Многополярность или «новая биполярность»?

На сайте РСМД ранее уже были размещены материалы Андрея Кортунова, а также А. Фененко, посвященные перспективам создания многополярного мира. Считаю, что дискуссию относительно многополярности и места РФ в современной системе международных отношений необходимо продолжать, и предлагаю посмотреть на данную проблему с точки зрения парадоксов субъективного восприятия и пределов объективного (эмпирического) анализа.

Определение типа современного миропорядка (одно- или многополярного), и тем более обоснование наиболее предпочтительной системы международных отношений — один из наиболее идеологизированных вопросов в международных отношениях. Справедливости ради стоит сказать, что наука о международных отношениях в целом, как и любая другая социальная дисциплина, имеет значительный идеологический компонент. Большинство американских экспертов заявляет, что мир однополярен и останется таковым еще долго, преподнося это как безусловное благо для человечества. В России и других странах БРИКС, а также ряд представителей ЕС (например, Ж. Баррозо) выступают в пользу многополярного мира.

В эпоху постмодерна сложившееся представление о миропорядке — это во многом социальный конструкт. Таким образом, мы видим мир таким, каким нам его показывают, в том числе СМИ. Очень примечательно в этом плане исследование наиболее мощных, влиятельных стран мира по версии US News, составленное посредством выявления тех стран, которые «доминируют в новостных заголовках, занимают политиков и формируют глобальные экономические модели».

При проведении данного исследования возникло естественное желание понять, а как же сам Китай относится к многополярности? Многополярность является важным концептом внешней политики КНР со времен Цзян Цзэминя с 1992 г., усилившись во времена войны в Югославии и гибели китайского летчика после столкновения с американским.

Однако уже в 2000-е гг., в том числе после вступления Китая в ВТО и выдвижения концепции гармоничного мира Ху Цзиньтао, пропаганда многополярного мира в КНР «приглушается» и становится больше «ритуальной».

C 2013 г. началась реализация амбициозной инициативы «Пояс и путь», которая реализуется Пекином на двусторонней (а фактически — на односторонней) основе. Запущен крайне успешный для КНР Азиатский банк инфраструктурных инвестиций (АБИИ), в капитал которого вошло не только большинство стран Азии, но и в качестве нерегиональных членов 17 из 29 (!) членов НАТО, что является наглядным подтверждением подрыва влияния традиционного гегемона. Началось международное продвижение китайской концепции «Общего будущего человечества».

КНР постепенно отходит от радикального пересмотра существующего миропорядка и стремится заменить собой прежнего гегемона в лице США. В целом Китай устраивает существующая архитектура международного экономического управления, только на смену институтов Бреттон-Вудса должны прийти возглавляемые не США, а Китаем финансовые структуры, такие как АБИИ (квота КНР при голосовании — 26,5%; доля в капитале — 30,8%). Неудивительно, что крупнейшая торговая держава — КНР — стала главным защитником «открытой мировой экономики» — это был ключевой тезис выступления Си Цзиньпина (в отсутствие «изоляциониста» Д. Трампа) на Всемирном экономическом форуме в Давосе в январе 2017 г. В новых международных условиях мы являемся свидетелями смены ролей — США становятся своего рода главной альтер-глобалистской державой, а КНР — сторонником открытых рынков и свободного доступа для своих могущественных ТНК.

На портале РСМД ранее уже были размещены материалы А. Кортунова, а также А. Фененко, посвященные перспективам создания многополярного мира. Считаю, что дискуссию относительно многополярности и места РФ в современной системе международных отношений необходимо продолжать, и предлагаю посмотреть на данную проблему с точки зрения парадоксов субъективного восприятия и пределов объективного (эмпирического) анализа.

