Незападная Европа

12 сентября — очередная годовщина подписания Московского договора 1990 г. (Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии или «Договор 2+2»). Для судьбы Германии эта дата гораздо важнее 3 октября — дня формального объединения ГДР и ФРГ: именно Московский договор 1990 г. до сих пор определяет формат и границы развития немецкой государственности на ближайшее будущее. Однако судьбы германского государства пока остаются неопределенными: современная Германия существует в нынешнем качестве всего 30 лет, да и до этого она неоднократно меняла и свои принципы государственного устройства, и собственные государственные границы. Московский договор 1990 г. пока гарантирует «европейский» (точнее — атлантический) выбор Германии, но исследователям стоит подумать и о том периоде, когда он, возможно, прекратит свое действие.

Опыт существования «Прусской» Германии ставит перед исследователями два интересных вопроса. Первый — может ли Германия при определенных условиях вновь отделиться от остального «Запада» и создать собственную, отличную от него идентичность. Второй — обладает ли Германия потенциалом для воссоздания имперской идеи, или она в самом деле навсегда ушла из немецкой истории. Обе эти проблемы актуальны в связи с окончанием этой осенью 16-летней «эпохи меркелизма» — развитие страны после ухода канцлера А. Меркель с поста пока остается неопределенным и гарантировать что-либо невозможно.

Имперский опыт Германии изначально был биполярным: Священная Римская империя и Бранденбургско-Прусское государство как государство германизированных западных славян. Первая эволюционировала в Австрийскую империю; второе, собрав остальные северогерманские земли, стало новой империей. Империя Пруссии оказалась призрачной в том плане, что не сумела создать ни традиции, ни полноценную идентичность новой империи. Однако проблема создания внутри Западной цивилизации иной культуры — наполовину западной, наполовину антизападной — пока остаётся нерешённой. Возможно, такой вариант немецкой идентичности навсегда исчез с поглощением западной Германией остатков Бранденбурга-Пруссии в 1990 г.; но, возможно, он ещё возродится в культурном и политическом плане по мере ослабления гегемонистской системы США в Евроатлантической системе. Во всяком случае считать мертвой идею создания «Срединной Европы» как альтернативу атлантическому Западу еще рано.

12 сентября — очередная годовщина подписания Московского договора 1990 г. (Договор об окончательном урегулировании в отношении Германии или «Договор 2+2»). Для судьбы Германии эта дата гораздо важнее 3 октября — дня формального объединения ГДР и ФРГ: именно Московский договор 1990 г. до сих пор определяет формат и границы развития немецкой государственности на ближайшее будущее. Однако судьбы германского государства пока остаются неопределенными: современная Германия существует в нынешнем качестве всего 30 лет, да и до этого она неоднократно меняла и свои принципы государственного устройства, и собственные государственные границы. Московский договор 1990 г. пока гарантирует «европейский» (точнее — атлантический) выбор Германии, но исследователям стоит подумать и о том периоде, когда он, возможно, прекратит свое действие.

Современная германская идентичность строится на отторжении прусской идентичности, отдавая предпочтение идентичности «рейнской». «В случае объединенной Германии это… выражается прежде всего в одновременном признании и отрицании нацистского прошлого как части истории нынешней ФРГ и в молчаливом исключении восточногерманской истории из доминирующих исторических нарративов», — писал об этом явлении российский исследователь Вячеслав Морозов. Но опыт существования «Прусской» Германии ставит перед исследователями два интересных вопроса. Первый — может ли Германия при определенных условиях вновь отделиться от остального «Запада» и создать собственную, отличную от него идентичность. Второй — обладает ли Германия потенциалом для воссоздания имперской идеи, или она в самом деле навсегда ушла из немецкой истории. Обе эти проблемы актуальны в связи с окончанием этой осенью 16-летней «эпохи меркелизма» — развитие страны после ухода канцлера А. Меркель с поста пока остается неопределенным и гарантировать что-либо невозможно.

Восточный Запад

Алексей Фененко:
Геополитика «немецкого вопроса»

Появление прусского государства было тесно связано с балтийскими крестовыми походами против языческой цивилизации балтов и западных славян. Их инициаторами выступали императоры Священной Римской империи и короли Дании — главные противники Святого престола, руководившего крестовыми походами в Палестину. Герцоги Саксонии во второй половине XII в. установили сюзеренитет над территорией славянского союза бодричей (будущий Бранденбург).

Святой престол перехватил инициативу: в 1192 г. папа Целестин III объявил крестовый поход против балтийских язычников. Его объектом стали то ли западнославянские, то ли балтийские племена пруссов, жившие в нижнем течении рек Висла и Неман. Поначалу Святой престол опирался на польских королей, но в 1229 г. сюда был переведен из Палестины Тевтонский (Немецкий) орден. В 1237 г. папа Григорий IX передал ему прибалтийские земли ликвидированного Ордена меченосцев на территории современных Латвии и Эстонии, создав Ливонское ландмейстерство Тевтонского ордена. Однако оно подчинялись ордену во многом номинально: южно-балтийская и восточно-балтийская платформы «германского мира» сохраняли автономию и были разделены территорией Великого княжества Литовского. Эти обстоятельства в конечном итоге не позволили создать на Балтийском море крупное немецкое государство.

