Президентская гонка в Иране: выборы без выбора

О чем говорят люди в самой демократической стране Персидского залива накануне выборов? На Западе во многом обеспокоены, каким будет подход новой администрации к Совместному всеобъемлющему плану действий (СВПД), так называемой ядерной сделке, согласованной группой «5+1» в 2015 г. и подорванной демонстративным отказом президента Трампа выполнять ее условия с 2018 г. Так что многое в прогнозах по поводу СВПД связано с режимом ядерного нераспространения.

Главный показатель отсутствия надежд на изменения после грядущих выборов, независимо от их результата, это предрекаемая низкая явка — ниже 40%, а по некоторым предположениям, и вовсе около 30%. Даже если обросшая мифами и обожанием фигура Сулеймани некоторым образом стала символом защиты национального суверенитета — и по этому поводу иранцы разделяют более-менее общее мнение — по остальным вопросам, от субсидий до государственной архитектуры, нация остается разделенной как никогда, а среди представленных кандидатов в президенты ни один не является символом изменений к лучшему.

Предстоящие выборы — уже не первые, что будут отмечены широким использованием хэштега «голосование без голоса/выбора» (#رای_بی_رای). Официальная риторика, конечно, приписывает распространение идеи о бесполезности выборов и слабой институциональной роли президента усилиям «центров политического сатанизма», которые стремятся вбить клин между нацией и государством. Но, к сожалению, ощущение безнадежности, побуждающее людей делать осознанный выбор в пользу отказа от участия в голосовании, скорее, результат кризисной ситуации внутри страны, а не хитро спланированной информационной кампании из-за рубежа.

Крайне короткая предвыборная кампания в Иране — это стремительное шоу, в котором кандидаты демонстрируют интерес к наиболее обостренным проблемам. Многие вполне резонно полагают, что обещания раздаются только для целей предвыборной кампании и вряд ли будут выполнены после того, как новое правительство вступит в свои права в августе. Усталость от экономической рецессии и вездесущей коррупции приводит дискуссии к депрессивным вопросам о том, не окончит ли Иран как Сирия или Ливия.

В этом свете вопрос о влиятельности института президента представляется не таким уж и существенным. Более важно, насколько новое правительство сможет сформулировать вменяемую экономическую программу, чтобы подтянуть выполнение общественного договора к некоторому приемлемому стандарту. Без хотя бы частичного послабления международных санкций такая программа представляется практически тектоническим сдвигом, вряд ли возможным при всех прочих данных.

Сегодня иранцы выбирают нового президента на ближайшие четыре года. Кандидат сменит на этом посту президента Хасана Рухани и его команду «умеренных» технократов.

О чем говорят люди в самой демократической стране Персидского залива накануне выборов? На Западе во многом обеспокоены, каким будет подход новой администрации к Совместному всеобъемлющему плану действий (СВПД), так называемой ядерной сделке, согласованной группой «5+1» в 2015 г. и подорванной демонстративным отказом президента Трампа выполнять ее условия с 2018 г. Так что многое в прогнозах по поводу СВПД связано с режимом ядерного нераспространения. У США есть свои добавочные запросы, жестко обозначенные еще при Трампе и предъявляемые Ирану администрацией Байдена — сети влияния в регионе и баллистическая программа. Внутри же Ирана люди озабочены повседневными проблемами, а не обогащением урана и средствами доставки боезарядов.

Леонид Цуканов:
Президентские выборы в Иране: эхо в социальных сетях

Главный показатель отсутствия надежд на изменения после грядущих выборов, независимо от их результата, это предрекаемая низкая явка — ниже 40%, а по некоторым предположениям, и вовсе около 30%. Прецедент уже был установлен парламентскими выборами в феврале 2020 г., когда на избирательные участки в среднем явилось 42% населения (по некоторым участкам эта цифра была как раз близка к 30%). Тогда это явление можно было списать на бушующий COVID-19, теперь же, когда все привыкли жить при пандемии, причины низкой явки можно снова разглядеть в повседневных чаяниях иранцев.

Конечно, попытки призвать граждан проголосовать продолжаются со всех сторон. В среду верховный лидер аятолла Хаменеи в своей речи упрекнул министерство внутренних дел за то, что не везде дипломатические представительства Ирана за рубежом были готовы провести выборы (что немного странно при том, что внутри Ирана уже и так ожидается крайне низкая явка), отметив, что соответствующие распоряжения для исправления ситуации были выданы. По стране же прошли митинги и агитация, преимущественно в поддержку наиболее вероятного победителя, главы судебной власти Ибрахима Раиси, так же как и общие призывы проголосовать, независимо от личного выбора кандидата.