Полярные точки зрения относительно полярности

Определение типа современного миропорядка (одно- или многополярного), и тем более обоснование наиболее предпочтительной системы международных отношений — один из наиболее идеологизированных вопросов в международных отношениях [1]. Справедливости ради стоит сказать, что наука о международных отношениях в целом, как и любая другая социальная дисциплина, имеет значительный идеологический компонент. Большинство американских экспертов заявляет, что мир однополярен и останется таковым еще долго, преподнося это как безусловное благо для человечества. В России и других странах БРИКС, а также ряд представителей ЕС (например, Ж. Баррозо) выступают в пользу многополярного мира.

При этом каждая из сторон приводит свои аргументы. Так, по мнению госсекретаря США в 2005–2009 гг. К. Райс, реальность такова, что «многополярность никогда не была объединяющей идеей или видением. Это было неизбежное зло, которое поддерживало отсутствие войны, но оно не способствовало торжеству мира. Многополярность — это теория соперничества; конкурирующих интересов, а в худшем случае — конкурирующих ценностей». Ее аргументы парирует Е. Примаков, один из идеологов многополярного мира, министр иностранных дел России в 1996–1998 гг.: «Многополярное мировое устройство само по себе в условиях глобализации не ведет к конфликтным ситуациям, военным столкновениям», однако оно не исключает весьма сложной обстановки, в которой осуществляется процесс перехода к такой системе» [2].

От «словесной пикировки» стороны уже давно перешли в нормативную плоскость академического мира. Так, сторонники однополярности опираются в первую очередь на теорию гегемонистской стабильности, которая изначально была разработана Дж. Киндлебергером применительно к желаемому им механизму управления мировой экономикой в период Великой депрессии [3] и получила дальнейшее развитие в работах экспертов по международной политической экономии Г. Гилпина, Р. Кеохэйна, а также Дж. Голдшейна. Сторонники данного подхода утверждают, что наличие гегемона позволяет стабилизировать международную систему и является безусловным благом. При этом они ссылаются, например, на исследования Дж. Модельски по концентрации морской мощи [4], а также на К. Раслера, по мнению которого возникновение глобальных войн совпадает с периодами низкой концентрации мощи (см. рис. 1).

Рис. 1. Концентрация мощи у гегемона и периоды глобальных войн [5].

Академическая проработка концепции многополярности в этом плане пока несколько беднее. В 1990-е годы ряд российских исследователей (в частности, С. Рогов, К. Сорокин) предприняли ряд попыток (в русле официальной позиции России при министре иностранных дел Е. Примакове) по разработке теоретических основ многополярного мира, продвигая, по мнению А. Богатурова, образ «необходимого будущего», правда без должной опоры на анализ реального соотношения сил [6].

Неудивительно, что в условиях однополярного мира 1990-х гг. в России (как в стране, проигравшей холодную войну), в «конвенциональной» академической среде не могла возникнуть «ревизионистская» концепция миропорядка. Поэтому так называемая теория многополярного мира [7] возникла «за пределами конвенциональности», а ее автором стал А. Дугин, скорее политический активист евразийского движения, нежели классический академический исследователь. Краткосрочный период его академической карьеры в МГУ им. М.В. Ломоносова в 2009–2014 гг. — исключение, которое лишь подтверждает правило.

Несмотря на широкую известность подходов А. Дугина в России и за рубежом, пожалуй, можно согласиться с мнением И. Истомина о доминировании нормативного компонента в данной концепции [8], которая предлагает в целом понятный образ «желаемого будущего» для России (страны глобального Юга, Китай, а в перспективе ЕС и Япония должны отколоться от гегемона, при этом Россия выступит главным «балансиром»), однако встает вопрос о возможностях практической реализации данной концепции в виду значительного превосходства потенциала у стран глобального Севера, а также сплоченности евроатлантического сообщества. В «зоне максимальной концентрации незападной силы» (по А. Дугину) кроме КНР и Индии практически нет стран, которые могли бы приблизиться к «великим державам», однако обоим «азиатским гигантам» необходимо развитие новых технологий, лидером по которым остаются США.

