Новая разрядка или новый Карибский кризис?

Предстоящий российско-американский саммит в Женеве сам по себе уже обозначил резкую смену курса администрации Дж. Байдена на российском направлении и потому позволяет судить о том, что прежний курс на тотальную конфронтацию с Москвой исчерпал себя даже в сознании верхушки Демпартии, выступившей его застрельщиком ещё при Б. Обаме в декабре 2016 г. в порядке реакции на победу Д.Трампа.

Похоже, что сейчас республиканцы и демократы поменялись местами. Кто скажет после 5 лет перманентной демонизации Кремля, включая обвинения в «подрыве американской демократии», работы спецпрокурора Р. Мюллера и т.д., со стороны либеральной элиты и СМИ, что демократы, добравшись до «руля», не отыграются по полной на России уже на межгосударственном уровне? И если происходит нечто противоположное, пусть даже в русле философии вовлечения, вроде как доказавшей свою действенность в эпоху холодной войны, то трудно уйти от мысли о том, что линия Вашингтона на конфронтацию с Россией исчерпала свой ресурс и достигла состояния энтропии, когда инерция такой политики начинает оборачиваться против интересов самой Америки, то есть приобретать отрицательное значение.

Так случилось при Дж. Кеннеди, когда Карибский кризис показал, что Вашингтону и Москве надо договариваться о правилах игры и в этом нет ничего зазорного. Без этой первой договоренности, которая тянула по своей инновационности на «большую сделку» и спасла мир от ядерной катастрофы, не было бы дальнейшего прогресса в обеспечении стабильности и предсказуемости в российско-американских отношениях. Неужели наши отношения переживают аналогичный момент истины и мы можем стать свидетелями начала в них разрядки, а там, гляди, и нормализации? В конце концов, ведь обещал же Байден нормализацию внешней политики страны «после Трампа» и почему ее нельзя распространить на записных противников/adversaries?

Демократы понимают, что «мир совершенно иной» (слова Байдена), чем тот, что оставил Обама. От этой констатации один шаг до вывода о том, что было бы неплохо попробовать разрядки с Россией, которая в отличие от Китая не представляет экзистенциальной угрозы США в привычных для американцев категориях экономической, технологической и финансовой мощи. К тому же с Москвой удавалось договариваться в эпоху идеологической конфронтации — почему это невозможно в условиях псевдоконфронтации «демократия против авторитаризма» в мире, который, по признанию Р.Хааса, будет (я бы сказал есть) «многополярным и идеологически разнородным»?

Украина, как своего рода «заготовка», призванная обеспечить неизменность курса на конфронтацию с Москвой, неизбежно будет если не фигурировать, то присутствовать на переговорах в Женеве. И вопрос в том, сможет эта тема сорвать нынешнюю возможность перейти к разрядке. Трудно недооценивать соответствующий разрушительный потенциал украинского вопроса, ставшего за последние годы аналогом германского для европейской политики. Неслучайно обе стороны занижают ожидания от Женевы.

Отказ Запада от сотрудничества в деле обеспечения соответствия Украины европейским стандартам поведения может означать только одно, а именно, что ввиду неэффективности мер военного и санкционного давления политика сдерживания России переведена на «более тонкий» уровень идентичности, истории и веры. Трудно предположить, что у Запада нет возможностей остановить нацификацию Украины, что прямо противоречит всем декларированным и нормативным основам современной Европы. Тогда можно будет судить о том, что у границ России создаётся аналог Карибского кризиса, только на уровне, который прямо затрагивает нашу историю, судьбу и духовные ценности, олицетворением которых стала победа в Великой Отечественной войне. На этот раз безрассудно (recklessly) себя ведёт Запад.

Итоги переговоров в Женеве покажут, возможна ли новая разрядка и не сорвут ли эту первую ее попытку разногласия по Украине. Хотелось бы надеяться на лучшее, но, как всегда в истории, надо готовиться к худшему.

Не ревнуй лукавнующым, ниже завиди творящим беззаконие.

Зане яко трава скоро изсшут, и яко зелие злака скоро отпадут.

Псалом 36

Господь Защититель живота моего, от кого устрашуся?

