В 2007 году историк Ниал Фергюсон и экономист Мориц Шуларик впервые употребили термин «Кимерика» («Chimerica»), ставший символом взаимозависимости Китая и США. Однако в декабре 2019 г. Н. Фергюсон опубликовал статью, в которой признал поражение своей же идеи: «Такое сотрудничество умерло. Началась Вторая холодная война. И если история чему-то учит, то эта война продлится гораздо дольше, чем тот президентский срок, в который она началась».
Нынешнее соперничество между двумя крупнейшими экономиками мира выходит далеко за пределы пошлин и торгового дефицита — оно вызвано более серьезным спором за технологическое доминирование в XXI веке. В Белом доме понимают, что новейшие технологии, такие как искусственный интеллект, умная робототехника, связь 5G, передовые материалы, способны изменить глобальную экономику и традиционное соотношение сил. Экспортные ограничения, повышенные пошлины, контроль над китайскими инвестициями и давление на третьи страны — лишь немногие свидетельства развернувшейся технологической войны, в которой Вашингтон взял курс на декаплинг или «расцепление» (англ. decoupling) тех тесных связей, которые в свое время позволили говорить о Кимерике.
Мир, в котором две ведущие экономики мира придерживаются принципа равенства и объединяют усилия ради всеобщего научно-технического прогресса, безусловно был бы выгоден всем. Однако вероятность того, что соперничество за стратегическое превосходство между Китаем и США исчезнет само по себе, стремится к нулю. Частичный декаплинг почти что неизбежен в связи с серьезными вопросами национальной безопасности и ощущениями уязвимости с обеих сторон, но остается возможность не допустить опасность полномасштабной технологической войны. Создание эффективных механизмов урегулирования споров по двусторонним научно-технологическим вопросам и поддержание постоянных каналов связи, как это было во времена холодной войны, будет способствовать региональной и глобальной стабильности, предотвратит фрагментацию глобальной экономики и не допустит военной эскалации конфликта.
Главной задачей становится не допустить неконтролируемое и необратимое «расцепление». Для этого обеим сторонам придется признать существование причин, по которым каждая из стран чувствует угрозу национальной безопасности в области технологий, и принять меры для минимизации таких опасений. Для Вашингтона, например, это означает признание озабоченности Китая своей зависимостью от иностранных, в том числе американских, поставщиков основных технологий и компонентов. США могли бы пообещать, что не будут использовать эту слабость против Китая и не станут препятствовать международным компаниям, сотрудничающим с китайскими фирмами. С другой стороны, Китай тоже должен прислушаться к опасениям политической элиты США, для которой тесная связь между китайским правительством и крупными технологическими компаниями — одна из главных проблем. Если Пекину с помощью повышения прозрачности и сокращения субсидий удастся убедить Вашингтон, что влияние государства на крупный бизнес ограничено, то это могло бы успокоить администрацию Д. Трампа.
Стратегия «расцепления» ограничивает возможности китайского высокотехнологичного бизнеса, полагающегося на международных партнеров, но в то же время делает туманными перспективы американских фирм, таких как Qualcomm, Micron, Apple и Texas Instruments, которые серьезно зависят от Китая в своих доходах и производстве. Для минимизации потерь Пекину и Вашингтону придется научиться разграничивать соперничество в сферах, представляющих значимость для национальной безопасности, и сотрудничество в технологиях, не имеющих потенциала применения в военных целях.
В 2007 году историк Ниал Фергюсон и экономист Мориц Шуларик впервые употребили термин «Кимерика» («Chimerica»), ставший символом взаимозависимости Китая и США. Однако в декабре 2019 г. Н. Фергюсон опубликовал статью, в которой он признал поражение своей же идеи: «Такое сотрудничество умерло. Началась Вторая холодная война. И если история чему-то учит, то эта война продлится гораздо дольше, чем тот президентский срок, в который она началась».
