территории КРАИ, более того — предпринять успешные действия, с целью окружения РПК в регионе Зап, зайдя с тыла (территории, номинально находящейся под контролем ДПК, но не контролируемой ею в полной мере).

Несмотря на упорное сопротивление партизан (с этим, помимо сложности рельефа, было связано медленное продвижение ВС Турции летом), в начале ноября развитие событий начало принимать катастрофический для РПК характер. Связано это с тем, что турецким войскам удалось прорваться на направлении Гире Шореш (Girê Şoreş) и рассечь, таким образом, оборонительный фронт РПК на две части, создав также «мост» с группировкой, до этого закрепившейся в тылу у партизан.

В конечном итоге, как отмечают симпатизанты РПК, большая часть фронта в регионе Зап «коллапсировала». Это не означает, однако, что все территории, отмеченные фиолетовым, находятся теперь под полным контролем Турции. Точнее, это пределы, которых турецкой армии удалось достичь, однако закрепиться там ей ещё только предстоит. В связи с этим важно отметить, что в результате успешного наступления ВС Турции стремительно создают дорогу от Шикефта Бриндара (Şikefta Brîndara) к Гире Шореш и Кокере (Kokerê). Создание дороги позволит Турции быстрее перебрасывать войска и подкрепления, создавать новые укрепрайоны и в целом препятствовать какому-либо перемещению партизан по пересечённой местности. По всей видимости, руководство Турции исходит из того, что уничтожить РПК будет непросто даже чисто силовыми методами, поэтому прилагает все усилия, чтобы у этой организации не появилось шансов на воссоздание своих баз в этом регионе в будущем (с момента их создания в 1984 г. именно на территории Ирака началась вооружённая борьба РПК против турецкого государства).

Северный Ирак по состоянию на 3 ноября 2022.г.
Источник: https://twitter.com/MapKurdistan

В борьбе против РПК негласную поддержку Турции оказывает ДПК (в то время как ПСК, напротив, имеет более тесные связи с РПК, притом исторически) [5]. Иракские курды ДПК связаны с Турцией, прежде всего, экономически (нефтепроводом «Киркук — Джейхан»). Логичным в связи с этим представляется стремление руководства КРАИ начать поставки газа в Европу через Турцию. Именно на такую причинно-следственную связь наталкивает то обстоятельство, что началу военной операции непосредственно предшествовала встреча президента Турции Реджепом Т. Эрдоганом с премьер-министром КРАИ Масруром Барзани. Иными словами, текущая операция исходит из соображений не только и не столько безопасности — не говоря уже о предвыборной борьбе в Турции, сколько из соображений экономической целесообразности.

В том, что касается специфики турецкой тактики в отношении партизан, следует отметить активное использование авиации (самолётов, вертолётов, БПЛА) и переброску спецназа по воздуху. Курды утверждают, что кроме этого имеет место использование химического оружия. Официальные турецкие представители (в лице министра обороны Х. Акара) отрицают использование какого-либо неконвенционального оружия.

Аналогичные процессы происходят и в северной Сирии (на территории самопровозглашённой автономии северной Сирии, руководящие позиции в которой занимают курды), которая активно готовится к очередному возможному вторжению Турции. В этом отношении последний теракт в Стамбуле, произошедший 13 ноября, может стать предлогом для проведения новой операции. Р.Т. Эрдоган продолжает настаивать на неприемлемости для Турции угрозы со стороны «террористов» где бы то ни было в регионе.

Северный Ирак по состоянию на 14 ноября 2022 г.
Источник: https://twitter.com/MapKurdistan

О намерении начать новую военную операцию в Сирии турецкий президент заявлял ещё летом. В качестве целей были упомянуты приграничные города Манбидж и Тель-Рифъат. Однако после трёхсторонней встречи в Тегеране 19 июля он фактически был вынужден отказаться от этих планов; США их также не поддержали. В результате, как отмечается в докладе Информационного центра СДС (курдское название Автономии), усилились обстрелы сирийских городов вблизи турецкой границы (Айн-Иссы, Тель-Тамера, Камышло, Кобане, Амуды и Тель-Абьяда) — их не было только 18–19 августа. В августе также произошло больше атак беспилотников, что за предыдущие три месяца. Потери сил СДС составили 29 человек, но отмечается, что атаки имели место также против военнослужащих сирийской армии. В связи с этим заявления о намерении Турции восстановить отношения с сирийским правительством в Дамаске представлялись преждевременными. Следует отметить, что ряд сирийских территорий (в частности, курдский кантон Африн) остаются под турецкой оккупацией.

