Почему не состоялось «коронавирусное перемирие»?

Выступление на конференции «Рижский диалог 2020»

Полгода назад, когда COVID-19 только вырвался за пределы Китая и начал свое победное шествие по странам Европы и Северной Америки, среди политиков и экспертов началась дискуссия о том, каким мир станет после победы над коронавирусом. В возникшей полемике отразились не только новые страхи и заботы пессимистов, но также новые ожидания и надежды оптимистов. Последние верили в то, что пандемия и последовавшая за ней глобальная рецессия неизбежно заставят человечество отложить в строну текущие споры и разногласия, наконец-то ощутить себя одним нераздельным целым и дружно сплотиться перед лицом общих вызовов.

Сегодня, шесть месяцев спустя, можно с уверенностью заключить, что оптимисты, к сожалению, ошибались. Пандемия, даже усугубленная последовавшей за ней рецессией, так и не привела к желанным переменам в мировой политике. И едва ли мы увидим такие перемены в ближайшем будущем. Увы, COVID-19 не стал универсальной вакциной против региональных конфликтов, гонки вооружений, геополитической конкуренции и прочих многочисленных дурных привычек современного человечества.

Устойчивость дурных привычек в полной мере проявилась и в отношениях между Россией и Западом. Ни на одном направлении, где позиции двух сторон существенно расходятся — будь то конфликт на востоке Украины или противостояние в Сирии, политическая нестабильность в Венесуэле или гражданская война в Ливии, — за последние шесть месяцев не удалось добиться сколько-нибудь ощутимого прогресса. По-прежнему неясна судьба соглашения СНВ-3 и режима нераспространения ядерного оружия. По-прежнему против Москвы вводятся новые экономические и политические санкции. По-прежнему между Россией и Западом ведется интенсивная информационная война. Никаких признаков «коронавирусного перемирия», не говоря уже о полноценном мирном договоре, нет и не предвидится.

В Москве, разумеется, всю вину за отсутствие прогресса возлагают на западных партнёров. Не оспаривая справедливости по крайней мере части исходящих из Кремля обвинений и ламентаций, надо честно признать, что на протяжении последнего полугодия российская внешняя политика также не фонтанировала новыми идеями и предложениями. Если в Москве и имелось стремление переломить текущие негативные тенденции в мировой политике, то оно не воплотилось ни в смелые односторонние шаги, ни в масштабные международные проекты, ни хотя бы в какую-то заметную коррекцию привычной внешнеполитической риторики и пропаганды.

Напротив, разнообразные неприятности уже наступившей коронавирусной эпохи — от общественных волнений в Беларуси до трагической истории с отравлением Алексея Навального — стали объясняться злокозненными происками геополитических противников России. Все свидетельствует о том, что в сентябре 2020 г. Кремль стоит на тех же позициях, на которых он стоял в марте. Шансы на новую перезагрузку или хотя бы на временную разрядку, если такие шансы и были, оказались упущенными.

Почему же не состоялось «коронавирусное перемирие»? Не снимая ответственности со стран Запада, попробуем суммировать препятствия для позитивных сдвигов, присутствующие на российской стороне.

Выступление на конференции «Рижский диалог 2020»

Полгода назад, когда COVID-19 только вырвался за пределы Китая и начал свое победное шествие по странам Европы и Северной Америки, среди политиков и экспертов началась дискуссия о том, каким мир станет после победы над коронавирусом. В возникшей полемике отразились не только новые страхи и заботы пессимистов, но также новые ожидания и надежды оптимистов. Последние верили в то, что пандемия и последовавшая за ней глобальная рецессия неизбежно заставят человечество отложить в строну текущие споры и разногласия, наконец-то ощутить себя одним нераздельным целым и дружно сплотиться перед лицом общих вызовов.

Сегодня, шесть месяцев спустя, можно с уверенностью заключить, что оптимисты, к сожалению, ошибались. Пандемия, даже усугубленная последовавшей за ней рецессией, так и не привела к желанным переменам в мировой политике. И едва ли мы увидим такие перемены в ближайшем будущем. Увы, COVID-19 не стал универсальной вакциной против региональных конфликтов, гонки вооружений, геополитической конкуренции и прочих многочисленных дурных привычек современного человечества.

Устойчивость дурных привычек в полной мере проявилась и в отношениях между Россией и Западом. Ни на одном направлении, где позиции двух сторон существенно расходятся — будь то конфликт на востоке Украины или противостояние в Сирии, политическая нестабильность в Венесуэле или гражданская война в Ливии, — за последние шесть месяцев не удалось добиться сколько-нибудь ощутимого прогресса. По-прежнему неясна судьба соглашения СНВ-3 и режима нераспространения ядерного оружия. По-прежнему против Москвы вводятся новые экономические и политические санкции. По-прежнему между Россией и Западом ведется интенсивная информационная война. Никаких признаков «коронавирусного перемирия», не говоря уже о полноценном мирном договоре, нет и не предвидится.

Андрей Кортунов:
Российская внешняя политика и коронавирус: возможности и угрозы

В Москве, разумеется, всю вину за отсутствие прогресса возлагают на западных партнёров. Не оспаривая справедливости по крайней мере части исходящих из Кремля обвинений и ламентаций, надо честно признать, что на протяжении последнего полугодия российская внешняя политика также не фонтанировала новыми идеями и предложениями. Если в Москве и имелось стремление переломить текущие негативные тенденции в мировой политике, то оно не воплотилось ни в смелые односторонние шаги, ни в масштабные международные проекты, ни хотя бы в какую-то заметную коррекцию привычной внешнеполитической риторики и пропаганды.

