Отгремевшая медийная шумиха вокруг Мюнхенской конференции даёт возможность спокойно и трезво посмотреть на ежегодный доклад, который был подготовлен организаторами мероприятия. Его содержание ставит ряд важных вопросов как на Западе, так и на Востоке. И хотя стена идеологического и политического отчуждения становится всё выше, их нужно хотя бы проговаривать вслух.
Один из ключевых вопросов — кто мы? Мюнхенская конференция по праву считается центральным интеллектуальным и политическим событием западного мира. При этом проблема идентичности самого Запада, равно как и его будущего, становится всё более острым вопросом. Вышедший доклад — индикатор этой тенденции. В сравнении с предыдущими годами текст стал более тревожным, в нём более выпукло обозначились разделительные линии. Пожалуй, ни один мюнхенский доклад до этого столь явно не обозначал границы между «мы» и «они». Таким образом, текст этого года является скорее политическим, нежели интеллектуальным продуктом. Как обычно, он восхищает обилием цифр, графиков и сносок. Но они оставляют послевкусие декорации, обоснования уже сформированной и вряд ли подлежащей сомнению точки зрения.
Ключевые тезисы просты. Запад переживает трудные времена. Внутри «сообщества демократий» наметились серьёзные противоречия. Они ещё не критичны, но Запад теряет возможность действовать по ряду вопросов консолидировано и системно. Проблемами спешат воспользоваться автократы и ревизионисты — Россия, Китай, Иран и другие. Они разобщают Запад, подогревают противоречия, продвигают свои интересы и не хотят разделять западные ценности. Всё это сочетается с глобальными проблемами, среди которых наиболее остро стоят изменения климата. Разногласия мешают их решению. Но Запад ещё силен. Он базируется на правильных идеях, передовых институтах и технологиях. А вот автократии хоть и добиваются успехов, но разобщены и внутренне слабы. А значит у Запада есть исторический шанс и возможность сохранить и переформатировать либеральный мировой порядок.
Преимущество такой картины в том, что она универсальна, проста и предельно понятна широкому кругу — от политиков и генералов до рядовых обывателей. По-своему она архетипична, хорошо вписывается в более широкий круг нарративов. На просмотре незамысловатого художественного фильма жующая попкорн публика видит сходную картину. Бравые повстанцы бьются с империей за свободу в далёкой-далёкой галактике. Маскулинный Джеймс Бонд крушит очередных злодеев азиатского или восточного вида, а также русских мафиози, попутно громя инфраструктуру и разбивая дорогие машины. Все они разрушают сложный заговор против свободы и несут добро.
Строго говоря, сознание обывателя мало отличается от сознания политика и эксперта. Просто последние излагают те же жизненные формулы более изощрённым «птичьим» языком, далеко не всегда рефлексируя над природой и источниках своих умозаключений. Этот механизм работает и во всех других сообществах. Везде свои герои, нарративы и разделительные линии. Коллективный разум работает приблизительно одинаково на Западе и на Востоке, на Севере и на Юге. Он недалеко ушёл от первобытного мышления. Мы склонны выводить себя в центр бытия и стигматизировать «другого», формируя символические границы через правдоподобный миф. Мы создаём утопии и антиутопии, всё больше отдаляясь от реальности. Момент кризиса наступает, когда мы забываем изначальную суть утопии и она начинает жить своей жизнью.
Мюнхенский доклад даёт свою версию ответа на вопрос — «кто мы?». Запад — это сообщество либеральных демократий, уважающих права человека, выступающих за международное сотрудничество и живущих по правилам рыночной экономики. Эта формула всем известна. Её привыкли воспринимать как само собой разумеющееся. Хотя мне, например, до конца непонятно, куда отнести страны, в которых либерализм большой популярностью не пользуется. В Европе таких немало. Являются ли, например, социал-демократические системы либеральными демократиями? Большой вопрос. Но есть и другая сторона.