Сегодня Рожава (т.е. северная Сирия, Сирийский Курдистан) вновь находится под угрозой прямого военного вторжения. 19 ноября была осуществлена атака ВВС Турции, приведшая к поражению большого количества целей на территории автономии и нанесению значительного, по некоторым оценкам, ущерба. 20–22 ноября атаки продолжились. Согласно данным Сирийской обсерватории по правам человека (SOHR) [6], в результате атак на севере и северо-востоке Турции погибли как минимум 37 человек и ещё около 70 человек были ранены. Как и следовало ожидать, оправданием возобновления военных действий стал упомянутый теракт в Стамбуле, в то время как официальные представители курдской автономии с самого начала категорически отвергли свою причастность к трагедии.

После воздушной атаки Р.Т. Эрдоган заявил о планируемой сухопутной операции на территории Сирии. Несмотря на грозную риторику, турецкая армия до сих пор не перешла к наступательным действиям в Сирии (несмотря на уже упомянутые успехи в северном Ираке).

С нашей точки зрения, военное вмешательство Турции весьма вероятно. В свете предстоящих в следующем году выборов Р.Т. Эрдогану было бы выгодно «оседлать» волну националистических настроений, преобладающих в турецком обществе и дополнительно усиленных миграционным и экономическим кризисом (наиболее ярким проявлением которого стала галопирующая инфляция, победа над ней была одним из ключевых достижений нового, «умеренного исламистского» правительства партии Справедливости и развития в самом начале нулевых годов). Однако многое в том, что касается проведения военной операции на территории Сирии, будет зависеть от позиции США, которых сирийские курды склонны рассматривать в качестве своих союзников.

Так, по мнению командира СДС Мазлума Абди (согласно некоторым источникам, в прошлом — одного из крупных руководителей РПК) проведение Россией СВО на территории Украины «повысило ценность Турции в глазах как России, так и Запада». Иными словами, обе стороны заинтересованы в том, чтобы перетянуть Анкару на свою сторону. Как бы то ни было, сирийские курды рассматривают угрозу, исходящую со стороны Турции, как вполне реальную. Как заявил М. Абди, турецкое нападение станет возможным «если не будет серьёзных усилий по сдерживанию Турции, особенно со стороны США и России». Тех заявлений, что были сделаны США, по его мнению, совершенно недостаточно.

Кирилл Семенов:
Последствия теракта в Стамбуле: что ждет Турцию и ее соседей

В свете такой постановки проблемы заявления официальных американских представителей представляются двусмысленными. Так, с одной стороны, официальный представитель Госдепартамента США призвал к «деэскалации в Сирии с целью защиты гражданского населения и поддержки совместной борьбы против ИГ» (организация признана террористической, ее деятельность запрещена на территории РФ). Однако одновременно с этим координатор Совета национальной безопасности при президенте Дж. Байдене Дж. Кирби заявил, что «Турция продолжает подвергаться террористической угрозе, особенно на юге. Турция, безусловно, имеет полное право защищать себя и своих граждан». Несмотря на то, что он также предостерёг от «реакции СДС» (на предполагаемое военное вторжение Турции), необходимо помнить, что в официальном заявлении Госдепартамента было упомянуто о несогласии США с каким-либо нарушением суверенитета Ирака. В то же время известно, что обширная часть северного Ирака сегодня находится под прямой оккупацией Турции.

Журналист Аl-Monitor, приведший слова Джона Кирби, также выразил сомнение в способности США воспрепятствовать интервенции Турции — прежде всего, ввиду ограниченности вооружённых сил Коалиции на земле. Более того, он напомнил, что в 2019 г., в ситуации аналогичного давления со стороны Турции американским войскам «было приказано эвакуировать свои блокпосты вдоль турецкой границы», чтобы не рисковать соприкосновением с союзником по НАТО. Буквально в прошлый раз было объявлено, что «ВС США в северной Сирии были отведены с дороги потенциального турецкого вторжения с целью обеспечения их безопасности». Следует отметить, что в ходе того наступления, известного как «Источник мира» (тур. Barış Pınarı Harekâtı), под контроль Турции и её союзников перешли города Рас-аль-Айн (курд. Серекание) и Тель-Абьяд (курд. Гре Спи).