Псалом 26

Предстоящий российско-американский саммит в Женеве сам по себе уже обозначил резкую смену курса администрации Дж. Байдена на российском направлении и потому позволяет судить о том, что прежний курс на тотальную конфронтацию с Москвой исчерпал себя даже в сознании верхушки Демпартии, выступившей его застрельщиком ещё при Б. Обаме в декабре 2016 г. в порядке реакции на победу Д.Трампа. В своё время Советский Союз предпочитал иметь дело с республиканцами, так как им не надо было доказывать американцам, что они-то уж смогут твёрдо отстаивать интересы страны при ведении дел с Москвой, уже не говоря о проявлении «мягкости», а то и «предательстве». И действительно, все получалось, прежде всего в области контроля над вооружениями, но и в других областях «вовлечения Советов».

Похоже, что сейчас республиканцы и демократы поменялись местами. Кто скажет (разумеется, кроме Трампа и республиканцев) после 5 лет перманентной демонизации Кремля, включая обвинения в «подрыве американской демократии», работы спецпрокурора Р. Мюллера и т.д., со стороны либеральной элиты и СМИ, что демократы, добравшись до «руля», не отыграются по полной на России уже на межгосударственном уровне? И если происходит нечто противоположное, пусть даже в русле философии вовлечения, вроде как доказавшей свою действенность в эпоху холодной войны, то трудно уйти от мысли о том, что линия Вашингтона на конфронтацию с Россией исчерпала свой ресурс и достигла состояния энтропии, когда инерция такой политики начинает оборачиваться против интересов самой Америки, то есть приобретать отрицательное значение.

Так случилось при Дж. Кеннеди, когда Карибский кризис показал, что Вашингтону и Москве надо договариваться о правилах игры и в этом нет ничего зазорного. Без этой первой договоренности, которая тянула по своей инновационности на «большую сделку» и спасла мир от ядерной катастрофы, не было бы дальнейшего прогресса в обеспечении стабильности и предсказуемости в российско-американских отношениях. Неужели наши отношения переживают аналогичный момент истины и мы можем стать свидетелями начала в них разрядки, а там, гляди, и нормализации? В конце концов, ведь обещал же Байден нормализацию внешней политики страны «после Трампа» и почему ее нельзя распространить на записных противников/adversaries?

Кто-то так определил смысл «Смерти Ивана Ильича» у Толстого: «После глупой жизни — глупая смерть». «Однополярный момент» затянулся в сознании западных элит на целых 30 лет, а это целое поколение-полтора, выпестованное американцами у себя и у своих «друзей и союзников». Они, что называется, приручены и не готовы к жизни вне «американского лидерства». В этом трагедия западных элит — отсюда нотки трагедийности в эндшпиле ситуации после окончания холодной войны. Все глупо и бездарно кончается после политики по-разному «тупой»/dumb — определение, вызванное к жизни президентством Дж.Буша-мл. с его командой неоконов, своеобразной эпитафией которому стала рамсфельдская сентенция о том, что «есть известные неизвестные и есть неизвестные неизвестные». И вот на этот глупый конец пресловутого «либерального порядка» пришлось президентство демократов, которые являются партией статус-кво, которого по определению не может быть в нашем стремительно меняющемся мире и в самой Америке, оказавшейся на пике своей «культурной революции» (не путать с китайской).

Георгий Асатрян:
Саммит без системы

Демократы понимают, что «мир совершенно иной» (слова Байдена), чем тот, что оставил Обама. От этой констатации один шаг до вывода о том, что было бы неплохо попробовать разрядки с Россией, которая в отличие от Китая не представляет экзистенциальной угрозы США в привычных для американцев категориях экономической, технологической и финансовой мощи. К тому же с Москвой удавалось договариваться в эпоху идеологической конфронтации — почему это невозможно в условиях псевдоконфронтации «демократия против авторитаризма» в мире, который, по признанию Р.Хааса, будет (я бы сказал есть) «многополярным и идеологически разнородным»?

Наиболее убедительным аргументом в пользу этого стало военное превосходство России в области как стратегических, так и обычных вооружений, сертифицированное, надо полагать, американскими военными, которые должны трезво смотреть на вещи и знают то, что необязательно знать другим, в силу чего являются наиболее трезвомыслящим сегментом американского истеблишмента.