Судьбоносным для Тевтонского ордена стал 1370 г., когда венгерский король Людовик I (1342–1382) объединил под своей властью Венгрию и Польшу. «Анжу-Сицилийская империя», пользовавшаяся безусловной поддержкой Святого престола, создала свое ответвление в Восточной Европе, подключив к себе через Кревскую унию и Великое княжество Литовское. С этого времени Тевтонский орден перестал быть для пап ценным инструментом политики. Польско-Литовская уния эволюционировала сначала в «державу Ягеллонов», а затем в Речь Посполитую — опору католического влияния в Восточной Европе. Зато для Тевтонского ордена неудачи в войнах с Польско-Литовской унией (включая знаменитую битву при Грюнвальде 1410 г.) означали его фактический распад. В 1435 г. от него отделилось номинально подчиненное ему Ливонское ландмейстерство, став Ливонской конфедерацией; в 1440 г. внутри ордена возник Прусский союз в составе приморских городов и мелкого рыцарства. Фактически это был проект замены Тевтонского ордена светским государством Пруссии.

Поддержка Польши и Дании позволила Прусскому союзу победить в Тринадцатилетней войне (1454–1466 гг.), Торуньский мир 1466 г. с Польшей оформил секуляризацию Пруссии. Тевтонский орден признал себя польским вассалом, а его столицей после передачи Польше Мариенбурга (совр. Мальборк) стал Кёнигсберг. Но, став вассалом польского короля, Орден выходил из подчинения Святому престолу и превращался в новое государство, контролирующее нижнее течение рек Висла и Прегель. Реформация закрепила эволюцию Тевтонского ордена в новое светское государство: в 1525 г. гроссмейстер Тевтонского ордена Альбрехт Гогенцоллерн секуляризировал орден и получил его от польского короля в лен в качестве герцогства. Так в Восточной Европе появилось новое государство — Пруссия, ставшее одновременно и первым протестантским государством Европы.

Население этого государства, помимо немецких переселенцев, составляли германизированные пруссы и западные славяне (мазуры, кашубы, лужичане, летувинники). Соотношение германского и славянского населения точно неизвестно, хотя наличие в фамилиях высшей прусской аристократии суффикса «-ов» (фон Бюлов, фон Грантцов, фон Дрездов и т.д.) —показательно. В Восточной Европе появилась новая народность — пруссаки, включавшая в себя и немецких переселенцев, и германизированных западных славян. Возможно, в силу своей климатической и этнической специфики Пруссия в дальнейшем оказалась для Европы «маленькой Россией» с соответствующим отношением к ней как к чему-то чужому, неинтегрируемому в «западный мир».

Тевтонский орден

В таком контексте сама германская система как бы разделилась на «Первую Германию» (старое Королевство Германия, опора Священной Римской империи) и «Вторую Германию» (Прусское государство). Последнее сложилась вне традиционной изначально ареала Восточно-Франкского королевства IX в. и не входило в традиционную имперскую систему. «Вторая Германия» отрицала имперскую систему Габсбургов по всем параметрам: католичество — лютеранство, традиционная Германия — германизированные западные славяне, имперская система — бывший духовно-рыцарский орден и т.д. Но именно эта «Вторая Германия» постепенно становилась новым имперским центром, который начал вытеснять старый центр «Первой Германии» за ее пределы.

«Из тьмы лесов, из топи блат...»

Возвращение Пруссии в «германскую систему» произошло в 1618 г., когда курфюрст Бранденбурга стал владеть Пруссией на правах вассала польской короны. Сам Бранденбург был в то время населен онемеченными западными славянами (прежде всего потомками бодричей и лютичей). Это новое государство Бранденбурга и Пруссии лежало вне изначального ареала Франкской империи и его наследницы — Священной Римской империи.

Окно возможностей для Бранденбургско-Прусского государства открыла Первая Северная война (1655–1660 гг.), в которой Швеция сокрушила военный потенциал Речи Посполитой. Курфюрст Фридрих Вильгельм I («великий̆ курфюрст», 1640–1688 гг.) заключил договор с шведским королем Карлом Х, по которому получал полный суверенитет над Пруссией в обмен на военный союз со Швецией. Война за испанское наследство (1701–1714 гг.) позволила Пруссии вновь повысить свой статус. В обмен на поддержку империи курфюрст Фридрих III (1688–1713 гг.) добился от императора Иосифа I получения для себя королевского титула. Здесь Пруссия делает свой судьбоносный выбор: Фридрих III короновался в Кёнигсберге, став королем Пруссии Фридрихом I, но столицей государства остался Берлин. Не Бранденбург вышел из «германской системы», а, напротив, Пруссия вошла в нее через унию с Бранденбургом.

Возвышению Пруссии способствовали два непримиримых противника — Россия и Франция, — ведя длительную борьбу за преобладание в Восточной Европе. Заключенный в 1709 г. союзный договор с Россией сделал Пруссию участницей Второй Северной войны (1700–1721 гг.) и принес ей часть шведских владений в Померании, позволивших соединить Бранденбург и Пруссию сухопутным мостом. Но наиболее значимым стал 1717 год, когда Пруссия, Россия и Франция заключили Амстердамский договор о гарантии владений заинтересованных сторон. Россия и Пруссия гарантировали соблюдение Утрехтского и Баденского договоров 1713–1714 гг., завершивших Войну за испанское наследство, т.е. вместе включались в полноценную систему западноевропейских отношений.

