Оценить статью
(Голосов: 18, Рейтинг: 4.22)
 (18 голосов)
Поделиться статьей
Наталья Еремина

Д.полит.н., к.и.н., профессор кафедры европейских исследований факультета международных отношений СПбГУ, Советник Президента Российской ассоциации прибалтийских исследований

Как сегодня обеспечить трансформацию государств и мира? Где найти новые экономические точки роста? Война в современных условиях затронет слишком много участников, революции не имеют просчитываемых последствий. Поэтому наиболее логичным способом обеспечить политические и социальные изменения становятся медицинские и цифровые технологии.

COVID-19 создал дополнительные инструменты взаимодействия стран и влияния международных структур. В ходе борьбы с пандемией страны следовали логике ВОЗ и транснациональных корпораций, его финансирующих (например, Фонд Рокфеллера осуществляет работу по контролю над состоянием пандемии и делится данными с ВОЗ). Благодаря коронавирусу было заявлено о тех сферах, где сотрудничество государств под главенством международного института является необходимым. ВОЗ определил стандарты решений, которые приняли практически все государства (за очень редким исключением). Тогда же в конкуренцию за мировые рынки включились помимо международных финансовых фондов еще и фармацевтические гиганты.

В 2020 году, когда была объявлена пандемия COVID-19, фармкомпании превратились в титанов мирового рынка. Так, З. Мамедьяров в своем исследовании «Инновационное развитие мировой фармацевтической отрасли» пишет, что «Акции фармацевтических компаний находятся в числе наиболее быстрорастущих на биржах США и ЕС, что объясняет инвестиционную привлекательность отрасли. Совокупная рыночная капитализация только европейских фармацевтических ТНК превышает 1 трлн долл. Фармацевтика входит в топ-6 отраслей рейтинга Fortune 500». Совсем недавно Time впервые составил топ-100 самых влиятельных компаний мира. В него вошли фармацевтические компании наряду с IT-корпорациями. Но главным критерием отбора как раз являлся ответ на вопрос, как их работа влияет на будущее человечества. Иными словами, смогут ли они его менять? Примечательно, что в список попали именно американские фармкомпании, которые уже сейчас влияют на будущее: Pfizer, BioNTech, Johnson & Johnson. Например, Pfizer рассчитывает заработать на продажах вакцины в 2021 г. не менее 15 млрд долл.

И еще один важный момент был обозначен именно в 2020 г. — произошел рост цифровизации. Цифровые технологии, активно применявшиеся в ходе борьбы с коронавирусом, окончательно оформили инструменты контроля над обществом.

Вопреки расхожему мнению о том, что коронавирус создал условия для укрепления национальных государств, мы видим, что власти этих самых государств в действительности, за редким исключением, не принимали собственные решений, двигаясь в фарватере тех идей, что были сформулированы ВОЗ. Впрочем, национальные правительства сами отказались от собственных решений, от общественного диалога, от консультаций с ведущими учеными, которые могли бы объединить усилия для исследований. Да и сами общества оказались разделены из-за разного отношения к реакции управленцев на COVID-19. Самое прискорбное, что именно сфера здравоохранения и медицина оказались инструментами разделения общества (например, сейчас мы слышим заявления об отказе в плановых операциях для невакцинированных пациентов). Это очень опасный путь, на который вступают государства. И это реакция паники. А паника никогда не приводила к правильным решениям. К сожалению, рост недоверия не только к управленцам, но и к медикам в результате этих решений будет расти.

Государство должно быть честным игроком в этих условиях и взять на себя все риски, однако по-прежнему это не так, причем повсеместно в мире. Перекладывание рисков на ВОЗ, работодателей, граждан ничего не дает в сложившейся ситуации, а только разъединяет общество. Неверная тактика приводит к катастрофическим последствиям.

Проблема коронавируса не является чисто медицинской. Это по-прежнему вопрос интерпретаций. Так, во многих странах эпидемия не объявлена, летальность от коронавируса также интерпретируется и объясняется разными сторонами по-разному.