Однако проецирование «образа желаемого будущего» требует не только научных подходов, но и прогнозной аналитики. Неслучайно, выходящий один раз в пять лет доклад Национального разведывательного сообщества США «Глобальные тренды» получил в среде журналистов ярлык — «ценнейшие разводданые». США пытаются «транслировать» мир таким, каким бы они хотели, чтобы его видели другие.

Отечественными международниками также был издан ряд серьезных прогнозных работ, к числу которых можно отнести, например, доклады ИМЭМО РАН [9] и РСМД [10], однако они следуют преимущественно в русле академического мэйнстрима. «Радикальным нормативизмом» («православной альтернативой» однополярному миру) отличался, пожалуй, лишь сценарий, изданный в 2015 г. Katehon.com. Среди его авторов, декларировавших себя «убежденными сторонниками создания многополярного мира», — все тот же А. Дугин при поддержке К. Малофеева и Л. Решетникова, то есть в отличие от официального американского документа это снова «неконвенциональный» формат.

Парадоксы восприятия

В эпоху постмодерна сложившееся представление о миропорядке — это во многом социальный конструкт. Таким образом, мы видим мир таким, каким нам его показывают, в том числе СМИ. Очень примечательно в этом плане исследование наиболее мощных, влиятельных стран мира по версии US News, составленное посредством выявления тех стран, которые «доминируют в новостных заголовках, занимают политиков и формируют глобальные экономические модели». В рейтинге 2019 г. Россия занимает второе место после США, опережая КНР.

Неудивительно, что существует целый ряд «парадоксов восприятия» (или когнитивных искажений в трактовке Нобелевских лауреатов Д. Канемана и А. Тверски [11]) современного миропорядка. Приведу несколько примеров.

Как уже отмечал в своем материале А. Фененко, историю международных отношений можно представить как чередование двух порядков: гегемонистского и порядка баланса сил. Так, гегемонистским по сути был Вестфальский порядок (1648–1815 гг.), в то время как Венский (1815–1918 гг.), а также Версальско-Вашингтонский (1919–1945 гг.) были порядками баланса сил. Однако в российском академическом сообществе традиционно более популярен порядок баланса сил. Со времен «биполярного мира» доминирует мнение, что появятся «силы добра», которые обязательно «накажут злого гегемона». При этом баланс сил будет восстановлен чуть ли не на метафизическом уровне. Зачастую забывается тот факт, что даже в эпоху «Европейского концерта», который подробно описывает в своем материале А. Кортунов, баланс устанавливался не автоматически, как физический закон природы, а главным балансиром Европы «в ручном режиме» фактически выступала Англия, по сути сталкивая между собой европейские державы [12].

Как представляется, существующая система международных отношений по своей природе во многом иерархична (см. рис 2).

Рис. 2. Гегемонистский контроль и уровень удовлетворенности в системе [13].

Государство, обладающее самым высоким статусом в иерархии международной системы (не менее 25% совокупной мировой мощи), в состоянии навязывать собственные правила другим государствам. На самом верху «пирамиды» находится глобальная держава или две супердержавы (супер-полюса), как в период холодной войны. Чуть ниже располагаются великие державы (обладают существенной совокупной мощью, постоянные члены СБ ООН и ряда институтов глобального управления, в т.ч. «Группы семи»), вокруг которых формируются полюса международной системы. Еще ниже — «средние державы», к числу которых относятся достаточно влиятельные государства, признанные международным сообществом, но не входящие в число великих держав (например, это члены «Группы двадцати», не являющиеся «великими»). Промежуточное положение (между «великими» и «средними») занимают Канада, Италия (входят в «Группу семи»), Бразилия и Индия (входят в БРИКС). В различных классификациях в общей сложности к «средним державам» относится около 40 стран [14]. Данные страны составляют основу таких форматов, придуманных инвестбанкирами, как «Группа одиннадцати» (Next Eleven, N-11) и МИНТ (mint — «мята» с англ.), а также более институционализированный — МИКТА.