Франция видела в Пруссии новое звено «Восточного барьера Ришелье». Изначально он включал в себя трех французских союзников в Северной и Восточной Европе — Швецию, Речь Посполитую и Османскую империю, однако Вторая Северная война, завершившаяся поражением Швеции и ослаблением Речи Посполитой, поставила перед Версалем вопрос об укреплении прохудившегося барьера. Кабинет кардинала А.-Э. Флери попытался это сделать за счёт подключения к нему Курляндии и Пруссии, воплощением чего стало присоединение последней в 1725 г. к Ганноверскому союзу Великобритании и Франции против Венского союза Испании и Габсбургов. Хотя Пруссия через год вышла из Ганноверского союза и вернулась к альянсу с Россией, Версаль помог королю Фридриху Вильгельму I (1713–1740 гг.) создавать мощную армию с помощью субсидий и офицеров. В Войне за австрийское наследство (1740–1748 гг.) король Фридрих II (1740–1786 гг.) выступил младшим партнером Версаля, что принесло Пруссии Силезию и статус одной из ключевых военных держав Европы. Этот статус и довоенные границы король Фридрих II отстоял, несмотря на тактические неудачи в ходе Семилетней войны (1756–1763 гг.), окончательно выйдя из-под контроля Версаля.

Около 1740 г. в Пруссии оформляется великодержавная идея. Фридрих II, имевший славу «галломана», построил в Потсдаме свою резиденцию Сан-Суси по модели Версаля — на тот момент претендента на мировую гегемонию. Но одновременно Фридрих II в переписке с Вольтером отмечал, что любой государь обязан следовать пути Петра I и брать его реформы за основу. Этот момент заслуживает особого внимания: ведь Петр I позиционировал свою политику как построение новой, просвещенной империи в дотоле «дикой» стране. Эта отсылка Фридриха II к политике Петра I означала заявку на построение империи на прежде «пустых» землях. Вовсе не случайно, что государственная система Фридриха II будет напоминать Петровскую Россию (вплоть до введения института пожизненной службы дворянства), а прусские короли, как и Российские императоры, — поощрять западноевропейскую иммиграцию и просвещение. За этим стояла общая концепция: построение новой империи по французскому образцу за счет радикального разрыва с прошлым и формирование некой новой нации.

Рост Пруссии

В этой связи становится понятной постоянная борьба Пруссии с Саксонией в XVIII в. Франция видела Саксонию как ключевого союзника России и австрийских Габсбургов — своих главных стратегических противников — и стремилась сокрушить его руками Пруссии. Но и для прусских королей сокрушение Саксонии было необходимой предпосылкой для придания имперского статуса своему государству. Пруссия и Саксония претендовали на одинаковый статус создателя имперского центра на восточной границе «германского мира». Возможно, повернись история иначе, мы имели бы мощную восточногерманскую державу со столицей в Дрездене, а не Берлине — во всяком случае во времена Петра I шансы Саксонии на победу были выше. Однако прусские короли, умело использовав французскую поддержку, сумели «закрыть» саксонскую альтернативу для Восточной Европу.

Германская система получила, таким образом, новый имперский центр на окраине. Новое Бранденбургско-Прусское государство было лишено традиций старой «германской системы» в виде Священной Римской империи. В этом смысле поднимавшаяся Пруссия выступала как альтернатива старой имперской системе, подчиненной австрийским Габсбургам.

Drang nach Westen

Теоретически у Пруссии могло быть два варианта создания своей державы. Первый: создание новой германской державы как альтернативы Габсбургам — статус, завоеванный Пруссией в ходе войн Фридриха II. Неслучайно после Семилетней войны все ключевые договоры Священной Римской империи подписывали император и прусский король. Второй вариант — построение государства германизированных западных славян, какими Пруссия и Бранденбург и были изначально. Последнее предполагало бы выход Пруссии из Священной Римской империи и занятие ей своего места в Восточной Европе. Последующие 100 лет стали для Пруссии выбором собственного пути. Фактически она находилась на своеобразных геополитических качелях, то уходя глубоко в германскую систему, то возвращаясь в Восточную Европу.

Итоги Семилетней войны (1756–1763 гг.) в историографии часто трактуются неверно — как поражение Франции. На самом деле Версаль, потеряв заморские колонии, превратил Габсбургов в своих младших партнеров, что обеспечивало ему статус европейского полугегемона. Пруссия, вернувшись в 1764 г. к союзу с Россией, заметно расширила границы за счёт Речи Посполитой — по результатам трех разделов последней она получила западную и центральную Польшу, включая Варшаву. Идея «Германизированной славянской империи» как будто получила свою территориальную базу и культурный код.

Наполеоновские войны изначально должны были закрепить эту логику. Наполеоновская реконструкция «Германского мира» удивительным образом напоминала политическую карту Центральной Европы второй половины ХХ в. Ликвидировав Священную Римскую империю, Наполеон фактически превратил Австрию во внешнее для «германского мира» государство. Созданный им Рейнский союз западных и центральных германских княжеств (практически в границах будущей ФРГ) «вытеснял» Пруссию на северо-восток из германской системы. Пруссия в наполеоновской логике переставала быть германским государством: уходя на южную Балтику, она становилась западнославянским государством с немецкой культурой или чем-то вроде Дании или Швеции. Возникали как бы две Германии (Германия и Пруссия), в то время как третья — Австрия — постепенно эволюционировала бы в более венгерское, чем немецкое, государство.

