Разоружение в истории и современности: теория vs практика

Не углубляясь в средневековую историю, можно утверждать, что после Первой мировой войны вопросы разоружения стали важным объектом мировой политики, а после Второй — заняли в ней центральное место. Чудовищная разрушительная мощь, быстродействие и постоянная боеготовность ядерного оружия, способного за несколько часов уничтожить целые государства, коренным образом трансформировали диалектику политики и войны. Сакраментальная формула Клаузевица «Война есть продолжение политики иными, насильственными средствами» теперь стала как бы улицей с «двусторонним движением». Эти насильственные средства ощутимо влияют на политику, а подчас и диктуют правила поведения. Отсюда вытекает логика разоружения: воздействуя на средства войны через соглашения об их ограничении и ликвидации, понизить вероятность войны, уменьшить ее разрушительные последствия, сократить экономические издержки гонки вооружений. Впрочем, практика показала, что эти элементы классической «триады» разоружения не всегда гармонично дополняют друг друга, а зачастую и вступают между собой в противоречие. Фундаментальные вопросы разоружения и по сей день остаются нерешенными или возбуждаются заново по мере изменения миропорядка и развития науки и техники. Хуже того, в настоящий момент происходит распад построенной за десятилетия системы договоров по разоружению, грядет новая гонка вооружений, есть вероятность передачи суперкомпьютерам контроля над их применением. Вместе с тем полувековая история переговоров по разоружению показала, что, при создании благоприятных политических условий, компромиссы достижимы по самым сложным стратегическим и техническим вопросам — при наличии доброй воли государственных руководителей, поддержки политических элит и упорных усилий военных и гражданских профессионалов.

Казалось бы, какая связь между газовыми атаками у Ипра, философией Вильсона и современными межконтинентальными ракетами? Но такая связь есть, и она вновь и вновь ставит перед политиками и экспертами вопросы, суть которых мало изменилась за прошедшее столетие. Во-первых, что порождает войны – политика или оружие? Во-вторых, можно ли воздействовать на вероятность войны посредством соглашений об ограничении ее средств – тех или иных вооружений. В-третьих, как определить принципы таких ограничений? В-четвертых, какова приоритетность различных задач разоружения: уменьшение вероятности войны; ограничение разрушительных последствий войны и сокращение экономических издержек гонки вооружений? Эта классическая триада была сформулирована еще в начале 1960-х годов патриархами теории ядерной стратегии и контроля над вооружениями Т. Шеллингом и М. Гальпериным. Однако практика последующих десятилетий показала, что такие задачи отнюдь не всегда гармонично дополняют друг друга, а зачастую даже вступают между собой в противоречие.

Очевидно, что войны развязывают не вооружения сами по себе, а государственные руководители, санкционирующие применение военной силы для решения политических, экономических или идеологических задач (которые зачастую сливаются воедино). Однако, как показал август 1914-го, по мере развития военной техники от арбалетов к массовым армиям и все более разрушительным технологиям войны, на решения политиков могут оказать существенное влияние количественные и качественные особенности вооруженных сил и вооружений. Они способны создавать надежду на быстрый военный успех или порождать страх поражения при успешном нападении противника. Когда оба эти фактора действуют в совокупности – по принципу «начинай или проиграешь» – триггерный эффект вооружений возрастает в геометрической прогрессии. Создание ядерного оружия и накопление его огромных арсеналов до предела обострило названную дилемму. Чудовищная разрушительная сила, быстродействие и высокая постоянная боеготовность этого оружия, способного за несколько часов уничтожить целые государства независимо от повода к войне, коренным образом трансформировали бессмертную формулу Клаузевица: «Война есть продолжение политики иными, насильственными средствами». Теперь эта максима стала улицей с «двусторонним движением» – «насильственные средства» влияют на политику, а подчас и диктуют ей правила поведения.

Однако даже при жестких межгосударственных конфликтах контроль над вооружениями оказывает на противостояние некоторое стабилизирующее влияние. Стоит заметить, что при всей остроте украинского кризиса и широком обсуждении возможности ядерной эскалации в России и за рубежом стратегические силы США и РФ не фигурируют в этом дискурсе. Речь идет только о тактическом ядерном оружии и об ограниченных ядерных ударах. Это контрастирует с ситуаций Карибского кризиса 1962 г.

Не вызывает сомнения, что нынешняя ситуация была бы намного опаснее, если бы ей не предшествовало шесть десятилетий в целом успешного контроля над вооружениями.

