Тревожные события последних дней и месяцев, потрясающие не только Ближний Восток, но и весь мир, заставляют задаться вопросом, где еще могут активизироваться застарелые споры? Одним из таких регионов может стать Магриб, а именно пороховая бочка алжиро-марокканских отношений с фитилем в виде Западносахарского конфликта. Пойдут ли стороны на дальнейшую эскалацию или ограничатся поддержанием управляемой напряженности? События последних месяцев или даже последних двух лет активизируют дискуссию об алжиро-марокканских отношениях и их противоречивом характере.
Стоит отметить, что все существующие между странами противоречия разрешимы и преодолимы, однако урегулировать их может быть непросто во многом потому, что сторонам удобно поддерживать управляемую напряженность. Вместе с тем переход от напряженности к прямым столкновениям и военным действиям остается невыгодным для Алжира и Марокко. Проблема управляемой напряженности состоит в том, что под влиянием «черных лебедей» она может стать неуправляемой и быстро эскалироваться. Преимущество алжиро-марокканских отношений состоит в том, что они остаются межгосударственными, влияние отдельных негосударственных акторов в них слабое.
В то же время сценарий примирения кажется маловероятным на фоне растущей конфликтности в мировой политике. Впрочем, дело не только в глобальном контексте. Фактором актуализации конфликта может стать и ухудшающаяся экономическая ситуация во всем Магрибе, и нерешенность корневых социальных проблем, и вполне возможное стремление сторон воспользоваться моментом как для разрешения внутриполитических противоречий каждой из них, так и для реализации внешнеполитических амбиций. Вместе с тем в отличие от других конфликтов в случае с Алжиром, Марокко и Западной Сахарой наличие у первых двух колоссального опыта управления конфликтностью по-прежнему остается важнейшим фактором стабилизации отношений.
Тревожные события последних дней и месяцев, потрясающие не только Ближний Восток, но и весь мир, заставляют задаться вопросом, где еще могут активизироваться застарелые споры? Одним из таких регионов может стать Магриб, а именно пороховая бочка алжиро-марокканских отношений с фитилем в виде Западносахарского конфликта. Пойдут ли стороны на дальнейшую эскалацию или ограничатся поддержанием управляемой напряженности? События последних месяцев или даже последних двух лет активизируют дискуссию об алжиро-марокканских отношениях и их противоречивом характере.
Так, в начале сентября Алжир открыл свое воздушное пространство для перевозки гуманитарной помощи и пострадавших после сильного землетрясения в Марокко. Но получать алжирскую гуманитарную помощь марокканская сторона отказалась.
За 10 дней до этого шокирующий инцидент произошел вблизи алжиро-марокканской морской границы. Несколько человек на гидроциклах (трое — по алжирской версии, четверо — по марокканской) пересекли границу и попали в территориальные воды Алжира. Сотрудники береговой охраны открыли огонь, в результате чего двое французов марокканского происхождения были убиты, один — арестован и еще одному удалось вернуться в Марокко.
Если в российской не только информационной, но и научной повестке дня эта тема практически отсутствует, то для Магриба вопрос алжиро-марокканских отношений уже несколько десятилетий остается едва ли не ключевым. Именно противостояние двух крупнейших государств субрегиона уже более 30 лет не позволяет реализовываться интеграционным проектам в Северной Африке. Самый известный из них — Союз арабского Магриба — практически сразу после основания в 1989 г. продемонстрировал свою неэффективность, а после 1994 г. и вовсе прекратил какую-либо деятельность (хотя формально и продолжил свое существование).
Марокканский фактор подталкивает алжирское руководство к постоянному наращиванию вооружений — тех самых, поставки которых составляют основу российско-алжирского торгового обмена. Одновременно с этим стремление обезопасить себя от алжирской угрозы подталкивает Рабат к сближению и с США, и — в последние годы — с Израилем.
