Почему Индия — не Китай?

Почти сразу после окончания холодной войны был поднят вопрос о продолжительности «униполярного момента» и о возможных альтернативных центрах силы в мировой политике. Вместе с тем существуют и иные страны с растущей экономикой, обширными военно-политическими ресурсами, выдающимся человеческим капиталом. Одна из таких стран — Индия. Означает ли это, что ей суждено стать «вторым Китаем»?

Элиты обеих стран объединяет представление о великом прошлом, многообещающем будущем и недостойном истории древних цивилизаций настоящем. Однако имеются отличия в целеполагании и самовосприятии, а также в социально-экономической модели и стратегическом планировании, что не дает Индии повторить «путь Китая».

Индийская и китайская модели обладают рядом особенностей. Индия сделала акцент на развитие третичного сектора, а Китай опирался на индустриализацию как основу преобразования экономической структуры страны. Индия в гораздо большей степени, чем КНР полагалась на внутренние ресурсы. Таким образом, либерализация экономики была не самоцелью, а инструментом решения структурных проблем и развития национального хозяйства.

Сейчас страна находится в процессе переосмысления своей роли, пытается расширить влияние в тех регионах, с которыми традиционно поддерживала экономические и цивилизационные связи. Однако такое переосмысление не подразумевает, что Индия станет перенимать поведенческие паттерны Китая как альтернативного полюса силы в мировой политике.

Почти сразу после окончания холодной войны был поднят вопрос о продолжительности «униполярного момента» и о возможных альтернативных центрах силы в мировой политике. В прошлом десятилетии многим стало казаться, что ответ очевиден: если Китай таким центром еще не стал, то станет в ближайшем будущем.

Вместе с тем существуют и иные страны с растущей экономикой, обширными военно-политическими ресурсами, выдающимся человеческим капиталом. Одна из таких стран — Индия. Означает ли это, что ей суждено стать «вторым Китаем»? На наш взгляд, для ответа на этот вопрос в первую очередь стоит обратиться к самовосприятию рассматриваемых держав.

Во весь голос

Иван Зуенко:
О демократии в Китае

Оценки международных экспертов по поводу возвышения Китая можно было бы назвать спекуляциями, если бы сами китайские элиты не сформулировали свое видение будущего страны на ближайшие десятилетия. В преддверии XIX съезда КПК на семинаре для руководящих работников было заявлено, что китайскому народу удалось совершить «исторический скачок от вставания на ноги и обогащения к обретению силы» [1].

В китайском политическом контексте образ «встающего» Китая отсылает к Мао Цзэдуну, обретение экономической мощи связано с реформами Дэн Сяопина, а провозглашение нового этапа «усиления Китая» создало предпосылки для его привязки к руководству Си Цзиньпина.

Внутриполитическая установка КПК гласит, что к столетию КНР китайскому обществу удастся построить «сильную, богатую, демократическую, цивилизованную, гармоничную, красивую, социалистическую, модернизированную державу», при этом «держава» (буквально — «сильное государство») именно на XIX съезде сменила более нейтральное слово «государство». Во внешней политике КПК руководствуется необходимостью строительства «сообщества судьбы человечества», в котором «мудрость» и «планы» Китая для решения проблем развивающихся стран станут не «моделью» и «образцом», а «новым выбором» в противовес западной либеральной парадигме [2].

Однако подобное позиционирование Китая привело к прямой конфронтации с США и другими традиционными лидерами глобальной экономики и мировой политики. Наряду с экономической угрозой доминированию американского и европейского капитала Пекин представляет собой политическую и идеологическую угрозу нарративам Запада, в прямом противостоянии с которыми КНР пока что не имеет очевидных преимуществ [3].

Таким образом, стремительное возвышение Пекина и открытая декларация китайских элит о намерении добиться статуса великой державы привели к прямому столкновению с Западом. Индия предпочитает идти другим путем.

И стих дошел через хребты веков

Элиты обеих стран объединяет представление о великом прошлом, многообещающем будущем и недостойном истории древних цивилизаций настоящем.

Первый премьер-министр Индии Джавахарлал Неру не скрывал своей уверенности в том, что стране суждено стать великой державой, а ее колониальная зависимость от Великобритании — «историческое недоразумение». Чтобы его исправить, Индия, по мнению Дж. Неру, во внешней политике должна руководствоваться исключительно своими национальными интересами. Вместе с тем политик считал недопустимым для Нью-Дели вступать в открытую конфронтацию с какой-либо державой, поскольку такая ситуация сама по себе противоречит национальным интересам любого государства — правда, до тех пор, пока не существует очевидной угрозы суверенитету [4].