Нынешнее соперничество между двумя крупнейшими экономиками мира выходит далеко за пределы пошлин и торгового дефицита — оно вызвано более серьезным спором за технологическое доминирование в XXI веке. В Белом доме понимают, что новейшие технологии, такие как искусственный интеллект, умная робототехника, связь 5G, передовые материалы, способны изменить глобальную экономику и традиционное соотношение сил. Экспортные ограничения, повышенные пошлины, контроль над китайскими инвестициями и давление на третьи страны — лишь немногие свидетельства развернувшейся технологической войны, в которой Вашингтон взял курс на декаплинг или «расцепление» (англ. decoupling) тех тесных связей, которые в свое время позволили говорить о Кимерике.
Что такое декаплинг?
Слово «decoupling» с мая 2018 г. стало активно использоваться в научной и аналитической литературе, посвященной американо-китайским экономическим отношениям. Кевин Радд, бывший премьер-министр Австралии и синолог по образованию, в своей лекции в Калифорнийском университете в Сан-Диего отметил, что концепция «расцепления» уже в 2019 г. переросла из предмета обсуждений в академической среде в фактор, оказывающий реальное политическое влияние на двусторонние отношения КНР — США.
В общих чертах декаплинг описывает процесс, в результате которого глубокая экономическая взаимозависимость между Соединенными Штатами и Китаем, накопленная за последние четыре десятилетия, постепенно снижается, при этом «расцепление» проявляется как в торговой, так и в технологической областях. Происходит это, во-первых, за счет сокращения объемов торговли между двумя странами, то есть постепенного снижения зависимости рынков друг от друга. Во-вторых, президент США Дональд Трамп последовательно проводит политику вывода американских промышленных мощностей из Китая обратно в США для того, чтобы избежать чрезмерной зависимости от китайской промышленности и сократить риски кражи американских ноу-хау. В-третьих, декаплинг ведет к сокращению двусторонних инвестиций, связанных с технологиями и научно-исследовательской деятельностью, а также к созданию барьеров в обмене знаниями и сворачиванию сотрудничества между научными сообществами. Все это в той или иной степени уже происходит в отношениях Китая и США и говорит о начале технологической войны между двумя странами, в которой «расцепление» экономик и технологического сектора — это первый этап.
Понятие «расцепление» само по себе подразумевает существование тесных связей между промышленными и технологическими секторами обеих стран, которые должны быть разорваны. И действительно, китайским компаниям удалось успешно интегрироваться в глобальный процесс создания инноваций, в том числе за счет тесного сотрудничества с американскими фирмами.
Китайские компании в значительной степени включены в цепочки создания стоимости (чаще всего в качестве конечного сборщика). Согласно базе данных консалтинговой компании Dun&Bradstreet, по меньшей мере 51 тыс. компаний по всему миру имеют одного или нескольких поставщиков первого уровня в Китае (учитывалось 19 провинций). Еще 5 млн фирм, из которых 938 входит в список Fortune 1000, имеют как минимум одного поставщика второго уровня в КНР.
Помимо того, что Китай включён в производственный процесс, он является огромным рынком сбыта для транснациональных компаний. Спрос, создаваемый населением КНР, составляет 10% от мирового потребления, уступая по объему только рынку Соединенных Штатов. Американские гиганты широко представлены на китайском рынке — 57 компаний в S&P 500 получают более 10% прибыли с продаж в Китае, среди них выделяются производители высокотехнологичных продуктов, например 20% продаж Apple и 60% продаж Qualcomm приходятся на Китай.
Взаимосвязанность китайской экономики и технологического сектора с американским также обусловлена заметным участием КНР в инвестиционных потоках. Объем накопленных с 1990 г. американских ПИИ в Китай составляет 269 млрд долл., а китайских ПИИ в США — 145 млрд долл., среди которых 45 млрд долл. и 17 млрд долл. соответственно приходятся на информационные и коммуникационные технологии.
Таким образом, Китай играет немаловажную роль для технологического сектора США, обеспечивая производство и потребление продуктов американских компаний, а также инвестируя в них. Тот факт, что Вашингтон взял курс на разрушение сложившихся взаимовыгодных отношений, указывает на наличие более глубоких причин, нежели просто коммерческие интересы, которым этот курс скорее противоречит.