Конечно, превосходство России условно — с позиций того, что реально может составлять ее цели, требующие применения вооруженных сил, а именно, не где-то в отдаленных регионах и повсюду в мире (претензия американской военной стратегии), а вблизи своих границ, когда дополнительное преимущество даёт свобода перемещения войск на собственной территории, как это продемонстрировали учения российской армии в апреле этого года. Даже американские базы в Европе и далее по периметру наших границ не дают США преимущества в случае, скажем, войны в Европе. То же можно сказать о союзах и союзниках, с которыми надо решать вопросы войны и мира. Любое сосредоточение серьезных сил на европейском ТВД займёт месяцы, тогда как на решение ограниченных военных задач Россией, по признанию натовских военных, уйдут дни.

Наряду с признаваемой умеренностью наших целей применения военной силы (свидетельства тому дают действия наших военных в Сирии) к числу наших преимуществ в военно-политической сфере относят то, что нам удалось купировать имеющиеся и потенциальные угрозы, создаваемые выходом США из Договора по ПРО. Момент не менее важный — за 30 лет реального и мнимого военного превосходства США как-то стерлась прежняя ментальная и психологическая связь между столкновением с применением обычных вооружений и ядерной эскалацией. Вернуться к этому через 30 лет кажется диким, и тогда надо признать, что у США есть реальная проблема с военным превосходством вообще. НАТО тоже создаёт проблемы, которые хорошо иллюстрирует парадокс тех же, по признанию самих натовцев, «незащитимых» государств Балтии, не обладающих достаточной стратегической глубиной. Они стремились в Альянс, чтобы обеспечить свою безопасность, а в итоге — ввиду кризиса в отношениях Запада с Россией — ощутили себя в небезопасности как потенциальные объекты «российской агрессии», если Москва решит подорвать доверие к натовским гарантиям безопасности — в это их заставляют верить собственные антироссийские предрассудки.

Таким образом, радикальные изменения в области силовой политики, а это наиболее чувствительный элемент самосознания американской и в целом западных элит, во многом объясняют инерцию российской политики Запада в качественно изменившихся условиях. И если Вашингтон вынужден задумываться о нормализации, поскольку США будут наиболее пострадавшей стороной в случае «сверки с реальностью» на поле силовой политики, то европейские элиты, не мысля себе существования вне Pax Americana, могут быть заинтересованы в срыве любого позитивного и неизбежно компромиссного, не на условиях Запада, развития в российско-американских отношениях, справедливо полагая, что их курс в отношении Москвы будет функцией американского. Лондон всегда стремился идти на острие антироссийской политики Запада. Вот и теперь, 13 мая, то есть ровно через месяц после телефонного звонка Байдена В. Путину, Королевский институт международных отношений (Chatham House) выступил с опусом о «мифах и ложных представлениях в дебатах по России», смысл которого сводится к тому, что Россия неисправима и ей нельзя идти на уступки, что было бы равнозначно ее «умиротворению».

Иван Тимофеев:
Что не так с разоблачением мифов о России от Chatham House?

Ранее, в 2019 году, в Кембридже вышла книга британского исследователя Марка Смита «Российская обеспокоенность Запада, и то, как история может ее разрешить» (Mark Smith, The Russia Anxiety and How History Can Resolve It), где приводится весь список, причём на всю историческую глубину, антироссийских инстинктов и предрассудков Запада. Автор призывает западные правительства не забывать собственную историю и то, что «время от времени Россия проявляет способность сделать ставку на будущее и занять место в авангарде прогресса в Европе» (вариант известной характеристики об извечной недооценке российской силы и переоценке ее слабости). Запад, считает он, всегда был сильнее, когда Россия была его частью, оставаясь в то же время самой собой. Призывая к прагматизму в отношениях с Россией, М. Смит напоминает, что «ее пороки всегда были теми же, что у нас, а добродетели, как и у нас, своими». Словом, пришло время для восстановления единства Европейской цивилизации на основах прагматизма и равноправия. Чтобы понять преимущества такого развития на этот раз, не надо ждать войны, очередной европейской катастрофы, как это было в XX веке. Что до англичан, то им самим в прагматизме не откажешь. Так, направив свой первый из двух вновь построенных авианосцев в Восточное Средиземноморье, а попросту к берегам Сирии, и сознавая, что они не американцы и наши военные с ними церемониться не будут, Лондон возобновил контакты по линии советов безопасности (8 июня в Москву прибыл советник премьер-министра по национальной безопасности С. Лавгроув), надо полагать, в порядке страховки от всякого рода неожиданностей. Но Бог им судья! В любом случае признание, что с ними могут обойтись грубо, также говорит о том, что в сфере силовой политики что-то серьезно изменилось.