Коронавирус существует, впрочем, как и множество других опасных вирусов и бактерий, о которых не стоит забывать, и он не последний вирус в природе, но именно сегодняшние меры борьбы создали прецедент, который несет в себе зародыш нового мира, обеспечивает трансформацию старого. Вряд ли этот мир, несмотря на медицинское обоснование его формирования, будет дружелюбен человеку. А современному государству, чтобы сохранить хотя бы относительное доверие общества, а не его отдельных сегментов, необходимо приступить к консолидации и отказаться от тактики разобщения, прибегая к мерам сегрегации. Иначе оно упустит свое влияние, а люди отвернутся от него. Общественно-политическая консолидация совсем скоро будет стоить очень дорого. Так что не стоит сегодня пускать ее под нож.

Фарминдустрия в мировой политике

Как сегодня обеспечить трансформацию государств и мира? Война в современных условиях затронет слишком много участников, революции не имеют просчитываемых последствий. Поэтому наиболее логичным способом обеспечить политические и социальные изменения становятся медицинские и цифровые технологии.

Интересно, что быстрые изменения государственного развития исторически обеспечивались не столько технологиями, непосредственно связанными с экономическими процессами, сколько социальными взрывами и политическими потрясениями. Так, для обеспечения экономических изменений, которые создавали возможности для быстрого или даже стремительного экономического роста (например, это может быть процесс накопления капитала или индустриализация), все же необходимы именно политический и социальный сдвиги, выражаемые либо в специфическом реформировании, либо в революционных преобразованиях. Войны оказываются более затратными в этом смысле и менее эффективными, если затрагивают большое число международных участников. Однако в случае если государство затронуто лишь частично участием в военных действиях, или его территория не является непосредственным военным плацдармом, оно может получить выгоды от военных событий, трансформируя их в дальнейшем в конкретные экономические преимущества. В таком ключе можно рассмотреть, например, ситуацию холодной войны, участники которой все же предпочитали избегать лобового столкновения, но при этом участвовали в локальных конфликтах на своей периферии. Это позволяло поддерживать определённый уровень производства, технологических новшеств, связанных, прежде всего с обеспечением военной безопасности, в том числе с военной медициной, а также фармацевтикой. Не случайно ракетная отрасль и фармакология оказались самыми активно развивающимися в двух противоборствующих лагерях во время холодной войны.

Наверное, не случайно, что фармакология как наука сформировалась во второй половине XX в., уже после Второй мировой войны. Тогда же мы отмечаем начало бурного роста объёмов производства лекарств и их сбыта. С тех пор темпы продажи различных препаратов только растут. А с 2020 года, когда была объявлена пандемия COVID-19, фармкомпании превратились в титанов мирового рынка. Так, З. Мамедьяров в своем исследовании «Инновационное развитие мировой фармацевтической отрасли» пишет, что «Акции фармацевтических компаний находятся в числе наиболее быстрорастущих на биржах США и ЕС, что объясняет инвестиционную привлекательность отрасли. Совокупная рыночная капитализация только европейских фармацевтических ТНК превышает 1 трлн долл. Фармацевтика входит в топ-6 отраслей рейтинга Fortune 500». В. Пихорович указывает, что в 2019 г. доходы фармакологии уступали (хотя и не так сильно) лишь доходам от продажи вооружений [1] . Совсем недавно Time впервые составил топ-100 самых влиятельных компаний мира. В него вошли фармацевтические компании наряду с IT-корпорациями. Но главным критерием отбора как раз являлся ответ на вопрос, как их работа влияет на будущее человечества. Иными словами, смогут ли они его менять? Примечательно, что в список попали именно американские фармкомпании, которые уже сейчас влияют на будущее: Pfizer, BioNTech, Johnson & Johnson.