Того же мнения придерживается Дареен Халифа, старший аналитик по Сирии из Международной кризисной группы (International Crisis Group), который утверждает, что «США могут — и, возможно, наложат — определённые санкции на Турцию в случае наземного вторжения… однако, за вычетом этого, они едва ли станут ухудшать свои отношения».

На фоне этого Россия — по словам Александра Лаврентьева, спецпредставителя президента РФ по Сирии — ограничилась тем, что призвала турецкое руководство к сдержанности. Эскалация напряженности, с точки зрения Москвы, представляется недопустимой.

Таким образом, угроза нового военного вторжения Турции в Сирию представляется реальной. Будет ли она реализована, зависит от многих факторов, в том числе от внутриполитической борьбы в рамках предвыборной гонки. Пока события (теракт как предлог, воздушная бомбардировка, агрессивная риторика Р.Т. Эрдогана, нацеленная на то, чтобы отобрать потенциальные голоса у конкурирующих националистических партий) укладываются в логику того, что вторжение (в отличие от лета) будет начато. Однако, стоит заметить, что, как и прежние акции, оно будет носить, скорее всего, характер ограниченной по времени и объёму операции. При этом нельзя до конца исключать и то, что США и Россия могут вмешаться и воспрепятствовать действиям Турции, исходя из собственных интересов в Сирии.

Кирилл Семенов:
Турецкие «протектораты» в Сирии: управление и интеграция

Что касается РПК — несмотря на то, что она продолжает подвергаться беспрецедентному давлению, представляется сомнительным, что турецкому государству удастся полностью уничтожить эту организацию. В конце концов, само её существование стало возможно вследствие объективных экономических причин, неравенства в турецком обществе (которое, в силу ряда обстоятельств, «наложилось» на национальный фактор, полностью игнорируемый официальной идеологией, что лишь усилило сопротивление). В этом смысле если не полностью подавить, то вполне подчинить своей воле курдский национализм для турецких властей означает обеспечить условия (прежде всего, экономические), которые лишат РПК (и подобные ей организации) сколь-нибудь широкой народной поддержки (без которой партизанские движения не могут существовать).

С нашей точки зрения, это в равной степени справедливо и по отношению к другим частям этногеографического ареала. Безусловно, национальное не сводится к классовому, однако оно может в значительной степени подпитываться соображениями именно экономического неравенства (в особенности когда неравенство оказывается маркируемым национальным, как в Турции 1960–1970-х гг.). Прямо сейчас мы можем наблюдать аналогичный процесс на примере Ирана.

Борьба Ирана против диссидентов из числа иранских курдов на территории Иракского Курдистана. Роль курдов в беспорядках в самом Иране

Завершить обзор всех четырёх частей Курдистана представляется необходимым рассмотрением одноимённого остана (провинции) на северо-западе Ирана. В последние недели протесты прошли в таких крупных городах как Тегеран, Шираз, Решт и др. Большую активность проявляют курды. Так, беспорядками охвачены Сенендж (столица остана) и Мехабад. Последний имеет особенное значение с точки зрения курдской истории: именно в Мехабаде в 1946 г. при поддержке СССР была основана недолговечная Мехабадская Республика, которая стала первой попыткой курдов добиться независимости в форме современного государства (до этого феномен курдского национализма был ограничен восстаниями в разных частях Курдистана, разделённого по итогам Первой мировой войны и распада Османской империи).

Главные лозунги протестующих направлены против режима Исламской Республики и лично против верховного лидера страны (рахбара) аятоллы Али Хаменеи. Самое активное участие в беспорядках принимает студенчество. Беспорядки в Иране начались 16 сентября. Поводом для массовых волнений послужила трагическая смерть 22-летней Махсы Амини (из Курдистана), произошедшая вследствие столкновения с полицией нравов. Как утверждается, по состоянию на 18 ноября троим участникам протестов были вынесены смертные приговоры, ещё пятеро получили приговоры от 5 до 10 лет (с правом обжалования для всех).

К числу характерных черт разворачивающихся протестов следует отнести следующее: у них нет ни лидеров, ни конкретных требований (прежде всего, экономических). Призывы к свержению существующей в Иране политической системы представляются популистскими и нереалистичными, лишёнными конструктивной составляющей. Утверждать это позволяет то, что сколь-нибудь содержательной альтернативы протестующие не выдвигают.

