Перипетии сирийского урегулирования: как собрать мозаику идентичностей?

На пути преодоления кризиса в Сирии остается много препятствий. Цель международных участников урегулирования, включая Россию, прозрачна: прекращение боевых действий и восстановление сирийской государственности. В то же время между посредниками возникает немало расхождений, вызванных разными трактовками причин глубокого кризиса сирийской государственности. Если не удастся договориться, то перспективы обеспечения безопасности в регионе и в мире в целом, учитывая многочисленные слагаемые конфликта, оказываются призрачными.

Эксперты указывают на катастрофическое разрушение инфраструктуры, «вакуум безопасности» и фактическое самоустранение властей от предоставления базовых услуг населению. Работающие «на земле» переговорщики отмечают, что достижение договоренностей осложняется наличием большого количества вооруженных группировок, пользующихся поддержкой влиятельных зарубежных игроков различных идейных и внешнеполитических ориентаций.

В основе продолжающейся дискуссии вокруг сирийской проблемы лежит ключевой вопрос послевоенного урегулирования — доверие к власти и общественная солидарность.

Сложность урегулирования кризиса сирийской государственности во многом обусловлена утратой Дамаском необходимого уровня консолидированности: в настоящее время он не способен предложить проект восстановления территориально-политического пространства САР. Разумеется, это затрудняет выработку общенациональных параметров политического урегулирования и индивидуальных подходов к различным типам оппозиции. Необходимый репертуар форм коммуникации с гражданами подменяется применением властями неизбирательного насилия. Это лишает центр легитимности и усиливает механизмы межгрупповой солидарности оппозиционных акторов разного типа (кланово-племенных, этнических, религиозных и протонациональных).

Складывающаяся ситуация подталкивает центр к поиску новых внешних и внутренних посредников с целью прекращения боевых действий. При этом Дамаск заинтересован в сохранении неформальной составляющей, поскольку любая формализация посредничества в виде институционально закрепленных механизмов будет требовать политического представительства оппозиции.

Внимательное наблюдение за стратегиями центра в ходе конфликта показывает, что в восстановлении коммуникации между центром и периферией могут (и должны) быть вовлечены большинство оппозиционных акторов, прежде всего тех, кто успел достичь той или иной степени политической самоорганизации. Вместе с тем применяющиеся Б. Асадом маргинализация и силовое подавление религиозного сегмента сирийской оппозиции, пусть даже в рамках борьбы с террористической угрозой, противоречат логике восстановления механизмов доверия как альтернативе насилия.

Приходится признать, что перспектива национального примирения и возвращения доверия к центральной власти пока не просматривается. Потенциал эффективного урегулирования ограничен низким уровнем консолидированности центра, отсутствием дифференцированных стратегий взаимодействия с оппозиционными акторами и затягиванием процесса формирования новых политических институтов.

На пути преодоления кризиса в Сирии остается много препятствий. Цель международных участников урегулирования, включая Россию, прозрачна: прекращение боевых действий и восстановление сирийской государственности. В то же время между посредниками возникает немало расхождений, вызванных разными трактовками причин глубокого кризиса сирийской государственности. Если не удастся договориться, то перспективы обеспечения безопасности в регионе и в мире в целом, учитывая многочисленные слагаемые конфликта, оказываются призрачными.

Эксперты указывают на катастрофическое разрушение инфраструктуры, «вакуум безопасности» и фактическое самоустранение властей от предоставления базовых услуг населению. Работающие «на земле» переговорщики отмечают, что достижение договоренностей осложняется наличием большого количества вооруженных группировок, пользующихся поддержкой влиятельных зарубежных игроков различных идейных и внешнеполитических ориентаций.

Есть ли центр без периферии?

Александр Аксененок:
Коронавирус и конфликты на Ближнем Востоке

В основе продолжающейся дискуссии вокруг сирийской проблемы лежит ключевой вопрос послевоенного урегулирования — доверие к власти и общественная солидарность. В недавно вышедшей монографии «Метаморфозы разделённых обществ» мы обратили внимание на два магистральных направления этого процесса: изменение институционального дизайна и восстановление доверия к центральной власти. В случае Сирии — посттрадиционного общества с ослабленными политическими институтами — внимание ко второму аспекту представляется особенно важным.