История одного соседства
Однозначно определить истоки этого соперничества довольно непросто. И хотя во многих публикациях сложность отношений между двумя странами сводится лишь к проблеме независимости Западной Сахары, даже краткое погружение в историю субрегиона позволяет увидеть, что реальность все куда сложнее. Приведем в пример несколько эпизодов, относящихся еще к «дозападносахарской» эпохе, которые весьма ясно демонстрируют существовавшую уже тогда конфликтность.
Вскоре после обретения Алжиром независимости, в октябре 1963 г. началась Война в песках (или Песчаная война (حرب الرمال)) — пограничный конфликт, связанный с территориальными претензиями Марокко. И хотя при помощи посредников его удалось довольно быстро урегулировать (в феврале 1964 г. стороны договорились отвести войска на прежние позиции), это событие сильно повлияло на дальнейшее развитие алжиро-марокканских отношений — стороны стали испытывать недоверие и опасаться предательства.
Другой важнейший эпизод, часто упоминаемый сегодня, связан с началом французской колонизации Северной Африки. В алжирском официальном историческом нарративе роль Марокко оценивается не иначе как «предательская». В то же время марокканская сторона подчеркивает, что изначально султан Мулай Абд ар-Рахман оказывал алжирцам поддержку в борьбе против колонизатора и лишь после собственного поражения в Битве при Исли (1844 г.) был вынужден заключить мирный договор с Францией, отказавшись от помощи эмиру Абд аль-Кадиру.
Еще более ранние эпизоды связаны с османо-марокканскими конфликтами: вмешательствами во внутренние дела, вторжениями, территориальными претензиями, союзами и предательствами — так развивались отношения в XVI–XVIII вв. По мнению некоторых исследователей, истоки этого соперничества уходят еще глубже в историю — к XIII в. и распаду империи Альмохадов.
Парадокс этих отношений состоит в том, что, несмотря на совершенно разные исторические обстоятельства и контекст, несмотря даже на разную политическую субъектность сторон, сам сопернический характер взаимодействия между ними проявляется с завидной регулярностью, а периодически выливается и в конфликты.
Вместе с тем помимо напряженности и конфликтности, существует и значительная связность двух обществ — культурная, историческая, социальная. Так, культура этих стран формировалась из сочетания арабской, исламской, берберской, южноевропейской (прежде всего, французской) и аль-андалусской традиций. Население обеих исповедует ислам маликитского толка. В своих исканиях марокканские и алжирские мыслители и философы обращаются к одному и тому же интеллектуальному наследию — как средневековому (Ибн Халдун), так и современному (Мухаммад Аркун, Мухаммад Абид аль-Джабри и др.). Даже на бытовом уровне сходство двух культур поражает: кускус, тажин, кафтан, музыка раи, арабо-французский рэп, узор зеллидж — список можно продолжать бесконечно. Кстати, из-за использования этого узора в дизайне формы алжирской футбольной команды перед Чемпионатом мира 2022 г. разгорелся скандал, когда марокканцы обвинили дизайнеров в «культурной апроприации». Однако уже через несколько месяцев стало ясно, что спортивные соревнования не только обеспечивают почву для конфликтов, но и дарят моменты единения. Поскольку алжирские футболисты отборочные туры не прошли, то во время самого чемпионата их фанаты стали болеть за марокканскую сборную — они даже специально приезжали к закрытой с 1994 г. границе, чтобы поздравить соседей. Впрочем, официальные СМИ Алжира этот сюжет практически не освещали.
От практики к теории и обратно
Можно попробовать понять парадоксы двусторонних отношений, проанализировав их с точки зрения теории международных отношений. Последняя дает нам как минимум два теоретических объяснения.