Группы «средних держав»

Next Eleven (N-11)	MINT	MIKTA
Бангладеш, Египет, Индонезия, Иран, Мексика, Нигерия, Пакистан, Филиппины, Турция, Республика Корея и Вьетнам	Мексика, Индонезия, Нигерия и Турция	Мексика, Индонезия, Республика Корея, Турция и Австралия
Автор термина аналитик Goldman Sachs Дж. О’Нилл, «создатель» БРИК	Автор термина американская инвесткомпания Fidelity Investments	Встреча в сентябре 2013 г. «на полях» 68-й сессии ГА ООН

В самом низу «пирамиды» находятся «малые» державы. Уровень удовлетворенности сложившимся положением дел резко снижается при движении от супердержавы к малым державам. Однако наименее удовлетворенные сложившимся миропорядком страны не в состоянии бросить вызов гегемону, так как должны заручиться поддержкой «средних» и великих держав. В этой связи особую актуальность приобретает консолидация усилий стран-членов БРИКС, ШОС, активных участников Движения неприсоединения для ослабления гегемонистского влияния.

В свою очередь, гегемон предпринимает все необходимые меры, чтобы «остудить пыл» ревизионистов. Так, в Национальной военной стратегии США 2015 г. к категории стран-ревизионистов были отнесены РФ, КНР, Иран и КНДР, а в Стратегии национальной безопасности США 2017 г. первые две страны все также относятся к ревизионистам, в то время как две последних — к странам-изгоям.

Другой парадокс связан с оценкой расходов на оборону, по которым, как мы все знаем, безоговорочно лидируют США. Как представляется, это не в полной мере отражает объективную действительность и призвано формировать ее превратное восприятие в интересах сохранения статуса-кво. В этом контексте в достаточно сложной ситуации оказывается американское оборонное ведомство. С одной стороны, они создали миф о подавляющем превосходстве США в мировых военных расходах, апеллируя исключительно показателями по официальному курсу доллара. Такой способ подсчета военных расходов является фактически эксклюзивным и применяется, в частности, при расчете Global FirePower Index и в Military Balance. С другой стороны, как объяснить тот факт, что Россия и Китай по ряду военных технологий бросают вызов стране, военный бюджет которой в несколько раз больше (по расчетам, в которые они заставили поверить весь мир)?

Сами представители оборонного ведомства США признают неадекватность данных показателей. В частности, в ходе слушаний в Конгрессе США в мае 2018 г. начальник штаба сухопутных войск США генерал М. Миллей доказывал, что военные бюджеты США, КНР и России, на самом деле, не так сильно отличаются при расчете по паритету покупательской способности и учета стоимости рабочей силы (см. рис. 3).

Рис. 3. Альтернативные оценки военных бюджетов США, КНР и РФ

Более того, если вычесть расходы на содержание военного персонала, то военный бюджет США составит около 356 млрд долл., что меньше военного бюджета КНР, рассчитанного по ППС. Безусловно, нельзя целиком полагаться и на это представление действительности, которое лоббисты из Пентагона «рисуют» для американских конгрессменов с вполне понятной целью — увеличить еще больше и без того огромный военный бюджет США.

Пределы объективности

Как же объективно оценить уровень многополярности или баланс сил? Баланс сил — одна из самых известных и вместе с тем противоречивых концепций. Понимается ли под балансом сил реальное их соотношение (на данный момент очень неравномерное распределение), либо же некое идеальное состояние, при котором силы противоборствующих сторон (коалиций) равны (т.е. равномерное распределение)?

Не менее многозначным и комплексным является понятие «сила» или «мощь» (англ. pоwer). Под ней подразумевается и ресурс, и потенциал, и стратегия, и влияние, и конечный исход. Наибольшую популярность в зарубежной литературе получило определение Р. Даля, согласно которому «А имеет силу над Б в той степени, в которой он может заставить Б сделать что-либо, что иначе Б не стал бы делать» [15]. А. Органски отмечал, что «богатства, ресурсы, рабочая сила и оружия в самом деле могут принести силу, но только в том случае, если они используются для того, чтобы повлиять на поведение других. Скорее это инструменты силы, а инструмент, который не используется, ничего не стоит» [16]. Таким образом, высшей степенью проявления силы является возможность контролировать исход событий, который зависит в том числе от других акторов. Поскольку предлагается взаимодействие с другими акторами, то сила носит не абсолютный, а относительный характер.