Прусский двор взял на себя роль лидера немецкого национального движения против Наполеона, глашатаем которого стал философ Иоганн Готлиб Фихте. В кампании 1813 г. Пруссия уже позиционировала себя как «освободителя немцев» — роль, которой лишается Австрия. Итоги Наполеоновских войн не просто возвысили Пруссию до уровня одной из держав — гарантов Венского порядка, но и ввели ее в коренной «Германский мир», вне которого она находилась до этого. Пруссия отказалась от польских земель, сохранив за собой лишь Познань. Но она приобрела Северную Саксонию и ряд областей на Рейне (Рейнская провинция), остаток Померании и остров Рюген. Впервые в истории территория Пруссии стала включать в себя земли Западной (прирейнской) Германии.

Замок Нойшвайнштайн

Параллельно Пруссия взяла на себя роль культурного лидера «Германского мира». Именно в Берлине, а не в Вене или Мюнхене, нашло приют немецкое романтическое движение, утверждавшее единство немецкой нации. В Берлинском университете Фридрих Шлейермахер (1768–1834 гг.) и Вильгельм фон Гумбольдт (1767–1835 гг.) разработали литературную концепцию современного немецкого языка. Именно в Берлине, а не в Вене, философ Георг Вильгельм Фридрих Гегель провозгласил концепцию «германского мира» как вершины развития мировой истории. Собиратели немецкого фольклора Якоб и Вильгельм Гримм, знаменитый сказочник Эрнст Теодор Амадей Гофман также творили в Пруссии, утверждая идею культурной общности немцев.

Будущее создания Германской (фактически Прусско-германской) империи еще не было предрешено. После Венского конгресса Австрия блокировала активность Пруссии в Германском союзе, используя для этого Союзный сейм во Франкфурте-на-Майне. Еще в 1830-х гг. баварские Виттельсбахи при поддержке «первой Антанты» (Франции и Великобритании) пытались противопоставить Пруссии проект «Рейнской Германии» — фактическое возрождение «Рейнского союза» Наполеона со столицей в Мюнхене или Штутгарте. Еще Мюнхенгрецкая конвенция 1833 г. гарантировала при поддержке Россией незыблемость границ между Австрией и Пруссией, блокируя возможную экспансию последней против малых германских государств. Только в 1834 г. Пруссия, создав Германский таможенный союз, экономически вытеснила Австрию из Германского мира, только в 1840-х гг. в германских государствах «малогерманцы» (сторонники объединения под эгидой Пруссии) стали побеждать «великогерманцев» (сторонников объединения под скипетром австрийских Габсбургов).

Прусский вариант объединения Германии утвердился в политике в ходе революции 1848 г. Франкфуртский парламент, созванный по инициативе революционной общественности, предложил прусскому король Фридриху Вильгельму IV принять корону императора Германии, от чего тот отказался. Вместе этого в 1849 г. берлинский двор создал Прусский союз, куда помимо самой Пруссии вошли Саксония и Ганновер, хотя под давлением Австрии прусский двор отказался от вмешательства в дела Гессена и Гольштейна. Одновременно с этим ускорилась германизация самого понятия «пруссак». С 1848 г. «пруссаками», согласно конституции, становятся подданные Прусского королевства, включая рейнских немцев и фризов.

Но даже в такой ситуации бисмарковское объединение Германии под эгидой Пруссии стало во многом ее военным завоеванием. В ходе Австро-прусской войны 1866 г. Пруссия не просто выдавила Австрию из «германского мира», превращая ее во внешнюю по отношению к нему державу — она получила быстрое территориальное расширение. По итогам этой войны Бавария и Гессен-Дармштадт уступили Пруссии часть своих земель к северу от реки Майн; Пруссия присоединила к себе королевство Ганновер, курфюршество Гессен-Кассель, герцогство Нассау и город Франкфурт-на-Майне. Создание Северогерманского союза и заключение союзных договоров с южно-германскими государствами (Бавария, Баден, Вюртемберг и Гессен-Дармштадт) создало условия для создания новой Германской империи.

Символическим финалом прусского «натиска на Запад» стало провозглашение в 1871 г. Германской империи в Версале — столице побежденного врага. Еще более символично, что прусский натиск на Запад завершился отторжением от Франции традиционных германских лимитрофов — Эльзаса и Лотарингии. Но именно завершение объединительного проекта родило новые проблемы для прусского государства.

Во-первых, переплавка Пруссии в Германию (фактически конфедеративную империю) поставила вопрос о судьбе самой Пруссии. В чем заключался теперь смысл ее обособленного существования внутри Германской империи?

Объединение Пруссией Германии

Во-вторых, Пруссия и ее культура продолжали оставаться чужой для западной и южной Германии. Неслучайно южногерманские государства сохраняли свой суверенитет в рамках Германской империи вплоть до революции 1918 г., прусская империя Гогенцоллернов воспринималась ими как нечто пришедшее извне — не из ареала «своей» Священной Римской империи.

В-третьих, Прусская империя оказалась во многом искусственным образованием. Выдавливание Австрии из «Германской системы» означало и выдавливание из нее Габсбургов как наследников Священной Римской империи. Последняя (тот самый «тысячелетний Рейх») как бы переехала в Вену и Будапешт, став историей нового государства — Австро-Венгрии. Германия оказалась в поразительном положении «страны без истории». Поэтому Пруссии предстояло теперь построить новую империю со своей историей и имперской идеологией.