Через призму реализма они могут быть описаны такими понятиями как «соперничество средних держав», «дилемма безопасности» или «баланс сил». Ситуация соперничества при взгляде на проблему с этого ракурса оказывается предопределенной, прежде всего, географически. С XIII в. на территориях современных Алжира и Марокко регулярно формировались два сопоставимых по размеру и мощи государства, граница между которыми проходила по малообитаемой пустыне (и там, в принципе, не обозначалась) или по руслам рек. И хотя Алжир с XVI в. был частью Османской империи, а затем — Французской, даже в их составе он все равно обладал определенной автономией. Невозможность обеспечения устойчивого лидерства одной из сторон становилась, таким образом, естественным источником противостояния.
Через призму конструктивизма рассматриваемые отношения могут быть охарактеризованы так: образ врага, несовпадение идентичностей, секьюритизация. В соответствии с этим подходом нынешнее соперничество может быть объяснено тем, что стороны формируют в друг друге образ врага, который удобно использовать для реализации внутриполитических целей, в частности — при обосновании расходов на оборону и для укрепления позиций алжирской армии или для повышения легитимности монархической власти в Алауитском королевстве. Кроме того, свое влияние оказывает и фактор несовпадения политических идентичностей — монархическое Марокко с его атлантической ориентацией vs республиканский Алжир с ориентацией, напротив, социалистической.
Факторы отдаления
Рассматривая алжиро-марокканские отношения в последние десятилетия, можно заметить редкие попытки сближения, сменявшиеся затяжными периодами напряженности. Так, после прихода к власти А. Бутефлики в Алжире и Мухаммада VI в Марокко обе стороны выразили намерение укреплять сотрудничество и солидарность. Но инциденты на границе и Западносахарский вопрос вновь продемонстрировали силу существовавших разногласий. После событий арабской весны наметился новый виток — массовые протесты 2011 г. усилили восприятие общей угрозы и привели к краткосрочной активизации отношений, а в примирительных декларациях тщательно игнорировались наиболее конфликтные темы. Но и это потепление довольно быстро сменилось привычной напряженностью, усиливавшейся риторикой официальных СМИ.
Очередной этап, на этот раз негативный, начался в 2020–2021 г. — его ярчайшим проявлением стал разрыв дипломатических отношений 24 августа 2021 г. В дальнейшем Алжир закрыл свое воздушное пространство для всех марокканских самолетов, а также отказался использовать газопровод, проходящий через Марокко.
Сегодня можно выделить четыре составляющие напряженности. Во-первых, речь идет о Западносахарском конфликте. Хотя он и оказался вытеснен на периферию как мировой, так и региональной повестки, но все еще остается нерешенным, влияя на напряженность между Алжиром и Марокко и обеспечивая поводы для взаимных обвинений. При этом большое влияние на развитие конфликта оказывает общее состояние алжиро-марокканских отношений. Продвижения в его урегулировании совпадали с периодами разрядки, и наоборот — эскалация совпадает с ухудшением отношений. Так, хотя дипотношения между Алжиром и Марокко были разорваны лишь в августе 2021 г., этому предшествовал довольно долгий период их сползания вниз, когда чиновники разного уровня с обеих сторон обменивались едва ли не оскорбительными замечаниями. Параллельно с этим в ноябре 2020 г. возобновились боевые действия в Западной Сахаре.
Вторая составляющая напряженности — сближение Марокко с Израилем на основе заключенных между ними в 2020 г. Авраамических соглашений и при условии признания США территорий Западной Сахары частью Марокко. Летом 2023 г. марокканский суверенитет над этими территориями признал и сам Израиль. Происходящее в этом контексте укрепление сотрудничества в сфере безопасности Алжир расценивает как прямую угрозу. По всей видимости, трагические события осени 2023 г. только усилят значимость «израильского фактора». На новую эскалацию палестино-израильского конфликта Рабат отреагировал взвешенным заявлением, призвав стороны к разрешению противоречий путем переговоров, хотя и подчеркнув при этом свою приверженность идее урегулирования «на основе резолюций международного права и принципа двух государств». Примирительная позиция (такая же, впрочем, как и у другого партнера Израиля по нормализации — у ОАЭ), конечно, была воспринята в еврейском государстве, ожидавшем более выраженной поддержки, без особого энтузиазма. Вместе с тем это, наверное, наибольше, что Марокко мог дать своим партнерам, учитывая, что по всему королевству шли массовые демонстрации в поддержку палестинцев. В то же время позиция Алжира оказалась ожидаемо жесткой: министерство иностранных дел страны заявило, что оно «с глубокой обеспокоенностью следит за эскалацией варварских … нападений на сектор Газа, которые стоили жизни десяткам невинных детей палестинского народа, павших мученической смертью».