Пышные проводы бывшего главы подразделения Кудс в составе Корпуса стражей исламской революции (КСИР) генерала Касема Сулеймани в январе 2020 г. для некоторых и внутри Ирана стали олицетворением единства нации, чествующей своих героев. В самом деле, по всей стране миллионы приняли участие в шествиях, чтобы отдать дань одному из символов национального суверенитета, убитому ударом американского дрона вместе с командующими иракскими Силами народной мобилизации Абу Махди ал-Мухандисом. В свою очередь, в своей мобилизационной к выборам речи аятолла Хаменеи воспользовался этой ситуацией, чтобы призвать граждан прийти на избирательные участки в знак национального единства. Впрочем, если для кого-то связь между двумя явлениями вполне очевидна, другие усмотрели в этом попытку связать вообще-то никак не связанные между собой чувства и устремления.

Даже если обросшая мифами и обожанием фигура Сулеймани некоторым образом стала символом защиты национального суверенитета — и по этому поводу иранцы разделяют более-менее общее мнение — по остальным вопросам, от субсидий до государственной архитектуры, нация остается разделенной как никогда, а среди представленных кандидатов в президенты ни один не является символом изменений к лучшему.

Строго регулируемая процедура отбора кандидатов для участия в выборах, осуществляемая невыборными органами власти, относящимися к исламской компоненте исламской республики, существовала на протяжении последних сорока лет. Так, в данном избирательном цикле Совет экспертов одобрил только семь кандидатов из почти 600 подавших заявку на участие. Но к выборам 2021 года съежившиеся социальный пакет и ежедневный рацион на иранской скатерти — отчасти из-за санкций, а в большей степени — из-за неэффективного управления — еще выразительнее напомнили о том, что выборный процесс организован таким образом, чтобы выдать наиболее предсказуемый результат, а не способствовать прямому волеизъявлению народа. Реформаторы, поддержавшие в свое время умеренное правительство Хасана Рухани, по сути, не представлены среди кандидатов. Оппозиционная же им фракция консерваторов, делающая основную ставку на Раиси, в основном играла на критике Рухани и его провальной программы по улучшению экономической ситуации за счет ослабления санкций, но так и не представила четкой экономической программы по выводу страны из кризиса.

Предстоящие выборы — уже не первые, что будут отмечены широким использованием хэштега «голосование без голоса/выбора» (#رای_بی_رای). Официальная риторика, конечно, приписывает распространение идеи о бесполезности выборов и слабой институциональной роли президента усилиям «центров политического сатанизма», которые стремятся вбить клин между нацией и государством. Но, к сожалению, ощущение безнадежности, побуждающее людей делать осознанный выбор в пользу отказа от участия в голосовании, скорее, результат кризисной ситуации внутри страны, а не хитро спланированной информационной кампании из-за рубежа.

Мария Бондарева:
Иран — quo vadis? Президентские выборы и ядерная программа

Список основных проблем, озвученных в ходе третьего раунда президентских дебатов, тому доказательство. В свое последнее появление в студии семеро кандидатов (еще до того, как в эту среду трое из них сойдут с дистанции, оставив в бюллетене всего четверых) обсуждали инфляцию, экономическую рецессию, проблему неравенства, коррупции и кумовства, засуху и проблемы с водоснабжением, безработицу и недостаток доступного жилья. Некоторые, например притягиваемый за уши к лагерю реформаторов Абдольнасер Хеммати, отметили, что правительство, которое стремятся сформировать консерваторы, предпочло бы закрыть Иран от мира, отчасти из-за страха, что «предприниматели от санкций» (те, кто на самом деле получают выгоду от того, что страна находится под различными санкциями) понесут ежегодные потери в сумме около 14,5 млн долл., если санкции будут сняты. Поэтому реального стремления избавить Иран от санкций ждать не придется. Консервативная сторона в лице бывшего переговорщика по ядерной программе Саида Джалили продолжила попытку набирать очки на критике предыдущего правительства, предлагая «сделать что-то такое, что понудит Запад еще умолять Иран сесть за стол переговоров», вместо того чтобы поддаваться внешнему давлению.

Как водится, крайне короткая предвыборная кампания в Иране — это стремительное шоу, в котором кандидаты демонстрируют интерес к наиболее обостренным проблемам. Многие вполне резонно полагают, что обещания раздаются только для целей предвыборной кампании и вряд ли будут выполнены после того, как новое правительство вступит в свои права в августе. Усталость от экономической рецессии и вездесущей коррупции приводит дискуссии к депрессивным вопросам о том, не окончит ли Иран как Сирия или Ливия. На подсознательном уровне это что-то про институты, которые работают не так, как того требует общественный договор, скорее даже те самые экстрактивные институты, о которых как о причине упадка предупреждали Аджемоглу и Робинсон.

В этом свете вопрос о влиятельности института президента представляется не таким уж и существенным. Более важно, насколько новое правительство сможет сформулировать вменяемую экономическую программу, чтобы подтянуть выполнение общественного договора к некоторому приемлемому стандарту. Без хотя бы частичного послабления международных санкций такая программа представляется практически тектоническим сдвигом, вряд ли возможным при всех прочих данных. При этом, если улучшения экономической ситуации (помимо работы над другими насущными вопросами) не произойдет, то угроза политической стабильности будет только нарастать — вместе с такой же вездесущей, как коррупция, массовой депрессией.