Призрачная империя

Оригинальным ответом прусской Германии стала попытка противопоставить себя остальному Западу. Такой вариант был закономерен, коль скоро Пруссия изначально сложилась вне земель бывшей Франкской империи, отсюда — широкое распространение в конце XIX в. представлений об особом пути развития Германской цивилизации. Прусская интеллигенция пришла к простому и по-своему логичному выводу: необходимости поднять историю, предшествовавшую Священной Римской империи.

Идея, что немецкая культура качественно отличается от культуры Англии и Франции (собственно Западной Европы) зародилась в германских государствах как реакция на эпоху Просвещения. «Иными словами, Германия сделала для идеологии консерватизма то, что Франция сделала для Просвещения — использовала ее до логического предела, — писал немецкий социолог Карл Маннгейм. — (…) Романтизм по сути дела не реконструировал и не оживлял Средневековье, религию и иррационализм как основы и источники жизни; он сделал нечто совсем иное: стал рефлективным и мыслительным пониманием этих сил. Не такой была, по крайней мере изначально, цель романтизма. Но постепенно романтизм вырабатывал соответствующие методы, типы опыта, понятия и средства экспрессии для выражения всех тех сил, которые никогда не были доступны Просвещению. Однако они были извлечены на поверхность в старой форме не как естественная основа общественной жизни, но как намерение, как часть программы».

Идея близости германской культуры Востоку была сформулирована математиком Готфридом Вильгельмом Лейбницем (1646–1716 гг.) и философом Карлом Вольфом (1679–1754 гг.). Позднее Иммануил Кант (1724–1804 гг.) пробудил интерес к буддизму, а Г. Гегель указывал на то, что основой зороастрийской религиозной системы Персии является, как и в его философии, признание борьбы двух противоположностей — Добра и Зла. Произведение Иоганна Гёте (1749–1832 гг.) «Западно-Восточный диван» содержало стихотворение «Завет древнеперсидской веры», где Авеста трактовалась как вера в торжество света над тьмой. Артур Шопенгауэр (1788–1760 гг.) пробудил в немецком обществе интерес к древнеиндийской философии. Фридрих Ницше (1844–1900 гг.) в своей известной книге «Так говорил Заратустра» приписал персидскому пророку популярные в Германии того времени идеи «сверхчеловека» и «вечного возвращения», популяризировав идею близости Германии Востоку. В каком-то смысле это был немецкий вариант евразийства — представление о себе как о цивилизации, сочетающей в себе одновременно Запад и Восток.

Прибытие Лэнгрина

Имперскую (не национальную) идею германское общество искало через культ Античности. Традиции антиковедения заложили еще в начале XIX в. работавший в Берлинском университет датский историк Георг Бартольд Нибур (1776–1831 гг.) и филолог Йоханнес Классен (1805–1891 гг.). Взгляд на Античность как на «почти свою» историю развил Карл Готфрид Мюллер (1797–1840 гг.) — он разработал концепцию, согласно которой цивилизацию Эллады основали пришедшие с севера племена дорийцев. Позднее их родиной была объявлена Урнопольская культура (Культура полей погребальных урн), лежавшая в то время на территории Пруссии и Австрии. Следующий шаг сделал историк Якоб Фальмерайер (1790–1861 гг.), утверждавший, что современные греки — это эллинизированные славяне, а античные эллины были ушедшим на юг германским племенем.

Политический вывод предложил известный историк Иоганн Густав Дройзен (1808–1884 гг.) — автор трехтомного труда «История эллинизма». В 1840-х гг. он участвовал в политической жизни: сначала в антидатской политической борьбе в Шлезвиге и Голштинии, а затем — во Франкфуртском парламенте. И.Г. Дройзен выступал за объединение германских государств под властью Пруссии, открыто проводя параллели с объединением греческих государств царем Филиппом II Македонским. Отсыл И.Г. Дройзена интересен тем, что Македония была полуэллинским государством для греков. Историк осознавал, что Пруссия является в своей основе не совсем германским государством и должно само германизироваться после завершения своей миссии — внешнего объединения Германии.

Идея отделения Германского мира от остального Запада была провозглашена в концепции «Срединной Европы» (Mittel Europa), разработанной в период революции 1848 г. австрийцами Карлом Людвигом фон Бруком и Людвигом фон Штейном. Эта концепция апеллировала к опыту догабсбургской Священной Римской империи германской нации периода ее расцвета (X–XIII вв.), когда ее император считался ведущим светским монархом Европы. На новом этапе это означало заявку на первенство Австрийской империи в Центральной Европе. Поражение Вены в Австро-прусской войне 1866 г. сделало невозможной реализацию австрийского проекта. Однако Германская империя после 1871 г. переняла австрийскую стратегию, а немецкое общество начало активный поиск идеи особого, незападного пути Германии.

Первоначально прусско-германское правительство сделало ставку на популяризацию творчества композитора Рихарда Вагнера (1813–1883 гг.). Здесь оно перехватило инициативу у баварских Виттельсбахов, видевших в творчестве Р. Вагнера идею рейнской, а не прусской Германии. Под покровительством короля Баварии Людвига II (1864–1886 гг.) в городе Байройте (Бавария) в 1876 г. прошёл первый вагнеровский фестиваль в специально построенном театре, на котором состоялась премьера полного цикла «Кольца нибелунга». С тех пор и до 1936 г. (с перерывом в 1914–1924 гг.) Байройтский фестиваль проводился раз в год или раз в два года. Музыкально-мистические произведения Р. Вагнера были превращены не просто в государственную идеологию Германии, но и в сконструированное германским обществом представление о своём прошлом.