В этом контексте примечательна его заочная дискуссия с Уолтером Липпманом. Дж. Неру считал, что геополитическая концепция американского журналиста о четырёх параметрах силы, необходимых для поддержания мощи и влияния государства, «смотрится умно и реалистично … однако же невыразимо глупа, поскольку основана на устаревших практиках экспансии, империализма и баланса сил, что неизбежно ведет к конфликту и войне» [5].

И хотя развитие идей Дж. Неру о необоснованности боязни «окружения врагами» на круглой планете, где каждая страна уже окружена, скорее, относится к продолжению интеллектуальных традиций бхакти и суфиев, основная мысль первого премьер-министра стала одним из императивов «надпартийного консенсуса» среди индийских политических элит — Индия не может позволить себе риск обострения международной ситуации без появления очевидной экзистенциальной угрозы.

Индийский холм в глобализирующемся мире. Подкаст с Алексеем Куприяновым

Лучшей иллюстрацией этого подхода принято считать политику неприсоединения (non-alignment), однако политика мультиприсоединения (multialignment), в сущности, преследует ту же цель — поддержание статуса великой державы за счет участия во всех возможных форматах сотрудничества без взятия на себя рискованных обязательств, способных этот статус подорвать [6].

Пришедшее к власти в 2014 г. правительство Индийской народной партии (Бхаратия Джаната Парти, БДП) во главе с Нарендрой Моди не стало отходить от ключевых императивов индийской внешней политики, но развило идеи предшественников.

Во-первых, в качестве приоритета внешней политики было обозначено развитие отношений Индии с ближайшими соседями в Южной Азии — предполагалось, что экономическое сотрудничество со странами региона в долгосрочной перспективе сгладит и политические противоречия, обезопасив «доброжелательного гегемона» от кризисов у своих границ. Во-вторых, Н. Моди объявил об интересах Нью-Дели в Индо-Тихоокеанском регионе, что обосновывалось «цивилизационной идентичностью» Индии, которая «на протяжении веков взаимодействовала со странами региона посредством интеллектуальных и экономических связей в условиях мирного сосуществования». Наконец, Индия начала позиционировать себя в качестве «ведущей державы» (leading power), заинтересованной во взаимовыгодном сотрудничестве со всеми мировыми державами без оглядки на политико-идеологические противоречия [7].

Таким образом, индийские элиты вне зависимости от партийной принадлежности осознают, насколько важное место их страна занимает в мировой политике, но при этом они опасаются резких шагов, способных обострить обстановку на региональном и глобальном уровне.

На наш взгляд, позиционирование Нью-Дели на международной арене удачно описал индийский дипломат Шьям Саран. Он обращает внимание на образ из индусской космологии, в которой Вселенная представлена в виде лотоса с четырьмя лепестками, южный лепесток которого — Индия (Bharatvarsh). Автор подчеркивает отсутствие претензий Индии на срединное положение в мире (в отличие от Поднебесной), но настаивает, что многополярный мир без конфронтации между центрами силы наиболее отвечает национальным интересам Нью-Дели [8].

Разумеется, отличия в целеполагании и самовосприятии — не единственная причина, по которой Индия не станет пытаться повторить «путь Китая». Укажем на два объективных фактора, которые этому препятствуют: различия в социально-экономической модели, а также в военном и стратегическом планировании.

Экономическое развитие: разные подходы к решению схожих проблем

С середины XX в. Китай и Индия достигли значительных экономических успехов. Если в конце 1950 г. на страны приходилось 9,4% мирового ВВП, то в 2018 г. этот показатель составил 24% [9]. Согласно данным Всемирного банк, в 2021 г. КНР и Индия занимали соответственно первое и третье место в мире из расчетов ВВП по ППС.

На первом этапе экономического развития странам предстояло преодолеть докапиталистические хозяйственные структуры и попутно решить хронические проблемы социально-экономического характера, среди которых: высокий уровень бедности и социальная дифференциация, отставание промышленного сектора, диспропорции в развитии регионов и низкое качество человеческого капитала. Активная индустриализация основывалась на национальных моделях плановой экономики, а наличие огромного внутреннего рынка позволило прибегнуть к политике импортозамещения с элементами автаркии.

Иван Щедров:
«Технологический суверенитет» Индии: протекционизм vs глобализация

В Китае попытка «перегнать Англию и догнать Америку» за счет политики «большого скачка» в промышленности на основе административно-командной экономики привела к острому социально-экономическому кризису. Индии же удалось построить основу для развития базовых отраслей и добиться значительных успехов в секторе тяжелой промышленности. Однако гипертрофированное развитие госсектора, а также пагубное влияние разросшегося административно-бюрократического аппарата значительно снизили темпы экономического развития. К концу 1980-х гг. темпы роста национальной экономики Индии оказались ниже темпов роста населения.