Наряду с этим следует отметить, что иранское правительство не торопится подавить выступления силой, хотя обладает всеми возможностями для этого. Возможно, это связано с некоторыми надеждами руководства страны на возвращение к переговорам по поводу ядерной программы (если не сказать — перспективы ухудшения его переговорных позиций в случае подавления беспорядков). Не вызывает сомнения, что в том случае, если соответствующие распоряжения будут получены, силовые ведомства, не колеблясь, подавят восставших. Так, в Мехабад уже были введены подразделения Корпуса стражей Исламской революции (КСИР), все дороги находятся под контролем правительства. Отдельно следует отметить минимальную связь между восставшими и работниками ключевой отрасли иранской промышленности — нефтяной, в то время как в ходе Исламской революции 1979 г. имела место противоположная ситуация: забастовки нефтяников стали одним из факторов свержения шахского режима.

Власть в Иране не демонстрирует признаки раскола. Несмотря на то, что сегодня все три ветви власти в стране находятся под контролем «консерваторов» (что также беспрецедентно), представители альтернативного крыла истеблишмента не выступают с поддержкой протестов (как это имело место в ходе беспорядков 2009 г.). Представляется, что значимым фактором текущих акций протеста стало разочарование людей в прошлых выборах, до участия в которых были допущены только консервативные фигуры.

Вопрос теперь состоит в том, готов ли режим аятолл пойти хоть на какие-то послабления; или, руководствуясь идеей «принципа домино», он откажется идти и на меньшие уступки. Известно даже, что часть руководителей (притом именно консервативного толка, а не «реформаторы») согласны пойти на некоторый компромисс. Однако каким будет окончательное решение, сказать сложно. С нашей точки зрения, велика вероятность силового, некомпромиссного решения конфликта.

Отдельно необходимо отметить «поколенческое» измерение текущих протестов. Так, в беспорядках активно принимает участие молодёжь. Целые университеты прекратили нормальную работу из-за студенческих выступлений. Речь идёт о представителях т.н. «поколения Z», которые не застали Исламскую революцию. Её идеи и идеалы не являются тем, с чем они готовы солидаризоваться; и особое недовольство вызывает требование для женщин носить платок.

Значимой представляется информационная, информационно-идейная, идеологическая составляющая данных протестов. Ввиду повсеместной распространённости индивидуальных средств связи, не представляет никакого труда получить доступ почти к любой информации, опубликованной где-либо в сети Интернет.

Наталья Голубкова:
«Ни серпа, ни чалмы»: технология протестов в Иране для борьбы с сакральной основой государственного суверенитета

У этого вопроса есть несколько аспектов. Так, с одной стороны, становится возможной (чисто технически) уже упоминавшаяся «координация» больших масс людей (у таких толп может не быть лидера: ни номинального, ни фактического). С другой стороны, в сложившейся за последние 30 лет ситуации в информационной среде (которая стала глобальной в полном смысле) представляется проблематичным перекрыть все каналы «враждебной» информации. Иными словами, несмотря на наличие ограничений в информационной сфере, враждебное влияние всё равно получает если не повсеместное, то широкое распространение.

Особенно важно то, что речь при этом идёт не о тонкостях интерпретации политической теологии доктрины шиитов-двунадесятников (являющейся официальной «идеологией» Исламской республики), но о простых, совершенно обыденных вещах — о том, что можно было бы назвать «идеологией повседневности». После того как глобальная экономическая мирсистема обрела «прозрачность», чтобы привести периферию этой системы в движение, достаточно показать её обитателям жизнь в одной из стран ядра (ее внешнюю сторону, «облицовку»). Разумеется, это замечание справедливо лишь в том случае, если соответствующие ценности уже успели укорениться в обществе-«реципиенте» (в то время как стремление жить как можно лучше в материальном плане представляется универсальной характеристикой человеческой природы) [7].

Несмотря на то, что женский платок уже успел стать полноценным символом протестующих (равно как тюрбаны, срываемые с представителей духовенства), не следует впадать в иллюзию, будто такие «надстроечные» вещи способны стимулировать реальные потрясения. Безотносительно того, что думают на этот счёт сами участники беспорядков, реальные причины протестов лежат в плоскости экономики. Так, по данным Министерства труда, 30 млн человек находятся в «абсолютной бедности» (согласно данным полуофициального Иранского агентства новостей о труде — 59 млн человек находятся «за чертой бедности»). Общее население Ирана составляет 86 млн человек, т.е. пропорция в любом случае оказывается значительной. Экономика страны сталкивается с многочисленными трудностями (связанными, в первую очередь, с западными санкциями), уровень инфляции также остаётся высоким.