Причины конфликта и его ход
Сегодня политическая элита США рассматривает успехи Китая в искусственном интеллекте или связи 5G как вопрос национальной безопасности, то есть угрозы самого высокого уровня. Для Вашингтона китайские национальные программы, такие как «Made in China 2025», не являются простой модернизацией промышленности, но рассматриваются как прямой вызов нынешнему доминирующему положению США на международной арене и как желание изменить мировой порядок. Действующая администрация США также считает, что экономическая агрессия Китая и нерыночные методы ослабляют глобальную и долгосрочную конкурентоспособность американских фирм.
Официально Белый дом выдвинул четыре основные претензии к Пекину на основе расследования в рамках Раздела 301 закона США о торговле 1974 г., которые четко изложены в итоговом докладе, касающегося противодействия нечестной торговой практике применительно к товарам и услугам США. Во-первых, это ограничения на иностранную собственность — запрет на участие иностранного капитала или требования создания совместных предприятий, что является завуалированной формой насильственной передачи технологий. Бизнес некоторых технологических компаний и вовсе сильно ограничен в Китае, например, это касается Google и Facebook. Во-вторых, несправедливый режим регулирования интеллектуальной собственности, в котором американские компании вынуждены лицензировать технологии на условиях, выгодных китайскому партнеру. В-третьих, кибершпионаж, который обеспечивает китайскому правительству несанкционированный доступ к конфиденциальной коммерческой информации. В-четвертых, агрессивные зарубежные инвестиции, направленные на приобретение передовых технологий и интеллектуальной собственности путем слияния и поглощения.
Ответной мерой Вашингтона на «недобросовестное поведение» Пекина стала целенаправленная политика сдерживания амбиций Китая и создание препятствий для его технологического прогресса. Ограничительные меры в виде торговых санкций и повышенных пошлин, контроля за инвестициями и экспортом, а также сокращения масштабов передачи знаний и академических обменов должны заставить Китай отказаться или пересмотреть свою государственную промышленную политику.
Уже упомянутый ранее Раздел 301 предоставляет полномочия президенту принимать все необходимые тарифные и нетарифные меры для того, чтобы добиться отмены действий иностранного государства, являющихся дискриминационными или ограничивающих торговлю США. Весьма обширные законодательные рамки Раздела 301 позволили Д. Трампу последовательно ужесточать тарифные меры в отношении все большего количества китайских товаров. В настоящее время повышенные пошлины охватывают более 60% импорта из Китая и в среднем составляют 19,3%, что в шесть раз больше, чем до начала торговой войны.
Для того, чтобы заблокировать доступ Китая к передовым американским технологиям, Комитет по иностранным инвестициям США (Committee for Foreign Investment in the US, CFIUS) ужесточил контроль над китайскими инвестициями в американскую экономику. Комитет рассматривает сделки по иностранным инвестициям, которые вызывают подозрения с точки зрения национальной безопасности. В 2018 г. администрация президента Трампа реформировала механизм работы CFIUS и расширила его полномочия законом О модернизации оценки рисков иностранных инвестиций (Foreign Investment Risk Review Modernization Act, FIRRMA). Целью закона стал более жесткий контроль над сделками с участием «стран, вызывающих особую обеспокоенность» и направленных на приобретение критических технологий или инфраструктуры США. Результатом ужесточения инвестиционного режима действительно стало существенное сокращение китайских ПИИ в США минус 80% по сравнению с 2016 г.
Помимо контроля над инвестициями, ограничениям подвергся и экспорт. В том же 2018 г. был принят закон О реформе контроля над экспортом (Export Control Reform Act, ECRA), в рамках которого Бюро промышленности и безопасности США ограничило экспорт по 14 обширным категориям технологий, имеющих важное значение для национальной безопасности США. В список вошли занимающие центральное значение в промышленном планировании Китая такие технологии, как искусственный интеллект, квантовые компьютеры и 3D печать.