Украина, как своего рода «заготовка», призванная обеспечить неизменность курса на конфронтацию с Москвой, неизбежно будет если не фигурировать, то присутствовать на переговорах в Женеве. И вопрос в том, сможет эта тема сорвать нынешнюю возможность перейти к разрядке. Собственно, в прошлом тоже надо было «дойти до точки», чтобы эта возможность реализовалась. Трудно недооценивать соответствующий разрушительный потенциал украинского вопроса, ставшего за последние годы аналогом германского для европейской политики. Неслучайно обе стороны занижают ожидания от Женевы. Действительно, хотя все выиграют от движения к нормализации, «плохой саммит» может только усугубить ситуацию. Есть ли позитивные исходы в случае постановки американцами вопроса об Украине? Думаю, что да.

Запад явно не все просчитал в своём украинском проекте, исходя из неизменности обстоятельств. Украина не стала и не могла стать «витриной западной демократии», которая искушала бы российский электорат. Скорее, наоборот. Более того, из предполагаемого актива она превратилась в обременение всей западной политики: устали от неё и не знают, что делать, «не теряя лица», что сопряжено с признанием своих ошибок и поражений. Украина оказалась неподатливым и неблагодарным материалом: «больным человеком Европы» и мощным источником недоразумений между Западом и Россией. Ставка на боевиков и на, по сути, навязанную в своё время извне антироссийскую идентичность, которая реализовывалась только в условиях западной, точнее, германской агрессии, в условиях затянувшейся неопределенности привела к росту национализма и нацизма. За репрессивным языковым законодательством последовал законопроект о «коренных» и «некоренных» народах. Русскоязычное меньшинство стало объектом давления властей и дискриминации также по религиозной линии. Киев не выдержал тест на свою европейскость, отказываясь выполнять Минские соглашения, отвечающие всем европейским ценностям и стандартам урегулирования гражданских конфликтов, причём соглашений, под которыми стоят подписи лидеров Франции и Германии и которые одобрены СБ ООН.

Вопрос доверия в украинском вопросе становится ключевым. Если брать украинскую сторону, то Киев трижды обманул наши ожидания: Порошенко не продлил перемирие после своего избрания, были сорваны два варианта Минских соглашений (после Иловайска и Дебальцево). Париж и Берлин, ЕС в целом не смогли добиться от Киева позитивного поведения, ссылаясь на суверенитет, который давно в Европе не может оправдывать нарушение прав человека, включая дискриминацию нацменьшинств. На то существует целый ряд универсальных и европейских инструментом, включая Рамочную конвенцию Совета Европы о защите национальных меньшинств, которая гласит: «плюралистическое и подлинно демократическое общество должно не только уважать этническую, культурную, языковую и религиозную самобытность любого лица, принадлежащего к национальному меньшинству, но также создавать и соответствующие условия, позволяющие выражать, сохранять и развивать эту самобытность». Украина движется в прямо противоположном направлении, что, как справедливо отмечается в Обращении Совета Федерации от 2 июня 2021 г., является культурным геноцидом и создаёт угрозу международному миру и безопасности.