Достаточно сложно четко определить «возможность заставить других делать то, что они иначе не стали бы делать», поэтому существует ряд методологических проблем операционализации основных понятий, связанных с балансом сил и состоянием многополярности.

«Ресурсоориентированный VS релятивистский подходы

Традиционный «ресурсо-ориентированный» или атрибутивный подход к оценке баланса сил, характерный для реализма, подвергается критике со стороны «контекстно-ориентированного» или релятивистского подхода [17]. По мнению представителей последнего, важна трансформация национального потенциала (национальной мощи или ресурса) в силу, которая может быть применена в конкретной ситуации силового взаимодействия. Как представляется, преодолеть критику релятивистов можно посредством нескольких аналитических подходов.

Во-первых, необходимо рассматривать не только показатели, характеризующие наличие и накопление ресурсов, но и готовность, а также эффективность их использования.

Во-вторых, в ряде мультипликативных индексов совокупного потенциала (например, в Индексе воспринимаемой мощи Р. Кляйна) используются показатели качества стратегического или государственного управления, «национальной воли», свидетельствующие о готовности применить имеющийся ресурсный потенциал при возникновении кризисных ситуаций.

В-третьих, в CINC и последующих индексах используется только относительная, а не абсолютная мощь. Рассматривается доля отдельных стран от мировых показателей.

В-четвертых, в современном мире нельзя предвидеть, с какими конкретно угрозами придется столкнуться государству. Однако наличие минимальных (пороговых) значений по целому спектру показателей позволит нейтрализовать большинство из вызовов однополярного мира. В этой связи важен не только совокупный силовой потенциал, но и достижение порогового уровня по различным видам потенциала (военного, экономического, научно-технического, мягко-силового и прочее), устранение заведомо «слабых мест». В этом плане обеспечение международной безопасности государства напоминает внедрение системы сбалансированных показателей (Balanced Scorecard System) в корпорации.

Соотношение «жесткой» и мягкой силы»

Отдельная методологическая сложность связана с нахождением баланса между элементами «жесткой» и «мягкой» силы при оценке совокупного потенциала.

На смену характерных для реалистов и неореалистов материальных индикаторов (объем ВВП, численность населения, военные расходы) приходят типичные для либеральной парадигмы теории международных отношений показатели социального взаимодействия (объем взаимной торговли, совместное членство в международных организациях, совместное подписание экономических и военных соглашений), отражающие уровень взаимозависимости.

Формируется ли многополярность?

Преодолеть вышеописанные сложности можно лишь сделав действительно комплексное, многофакторное исследование. Я провел анализ более 30 различных показателей, детальные результаты которого представил в монографии [18]. Приведу некоторые итоги исследования.

Рассмотрим присутствие восходящих держав в топ-10 по основным показателям демографического, экономического, финансового, инфраструктурного, научно-технического, военно-политического, дипломатического и мягкого-силового потенциала. В случае, если число восходящих держав в топ-10 по данному показателю будет 5 и более, то будем считать данный уровень достаточным (зеленая индикация в табл. 1). Если количество таких стран будет составлять 3–4, то это средний уровень (желтая индикация). Наконец, если таких стран 2 и менее, то это недостаточный уровень развития многополярности (красная индикация).

С другой стороны, оценим совокупный потенциал стран БРИКС (как «ядра» многополярного мира) и «Группы семи» (как ядра «коалиции» за сохранение status quo) по каждому из показателей. Если страны БРИКС по данному показателю по совокупности опережают страны G7, то будем использовать зеленую индикацию. Если их потенциал составляет 70–100% от стран G7, то желтую. Наконец, если их потенциал меньше 70% от мощи G7, то красную.