Пожалуй главным конкурентным преимуществом «китайской модели» стало совпадение фазы активной индустриализации с переходом к рыночной экономике, который начался еще в конце 1970-х гг. Благоприятная международная конъюнктура позволила стране раньше Индии реализовать свои конкурентные преимущества, а грамотная и системная политика руководства, направленная на повышение технологического уровня производства, повышение производительности и увеличение вложений в человеческий капитал поддерживали высокие (10 п.п. в год) темпы прироста ВВП на протяжении 30 лет.

Отдельная ставка делалась на внешнеэкономический сектор, темпы роста которого превышали темпы роста ВВП. Была создана система развития экспортоориентированных производств за счет модели «одна страна — две системы», с особым акцентом на развитии СЭЗ и реформировании механизмов регулирования внешнеторговой деятельности. Поощрялся ввоз технологического оборудования и комплектующих для экспортоориентированных производств.

Индия перешла к новой экономической модели значительно позднее. Системные неолиберальные реформы начались только в начале 1990-х гг. Постепенно ликвидировались ограничения для частного сектора, иностранных инвестиций и отменялась политика жесткого лицензирования («License Raj»), значительно ограничивающая экономическую активность в стране. Страна перешла от директивного к индикативному планированию. В этом случае речь шла не о росте, основанном на экспортной ориентации, а лишь о поддержке экспортоориентированных производств. Такая модель либерализации экономики получила название «Делийский консенсус». Она предполагала достижение сбалансированного развития, с особым акцентом на решении социальных проблем, развитии инновационной сферы и включении страны в мировое хозяйство.

Индийская и китайская модели обладают рядом особенностей. Индия сделала акцент на развитие третичного сектора, а Китай опирался на индустриализацию как основу преобразования экономической структуры страны [10]. Индия в гораздо большей степени, чем КНР полагалась на внутренние ресурсы. Таким образом, либерализация экономики была не самоцелью, а инструментом решения структурных проблем и развития национального хозяйства.

Близорукость vs дальнозоркость: сравнение стратегических подходов

Леонид Ковачич:
Китайский Big Tech: от вольного развития к жесткому регулированию

Структурные изменения в экономике КНР отразились и на аспекте военной мощи. По итогам 70 лет эволюции китайской военной доктрины НОАК фактически отказалась от маоистских концепций «активной обороны» и «народной войны» с условным противником, находящимся на более высоком уровне технологического развития, и разработала асимметричные меры против действий подобного противника, а в настоящее время приблизилась к техническому оснащению развитых стран и готова к применению отечественных инноваций в собственной практике [12]. Таким образом, КНР оказалась готова к развитию самого дорогостоящего рода войск — военно-морских сил.

Стремление заявить о себе как о великой державе подтолкнуло руководство КНР к разработке военно-морской стратегии и форсированному развитию современного «флота открытого моря» для глобального проецирования силы и защиты интересов новой экономической сверхдержавы. Программа развития ВМС НОАК началась при Дэн Сяопине, а ее идеологом стал адмирал Лю Шаоцин. Спустя несколько десятилетий результаты этих начинаний впечатляют: ВМС НОАК способны решать основные стратегические задачи не только при «обороне в ближних морях» (Желтом, Восточно-Китайском и Южно-Китайском), но и обеспечивать «защиту в дальних морях», то есть за пределами Восточной Азии [12] . Очевидно, что такие тенденции вызывают обеспокоенность Индии.

До индо-китайской войны 1962 года Индия уделяла военному планированию относительно мало внимания. Наращивание военной мощи воспринималось как предпосылка к гонке вооружений в регионе и эскалации холодной войны, поэтому большая часть ресурсов шла на экономическое развитие, а вооруженные силы финансировались по остаточному принципу. Считалось, что имеющихся сил для отражения возможной агрессии Пакистана и восстановления статус-кво будет достаточно [13].

Однако после войны основным потенциальным противником Индии принято считать Китай, что обусловлено неурегулированностью территориальных споров между странами, якобы имеющей место китайской поддержкой сепаратистов в северо-восточных штатах, а также ускоренной модернизацией НОАК.

В индийских военно-политических и экспертных кругах распространено мнение о том, что развитие ВМС НОАК и его активизация в регионе Индийского океана несет непосредственную угрозу безопасности Индии. В ответ Нью-Дели c начала текущего столетия усиленно работает над реализацией своей военно-морской стратегии, подразумевающей значительное усиление ВМС, основой которых станут три оперативно-тактических группы с авианосцем [14]. С такими военными ресурсами Индия рассчитывает не только защищать свою непосредственную территорию, но и проецировать силу на дальних берегах.