Еще один фактор напряженности — борьба за влияние в Сахеле. Этот регион выступает ареной конкуренции за обретение статуса региональной державы. После 2012 г. здесь стало доминировать Марокко, которое воспользовалось вакуумом, оставленным в 2011 г. Ливией, и дипломатическим затишьем Алжира в последние годы правления А. Бутефлики. Однако приход к власти А. Теббуна активизировал алжирскую внешнюю политику на этом направлении. Прокатившаяся по Западной Африке волна переворотов, в целом, способствовала ослаблению там позиций и Франции, и Марокко, а также усилению Алжира, который стал все более активно претендовать на роль основного медиатора и транслятора антиколониальной повестки.
Наконец, внутриполитическая риторика также не способствует улучшению двусторонних отношений. Марокканский национализм с его идеей Великого Марокко вызывает опасения у алжирской стороны, поскольку эта концепция предполагает отторжение в пользу королевства значительных частей запада Алжира. И хотя власти Марокко заявляют, что не разделяют эту концепцию, партия «Истикляль», распространявшая эту идею с момента своего основания, становится там все более популярной. Так, на выборах 2021 г. в нижнюю палату парламента она получила почти в два раза больше мест, чем на выборах 2016 г.
Одновременно с этим в Алжире развивается идея единства нации перед внешними угрозами. В рамках нее выдвигаются обвинения в адрес Марокко в поддержке сепаратистских и экстремистских движений на территории Алжира (Движение за самоопределение Кабилии и движение «Рашад»). Эти обвинения были официально объявлены основной причиной разрыва отношений в 2021 г.
Будущее в обнуленном мире
Стоит отметить, что все эти противоречия разрешимы и преодолимы, однако урегулировать их может быть непросто во многом потому, что сторонам удобно поддерживать управляемую напряженность. Вместе с тем переход от напряженности к прямым столкновениям и военным действиям остается невыгодным для Алжира и Марокко.
Проблема управляемой напряженности состоит в том, что под влиянием «черных лебедей» она может стать неуправляемой и быстро эскалироваться. Преимущество алжиро-марокканских отношений состоит в том, что они остаются межгосударственными, влияние отдельных негосударственных акторов в них слабое.
В то же время сценарий примирения кажется маловероятным на фоне растущей конфликтности в мировой политике. Все гласные и негласные договоренности, с помощью которых регулировались международные отношения как на глобальном, так и на региональном уровнях, стремятся к обнулению. Это видно на примере Украины, Западной Африки, Нагорного Карабаха, Палестины. В этих условиях возможность улучшения алжиро-марокканских отношений кажется практически невероятной. Более того, представляется, что Западносахарский конфликт, официально считающийся одним из последних реликтов колониальной эпохи, вполне может вновь оказаться на повестке дня.
Впрочем, дело не только в глобальном контексте. Фактором актуализации конфликта может стать и ухудшающаяся экономическая ситуация во всем Магрибе, и нерешенность корневых социальных проблем, и вполне возможное стремление сторон воспользоваться моментом как для разрешения внутриполитических противоречий каждой из них, так и для реализации внешнеполитических амбиций.
Вместе с тем в отличие от других конфликтов в случае с Алжиром, Марокко и Западной Сахарой наличие у первых двух колоссального опыта управления конфликтностью по-прежнему остается важнейшим фактором стабилизации отношений.