Символом представлений об этом прошлом стал знаменитый замок Нойшванштайн (Schloss Neuschwanstein, с нем. Новый лебединый утёс). Он был построен в 1886 г. баварским королем Людвигом II около городка Фюссен (юго-западная Бавария). Настенные полотна иллюстрируют мотивы из средневековой легенды о Парцифале, вдохновившей Р. Вагнера на создание одноименной оперы. В интерьере замка важную роль играли также иллюстрации к другим произведениям композитора и старинным германским легендам. Позднее, уже в Третьем Рейхе, с 1933 г. (то есть с пятидесятой годовщины со дня смерти Р. Вагнера) и вплоть до начала Второй мировой войны в замке Нойшванштайн проводились праздничные вагнеровские концерты.

Связующим звеном здесь, пожалуй, стало не вагнеровское «Кольцо нибелунга», а его опера «Лоэнгрин» (неслучайно ее сюжеты заняли центральное место в убранстве Нойшванштайна). Сюжет этой оперы разворачивается в первой половине X в., во времена правления короля Генриха Птицелова, когда Восточно-Франкское королевство превратилось в Германию. Вагнеровский сюжет как бы возрождал Германию до создания Священной Римской империи в 962 г., символически отделяя ее от Габсбургов. Отсюда лежал путь к более раннему «Кольцу нибелунга», которое вместе с «Лоэнгрином» давало образ иной Германии, без римского наследия. Но если Германия отказывалась от «римскости», то она уже противопоставила себя Западной Европе как наследнице Римской империи.

Памятник Кайзеру Вильгельму I, Кёнигсберг

Культ Р. Вагнера потянул за собой распространившийся с 1870-х гг. культ Готской цивилизации: ведь действие вагнеровских опер происходило в условном V в., то есть в период подъема готов. Еще в 1830-х гг. историк Людвиг Шмидт постулировал идею, что большая часть Европы в V–VI вв. стала готской. К концу XIX в. историк Людвиг Хартман позиционировал «Готский мир» как наследника Римской империи: ведь именно король Теодорих, по его мнению, практически воскресил Римскую империю в ее германском варианте. Отсюда лежал уже прямой путь к признаю Священной Римской империи наследницей старой Римской, а не Франкской империи (неслучайно культовой фигурой для немецких историков конца XIX в. стал император Оттон III, пытавшийся воскресить старую Римскую империю во главе с германской элитой в противовес Византии).

Огосударствление культа Античности состоялось в Германии в 1886 г., когда инженер-археолог Карл Хуман доставил в Берлин из Османской империи (современная Турция) почти весь Пергамский алтарь. На юбилейной выставке Берлинской академии художеств, проходившей в мае–июне 1886 гг., были представлены археологические достижения из Олимпии и Пергама. Фрески Пергамского алтаря, изображавшие победу богов Олимпа в битве с титанами, хорошо вписывались в дух Германской империи с её идеологией культа победы и нетерпимости к слабости.

Но Готская цивилизация и Античность были лишь промежуточными этапами для становления нового мировоззрения. В конце XIX в. под влиянием Рихарда Вагнера и английского философа-германофила Хьюстона Стюарта Чемберлена Европу накрыла волна ариософии — паранаучных теорий об «арийской расе» и поиске мистической прародины индо-арийцев или индо-германцев. Сама по себе ариософия была продуктом скорее австрийской, чем прусской культуры, но она стала распространяться и в Германской империи. Поворот немецкой мысли к Востоку получил материальное (точнее — археологическое) подтверждение. Немецкий историк Фридрих Макс Мюллер (1823–1900 гг.) разработал собственную схему развития Древнеиндийской цивилизации после ее арийского завоевания: «религия вед — арийские героические сказания — древнейшие элементы упанишад — сутры и возникновение буддизма». Археолог Отто Шрадер сформулировал концепцию прародины индоарийских народов в Причерноморье, что позволяет объединить и Германию, и Античность, и Древнюю Персию, и Древнюю Индию.

В ариософии нередко и справедливо видели претензии на германскую экспансию. Однако на эту проблему можно посмотреть и с другой стороны. В рамках этой теории сами немцы как бы исчезали, заменялись неким полуфантастическим народом. Его история включала в себя и ведическую Индию, и Персию, и Грецию, и эллинистические империи, и «Готскую цивилизацию», и Германию. При этом национальная история германских государств как бы растворялась в более широком понятии. Но именно здесь и лежит идея «прусской Германии»: Германия, объединенная не вполне германским государством, должна перерасти в качественно новую незападную цивилизацию. Что вновь объяснимо: Пруссия сложилась вне коренного ареала Евроатлантической цивилизации, а вошла в нее извне.

Глашатаем этой новой прусской идеи выступил на закате Первой мировой войны историк Освальд Шпенглер (1880–1936 гг.). По его мнению, Западная культура переходит от стадии культуры к цивилизации, что соответствовало в Античном мире переходу от эллинизма к Римской империи. Пруссия должна была бы взять на себя роль Рима, создающего универсальную империю Запада. Для этого О. Шпенглер предлагал довершить прусский Drang nach Westen конфликтом с Великобританией. Фактически это был новый проект — империя, сложившаяся вне коренного ареала Евроатлантики и претендующая на гегемонию в Западном мире.