Таблица 1. Уровень многополярности в мире по основным показателям

Как видно, в целом результаты подсчета первым и вторым способом достаточно сильно совпадают. Расхождения, например, по научно-техническому потенциалу объясняются наличием ряда успешных восходящих держав (например, Республика Корея), не входящих в БРИКС.

По таким показателям, как ВВП по ППС, накопленный объем капитала, золотовалютные резервы, производство первичной энергии, количество (абсолютное) пользователей Интернет, расходы на оборону по ППС восходящие державы существенно улучшили показатели в последние годы, занимая теперь пять и более позиций в топ-10, а страны БРИКС опередили по ним страны G7. Превосходство по численности населения и численности вооруженных сил было и ранее.

Наиболее сложная ситуация остается по исходящим ПЗИ (кроме КНР), финансированием миротворческих операций ООН. Показатели стран БРИКС меньше показателей G7 также по объему авиаперевозок, расходах на НИОКР, количеству военных баз за рубежом и участию в военных операциях за рубежом, а также по всем без исключения составляющим дипломатического и мягкосилового потенциала. Бросается в глаза (особенно по странам БРИКС) ухудшение позиций по мере перехода к нижней части таблицы (мягкосиловая составляющая).

Западные страны достаточно долго не обращали внимания на многополярный дискурс. Стадия «принятия» неизбежного началась ориентировочно в 2007–2009 гг. Примечательно, что в последние несколько лет, особенно на фоне нового подхода администрации Д. Трампа (больше самостоятельности союзникам), в рамках концепции «лидерство из тыла» (leading from behind), разработанной гарвардским профессором Л. Хилл, все чаще даже ближайшие союзники США рассматривают многополярность как очень серьезный стратегический вызов, на который надо реагировать. Так, Австралия, балансирующая между США и КНР, в контексте усиления многополярности (по сути, усиления КНР по сравнению с США) высказывается в пользу того, чтобы отказаться от безусловной ориентации (alignment) на США, в том числе в военной сфере, в пользу более «мягкого» следования for international law and institutions [19]. Британские эксперты также предлагают проводить подготовительные мероприятия для более «мягкой» адаптации Великобритании к условиям многополярности [20].

КНР и многополярность: «гегемон умер, да здравствует гегемон»!

Проводя свое исследование, я обратил внимание, что по целому ряду показателей КНР уже уверенно опережает США, а лидерство стран БРИКС или ШОС по ряду показателей обеспечивалось зачастую присутствием Китая. В этой связи появилась мысль посмотреть более системно на формирование китайского лидерства в сопоставлении с американским (см. табл. 2). Безусловным лидерством («супердержава») будем считать попадание в топ-3 (зеленая индикация) по все тем же показателям, уровень «великой державы» — 4–10 место (желтая индикация), наконец красная индикация будет обозначать 11 и ниже место в мировом рейтинге («средняя держава» и ниже).

Таблица 2. Позиция США и КНР в мире по основным показателям

Как видно из таблицы, лидерство США по представленным показателям является практически абсолютным. Исключение составляет объем золотовалютных резервов (компенсируемый статусом доллара как резервной валюты), численность вооруженных сил (компенсируемая их качеством и технологической оснащенностью), а также количество судов и дедвейт торгового флота (для регистрации зачастую используются другие юрисдикции).

КНР достиг лидирующих позиций практически по всем рассматриваемым показателям, кроме:

• индекса человеческого развития (в настоящее время страна входит в группы с высоким ИЧР);
• участия в военно-политических блоках (только ШОС) и миротворческих миссиях (2-е место по финансированию миротворческих операций ООН, но невысокое место по количеству операций и численности контингента);
• наличия глобальных медиа (несмотря на мощный телеканал CCTV, поисковую систему Baidu и ИКТ-сервисы QQ, WeChat и QZone от компании Tencent);
• организация международных мероприятий (страна занимает 5 позицию по мероприятиям, проведенным с 1991 г. В 2022 г. в КНР пройдут Зимние Олимпийские игры);
• количество иностранных студентов (пока 7 место, при том, что ежегодно в США, Великобританию и Австралию на учебу отправляется около 0,5 млн китайцев).