Наиболее заметным проявлением декаплинга стала война против ведущих китайских компаний в сфере информационно-коммуникационных технологий (ИКТ). Сначала Конгресс США в мае 2018 г. на семь лет запретил компании ZTE доступ к американским технологиям, объяснив это нарушением санкций в отношении КНДР и Ирана. Год спустя президент Трамп нанес сразу двойной удар по компании Huawei. Первый, когда подписал исполнительный приказ (Executive Order on Information and Communications Technology and Services, ICTS), запрещающий американским компаниям использовать любые информационные и коммуникационные технологии и услуги от «иностранных соперников», которые, как считается, представляют собой «неприемлемый риск для национальной безопасности Соединенных Штатов». Второй, когда Министерство торговли США включило Huawei и 68 ее филиалов в «список исключенных юридических и физических лиц» (Entity List). Список запрещает частным лицам и компаниям США экспортировать товары, технологии в указанные организации, а также оказывать им услуги без разрешения правительства США. Таким образом, Huawei одновременно лишилась и крупного рынка для своих товаров и услуг, и источника необходимых технологий и компонентов от американских компаний.
В октябре 2019 г. наступление на высокотехнологичную отрасль Китая продолжилось с пополнением «черного списка» еще восьмью компаниями — лидерами в области искусственного интеллекта, включая IFLYTEK, Megvii Technology и Sense Time. Согласно документу, причина запрета — причастность организаций к нарушениям прав человека в Синьцзян-Уйгурском автономном районе.
Самыми последними мерами стали новые ограничения против Huawei, опубликованные 15 мая 2020 г. Бюро промышленности и безопасности США. Документ серьезно ограничивает возможности использовать американские технологии для разработки и производства полупроводников за рубежом, если они предназначены для организаций из «черного списка». Таким образом, будут закрыты лазейки, позволявшие компаниям продолжать поставлять Huawei чипы, произведенные за пределами США.
«Расцепление» не оставило в стороне и область научного сотрудничества и академических обменов. Госдепартамент США ужесточил визовые требования для китайских студентов в США, которым будет разрешено учиться в стране только в течение одного года на таких направлениях, как робототехника, авиация и высокотехнологичное производство. В целом в 2017/2018 учебном году количество новых международных абитуриентов в американских университетах сократилось на 6,6%.[1]
Реакция Китая
В Пекине хорошо понимают природу конфликта и не питают иллюзий в отношении долгосрочных намерений США. Для политического руководства Китая перечисленные выше меры, предпринятые Вашингтоном, не являются оборонительными или направленными на минимизацию реальных рисков безопасности, а скорее выступают в качестве составной части более широкой стратегии сдерживания, призванной замедлить или даже остановить экономическое развитие КНР. Причины этой политики сдерживания кроются не в промышленной стратегии Китая или количестве совершенных кибератак, но скорее в осознании американскими элитами постепенного сокращения влияния самих США и паникой от появления на международной арене равного соперника.
Ли Вэй, профессор Китайского народного университета, выделил две группы в академической среде Китая, предлагающие разные ответные меры на политику декаплинга США. Первую группу профессор Ли назвал «сторонниками декаплинга», которые настаивают на зеркальном ответе — скорейшем сокращении связей с экономикой Соединенных Штатов. Те, кто разделяет данный подход, уверены, что торговое и технологическое «расцепление» двух стран неизбежно и что зависимость от экспорта США и американского рынка несет слишком высокие риски для Китая. В связи с этим они считают, необходимо расширять связи с другими регионами и странами, например с ЕС, в большей степени полагаться на внутренний рынок и стремиться к полной самостоятельности в процессе освоение новейших технологий. Ко второй группе можно отнести «сторонников сохранения связей»,которые указывают на разрушительные последствия декаплинга и выступают за стратегию дальнейшего сближения с США. Данные специалисты предлагают вместо изолирования Китая способствовать его еще большей открытости и привлекательности для внешнего мира, опровергая возможность реализации научно-технологический потенциала «за закрытыми дверями». «Сторонники сохранения связей» подвергают сомнению известный в Китае пример «двух ядерных бомб и одного спутника», приводящийся «сторонниками декаплинга» в качестве аргумента о способности страны независимо от внешнего мира осваивать прорывные технологии, и указывают на то, что в 1960-е гг. китайские инженеры все же получали значительную помощь от советских специалистов.