Германия vs Пруссия

Однако на фоне этих поисков сама Пруссия стала постепенно утрачивать смысл своего существования. Ощущение странной двойственности ее статуса стало заметно уже в структуре Германской империи. Император Германии оставался одновременно королем Пруссии, а ее избирательная система отличалась от избирательной системы остальной империи. Имперский канцлер был и премьер-министром Пруссии (за исключением двух периодов — 1873 и 1892–1894 гг.). Это означало, что королю/императору и премьер-министру/канцлеру пришлось искать большинство в избирательных законодательных органах двух абсолютно разных избирательных систем. Но если Германская империя уже создана, то в чем заключается смысл самого существования Пруссии в ее рамках?

Раздел Пруссии

Важное событие произошло в 1878 г., когда Пруссия (исток нового Германского государства) была официально поделена на Западную (со столицей в Данциге) и Восточную (со столицей в Кёнигсберге). В условиях ухудшения отношений с Россией такое решение означало превращение Восточной Пруссии в пограничный лимитроф. Западная Пруссия ни географически, ни политически не могла взять на себя роль центра империи: Мальбург давно передал столичные функции Кёнигсбергу и не стал столицей даже Западной Пруссии. Центр Прусского государства смещался в сторону Берлина и Потсдама, в то время как сама Пруссия становилась аграрным регионом империи.

Первая мировая война ослабила Пруссию, пожалуй, больше, чем остальную часть Германии. Пруссия сохранила свою автономию по Веймарской конституции 1919 г. как Свободное государство Пруссия. Но по Версальскому мирному договору 1919 г. она утратила ряд территорий в пользу Польши (Верхняя Силезия, Познань, часть провинций Восточная и Западная Пруссия), Дании (Северный Шлезвиг), а фактически и Саар перешел под контроль Лиги наций. Но главное — Восточная Пруссия оказалась отделенной от остальной Германии. Колыбель прусского государства вновь отсекалась от основной германской системы, что вело к простому решению проблемы: германизации Пруссии.

Национал-социализм — идеология, сложившаяся в Баварии и Австрии — был чужд идее имперской Пруссии. Показательна в этой связи эволюция, совершенная немецким революционным консерватором Артуром Мёллером ван ден Бруком (1876–1925 гг.). Еще в 1916 г. (до Освальда Шпенглера) в эссе «Прусский стиль» он обосновывал особую роль прусской культуры как противостоящей культуре атлантического Запада. Однако уже в эссе «Третий Рейх» (1923 г.) А. Мёллер ван ден Брук описывал последовательную эволюцию «Рейхов» (империй) — Первого (Священная Римская империя), Второго (Прусского-Германская империя 1871–1918 гг.) и Третьего (будущего Германского). На эту схему можно посмотреть и с другой стороны. Во-первых, она означает, что «Прусский Рейх» был неидеален для немцев, раз им нужен какой-то иной «Рейх». Во-вторых, «Прусский Рейх» далеко не тождественен Германии, если подлинное национальное государство немцам еще только предстоит построить. По сути, мы имеем дело с изменением дискурса: не Пруссия поглощает Германию, а Германия как бы растворяет в себе Пруссию, отводя ей роль лишь одной из (хотя без сомнения и почётных) провинций.

Нацисты перенимали визуальные античные образы Второго Рейха, придавая им массовый характер — достаточно вспомнить фильм Лени Рифеншталь «Олимпия» о Берлинской олимпиаде 1936 г. или массовые мероприятия в псевдоантичном стиле «Союза немецких девушек». Официальные скульпторы Третьего Рейха Йозеф Торак и Аро Брекер создали по «пергамской модели» статуи идеальных типажей арийского мужчины и женщины. Своего расцвета в Третьем Рейхе достигла и ариософиия: поиск родственных «арийских цивилизаций» в Центральной Азии и Индии через деятельность института «Аненербе».

Но национал-социализм официально заканчивал и с потугами Пруссии на создание особой цивилизации. Гитлер позиционировал Германию как опору Запада в борьбе с «восточным коммунизмом», а отнюдь не как противостояние «Германского мира» остальному «Западу». Он жестко критиковал внешнюю политику кайзеровской империи за ее конфликт с Великобританией вместо завоевания «жизненного пространства» на Востоке Европы. Примечательно, что национал-социалисты ни разу не поставили вопрос о возвращении прусской монархии Гогенцоллернов, хотя император Вильгельм II умер только в 1941 г. Перепрограммирование Германской империи с «натиска на Запад» на «натиск на Восток» меняло и роль Пруссии: она, по сути, превращалась в простой авангард германского наступления.

Пергамский алтарь

Свой важный выбор Германия, полагаю, сделала в 1939 г. До этого введенное А. Мёллером ван ден Бруком понятие «Третий рейх» употреблялось в качестве неофициального, а периодически и официального, самоназвания германского государства. Однако к концу 1930-х гг. отношение к этому названию изменилось: оно было сочтено нежелательно монархическим и удалено в 1939 г. из официальной риторики. В 1943 г. название страны было заменено с «Германского Рейха» на «Великогерманский Рейх». Фактически это означало конец прусской идеи переплавки Германии во что-то иное. Это ощущение ненужности старой Пруссии и одновременно невозможности решить «прусский вопрос» было заметно в Германии 1940-х гг.