Здесь очень важно, что это транснациональные корпорации, ведь производственные мощности этих компаний располагаются по всему миру. Например, Pfizer имеет производства в 46 странах мира, а у Johnson & Johnson более 250 дочерних предприятий. Обратим внимание, что этот рейтинг еще пока не учитывает в полной мере продажи от вакцин. Поэтому дальнейший рост фармацевтических компаний будет обеспечиваться именно этим направлением. Оно сейчас оказалось наиболее надежным, так как правительства осуществляют масштабные закупки вакцин, и при этом менее затратным, чем разработка медикаментов против других вирусных заболеваний, онкологических заболеваний и т.д. Так, Pfizer рассчитывает заработать на продажах вакцины в 2021 г. не менее 15 млрд долл.

Очевидно, что именно вакцинная ситуация и вакцинная политика стали очередным способом «отделить» страны друг от друга: страны с конкурентоспособной вакциной, которая будет признана странами-партнерами; страны, которые производят неконкурентоспособную вакцину, которая не признана всеми участниками мирового рынка; страны, которые не способны в принципе произвести вакцину. Кстати, для России в этой ситуации вряд ли есть возможность улучшить свои позиции, так как экспорт российских медикаментов всегда составлял совсем незначительные доли по сравнению с ведущими иностранными фармацевтическими компаниями. Текущая ситуация с разработками вакцин лишь отчасти меняет ситуацию. Дело в том, что люди продолжают болеть другими болезнями и помимо COVID-19, а значит, им по-прежнему нужна разнообразная медицинская помощь и разные лекарства. Вряд ли перенаправление мощностей фарминдустрии на полномасштабное производство вакцин спасет людей от других заболеваний. Кроме того, уже есть печальный опыт борьбы с эпидемиями в странах Африки, которая всегда приводила к повышенной смертности от других болезней при концентрации всех ресурсов на борьбу с конкретной эпидемией. Так, ВОЗ указывает, что как было в случае борьбы с Эболой, так и сейчас в случае борьбы с коронавирусом при концентрации всех ресурсов бедных стран на лечение этих инфекций ожидается повышенная смертность от других заболеваний, прежде всего, от малярии. ВОЗ полагает, что «от малярии могут умереть 769 тыс. человек, поскольку кампании по борьбе с ней прерваны. Это более чем вдвое превышает количество смертей два года назад, когда погибло более 360 тыс. человек, и будет худшим показателем для региона с 2000 года». В этой связи более логичным выглядит советский опыт: иметь определенное число инфекционных больниц в соответствии с численностью населения в регионе, и содержать их, как и медперсонал, невзирая на отсутствие эпидемии здесь и сейчас. Аналогичным путём пошли в Китае, где решили строить не временные инфекционные больницы, а инфекционные стационары, чтобы не переоборудовать под ковидарии другие больницы и продолжать лечить людей от всех заболеваний. Это способ отказаться от постоянной войны против COVID-19 с перенапряжением всех сил и перейти уже к мирной жизни.

Почему медицинские инструменты оказались так востребованы, а ситуация с пандемией породила множество толков и интерпретаций? Почему мы можем рассматривать борьбу с COVID-19 как инструмент трансформации мира?

Для поддержания престижа международных организаций и лидерства США в мире в целом и в евро-атлантическом сообществе в частности перед ними всегда стояла задача формирования устойчивых инструментов глобального влияния. В течение уже более десяти лет мы фиксируем специфические интерпретации глобальных проблем (терроризм, экология и климат, миграции, COVID-19), которые способствовали формированию устойчивых инструментов глобального влияния, помимо контроля над финансовыми потоками. Прежде чем коронавирус стал очередным контекстом для разработки инструментов влияния на общества, был получен опыт управления благодаря работе с другими, указанными выше, глобальными проблемами. Здесь важно, что все они связаны с конкретными страхами людей. Управление обществом через страх — самый быстрый способ добиться конкретного результата. Тем более что информационная повестка, формируемая крупнейшими международными информационными гигантами США и отчасти Британии, не допускает на это поле новых игроков. Все же по-прежнему Russia Today и Al Jazeera не имеют такой же широкой аудитории и финансовых ресурсов, пула журналистов, как, например, CNN и BBC.