Несмотря на различие взглядов на характер будущих отношений с США, обе группы специалистов признают опасность чрезмерной зависимости от другой страны в вопросах ключевых технологий, и призывают укреплять независимый инновационный потенциал Китая. Данная идея сегодня разделяется абсолютным большинством в Коммунистической партии Китая и официально лежит в основе промышленных программ КНР. Председатель КНР Си Цзиньпин в последние годы стал все чаще подчеркивать в своих выступлениях важность принципа «опоры на собственные силы» — призыв, мало употреблявшийся после запуска в конце 1970-х гг. политики реформ и открытости. По иронии судьбы может оказаться так, что стратегия Дональда Трампа по декаплингу и сдерживанию только поспособствует становлению Китая как независимого технологического центра. Теперь Пекин может ускорить этот процесс под предлогом национальной безопасности.
Политика Китая по достижению технологической независимости
Когда в 2016 г. Си Цзиньпин заявил: «То, что основные технологии контролируются другими странами, является нашей самой большой скрытой опасностью». И он вряд ли преувеличивал. Китайское руководство стремится достичь давно желаемой цели — трансформироваться из центра трудоемкого производства в глобальный инновационный центр, и на этом пути есть как успехи, заставляющие нервничать Вашингтон, так и неудачи, расстраивающие Пекин.
Заметное место развития науки и технологий в планах КНР можно проследить по масштабным инвестициям в данный сектор. Китай значительно увеличил затраты на научно-исследовательские и опытно-конструкторские работы, которые в 2017 г. составили 24% мировых расходов (по сравнению с 2,6% в 1996 г.). Объем инвестиций оценивается в 370 млрд долл. (2% от ВВП Китая) против 470 млрд долл. у США (2,7% от ВВП).
Успехи Китая в области инноваций демонстрирует ситуация с защитой интеллектуальной собственности в форме патентов. По количеству международных патентных заявок, поданных согласно процедуре Договора о патентной кооперации (РСТ), Китай располагается сегодня на первом месте. Наибольшее число заявок на патенты РСТ в 2019 г. подали китайские изобретатели (58 990), за которыми вплотную идут заявители из США (57 840) и Японии (52 660). При этом если говорить о компаниях, то из 10 крупнейших патентных заявителей 4 являются китайскими фирмами (Huawei находится со значительным отрывом на первом месте). Все же стоит отметить, что качество и значимость патентов может сильно отличаться. То, насколько конкретный патент влияет на развитие других технологий, определяется частотой его цитирования.
Многие китайские фирмы по своему масштабу вышли на международный уровень. 9 из 20 крупнейших технологических компаний мира находятся в Китае, при этом три из них входят в топ-10 (Alibaba, Tencent, Ant Financial)[2].Согласно докладу исследовательской организации Hurun Research Institute, в 2019 г. Китай обошел США по количеству технологических стартапов–единорогов (компании стоимостью от 1 млрд долл.) — 206 против 203.
Согласно данным Всемирного банка, Китай с 2004 года — крупнейший экспортер высокотехнологичной продукции в мире, а в 2017 г. общая стоимость высокотехнологичного экспорта Китая составила 654 млрд долл. Это в три раза больше, чем у второго по величине экспортера — Германии. Однако подавляющее большинство высокотехнологичных товаров только собирается в Китае, а прибыль идет компаниям США, Европы и развитых азиатских экономик.
Более того, Китай в значительной степени зависит от передовых высокотехнологичных продуктов и ноу-хау западных стран. Даже если китайские предприятия действительно предлагают продукцию в высокотехнологичных секторах, им приходится в значительной степени полагаться на иностранные компоненты. Например, на долю местных производителей смартфонов приходится более 85% внутреннего рынка Китая, но не менее 50% комплектующих обеспечивается транснациональными компаниями. Другой пример связан с автоматизацией производственного процесса. Около 2/3 стоимости промышленного робота приходится на три сложных и дорогостоящих компонента: сервомотор, редуктор и систему управления. В случае сервомоторов Китай имеет возможность производить компоненты предыдущего поколения, но не передовые, а рынок редукторов в значительной степени контролируется японскими игроками (85% рынка)[3].