Как представляется, устранение данных недостатков возможно в среднесрочной перспективе, после чего мир снова станет биполярным («новая» или «мягкая» биполярность).

При проведении данного исследования возникло естественное желание понять, а как же сам Китай относится к многополярности? Многополярность является важным концептом внешней политики КНР со времен Цзян Цзэминя с 1992 г., усилившись во времена войны в Югославии и гибели китайского летчика после столкновения с американским. А. Богатуров даже отмечал, что российские подходы к многополярности во многом сформировались под влиянием российско-китайской совместной декларации 1997 г., которая написана преимущественно в духе китайской традиции [21].

Однако уже в 2000-е гг., в том числе после вступления Китая в ВТО и выдвижения концепции гармоничного мира Ху Цзиньтао, пропаганда многополярного мира в КНР «приглушается» и становится больше «ритуальной» [22].

В контексте формирования «новой биполярности» и становления КНР как будущей гегемонистской державы, встает вопрос о том, насколько Китай действительно является «revisionist power», как его (вместе с Россией) называют в американских доктринальных документах.

В 2001–2015 гг. вместе с Россией КНР сыграл ключевую роль в формировании альтернативной архитектуры глобального управления, в том числе способствуя развитию БРИКС (Нового банка развития, пула условных валют стран БРИКС), а также ШОС.

C 2013 г. началась реализация амбициозной инициативы «Пояс и путь», которая реализуется Пекином на двусторонней (а фактически — на односторонней) основе. Запущен крайне успешный для КНР Азиатский банк инфраструктурных инвестиций (АБИИ), в капитал которого вошло не только большинство стран Азии, но и в качестве нерегиональных членов 17 из 29 (!) стран НАТО, что является наглядным подтверждением подрыва влияния традиционного гегемона. Началось международное продвижение китайской концепции «Общего будущего человечества» [23].

КНР постепенно отходит от радикального пересмотра существующего миропорядка и стремится заменить собой прежнего гегемона в лице США. В целом Китай устраивает существующая архитектура международного экономического управления, только на смену институтов Бреттон-Вудса должны прийти возглавляемые не США, а Китаем финансовые структуры, такие как АБИИ (квота КНР при голосовании — 26,5%; доля в капитале — 30,8%). Неудивительно, что крупнейшая торговая держава — КНР — стала главным защитником «открытой мировой экономики» — это был ключевой тезис выступления Си Цзиньпина (в отсутствие «изоляциониста» Д. Трампа) на Всемирном экономическом форуме в Давосе в январе 2017 г. В новых международных условиях мы являемся свидетелями смены ролей — США становятся своего рода главной альтер-глобалистской державой, а КНР — сторонником открытых рынков и свободного доступа для своих могущественных ТНК.

Российский эксперт А. Виноградов особо отмечает, что в 2017 г. в докладе 19 съезда ЦК КПК вообще отсутствовало упоминание БРИКС и ШОС, в отличие от предыдущего съезда [24]. Китай делает основную ставку на свою традиционную «мягкую силу» — прибыльные инвестиционные проекты, и уходит от конфронтационной «блоковой» риторики. Ему недостаточно быть лидером среди ШОС, ему нужно глобальное лидерство. Как считает А. Габуев, сам факт того, что Пекин дал согласие на включение в организацию Индии после многолетнего сопротивления, косвенно говорит о том, что взаимодействие в рамках данной организации перестало быть приоритетным для КНР [25].

Таким образом, отвечая на вопрос в названии статьи, я склоняюсь в пользу второго варианта. Думаю, в этом удалось убедить и Вас!

Материал подготовлен в рамках научного проекта РФФИ и АНО ЭИСИ № 19-011-31681 «Основные тенденции формирования многополярного мира».

1. Keersmaeker G. Multipolar Myths and Unipolar Fantasies. Security Policy Brief No 60. Brussels, Egmont Royal Institute for International Relations, 2015.