Так, одним из наиболее успешных механизмов глобального контроля как над государствами, так и обществами сначала стала защита окружающей среды и в целом климатическая повестка. Работа «на этом поле» позволила сформировать глобальные инструменты управления (соглашения между правительствами, а в качестве примера наиболее показательна «Зеленая сделка ЕС», выполняя которую государства-члены должны изменить систему контроля над производствами и гражданами, а также сами производства). В этих условиях обыватель готов платить больше и пересесть на электромобили, чтобы дышать более чистым воздухом. Но он не считает, сколько дополнительной электроэнергии понадобится для работы этого электромобиля или сколько редкоземельных металлов придется использовать для его создания.

Другая мировая проблема — международный терроризм. О ней начали говорить на глобальном уровне с 2001 г., однако после событий Арабской весны 2011 г. эта повестка была многократно обострена. Для ее решения создаются международные институты, группы поддержки, влияющие на внутренние режимы (например, Общество друзей сирийского народа, созданное ЕС) и военные коалиции. Все они формируют единый взгляд союзных государств на международные отношения не только в конкретном регионе, но и мире. Здесь важно, что именно в ходе антитеррористической деятельности правительства практически всех государств получили право следить за гражданами, а также обмениваться информацией о них с партнерскими странами, что создало новые возможности управления обществом. Связанная с проблемой мирового терроризма угроза роста иммиграционных потоков также привела к повышению роли соглашений и наднациональных структур. Эта же проблема привела к усилению конкретных государств, имеющих инструменты реагирования, например, США. Они, благодаря миграционным инструментам, даже влияют на политику соседних стран. Иммигранты — это один из распространённых страхов практически любого общества. Контроль над иммигрантами также стал дополнительным инструментом контроля над обществом в целом.

И, безусловно, не забудем про экономические глобальные проблемы после 2008 г., причем глобальную экономику пытаются направлять не столько в рамках G20, сколько в G7. Именно этой группой было достигнуто соглашение о едином подходе в борьбе с кризисами по рецептам международных финансовых институтов. Однако поскольку и в них лидирующую роль играют США, то понятно, что их рецепты и будут использоваться. Так создаются и учреждаются глобальные механизмы реакции.

COVID-19 создал дополнительные инструменты взаимодействия стран и влияния международных структур и США. В ходе борьбы с пандемией страны следовали логике ВОЗ и транснациональных корпораций, его финансирующих (например, Фонд Рокфеллера осуществляет работу по контролю над состоянием пандемии и делится данными с ВОЗ). Благодаря коронавирусу было заявлено о тех сферах, где сотрудничество государств под главенством международного института является необходимым. ВОЗ определил стандарты решений, которые приняли практически все государства (за очень редким исключением). Тогда же в конкуренцию за мировые рынки включились помимо международных финансовых фондов еще и фармацевтические гиганты. И еще один важный момент был обозначен именно в 2020 г.: произошел рост цифровизации. Цифровые технологии, активно применявшиеся в ходе борьбы с коронавирусом, окончательно оформили инструменты контроля над обществом.

Управление обществом через страх

В условиях COVID-19 значительно укрепились позиции различных международных организаций, финансовых институтов, фондов, которые финансируют конкретные задачи, связанные с борьбой с коронавирусом. И речь не только о ВОЗ. Группа Всемирного банка еще в 2020 г. выделила 160 млрд долл. на поддержку медицины развивающихся стран. Свою деятельность Всемирный банк координирует с региональными банками развития, частным сектором, Международным валютным фондом. Для мониторинга мер, принимаемых правительствами 193 стран — участниц МВФ в борьбе с COVID-19 данная организация разработала специальный онлайн трекер, который суммирует ключевые экономические меры, принимаемые правительствами для снижения социально-экономического воздействия COVID-19. Мгновенно откликнулся частный фонд Билла и Мелинды Гейтс. Всемирный экономический форум (ВЭФ) во главе с Клаусом Швабом развивает проект COVID Action Platform, объединяющий усилия бизнеса в борьбе с пандемией, число участников которого приближается к 1500. И это лишь малая часть примеров.