Курды принимают заметное участие в беспорядках. Связано это с тяжёлой экономической ситуацией. В то время как экономика Ирана сталкивается с вызовами системного характера, курды страдают особенно, поскольку их провинция — одна из беднейших, наименее развитых в масштабе страны. Однако значение национального фактора также не следует недооценивать. Последние масштабные беспорядки имели место в Курдистане сразу после Исламской революции, когда после отказа удовлетворить требование курдов о предоставлении автономии, аятолла Хомейни направил в мятежную провинцию своих вооружённых сторонников.

Следует также отметить, что в этот раз репрессии иранского правительства в отношении курдов не были ограничены границами Исламской республики — напротив, вышли за её пределы, достигнув Иракского Курдистана. Сразу после начала беспорядков было объявлено, что иранские курдские диссиденты оказывают поддержку беспорядкам, происходящим в провинции Курдистан. Речь идёт о таких организациях как «Комала» (курд. کۆمەڵە – «группа»), Партия свободной жизни в Курдистане (PJAK) и Демократическая партия Иранского Курдистана (KDPI, ДПИК). Все они сегодня базируются на территории Иракского Курдистана. КСИР осуществил ракетные обстрелы (первый — 28 сентября, последний — 24 ноября) баз этих группировок, что привело к многочисленным повреждениям. По некоторым данным, атаки баллистических ракет были нанесены по штаб-квартире и базе «Партии свободы Курдистана» в Киркуке и Пирде (Алтынкёпрю) соответственно; штабам ДПИК в Эрбиле и Койе (Кой-Санджаке); базе «Комалы» в Сулеймании.

По мнению исследователей ситуация с обстрелами со стороны КСИР усугубляется аналогичными атаками, осуществляемыми турецкими истребителями и БПЛА в Сирийском Курдистане. Эти атаки происходят друг за другом (тем более, что турецкие также затронули иракскую территорию — в частности, Кандиль и Синджар). Более того, утверждается, что руководство Ирана уже поставило перед правительством Ирака ультиматум «о разрешении ситуации с курдами» в 10-дневный срок. Не вполне ясно, о чём идёт речь, поскольку, с нашей точки зрения, иракское правительство (равно как руководство КРАИ) едва ли обладает возможностями (или хотя бы желанием) пресечь деятельность данных организаций, коль скоро они, возникнув далеко не вчера, всё это время существуют относительно спокойно (и это отличает их от РПК, офисы которой были ликвидированы в КРАИ ещё несколько лет назад).

В связи с этим отношения между Ираном и Ираком (КРАИ) по этому вопросу остаются напряжёнными. Вероятность прямого военного вмешательства сохраняется (о чём свидетельствует информация о якобы поступающей к иракской границе иранской военной технике), однако мы бы не стали её переоценивать. Тем не менее проведение ограниченной пограничной операции представляется вполне возможным.

***

2022 год выдался для курдов очень напряжённым, притом во всех четырёх частях этногеографического ареала. Несмотря на это, до конца года остаётся ещё месяц, и за это время многое ещё может произойти. В особенности это актуально для курдов Сирии (Рожавы) и Ирака, а также Ирана (где напряжение, вызванное протестами, не спадает).

Наиболее преуспевающим из всех частей умозрительного Курдистана представляется Иракский Курдистан (КРАИ), однако он также сталкивается с рядом трудностей, притом объективного характера — противоречивым характером отношений между политическими субъектами курдов (даже если рассматривать ведущие субъекты только КРАИ: ДПК и ПСК); противоречивым характером политической жизни в Ираке в целом.

Безотносительно того, что могут думать и говорить (и даже делать) субъекты иракской политики, они находятся в неразрывной связи друг с другом. От того, что одни коалиции сменяются другими, сама политическая система не претерпевает качественные изменения. Это важно понимать при анализе курдских политик, даже если рассматривать их в пределах только Иракского Курдистана (чтобы иметь о них как можно более полное, «системное» представление).