2. Примаков Е.В. Мысли вслух. М.: Российская газета, 2011, C. 159-160.

3. Kindleberger Ch.P. The World in Depression, 1929-1939. London: Allen Lane, 1973.

4. Modelski G. Seapower in Global Politics, 1494-1993. Seattle: University of Washington Press, 1988.

5. Rasler K. The Great Powers and Global Struggle, 1490-1990. Lexington: University Press of Kentucky, 1994. P. 68.

6. Богатуров А.Д. Международный порядок в наступившем веке // Международные процессы. 2003. № 1. С. 11.

7. Дугин А.Г. Теория многополярного мира. М: Евразийское движение, 2013

8. Истомин И.А. Рефлексия международной системы в официальном дискурсе и научном осмыслении // Вестник МГИМО. 2016. №5. С. 24.

9. См.: Стратегический глобальный прогноз 2030. Расширенный вариант. Под ред. ак. А.А. Дынкина. М.: Магистр, 2011, 480 с; The World of 2035. Global Outlook. Prof. Alexander Dynkin, ed. Moscow: Magistr, 2018. – 304 p.

10. Мир через 100 лет: сборник статей. М.: НП РСМД, 2016. – 408 с.

11. Kahneman, D., & Tversky, A. On the reality of cognitive illusions // Psychological Review. 1996. 103 (3). P. 582-591.

12. Давыдов Ю.П. Норма против силы. Проблемы мирорегулирования. М.: Наука, 2002. С. 144-145.

13. Organski A.F.K. World Politics. New York: Knopf, 1958. P. 331.

14. Алжир, Аргентина, Австралия, Австрия, Бельгия, Венгрия, Венесуэла, Вьетнам, Греция, Дания, Египет, Израиль, Индонезия, Иран, Испания, Катар, Колумбия, Люксембург, Малайзия, Мексика, Нидерланды, Нигерия, Новая Зеландия, Норвегия, ОАЭ, Пакистан, Польша, Португалия, Р.Корея, Румыния, С.Аравия, Тайвань, Таиланд, Турция, Украина, Филиппины, Финляндия, Чехия, Чили, Швеция, Швейцария, ЮАР.

15. Dahl R. The Concept of Power // Behavioral Science. 1957. 2 (03). P. 202-203.

16. Organski A.F.K. World Politics. New York: Knopf, 1958. P. 98.

17. Юдин Н.В. Системное прочтение феномена мягкой силы // Международные процессы. 2015. № 2. С. 96-105.

18. Дегтерев Д.А. Оценка современной расстановки сил на международной арене и формирование многополярного мира. М.: Русайнс, 2020.

19. Raymond G.V. Advocating the rules-based order in an era of multipolarity // Australian Journal of International Affairs. 2018. Published online. DOI: 10.1080/10357718.2018.1520803.

20. Blagden D. Power, polarity, and prudence: the ambiguities and implications of UK discourse on a multipolar international system // Defence Studies. 2019. Published online. DOI: 10.1080/14702436.2019.1643243.

21. Богатуров А.Д. Международный порядок в наступившем веке // Международные процессы. 2003. № 1. С. 6–23.

22. Портяков В.Я. Видение многополярности в России и Китае и международные вызовы // Сравнительная политика. 2013. Т.4. № 1. С. 86-97.

23. Семенов А.В., Цвык А.В. Концепция «общего будущего человечества» во внешнеполитической стратегии Китая // Мировая экономика и международные отношения. 2019. Т. 63. № 8. С. 72-81.

24. Борох О.Н. и др. 19 съезд КПК: внешние и внутренние последствия и перспективы реформ в Китае // Сравнительная политика. 2018. Т. 9. № 2. С. 155.

25. Gabuev A. Bigger, Not Better: Russia Makes the SCO a Useless Club. Carnegie Moscow Center, 23 June 2017. URL: https://carnegie.ru/commentary/71350 (accessed on 09.11.2019).