Демократия и права человека, при всей важности обоих явлений, — следствие, а не причина, сделавшая Запад тем, чем он стал. Историки ещё долго будут спорить о наборе таких причин. Очевидно, что их множество. От прорастания в Северо-Западной Европе позднего средневековья зачатков капитализма до религиозной этики, роли городов и даже феодальной раздробленности.
Однако можно с уверенностью выделить одну сущностную черту, часто отождествляемую именно с Западом. Речь о рационализации экономики и политических систем, их подчинение требованиям эффективности, идущей рука об руку с дисциплинарным контролем и вовлекающей всё более широкие массы людей. В политической философии эти явления ёмко обозначаются понятием модерна. Базовая черта Запада — модерн с его массовой рациональностью как целью, средством и ценностью в одном лице. Либерализм с его верой в разум человека и прогресс — типичная идеология модерна. Но столь же типичен для модерна и социализм, ведь в его основе всё та же рациональность и фиксация на прогрессивных возможностях человеческого разума. Их тенью стал консерватизм с пессимизмом в отношении человека, уверенностью в ограниченности его разума перед сложностью природы и общества и чувством угрозы от набирающей ход машины рациональности. Примечательно, что мало у кого повернётся язык назвать современную западную демократию консервативной. А между тем консерватизм — часть сложившегося многообразия демократических систем. Их сведение к либерализму представляет собой штамп, далеко уводящий от реальности современных политических систем и стоящих за ними идей.
Модерн породил как преимущества, так и издержки. Колоссальная энергия рациональности и массовости экономики, политики и культуры привела к небывалой эмансипации, сметая на своём пути старые порядки. На протяжении четырёх веков этот процесс сопровождался большим кровопролитием. В Европе ситуация стабилизировалась лишь во второй половине ХХ века. Правда, платой за эмансипацию и завоёванную «негативную свободу», стало и дисциплинарное общество с его сужением автономии личности. Парадоксальным образом, дисциплинарная власть уверенной поступью укоренялась как в автократических обществах (делая их тоталитарными), так и в относительно демократических системах. В эффективной власти нуждались и те, и другие.
Важнейшим результатом модернизации Запада стал колоссальный и опережающий рост военной мощи. Собственно, внешняя политика и постоянная война были важнейшей мотивацией для рационализации. Они шли рука об руку. Сам Запад долгое время был политически разобщён, надолго превратившись в эпицентр конфликтов. Но даже отдельные страны в кратчайшие по историческим меркам сроки стали смертельной угрозой для выживания остальных. Единственное средство её сдерживания — рационализация собственной системы и военной организации.
Модерн превратил гоббсовскую «войну всех против всех» в гонку эффективности и рациональности военных машин, политических систем и инструментов дисциплинарного контроля.
Похоже, что в России это поняли быстрее всех. Будет ошибкой позиционировать Россию исключительно как жертву Запада и мишень его «империалистических» целей. Хищнические инстинкты российского государства были сопоставимы с аппетитами соседей. Отставание в «погоне за мощью» грозило серьёзными последствиями. Открытость к западным инновациям, внедрение собственных и постоянное совершенствование военной организации стали атрибутом российской политики на столетия. В этой гонке смешались страх, борьба за выживание и внешнеполитические амбиции. Всякий раз России удавалось совершать рывок, достаточный для выживания и достижения значимых политических целей. Но недостаточных — для системного преодоления отсталости своей экономики и институтов. Модернизация нередко носила однобокий характер, сводясь к организации армии и бюрократии. Хотя её влияние на изменения общества вряд ли стоит недооценивать. Польский социолог Пётр Штомпка в своё время назвал её «фальшивой модернизацией», то есть созданием атрибутов современного общества без необходимых для этого корней. Однако она позволила добиться одной важной цели. России удалось, например, избежать судьбы Индии и Китая. Крупнейшие экономики были в недалеком прошлом беспощадно растоптаны и унижены мощными и современными западными странами. Сама Россия долгое время находилась в мейнстриме западной дипломатии, умело маневрируя между коалициями и сохраняя баланс сил. Модернизация превратилась в средство выживания в анархичном мире государств-хищников.