Руслан Мамедов:
Ирак и «Игра в кальмара»

Положение курдов в Ираке двойственно. С одной стороны, они принимают (не могут не принимать) участие в общеиракских коалициях. С другой стороны, фактор этноконфессионального давления сохраняется и, по всей видимости, не исчезнет в обозримой перспективе. Напротив, система, установленная после свержения баасистов в 2003 г., тяготеет к тому, чтобы ещё больше укоренять эти противоречия. Как следствие, иракское общество будет оставаться разобщённым, складывание «единой иракской» нации (идентичности) будет тормозиться, а курды (как одно из меньшинств) будут оставаться под перманентной угрозой давления со стороны федерального центра (т.е. со стороны большинства).

Закономерным следствием этого могла бы стать консолидация курдов в качестве одного из «центров силы» (наряду с условной «коалицией суннитов» и «коалицией шиитов»). Однако очередная проблема состоит в том, что курды глубоко разобщены. Ситуация ещё больше усугубляется тем, что автономный статус Иракского Курдистана отнюдь не безусловен. Связано это в первую очередь с тем, что он не обладает в полной мере независимым экономическим «базисом», в то время как инструменты — сугубо политические — его легитимации находятся в руках центрального правительства. Ситуация с решением Верховного суда Ирака от февраля 2022 г., когда КРАИ было отказано в праве на самостоятельный, независимый от Багдада экспорт углеводородов, продемонстрировала означенное несовпадение интересов (если не реальное соотношение сил). Да, цены на нефть в этом году высоки, поэтому руководство КРАИ сможет, по всей видимости, осуществлять выплаты сотрудникам бюджетной сферы без того, чтобы обращаться к федеральному бюджету за той дотацией, на которую оно, теоретически, имеет право. Однако нет гарантий того, что уже в следующем году цены на нефть упадут и Багдад не начнёт снова политику прямого экономического давления на руководство автономии (что в предыдущие годы приводило к беспорядкам в КРАИ).

Другой проблемой является высокий уровень внешнего долга автономии, который усугубляется, с одной стороны, падением добычи на тех месторождениях, что уже находятся в эксплуатации, а, с другой, трудностью привлечения инвестиций (впрочем, на федеральном уровне также существует проблема привлечения инвестиций).

Теоретически, выходом из сложившейся ситуации для КРАИ (представленного в основном ДПК) могло бы стать ещё большее сближение с Турцией, что уже происходит. Однако в том случае, если иракским курдам удастся преодолеть внутренние противоречия и привлечь инвестиции для создания мощностей по добыче и экспорту природного газа, отношения с Ираном могут значительно ухудшиться. Только устанавливающийся и хрупкий баланс сил в этом «субрегионе» Ближнего Востока снова придёт в движение.

Таким образом, применительно к «курдскому вопросу» едва ли возможно вообще провести границу между «внешними» и «внутренними» факторами: будь то с точки зрения политики на уровне «только автономии», «только Ирака» или даже с точки зрения противоречий региональных сил: Ирана и Турции; Турции и Сирии; Ирана и Ирака; Турции и Ирака. В том, что касается «кейса Рожавы», то его также нельзя рассматривать сколь-нибудь адекватно, вынося за скобки фактор мировых держав (США и России) и их интересов.

Безотносительно того, что думают по этому поводу идеологи и апологеты курдского национализма — левого (в варианте РПК) или правого (в варианте ДПК) толка, — курды остаются, скорее, объектами мировой политики, нежели полноценными субъектами.

Применительно к Рожаве сохраняется угроза вторжения со стороны Турции; более того, можно сказать, что в последние дни она достигла своего пика с момента трёхсторонней встречи в Тегеране 19 июля. Аналогичная угроза со стороны Ирана сохраняется для Иракского Курдистана. С нашей точки зрения, вероятность турецкого вторжения представляется несколько большей. Впрочем, весьма вероятно, что и в случае с Рожавой ключевым игрокам (США, России и Ирану) удастся отговорить Турцию от вторжения или сделать его минимальным (с получением каких-либо символических уступок). Но не следует недооценивать и решимость турецкой правящей элиты, для которой война с СДС представляется войной с террором. Трудно представить, что Р.Т. Эрдоган упустит такую возможность поднять свой рейтинг накануне выборов в ситуации, когда его положение остаётся довольно шатким (в то время как, например, в 2019 г. ему удалось добиться своего; иными словами, «успешные» прецеденты уже есть).