В этом контексте интересно рассмотреть сирийский кризис как результат нарушения исторически сложившихся каналов коммуникации между центром (Дамаск) и периферией, представителями которой выступали региональные и городские элиты, а также главы местных общин. Несмотря на происходившие в жизни страны изменения, отношения между сегментами сирийского общества характеризовались повторяемостью взаимодействий и устойчивостью социальных связей. Так формировались имеющие сетевую структуру «механизмы доверия» [1], участники которых обеспечивали выполнение взаимных обязательств.

На территории современной Сирии в работу этих механизмов были вовлечены оседлые племена, этнорелигиозные сообщества, высшие военные чины, торговые гильдии, а со второй половины ХХ в. — профсоюзы и ячейки Партии арабского социалистического возрождения (ПАСВ). Через них шло продвижение норм и стандартов центра, предоставлялись гарантии доступа к общественным ресурсам и выказывалась лояльность населения действующей власти.

В такой логике развитие начавшегося в 2011 г. кризиса представляется сбоем в постепенном процессе национальной консолидации. Последствия оказались разрушительны: эрозия формальных институтов представительства, снижение роли органов госуправления, дискредитация партийных структур и профсоюзов. Сокрушительный удар был нанесён и по исторически сложившимся неформальным каналам коммуникации между центром и периферией. Региональные элиты, самостоятельность которых была подавлена во время правления Асадов, не смогли выступить в роли эффективного посредника между населением и официальным Дамаском, что привело к их делегитимации. Результатом возникшего дисбаланса стало превращение конфликта в череду открытых вооружённых противостояний.

Новые акторы и новые проблемы

Территориальная мозаика фактически распавшегося в результате войны государства удручает. Подробно расчерченные карты Сирии годятся скорее для авиаударов, чем для проведения локальных замирений. Ситуация осложняется большим количеством вооруженных группировок, частой сменой их местоположения и состава. В связи с этим важно обратить внимание не столько на конкретные формирования, находящиеся в оппозиции к правительству Б. Асада, сколько на их типы, обозначившиеся в результате актуализации локальных идентичностей и последовавшей групповой фрагментации. Это важно, чтобы затем определить подходящую стратегию их вовлечения в процесс восстановления утраченных общественных связей.

Основным сегментом разобщенного сирийского общества является расширенная семья, которая может быть локализована в городе (образуя район компактного проживания — хара), пригороде, либо в многочисленных небольших поселениях. В случае совместного проживания нескольких семей, часто объединённых в домохозяйства, образуются кланы; несколько кланов объединяются в оседлые или кочующие племена, которые составляют племенные конфедерации. Сила социальных взаимодействий находится в обратной зависимости от уровня групповой иерархии. Помимо кровного родства, скрепляющего расширенные семьи, важную роль в поддержании внутригрупповой солидарности играет общая хозяйственная специализация: торговля — для городского и оседлого населения, контрабанда и транспортные перевозки — для кочевого.

У каждой семьи, как правило, существует миф об общем предке, но отсутствуют ясные представления об общесирийском будущем. Подобное разнообразие интересов и конкурирующих лояльностей приводит к тому, что эти группы крайне сложно вовлечь в процесс заключения политических договорённостей. Их интерес обычно ограничен обеспечением своего благополучия в местах проживания и редко трансформируется в конкретные политические требования.

Вторую устойчивую единицу составляют этнические группы, которые солидаризуются не только на основе представления об общности исторической судьбы, но и разделяют единые представления о будущем Сирии. Примером служат курды северо-востока, принявшие Хартию общественного договора и провозгласившие Демократическую Федерацию Северной Сирии (ДФСС). Часть из них компактно проживают в закрытых городских агломерациях Дамаска и Алеппо. Другой пример — сирийские туркоманы, анклавно сосредоточенные на сирийско-турецкой границе.

Примирить непримиримое: подходы России и Европы к восстановлению Сирии

В начале кризиса присутствие центра на периферии объективно сокращалось, и акторы этого типа переформатировали свои торговые потоки на внешние экономические центры, располагающиеся в Иракском Курдистане и Турции. Одновременно наблюдалось создание органов самоуправления курдов, лидеры которых были вдохновлены правовым и политическим статусом Курдского автономного района в Ираке. Политическая и экономическая жизнеспособность ДФСС объясняется не только иракским прецедентом и материально-технической поддержкой США, но и неформальными практиками исторической периферии, которые сохранились вследствие не завершившейся модернизации.