Игорь Иванов:
Мир в ожидании

США санкционировали Минск-2 как постоянный член СБ ООН, а после апрельского звонка Байдена Путину Госдепартамент высказался в его поддержку. Но это не меняет существа дела. Все зависит от доброй воли Вашингтона. Как напомнил всем на днях член Национального совета при президенте Польши, профессор Варшавского университета Витольд Модзелевский, «глубокая ненависть ко всему российскому и советскому проистекает из убежденности в том, что США всегда занимали и будут занимать антироссийскую позицию». Кто бы в этом сомневался! То есть позиция Вашингтона является ключевой. Но и с американцами нет никакого доверия. Поэтому Россия не может полагаться на их слово в данном вопросе. Нужны твёрдые гарантии того, что ситуацию на Украине можно переломить.

Для России проблема Украины носит двоякий характер: это не только нацификация, отсылающая нас ко Второй мировой войне и ее главной задаче — борьбе с фашизмом/нацизмом, но и перспектива членства Киева в НАТО или двустороннего военного альянса с США, что превращало бы территорию Украины в стратегическое пространство американцев для передового базирования их войск и вооружений. Оба эти обстоятельства взаимосвязаны, так как поведение Киева было бы иным, если бы перед ним были закрыты и те и другие двери. Поэтому действенными гарантиями против «ползучего» вовлечения Киева в американо-натовские делам и политики свершившихся фактов может быть только внятная военно-политическая нейтрализация Украины. В своё время от этого выиграла Финляндия и вся Европа. В этом состояли бы многосторонние гарантии безопасности Украины.

Евросоюз, который спровоцировал всю эту ситуацию своим Соглашением о глубокой и всесторонней зоне свободной торговли, должен, в свою очередь, добиться соответствия Украины своим стандартам поведения, прежде всего обеспечить реализацию Минска-2, предложив реальную перспективу членства в ЕС, что было бы, как минимум, честно по отношению к украинскому народу. В Киеве должны понять, что нет ничего плохого в федерализме, чему свидетельства даёт сама Европа. Например, Германия стало безопасной для остальной Европы, только когда из Прусской империи стала федерацией, но для этого понадобились две мировые войны. Неужели и сейчас нет других путей добиться внутреннего мира на Украине? И что бы представляла из себя новая «большая война» в Европе, к которой, согласно документам стратегического планирования, готовятся США?

Отказ Запада от сотрудничества в деле обеспечения соответствия Украины европейским стандартам поведения может означать только одно, а именно, что ввиду неэффективности мер военного и санкционного давления политика сдерживания России переведена на «более тонкий» уровень идентичности, истории и веры. Трудно предположить, что у Запада нет возможностей остановить нацификацию Украины, что прямо противоречит всем декларированным и нормативным основам современной Европы. Тогда можно будет судить о том, что у границ России создаётся аналог Карибского кризиса, только на уровне, который прямо затрагивает нашу историю, судьбу и духовные ценности, олицетворением которых стала победа в Великой Отечественной войне. На этот раз безрассудно (recklessly) себя ведёт Запад.

Нельзя забывать, что Вторая мировая война была развязана теми, кто намеревался разными способами, вплоть до самых чудовищных, подавлять этнокультурную идентичность всех других народов и переформатировать ее под свои интересы. Отрицание прав русскоязычного населения Украины сопровождается переписыванием истории и героизацией нацистов и их приспешников, причём в русле соответствующих решений Европарламента. Политизация вопросов выполнения языковых обязательств государств (как, замечу, и всей вакционной темы) может расцениваться не иначе, как указание на то, что кто-то, руководствуясь своими вековыми предрассудками и инстинктами, не может простить нам нашу Победу в мае 1945 года и что дело борьбы с нацизмом далеко от завершения. Для кого-то Россия продолжает оставаться слишком большой и воплощающей смыслы и ценности, отрицающие их собственные, не выдержавшие испытания временем и историей.

Эти смыслы и ценности, заключённые в русском языке и определявшие наш жертвенный путь, напрямую связаны с нашей ролью в европейской и мировой истории, будь то борьба с Наполеоном, действия Русской армии в Восточной Пруссии в августе 1914 года, решающий вклад в победу над нацистской Германией, деколонизация, роль женщины в обществе и многое другое. Нацизм воплощал абсолютное зло, на которое, к сожалению, оказались способны западные элиты, сама Западная цивилизация, избравшая Германию Гитлера орудием решения «проблемы Советской России». В этом противостоянии добра и зла мы не только доказали, что никогда не станем частью пространства корпоративных/фашистских государств в Европе и Евразии, но и показали, что только народы Советского Союза и никто больше были призваны сорвать этот чудовищный в своей бесчеловечности эксперимент европейских элит, ослеплённых идеологией своего цивилизационного превосходства и классовой ненавистью. Если и был высший смысл (помимо геополитического, имея в виду сохранения европейского равновесия, а значит, и свободы на нашем континенте) в Русской революции 1917 года, то именно в этом.