В то же время ВС Турции удалось нанести ощутимый ущерб РПК в этом году, притом на территории северного Ирака, а не на собственной. Вопрос теперь, насколько прочно Турции удастся закрепиться в этом горном районе, чтобы сделать невозможным возрождение РПК (т.е. в непосредственной близости от границ Турции) в обозримом будущем и в сколь-нибудь значительных масштабах. С учётом того, что в боевых действиях принимают участие в т.ч. экскаваторы (призванные уничтожать и просто заваливать входы в тоннели партизан), весьма вероятно, что РПК хоть и не будет уничтожена, но в организационном плане понесёт большие потери, а на её восстановление теперь потребуются годы, если не десятилетия. Тактика, включающая широкое применение БПЛА (в т.ч. БПЛА-камикадзе) и нацеленная на точечное уничтожение полевых командиров, уже нанесла большой урон руководящим кадрам и РПК, и СДС как в Сирии, так и в Ираке.

Стоит отметить и возможность появления новых, подобных РПК организаций. Это, с нашей точки зрения, будет в решающей степени зависеть от динамики курдской политики в самой Турции: от того, сохранится ли действующий режим у власти в Турции, пойдёт ли он на компромисс с Демократической партией народов (ДПН) в контексте предстоящих выборов или же, напротив, доведёт решение суда о закрытии этой партии до логического завершения.

Что касается протестов в Иране, курды стали их значимым элементом, одним из «локомотивов». Тем не менее нет причин полагать, что эти беспорядки (с учётом отсутствия у них конкретного, признаваемого всеми протестующими лидера, сколь-нибудь конкретных и реалистичных требований и широкой общественной базы) не будут подавлены силовыми ведомствами Исламской республики. Как и в случае с РПК, в ситуации с текущими протестами в Иранском Курдистане фактор экономического неблагополучия и неравенства наложился на национальный, будучи усугублённым тем обстоятельством, что иранская провинция Курдистан является одной из трёх наименее развитых, наиболее депрессивных в составе страны. Можно сказать, что здесь — в иных исторических условиях — сложились те обстоятельства, что в своё время призвали к жизни РПК (в Турции в 1970–1980-х гг.).

Выражаю благодарность путешественнице Марии Киче за любезно предоставленные фото непосредственно с места событий https://vk.com/kief_point

1. Веденеев И.Н. Досрочные выборы в Ираке (2021 г.): причины и результаты. Вестник Института востоковедения РАН. №3(17), 2021. С. 23.

2. На должность премьер-министра может претендовать только араб-шиит, а спикера парламента — араб-суннит; эта система воспроизводит себя на всех уровнях власти, усугубляя такие проблемы иракской политики как клановость и клиентелизм.

3. Следует отметить, что в той ситуации примирить противоборствующие курдские стороны удалось только накануне вторжения в 2003 г. и только при вмешательстве ведущих стран Запада (США, Великобритании, Франции). Что касается окончательного мирного соглашения между ДПК и ПСК, то оно было заключено лишь в 1998 г. и при прямом участии США (сама встреча лидеров обеих партий прошла в Вашингтоне). Иванов С.М. Иракский Курдистан на современном этапе (1991-2011 гг.). М., ИМЭМО РАН, 2011. С. 11.

4. Веденеев И.Н. Спор о бюджете: проблема финансирования курдской автономии Ирака на современном этапе. В сб. Мусульманский Ближний и Средний Восток: современные процессы, история и историография / Отв. ред. В.Я. Белокреницкий, Н.М. Мамедова, Н.Ю. Ульченко. Ин-т востоковедения РАН. М.: ИВ РАН, 2021. С. 244.

5. Такое положение дел сохранялось до весны, пока Б. Талабани не оттеснил окончательно от власти Л. Талабани (который, как утверждается, имел более тесные связи с РПК).

6. Базируется в Великобритании.

7. Примечательно то, что аятолла Хомейни пришёл к власти на волне диаметрально противоположных (эгалитаристских) настроений, порождённых издержками (капиталистического) развития, которые охватили если не всё иранское общество, то большую его часть. Ещё более парадоксальным может считаться то, что сам феномен «исламской революции» стал возможен в уже относительно модернизированном обществе (что даёт знать о себе теперь, выливаясь в массовые протесты против ношения платка).