Ярослав Лисоволик:
Возможности сопряжения интеграционных платформ по оси Север — Юг

Китай уже с начала прошлого десятилетия активно осваивает пространства за пределами Восточной Азии. В стремлении найти ответы на вызовы мирового финансового кризиса, а также в поиске новых рынков сбыта китайское руководство обнародовало Инициативу пояса и пути, призванную кардинально поменять геоэкономический ландшафт во всей Евразии. Часто озвучивается мнение, что этот проект — лишь концептуальная основа для проекции так называемой китайской экономической экспансии. Определенное ухудшение мировой конъюнктуры заставило правительство КНР озаботиться повышением устойчивости экономики к внешним вызовам в рамках стратегии «двойной циркуляции», которая предполагает одновременную ориентацию на внутренний и внешние рынки. Однако стоит полагать, что Китай не собирается отказываться от своих глобальных амбиций, что превращает страну в один из полюсов силы в «новой холодной войне».

Отсутствие формализованной внешнеполитической стратегии Индии не позволяет четко провести демаркацию национальных интересов страны. Принято считать, что Индия смотрит на окружающие страны через призму «концентрических колец». Первое «кольцо» охватывает ее непосредственных соседей. В этом регионе страна стремится укрепить свои доминирующие позиции. Второе — зону «расширенного соседства», где Индия намерена не допустить ущемления своих интересов. Третье «кольцо» подразумевает глобальное изменение. Здесь страна стремится повысить свою роль в международных процессах и обрести статус великой державы. Практика показывает, что несмотря на желание закрепить за собой более высокий статус (в том числе за счет получения постоянного членства в СБ ООН), страна не мыслит себя как альтернативный центр силы в традиционном понимании. Индия стремится позиционировать себя как восходящая морская держава, ключевые интересы которой концентрируются в акватории Индийского океана. Так, ключевые торговые потоки идут в восточном и западном направлении — в страны Персидского залива и Юго-Восточной Азии.

Сейчас страна находится в процессе переосмысления своей роли, пытается расширить влияние в тех регионах, с которыми традиционно поддерживала экономические и цивилизационные связи. Однако такое переосмысление не подразумевает, что Индия станет перенимать поведенческие паттерны Китая как альтернативного полюса силы в мировой политике.

1. Борох О., Ломанов А. Новая эпоха Китая: от обогащения к усилению // Мировая экономика и международные отношения, 2018, т. 62, № 3, сс. 59-70.

2. Там же.

3. Михеев В., Луконин С. Болевые точки Пекина – 3 (Смена экономической модели и внешнеполитические риски). Мировая экономика и международные отношения, 2022, т. 66, № 1, сс. 28-37.

4. Range W. Jawaharlal Nehru's World View: A Theory of International Relations. Athens: University of Georgia Press, 1961. Pp. 45-50.

5. Range W. Jawaharlal Nehru's World View: A Theory of International Relations. Athens: University of Georgia Press, 1961. Pp. 45-50.

6. Политика мультиприсоединения (multialignment) была принята после окончания холодной войны. Данная стратегия подразумевает взаимодействие Индии со всеми существующими объединениями без оглядки на идеологическую платформу оных. Идею принято связывать с премьер-министром П.В. Нарасимха Рао. Она поддерживается всеми политическими лидерами Индии вне зависимости от партийной принадлежности.

7. Raja Mohan C. Modi’s World: Expanding India’s Sphere of Influence. New Delhi: HarperCollins Publishers India, 2015. Pp. 206-214.

8. Saran S. How India Sees the World: Kautilya to the 21^st Century. New Delhi: Juggernaut Books, 2017. Pp. 9-16; 274-275.

9. Расчеты авторов на основе статистики Maddison Project Database 2020. Groningen Growth and Development Centre. URL: https://www.rug.nl/ggdc/historicaldevelopment/maddison/releases/maddison-project-database-2020

10. Галищева Н.В. “Делийский консенсус” - индийская модель либерализации экономики. Мировая экономика: проблемы восстановления. Азия и Африка сегодня. 2014. № 3. Стр 7.

11. Кашин В. Б. На пути к глобальной военной державе: эволюция военной политики КНР в 1949-2014 гг. Вестник Московского университета. Серия 25. Международные отношения и мировая политика. 2013, №4, с. 106-129

12. Кашин В., Крашенинникова Л., Пятачкова А. Китай: военно-технические и военно-морские аспекты лидерства. Мировая экономика и международные отношения, 2020, т. 64, № 7, сс. 49-59.

13. Singh B. Indian Foreign Policy: An Analysis. London: Asia Publishing House, 1976. Pp. 82-83.

14. Зайцев М. С. О военной стратегии Индии. Вестник МГИМО. 2017, №2 (53), сс. 52-70.