Александр Крамаренко:
Геополитика Русской революции: вердикт альтернативной истории?

В условиях системного кризиса западного общества, когда в США мы наблюдаем нечто похожее на большевизм и наш 1917 год в форме ставки Демпартии на маргинальные слои населения в целях увековечения своего пребывании у власти, нетрудно предположить, что именно Россия, а не Китай реально рассматривается на Западе как ближайшая угроза экзистенциального порядка. В этом может состоять смысл рукотворного вызова России со стороны нацистской/пронацистской (если не по форме, то по существу) Украины, отрицающей все то, на чем основана современная Россия. Ответ на него рано или поздно надо будет давать и, если не коллективно, то в одностороннем порядке. Игнорирование этой угрозы в центре Европы может рассматриваться на Западе как цена новой разрядки, хотя и так ясно, что санкционное давление останется и ни о каких «больших сделках» с Москвой (против чего предупреждает Chatham House) речи быть не может. Ответ России формулировался бы в категориях воли и «фатальной стратегии» Бодрийяра, то есть миссии, обусловленной судьбой и историей. Не потому, что это физически возможно и что Россия никогда не была так сильна в военном отношении в мирное мире, а потому, что агрессивный национализм всегда вёл к войне и она уже идёт не один год на украинской территории.

Западу тем более легко было бы помочь нам разрядить ситуацию, что на деле никто не собирается принимать Украину в НАТО — это «красная линия» Москвы, все хорошо это понимают и просто не готовы к войне за то, что уже дважды оборачивалось европейской катастрофой. В таких вопросах недосказанность и двусмысленность недопустимы. Яркий пример даёт позиция Лондона в канун Первой мировой. Провалившейся миссией российского посла Александра Бенкендорфа было убедить англичан четко обозначить свою позицию, что они вступят в войну на стороне Франции и России в случае германской агрессии. Так оно и произошло, и 4 августа Великобритания объявила войну Германии. Это было неизбежно как с точки зрения отношений «сердечного согласия» с Францией, так и собственных национальных интересов. В Берлине же исходили из того, что англичане останутся в стороне и с ними впоследствии можно будет договориться на своих условиях. Как показало развитие событий, «Чудо на Марне», то есть срыв плана Шлиффена, стал результатом как действий Русской армии в Восточной Пруссии в августе 1914 года, так и самопожертвования немногочисленной профессиональной сухопутной армии Великобритании (в Лондоне вели себя крайне безответственно и в вопросах военного строительства: полагали, что за них будут воевать другие?). Без всего этого можно было бы обойтись, если бы не политическая, интеллектуальная и нравственная несостоятельность всех европейских элит (С.А. Караганов справедливо указывает на аналогичное состояние западных элит в наше время). Другой урок — отсутствие формальных союзнических обязательств не меняет сути дела, когда речь заходит о защите национальных интересов. Даже без ПДЧ территория Украины уже вовсю используется странами НАТО, включая регулярные манёвры на юге «Си бриз» и недавний пролёт американских стратегических бомбардировщиков в воздушном пространстве Украины у наших границ.

Все это не оставляет пространства для двусмысленности и с нашей стороны, тем более что речь идёт о нравственном императиве. Перед непростым выбором поставили нас, но и у Запада есть выбор. Не хотелось бы соглашаться с Д. Трениным в том, что мы обречены на долгую конфронтацию. Зачем тогда саммит: возложить на нас ответственность за все последующее развитие событий?

Итоги переговоров в Женеве покажут, возможна ли новая разрядка и не сорвут ли эту первую ее попытку разногласия по Украине. Хотелось бы надеяться на лучшее, но, как всегда в истории, надо готовиться к худшему.