Проблема мюнхенского доклада в том, что он полностью игнорирует мотивации незападных стран действовать тем или иным образом. По сути, он сводит проблему к политическому устройству. Россия, Китай, Иран и другие плохи тем, что являются автократиями и не разделяют западных ценностей. Поэтому и стремятся нападать на просвещённый Запад. Возможно, ценностей они действительно не разделяют, хотя их набор остаётся столь же штампованным, как и понятие либеральной демократии. Но основной мотив, всё-таки, кроется в другом. И сводится он к вопросам безопасности.
Все страны, которые в докладе обозначены как проблемные для Запада, объединяет одна общая черта: чувство опасности, исходящей извне. В том числе — опасности со стороны Запада. Это чувство местами может быть гипертрофированным. Политические лидеры и отдельные лоббисты нередко используют его для легитимации тех или иных решений. Однако важно то, что чувство уязвимости есть и у России, и у Китая, и у Ирана, и у многих других. Представление дела лишь в виде конфликта демократий и агрессивных автократий уводит от сути дела. А суть заключается в угрозе применения силы или иных недружественных действий.
В докладе много говорится о том, что перед такими угрозами стоит Запад. Но упущено то, что ровно перед такими же угрозами стоят и «напористые автократы». И Запад для них — один из источников угрозы. В современном мире никто не может гарантировать, что та самая мощь Запада, о которой с облегчением говорится в докладе, не может быть использована «не по назначению». Тот факт, что многие западные страны являются демократиями (это достижение достойно уважения) вряд ли отменяет вероятность того, что некоторые из них на международной арене чувствуют себя хищниками.
Реальная проблема современных международных отношений состоит в снижении рисков безопасности. Она требует понимания мотивов и причин того или иного поведения игроков. Вне всяких сомнений, демократия, права человека и открытое общество — важная тема. Но решение этой задачи — дело каждой отдельной страны. Международные отношения не исчерпываются темой политического режима. Международная безопасность требует диалога в терминах интересов и взаимных компромиссов. Схематичное восприятие мира в духе «мы — они» — неизбежное свойство человеческой природы. Однако оно лишает эмпатии, притупляет дипломатическое чутьё и ведёт к ошибкам в принятии решений. Наличие твёрдых принципов вызывает уважение. Но их превращение в догму — разочарование и отчужденность.
Некоторое удивление вызывает и часть доклада, посвящённая непосредственно России. Её заголовок весьма красноречив — «Путёмкинская страна» (Russia: Putemkin’s State). Отсылка к потёмкинской деревне, по всей видимости, должна показать, что российская внешняя политика, несмотря на некоторые успехи, является историческим недоразумением. Основы для долгосрочных успехов нет. И рано или поздно, время возьмёт своё, отбросив Россию на то место, которое она заслуживает. Тема не раскрывается и скорее сводится к перечислению тревожных тенденций — сближение с КНР, активность на Ближнем Востоке, дискредитация западной демократии, дестабилизация Украины и тому подобное. Однако внятных идей по развитию отношений с Москвой текст не предлагает — за исключением известной цитаты президента Франции Эммануэля Макрона о том, что изоляция России от Европы — большая стратегическая ошибка. У читателя вряд ли должно вызывать удивление сближение Москвы и Пекина. Ведь на страницах мюнхенского доклада они перечисляются в качестве угрозы в одном ряду. Попытка выставить изгоями две крупные страны представляется не лучшим решением.
Ситуация в современном мире действительно заставляет серьёзно задуматься о растущих угрозах. Ключевая из них — риск стратегических просчётов в принятии решений, который может привести к крупному вооружённому конфликту. Снижение данного риска — ключевая задача политических лидеров, дипломатов и экспертов. Для этого потребуется гибкость, политическая мудрость, эмпатия и способность оценить ситуацию глазами другого. Идеология вряд ли будет здесь большим помощником.
Впервые опубликовано на сайте Международного дискуссионного клуба «Валдай».