Самой большой слабостью высокотехнологичного сектора Китая на протяжении десятилетий продолжает быть полупроводниковая промышленность — основа производства любой техники. В 2018 году КНР импортировала интегральных схем на 313 млрд долл., что больше, чем ее импорт сырой нефти (239 млрд долл.)[4]. Но при этом в потреблении чипов Китай примерно на 90% зависит от иностранных компаний[5]. Этой уязвимостью уже успели воспользоваться Соединенные Штаты, которые доминируют в отрасли и обеспечивают половину китайского импорта полупроводников. Так, в 2018 г. администрация Трампа запретила продажу американских интегральных схем компании ZTE, что чуть не привело к ее краху.
Китай сегодня все еще сильно подвержен влиянию извне, и поэтому руководство страны не может чувствовать себя в безопасности, пока все этапы развития передовых технологий не окажутся под контролем. Если проанализировать крупные промышленные программы развития Китая последних лет, то идея достижения технологической независимости в том или ином виде будет представлена во всех. Нынешний 13-й пятилетний план (2016–2020 гг.) подчеркивает значимость продвижения местных инноваций и стремление к технологической самодостаточности при активной поддержке правительства. По плану «Развития искусственного интеллекта нового поколения» Пекин хочет создать отечественную индустрию искусственного интеллекта стоимостью почти 150 млрд долл. в ближайшие несколько лет и превратить Китай в ведущую державу искусственного интеллекта к 2030 году. Другой национальный промышленный план — «Интернет плюс» — позволит «оцифровать» экономику и общество Китая, продвигая ряд технологий собственной разработки — включая облачные вычисления, большие данные, электронную коммерцию и интернет вещей.
Самым значительным и потому нашумевшим планом стала генеральная промышленная стратегия развития «Сделано в Китае 2025», которая направлена на то, чтобы превратить страну в «научную и технологичную сверхдержаву» в значительной степени независимую от иностранных технологий. Китай, отставший от Запада во времена первых трех промышленных революций, полон решимости не допустить этого снова, поэтому в этом мега-плане поставлена конкретная цель — увеличить долю внутреннего рынка китайских поставщиков 10 ключевых высокотехнологических отраслей до 70% к 2025 году. Помочь реализовать эту амбициозную задачу призваны государственные субсидии и фонды, суммарный капитал которых оценивается в 300 млрд долл.
Последствия декаплинга
Китай и США стремительно движутся в сторону торгового и технологического «расцепления», и нельзя сказать, что причина этому —исключительно вопросы национальной безопасности США. В действительности, это взаимообусловленный процесс, в котором Китай тоже, хоть и не столь явно, желает в долгосрочной перспективе стать независимым от Соединенных Штатов и создать среду, в которой китайские компании будут поставлять китайские компоненты китайским потребителям. Другой вопрос, насколько обе страны понимают негативные последствия от декаплинга?
Прежде всего, стратегия декаплинга принесет в жертву экономические выгоды глобализации и открытости, проистекающие из свободного потока товаров, капитала, людей и информации. Глубокий технологический разрыв между США и Китаем существенно ограничит международное научное и техническое сотрудничество, которые стимулируют новые технологические достижения, и это несомненно нанесет ущерб инновациям во всем мире, а также будет иметь негативное влияние на региональное и глобальное экономическое развитие.
Во-вторых, «расцепление» прервет сотрудничество Китая и США в области глобального научно-технического управления в то время, когда международное сообщество остро нуждается в выработке глобальных стандартов, этических норм и ограничений на применение новейших технологий, чтобы свести к минимуму разрушительные последствия неконтролируемого технологического прогресса, который может проявиться, например, в виде автономных машин-убийц с искусственным интеллектом.
В-третьих, технологический декаплинг подрывает китайско-американские отношения в области безопасности и усугубляет глобальную стратегическую нестабильность, поскольку может привести к новому витку гонки вооружений. Искажая в политических целях прогресс Китая в передовых технологиях и рассматривая Китай как «гипотетического врага», администрация Трампа оправдывает увеличение инвестиций в национальную оборону и строительство новых типов вооружений[6]. Согласно базе данных Стокгольмского международного института исследований проблем мира (SIPRI), в 2019 г. общий объем мировых военных расходов впервые достиг 1, 9 трлн долл. и показал самый значительный ежегодный рост за десятилетие (3,6%), на что в частности повлияло заметное увеличение военных расходов КНР и США.