Напротив, разнообразные неприятности уже наступившей коронавирусной эпохи — от общественных волнений в Беларуси до трагической истории с отравлением Алексея Навального — стали объясняться злокозненными происками геополитических противников России. Все свидетельствует о том, что в сентябре 2020 г. Кремль стоит на тех же позициях, на которых он стоял в марте. Шансы на новую перезагрузку или хотя бы на временную разрядку, если такие шансы и были, оказались упущенными.

Почему же не состоялось «коронавирусное перемирие»? Не снимая ответственности со стран Запада, попробуем суммировать препятствия для позитивных сдвигов, присутствующие на российской стороне.

Первое. В обстановке беспрецедентных потрясений и катаклизмов всегда есть надежда, что твой противник в итоге пострадает от них больше, чем ты сам. Обострившийся в 2020 г. кризис мировой системы воспринимается многими в Москве как окончательный приговор Западу и даже как бесславный исторический финал рыночной экономики и политического либерализма в целом. Примечательно недавнее высказывание помощника Президента Максима Орешкина, который заявил, что уже в текущем году Россия войдет в пятерку ведущих экономик мира. Но не потому, что в стране наблюдается быстрый экономический рост, а из-за того, что падение экономики Германии станет более глубоким по сравнению с российской экономикой. Если ты уверен, что время работает на тебя, что на выходе из кризиса ты окажешься в лучшей форме, чем твои оппоненты, то стимулы договариваться hic et nunc, разумеется, снижаются.

Второе. Одна из особенностей менталитета нынешнего российского руководства состоит в убежденности в том, что любые односторонние шаги, любые подвижки во внешней политике Москвы будут неизбежно восприниматься на Западе как признак слабости. И, соответственно, как приглашение к дальнейшему усилению западного давления на Россию. Нельзя сказать, что данная логика не имеет под собой никаких исторических оснований. Но именно эта логика не позволяет российским лидерам признавать даже самые очевидные ошибки и просчеты внешней политики прошлого, что, в свою очередь, крайне затрудняет любые попытки изменить внешнюю политику настоящего и наметить альтернативные варианты политики будущего. Фактически идет игра на удержание статус-кво, в надежде на то, что история в конечном итоге вынесет свой вердикт в пользу Москвы, а не в пользу ее противников (см. пункт 1).

Андрей Кортунов:
Крепость или бункер?

Третье. Шесть с половиной лет после начала украинского кризиса создали колоссальную инерцию конфронтации. Развернуть огромную и не слишком подвижную государственную машину, перенастроить тяжеловесную систему государственной пропаганды, изменить установки, определяющие повседневные действия армии чиновников «глубинного государства» — это все равно, что изменить траекторию движения супертанкера с водоизмещением в сотни тысяч тонн. Но, пожалуй, еще сложнее сдвинуть сложившиеся и закрепившиеся за последние годы общественные представления о современном мире и о месте России в этом мире. То, что россияне устали от внешней политики, еще совсем не означает, что они с воодушевлением поддержат какую-то осовремененную версию «нового мышления» М.С. Горбачева второй половины 80-х или идеологические установки внешней политики Б.Н. Ельцина — А.В. Козырева начала 90-х гг. прошлого века.

Четвертое. За последние годы существенно изменился баланс сил между ведомствами, участвующими в выработке и практическом осуществлении внешней политики России. Как минимум, с начала 2014 г. роль силовиков последовательно росла на всех центральных ее направлениях. Соответственно, роль дипломатов, как и роль технократов из экономического блока правительства, год от года снижалась. Сегодня именно силовые структуры оказываются главными российскими «стейкхолдерами» на Донбассе и в Сирии, в Ливии и даже в Беларуси. Можно сказать, что в их руках оказался контрольный пакет акций российской внешней политики. Произошедшему сдвигу в межведомственном балансе как нельзя лучше соответствует ставшее необычайно популярным сегодня высказывание Александра III о том, что у России есть только два союзника — ее армия и флот. Добавим, что этот сдвиг произошел при недвусмысленном одобрении и поддержке со стороны значительной части российского общества (см. пункт 3). Разумеется, в силу специфики своей деятельности, силовики менее склонны к компромиссам, уступкам, да и просто к человеческой эмпатии, чем дипломаты или экономисты-технократы.

Все перечисленные выше факторы, препятствующие концептуальному обновлению внешней политики, характерны не только для России, но и в не меньшей степени для ее геополитических оппонентов. На Западе многие политики тоже надеются, что время работает на них, что в посткризисном мире Москва окажется слабее и уязвимее, а следовательно — податливее, чем в докризисном. На Западе также полагают, что любые односторонние шаги, любые проявления гибкости в отношении Кремля будут лишь провоцировать последнего на еще более жесткий и агрессивный курс. На Западе тоже сложились и закрепились в общественном сознании негативные представления о России, и не менее активно, чем в России, идет процесс «милитаризации» внешней политики.

Таким образом, ни пандемия коронавируса, ни экономическая рецессия не приведут автоматически к разрядке, а тем более, к перезагрузке отношений между Москвой и ее западными партнерами. Сегодня мы движемся в прямо противоположном направлении — к новому витку напряженности и к новым рискам неконтролируемой конфронтации. Но данная прискорбная ситуация — не повод отказаться от поисков договоренностей, даже если в этих поисках мы уже не можем рассчитывать на существенную помощь со стороны COVID-19.