Вопреки расхожему мнению о том, что коронавирус создал условия для укрепления национальных государств, мы видим, что власти этих самых государств в действительности, за редким исключением, не принимали собственных решений, двигаясь в фарватере тех идей, что были сформулированы ВОЗ. Впрочем, национальные правительства сами отказались от собственных решений, от общественного диалога, от консультаций с ведущими учеными, которые могли бы объединить усилия для исследований. Да и сами общества оказались разделены из-за разного отношения к реакции управленцев на COVID-19. Самое прискорбное, что именно сфера здравоохранения и медицина оказались инструментами разделения общества (например, сейчас мы слышим заявления об отказе в плановых операциях для невакцинированных пациентов). Это очень опасный путь, на который вступают государства. И это реакция паники. А паника никогда не приводила к правильным решениям. К сожалению, рост недоверия не только к управленцам, но и к медикам в результате этих решений будет расти.

Государство должно быть честным игроком в этих условиях и взять на себя все риски, однако по-прежнему это не так, причем повсеместно в мире. Перекладывание рисков на ВОЗ, работодателей, граждан ничего не дает в сложившейся ситуации, а только разъединяет общество. Неверная тактика приводит к катастрофическим последствиям.

Проблема коронавируса не является чисто медицинской. Это по-прежнему вопрос интерпретаций. Так, во многих странах эпидемия не объявлена, летальность от коронавируса также интерпретируется и объясняется разными сторонами по-разному.

Почему коронавирус — это уже не только медицинский, но и политический, и социально-экономический инструмент?

Коронавирус позволяет совместить в себе все основные угрозы, мировые проблемы, указанные выше. Как это происходит? Во-первых, он используется в переконфигурации международных отношений (СМИ США и Британии начали распространять информацию о производстве коронавируса в лаборатории Китая, обвиняют Россию и Китай в вакцинной войне и вакцинной дипломатии). Во-вторых, коронавирус усилил экономические угрозы и страхи (локдаун действует не менее разрушительно, чем экономический кризис). В-третьих, он подчеркивает проблему экологии и изменения климата (климат меняется, возникают новые вирусы и т.п.). В-четвертых, в СМИ сообщается, что мигранты из неблагополучных стран больше болеют коронавирусом, ведь у них нет лекарств и вакцин, а значит они будут прибывать в более благополучные страны и заражать население. В-пятых, коронавирус, фактически как и терроризм, был объявлен военной угрозой (многие правительства говорили, что началась война, а борьбу с COVID-19 назвали военными действиями, чем породили глубокую панику среди населения). Обратим внимание, что для решения всех мировых проблем всегда использовались только два инструмента – ограничения, накладываемые на людей, а также контроль над ними (более полноценный и тотальный контроль, который прямо вырастает из ограничений). Поэтому вряд ли можно было ожидать в случае с появлением COVID-19 использования каких-то иных инструментов (мы не видели взращивания взаимного доверия, рекомендательного формата, постоянных объяснений, открытых обсуждений специалистов и признанных экспертов, ответов на вопросы и т.д.).Особенно показательны здесь масштабные акции протеста против антиковидных мер, вводимых правительствами в разных европейских странах. Не так давно, 17 июля, состоялась очередная масштабная акция против правительства Э. Макрона и ограничений, которые оно ввело.