Самым разрушительным последствием технологической войны может стать формирование двух технологических экосистем, которые окажутся несовместимыми и конкурирующими между собой. Это может стать предпосылкой для новой биполярности и возведению «виртуальной берлинской стены», которая разделит мир на две части. Чужаков в такие техноэкономические блоки не будут пускать по соображениям безопасности. Уже сегодня странам приходится решать, заключить ли выгодный контракт с компанией Huawei на создание инфраструктуры 5G и в последующем развивать национальную систему связи на основе китайских технологий, или жертвовать своей конкурентоспособностью, чтобы не испортить отношения с США.
Для России перспектива полного декаплинга между США и Китаем может нести в себе как риски, так и возможности. С одной стороны, в определенных сферах декаплинг вынудит делать выбор в пользу одного из блоков. С другой стороны, в такой атмосфере России предоставляется возможность стать альтернативной технологической платформой, объединив усилия со странами постсоветского пространства и ЕС для создания «единой цифровой Евразии от Атлантики до Владивостока».
Как избежать сценария «каждый сам за себя»?
Мир, в котором две ведущие экономики придерживаются принципа равенства и объединяют усилия ради всеобщего научно-технического прогресса, безусловно был бы выгоден всем. Однако вероятность того, что соперничество за стратегическое превосходство между Китаем и США исчезнет само по себе, стремится к нулю. Частичный декаплинг почти что неизбежен в связи с серьезными вопросами национальной безопасности и ощущениями уязвимости с обеих сторон, но остается возможность не допустить опасность полномасштабной технологической войны. Создание эффективных механизмов урегулирования споров по двусторонним научно-технологическим вопросам и поддержание постоянных каналов связи, как это было во времена холодной войны, будет способствовать региональной и глобальной стабильности, предотвратит фрагментацию глобальной экономики и не допустит военной эскалации конфликта[7].
Главной задачей становится не допустить неконтролируемое и необратимое «расцепление». Для этого обеим сторонам придется признать существование причин, по которым каждая из стран чувствует угрозу национальной безопасности в области технологий, и принять меры для минимизации таких опасений. Для Вашингтона, например, это означает признание озабоченности Китая своей зависимостью от иностранных, в том числе американских, поставщиков основных технологий и компонентов. США могли бы пообещать, что не будут использовать эту слабость против Китая и не станут препятствовать международным компаниям, сотрудничающим с китайскими фирмами. С другой стороны, Китай тоже должен прислушаться к опасениям политической элиты США, для которой тесная связь между китайским правительством и крупными технологическими компаниями — одна из главных проблем. Если Пекину с помощью повышения прозрачности и сокращения субсидий удастся убедить Вашингтон, что влияние государства на крупный бизнес ограничено, то это могло бы успокоить администрацию Д. Трампа.
***
Политика сдерживания технологического подъема Китая начинает все более явно проявляться в стратегии США. Первым шагом в надвигающемся противостоянии может стать декаплинг двух экономик и их высокотехнологичных секторов, а в дальнейшем — замыкание в себе и цифровой протекционизм. Стратегия «расцепления» ограничивает возможности китайского высокотехнологичного бизнеса, полагающегося на международных партнеров, но в то же время делает туманными перспективы американских фирм, таких как Qualcomm, Micron, Apple и Texas Instruments, которые серьезно зависят от Китая в своих доходах и производстве. Для минимизации потерь Пекину и Вашингтону придется научиться разграничивать соперничество в сферах, представляющих значимость для национальной безопасности, и сотрудничество в технологиях, не имеющих потенциала применения в военных целях.
1. Kevin Rudd.
2. China Rules. MIT Technology Review, January‐February 2019.
3. McKinsey Global Institute.
4. UN COMTRADE; International Trade Center.
5. SIA, 2018 Factbook, June 2018
6. Sun Haiyong. U.S.-China Tech War. World Century Publishing Corporation and Shanghai Institutes for International Studies China Quarterly of International Strategic Studies, 2019, Vol. 5, No. 2, 197–212
7. Kevin Rudd.