Третья группа формировалась на основе религиозной солидарности локального уровня, складывающейся вокруг мечетей и/или глав общин (имамов или хатыбов). В отдельных районах религиозные лидеры в обмен на гарантии безопасности заключали соглашения о мире с представителями вооруженных группировок. При этом в большинстве случаев сохранялись укоренившиеся суфийские тарикаты — попытки распространения салафизма не находят поддержки в гетерогенной мусульманской общине страны.

Вместе с исламскими сообществами активизировались друзские и христианские общины. В частности, друзские координационные комитеты появились через два месяца после начала масштабных протестов против политики центра и стали вместе с курдскими комитетами одним из первых местных органов власти.

Наконец, четвёртая группа акторов, апеллирующая к сирийской национальной солидарности, до сих пор крайне разнородна. Во многом это объясняется неспособностью как партийных органов ПАСВ, так и правящей элиты предложить новый проект национального строительства. Еще одной причиной стало то, что в ходе конфликта внешние игроки с целью международной легитимации своих политических интересов называли «национальными» различные организации, которые в действительности не имели поддержки внутри государства и не представляли сирийское общество в целом.

Какими видятся стратегии и механизмы урегулирования

Сложность анализа стратегий и механизмов сирийского урегулирования во многом определена слабой консолидированностью самого центра, заботой которого является не столько обновление национального проекта, сколько обеспечение собственного выживания. Другими словами, официальные власти пока не в состоянии брать на себя ответственность за интеграцию различных сегментов и действуют как один из них.

Наиболее распространенная стратегия центра — силовое подавление оппозиционных акторов. До начала активной фазы боевых действий ее эффективность не вызывала сомнений. Центр задействовал разветвленную сеть силовых структур, а их представители на местах предпочитали разрешать противоречия в границах отдельных районов, не опираясь на поддержку гражданской бюрократии. В качестве инструмента устранения противоречий часто использовалось открытое насилие, а соблюдение договоренностей подкреплялось угрозой применения силы.

В период 2011–2016 гг. эта стратегия по ряду причин не срабатывала. На начальном этапе кризиса центром было применено избыточное неправовое насилие, которое не вписывалось в логику стратегии компромисса и кооптации, привычной для представителей различных социокультурных групп. Дальнейшая эскалация привела к тому, что центр временно лишился способности эффективно применять силовое подавление.

Ситуация изменилась в 2016 г., когда к кризису активно подключились внешние игроки, прежде всего Россия и Иран, которые стали направлять Б. Асаду военную и финансовую помощь. На практике это выразилось в проведении массированных авиаударов по отдельным районам, работе военной полиции на местах, функционированию т.н. «гуманитарных коридоров» и внутреннему перемещению отдельных оппозиционных групп. Среди проправительственных акторов данную стратегию поддерживают армия и спецслужбы, а также лояльные Дамаску вооруженные формирования.

Представляется, однако, что единственным институциональным механизмом, способным обеспечить политическую консолидацию, остаётся взаимодействие официальных властей и органов местного самоуправления. В ходе конфликта подавляющее большинство оппозиционных групп стремились в той или иной форме создать местные советы, собственные парламенты и самостоятельно провести выборы.

Наибольшая устойчивость подобных механизмов была продемонстрирована у оппозиционных акторов религиозного и этнического типов. Поскольку деятельность исламских комитетов самоуправления и координации (советов шуры), включавшая правосудие на основе шариата, представляла собой альтернативный вариант государственности, Дамаск взял курс на последовательное сокращение их роли в политическом процессе. Это удалось сделать в большинстве районов, кроме части провинции Идлиб.

Этнический тип акторов, представленный курдами, также успел создать работающие органы, с помощью которых возможно взаимодействовать с властями по поводу будущих параметров урегулирования. В целом формирование коммуналистских структур ДФСС может стать одним из примеров вытеснения слабых государственных институтов. Интерес к такой стратегии выражает часть проправительственных предпринимателей и этнорелигиозных меньшинств, которые не доверяют представителям алавитов функции защиты своих интересов. В преддверии президентских выборов 2021 г. динамика настроений в крупных городских курдских анклавах Алеппо и Дамаска покажет перспективы этой стратегии урегулирования.