Коронавирус создал возможности роста влияния международных структур и конкретных игроков. В контексте борьбы с коронавирусом были созданы и укрепили свою роль различные фонды. Например, Фонд Билла и Мелинды Гейтс, Фонд помощи в связи с пандемией COVID-19 при ВОЗ, инвестиционный фонд для борьбы с распространением коронавируса при ЕС. Интересный пример — Фонд Рокфеллера, который призвал страны G7 активизировать усилия, чтобы COVAX закрыл дефицит финансирования в размере 9,3 млдр долларов и мог вакцинировать население бедных стран (COVAX — это координируемый ВОЗ глобальный механизм по обеспечению доступности вакцин против COVID-19). Чиновники ВОЗ также заявили о беспрецедентном взаимодействии правительств в рамках COVAX, которую финансируют не только они, но и частные благотворители. В частности, еще в июне 2020 г. в рамках инициативы Института сывороток Индии и Фонда Билла и Мелинды Гейтс механизм COVAX предоставил странам с низким и средним уровнем дохода до 100 млн доз вакцин, разрабатываемых компаниями «AstraZeneca» или «Novartis», по цене 3 долл. за дозу. Частные компании активно работают также в рамках Коалиции по инновациям в области обеспечения готовности к эпидемиям (CEPI), созданной в 2017 г. в Давосе (это некое новаторское партнерство между государственными, частными, благотворительными и гражданскими организациями, призванное обеспечивать разработку вакцин для сдерживания будущих эпидемий). Коалиция незамедлительно отреагировала на появление COVID-19 и начала координировать свои действия с ВОЗ. По инициативе CEPI было создано девять партнерств, имеющих цель разработать вакцины против нового коронавируса.

Не отстает от них Фонд Рокфеллера, который опубликовал план своих действий в борьбе против коронавируса: «Один за всех: обновленный план действий по глобальной вакцинации против COVID-19». В настоящее время Фонд аккумулирует средства для наращивания вакцинации. Он даже создал Институт профилактики пандемии Фонда Рокфеллера. Довольно примечательно, что он должен выискивать формирование новых пандемий и новых патогенов, которые могут к таковым привести, чтобы сразу оповестить сраны мира и призывать всех к правильному поведению. Забавно, что деятели Фонда Рокфеллера сетуют на недостаточность глобального управления, что оно не создано и это мешает бороться с вирусами, число которых, по мнению Фонда, будет множиться. Также важно, что многие крупные международные организации (Всемирный банк, ВОЗ, ВТО, МВФ и др.) впервые в таком масштабе и составе объединили усилия именно для борьбы с пандемией.

Коронавирус существует, впрочем, как и множество других опасных вирусов и бактерий, о которых не стоит забывать, и он не последний вирус в природе, но именно сегодняшние меры борьбы создали прецедент, который несет в себе зародыш нового мира, обеспечивает трансформацию старого. Вряд ли этот мир, несмотря на медицинское обоснование его формирования, будет дружелюбен человеку. А современному государству, чтобы сохранить хотя бы относительное доверие общества, а не его отдельных сегментов, необходимо приступить к консолидации и отказаться от тактики разобщения, прибегая к мерам сегрегации. Иначе оно упустит свое влияние, а люди отвернутся от него. Общественно-политическая консолидация совсем скоро будет стоить очень дорого. Так что не стоит сегодня пускать ее под нож.

1. Пихорович В.Д. Логика коронакризиса // Альтернативы. №1 - 2021. С. 141.


Оценить статью
(Голосов: 18, Рейтинг: 4.22)
 (18 голосов)
Поделиться статьей

Прошедший опрос

  1. Какие угрозы для окружающей среды, на ваш взгляд, являются наиболее важными для России сегодня? Отметьте не более трех пунктов
    Увеличение количества мусора  
     228 (66.67%)
    Вырубка лесов  
     214 (62.57%)
    Загрязнение воды  
     186 (54.39%)
    Загрязнение воздуха  
     153 (44.74%)
    Проблема захоронения ядерных отходов  
     106 (30.99%)
    Истощение полезных ископаемых  
     90 (26.32%)
    Глобальное потепление  
     83 (24.27%)
    Сокращение биоразнообразия  
     77 (22.51%)
    Звуковое загрязнение  
     25 (7.31%)
Бизнесу
Исследователям
Учащимся