Прусское государство было ликвидировано союзниками в 1947 г. Историческая часть Пруссии была разделена между СССР и Польшей. Три прусские провинции — Силезия, Познань и Предпомерания — были переданы Польше; Восточная Пруссия была поделена между СССР и Польшей: восточная ее часть с Кёнигсбергом (сов. Калининград) отошла первому, западная часть с Мальбургом (совр. Мальборк) — второй. Территория Восточной Пруссии, вошедшая в состав СССР, подверглась разделу. Большая ее часть вошла в состав РСФСР как Калининградская область; небольшая часть, включавшая в себя часть Куршской косы и город Клайпеда (Мемель), вошла в состав Литовской ССР. Однако, что интересно, пруссаки не сохранили в Германии свою идентичность — такой общности здесь нет в отличие от баварцев или швабов.

Однако в логике развития германской системы решение союзников неожиданно возродило проект Наполеона. Провозглашенная в 1949 г. ФРГ фактически совпадала с территорией Рейнского союза и Восточно-Франкского королевства начала X в. Она фактически реконсолидировала ядро старой германской системы. В этом случае сама ГДР оказывалась инобытием Бранденбурга как государства германизированных западных славян. Период 1945–1990 гг. стал в самом деле периодом существования двух Германий: классической (наследницы Восточно-Франкского королевства) и восточной (наследницы Бранденбургско-Прусского государства).

Без прусских земель, как своей основы, восточная Германия оказалась нежизнеспособной. Она, по сути, ограничилась Бранденбургской маркой и была поглощена в 1990 г. Рейнско-Баварской Германией. Как ни парадоксально, но для Германии финалом ее «Drang nach Osten» стал 1990 год, когда были ликвидированы остатки Бранденбургско-прусского государства. Германия осталась только как изначально Рейнское образование с естественной для него идеей включённости в единый Атлантический «Запад».

Инобытие

Здесь, однако, сразу возникает вопрос: а может ли при каких-то условиях возродиться «вторая Германия»? Пока современная геополитическая конструкция Восточной Европы с сильной Польшей и принадлежностью Калининградской области России исключает такой вариант. В Польше нет и сильной немецкой диаспоры, чтобы организовать сепаратистское движение. Да и сам характер немецкой культуры сегодня исключает такой вариант. Даже если современная Германия вернет себе Силезию, Познань, Предпомеранию и польскую часть Восточной Пруссии, это будет скорее их подтягивание к немецким образцам, а не «пруссизацией» Германии.

«Восточный проект», тем не менее, обладает потенциалом по как минимум четырем причинам. Во-первых, политический центр Германии сместился в Берлин, т.е. на территорию Бранденбурга. Во-вторых, полного слияния восточных и западных частей Германии до сих пор не произошло. В-третьих, несмотря на все перипетии, восточная часть менее затронута вестернизацией, чем западная. В-четвертых, ощущение обманутых ожиданий никуда не ушло из восточной Германии, где по-прежнему сильна тенденция воспринимать рейнско-баварскую Германию как нечто иное. Активность молодого поколения на востоке страны рождает запрос на новых политиков, отражающих мировоззрение этой части Германии.

Более интересен вариант активизации культурного наследия «Второй Германии». В Германии как опоре и центре европейской интеграции оно не может быть востребовано по определению, но в случае кризиса ЕС и самой «европейской идеи» такое наследство как раз может оказаться актуальным. Кризис европейской интеграции привел бы к проблеме малых германских стран, тянущихся к Германии. Вот здесь и могла бы воскреснуть идея «Срединной Европы» как определенных субблоков: 1) «германского» (Германия, Австрия, Лихтенштейн, Люксембург, возможно, часть Швейцарии) или 2) срединноевропейского (Германия, Австрия, Словения, Чехия и, возможно, примкнувшая к ним Венгрия).

Более любопытный сценарий предложил российский экономист Андрей Паршев. По его мнению, экономическая экспансия Германии на Восточную Европу вновь сместит ее хозяйственный центр в «минусовую» зону Европы. Развитие Восточного направления потребует и возвращения к бранденбургско-прусской культуре, возникшей и зародившейся именно в этой природно-географической среде.

Алексей Фененко:
Новая Античность?

Идея нового германского расширения означала бы возвращение к идее особой «Германской цивилизации», пусть и в мягкой форме. Вот здесь могла бы произойти частичная «пруссизация» Германии, ее возвращение к идее особой культуры. Страховкой от этого выступает пока интегрированность стран континентальной Европы в общие институты НАТО/ЕС и гегемонистский статус США в рамках этого сообщества. Но с их ослаблением (а этого в контексте событий последних 10 лет исключать нельзя) ситуация может измениться. И здесь идея построения «альтернативной Европы» как оппозиции атлантическому проекту может получить новый импульс.

***

Имперский опыт Германии изначально был биполярным: Священная Римская империя и Бранденбургско-Прусское государство как государство германизированных западных славян. Первая эволюционировала в Австрийскую империю; второе, собрав остальные северогерманские земли, стало новой империей. Империя Пруссии оказалась призрачной в том плане, что не сумела создать ни традиции, ни полноценную идентичность новой империи. Однако проблема создания внутри Западной цивилизации иной культуры — наполовину западной, наполовину антизападной — пока остаётся нерешённой. Возможно, такой вариант немецкой идентичности навсегда исчез с поглощением западной Германией остатков Бранденбурга-Пруссии в 1990 г.; но, возможно, он ещё возродится в культурном и политическом плане по мере ослабления гегемонистской системы США в Евроатлантической системе. Во всяком случае считать мертвой идею создания «Срединной Европы» как альтернативу атлантическому Западу еще рано.