На текущем этапе конфликта активно используется локальное посредничество. Эта стратегия имеет различные международные форматы. Речь идёт об «астанинском процессе», заседаниях «малой группы», консультативных встречах сирийских «платформ». Значительный вклад в реализацию этого курса вносят заседания сирийского Конституционного комитета.

Восстановление Сирии: взгляд из России и ЕС. Дискуссия экспертов РСМД и Международной кризисной группы

Цель локального посредничества заключается в формировании при помощи внешних гарантов нового слоя местных медиаторов, способных решать краткосрочные задачи замирения. Он состоит из посредников двух типов: это привлечённые сторонние арбитры и лица из среды самих оппозиционных акторов. Первые часто представлены местными бизнесменами, связанными с центром крупными контрактами и фактически извлекающими ренту из своего статуса в специфических условиях экономики конфликта. Вторые появляются при вступлении в процесс урегулирования третьей стороны, пользующейся преимуществом своего военного присутствия в Сирии. В условиях внешних гарантий оппозиционные акторы более склоны к компромиссу и последующей инкорпорации.

Вместе с тем включение оппозиционных акторов, прежде всего с религиозной (исламской) идентичностью, происходит либо в действующие, либо новые военные структуры. Примером служат договоренности между российскими советниками и вооружёнными группировками в провинции Дераа. В 2016–2019 гг. несколько тысяч боевиков были интегрированы в 5-й добровольческий штурмовой корпус и в органы обеспечения безопасности Сирийской арабской армии. Такой подход решает тактическую задачу, способствуя прекращению вооруженного сопротивления и деполитизации этих группировок, но не отвечает на вопрос об их политическом будущем.

Сам институт посредничества и идея создания на его основе институтов представительства находят широкую поддержку как среди государственных, так и среди оппозиционных акторов. До 2017 г. активно функционировали государственные министерства и ведомства, спрофилированные на работу с оппозиционными сегментами: национального примирения, вакфов и местных администраций. По мере трансформации конфликта происходит формирование нового слоя посредников между центром и периферией, что способствует восстановлению либо формированию новых каналов центр-периферийной коммуникации.

Проблемной, однако, остаётся интерпретация данного принципа. В 2018 г. центр провёл серию местных выборов, в которых, по официальным заявлениям, вели борьбу 40 тыс. кандидатов, однако точное количество избирателей до сих пор неизвестно. О значительных трудностях свидетельствуют низкая явка (33%) на парламентских выборах в июле 2020 г., а также фактический бойкот частью муниципалитетов их результатов.

Некоторые выводы

Сложность урегулирования кризиса сирийской государственности во многом обусловлена утратой Дамаском необходимого уровня консолидированности: в настоящее время он не способен предложить проект восстановления территориально-политического пространства САР. Разумеется, это затрудняет выработку общенациональных параметров политического урегулирования и индивидуальных подходов к различным типам оппозиции. Необходимый репертуар форм коммуникации с гражданами подменяется применением властями неизбирательного насилия. Это лишает центр легитимности и усиливает механизмы межгрупповой солидарности оппозиционных акторов разного типа (кланово-племенных, этнических, религиозных и протонациональных).

Складывающаяся ситуация подталкивает центр к поиску новых внешних и внутренних посредников с целью прекращения боевых действий. При этом Дамаск заинтересован в сохранении неформальной составляющей, поскольку любая формализация посредничества в виде институционально закрепленных механизмов будет требовать политического представительства оппозиции.

Внимательное наблюдение за стратегиями центра в ходе конфликта показывает, что в восстановлении коммуникации между центром и периферией могут (и должны) быть вовлечены большинство оппозиционных акторов, прежде всего тех, кто успел достичь той или иной степени политической самоорганизации. Вместе с тем применяющиеся Б. Асадом маргинализация и силовое подавление религиозного сегмента сирийской оппозиции, пусть даже в рамках борьбы с террористической угрозой, противоречат логике восстановления механизмов доверия как альтернативе насилия.

Приходится признать, что перспектива национального примирения и возвращения доверия к центральной власти пока не просматривается. Потенциал эффективного урегулирования ограничен низким уровнем консолидированности центра, отсутствием дифференцированных стратегий взаимодействия с оппозиционными акторами и затягиванием процесса формирования новых политических институтов.

1. Tilly, C. (2005). Trust and Rule (Cambridge Studies in Comparative Politics). Cambridge: Cambridge University Press. doi:10.1017/CBO9780511618185