Исходя именно из этой логики взаимодействия политики и оружия, меры разоружения стали отдельным направлением усилий по предотвращению войны и снижению международной напряженности – параллельно с мирным урегулированием межгосударственных конфликтов. Второе магистральное направление разоружения нацелено на физическое ограничение средств войны, с тем чтобы уменьшить опасения держав по поводу военных намерений друг друга, понизить разрушительные последствия возможной войны и сократить расходы на гонку вооружений.

Пройдя через острые кризисы начала 1980-х годов, стороны (СССР/Россия и США) достигли перелома в политике разоружения после середины десятилетия. Были заключены договоры не только о значительном сокращении вооружений, но через эти меры – и о реальном уменьшении угрозы внезапного нападения, тяготевшей над миром после Второй мировой войны. Иными словами, было значимо ослаблено влияние характеристик вооруженных сил на принятие политического решения о начале боевых действий, что можно условно назвать эффектом «плана Шлиффена».

По ДОВСЕ вооруженные силы были не просто линейно сокращены. Концентрация войск НАТО и Варшавского Договора была перенесена из района соприкосновения в центре Европы на периферию континента и за океан, чтобы исключить угрозу внезапного масштабного нападения авиации и танковых армий по сценарию 22 июня 1941 г.

Договор СНВ-1 не просто до равных уровней физически сократил межконтинентальные ядерные средства СССР и США, а уменьшил число боезарядов на них в большей мере, чем число носителей (соответственно на 50% и 25% ). Помимо беспрецедентных качественных ограничений разных систем оружия, был согласован обширный режим транспарентности и предсказуемости развития стратегических сил. Тем самым Договор путем структурных ограничений понизил обоюдную возможность первого (разоружающего) ядерного удара и заложил основу стратегической стабильности на много лет вперед.

Главный вопрос в свете поставленной темы состоит в следующем: уменьшилась ли в настоящие время вероятность ядерной войны благодаря ДСНВ-3 и внесенным в его рамках количественным и качественным изменениям военных арсеналов сторон?

Ответ на него однозначно положительный, но с серьезной оговоркой. Она состоит в том, что вероятность войны не может всецело зависеть от одного Договора, охватывающего лишь один, пусть и очень важный аспект отношений государств. Другие аспекты – противоречия и конфликты международно-политического, экономического, территориального, идеологического, а также военного характера в неохваченных соглашениями областях – могут повлечь вероятность войны, несмотря на договоры по сокращению стратегических вооружений.

Именно это имеет сейчас место в связи с продолжающимся уже третий год конфликтом на Украине и вокруг нее, который стал эпицентром небывалого обострения международной напряженности. Страны Запада лишь четвертый раз в истории коллективно выступают против России и косвенно (пока) участвуют в конфликте, ведя войну с Россий через масштабные поставки Киеву вооружений и военной техники, отправку советников и наемников, поддержку системами связи и разведки, а также посредством беспрецедентных экономических и политических санкций. Продолжение украинского конфликта, в том числе удары ракет и беспилотников в глубину территории, влечет опасность ядерной эскалации.

Нынешний кризис, в отличие от затронутых выше событий 1962 и 1983 гг., не был непосредственно спровоцирован ядерным противостоянием государств. В числе его причин расширение НАТО на восток, вопреки возражениям Москвы в последнюю четверть века, нежелание США и их союзников строить с Россией равноправные отношения на принципах неделимой безопасности, их стремление произвольно менять режимы в других странах и разрушать их суверенитет и территориальную целостность, в том числе силовыми методами (как в Югославии, Ираке, Ливии, Сирии).

Тем не менее текущий кризис имеет вполне осязаемую связь с контролем над вооружениями. Недаром ему предшествовал, а затем им был подстегнут распад системы разоружения.

Если бы договоры по разоружению не сдерживали конфликты и не уменьшали угрозу войны, то государства не отказывались бы от таких соглашений, вступая друг с другом в острые противоречия, чреватые вооруженным столкновением. Процесс и режимы контроля над вооружениями снижают политическую напряженность между странами-участницами, хотя и не могут сами по себе диктовать всю их внешнюю политику, которая формируется под воздействием множества факторов иного порядка.

Статья впервые опубликована в журнале «Полис. Политические исследования», №5/2024.

В апреле 1139 г. в Риме состоялся II-й Латеранский Собор. Он проходил в великолепном, хотя порядком обветшавшем Латеранском дворце, подаренном восемью веками до того императором Константином Великим римскому папе святому Сильвестру в качестве штаб-квартиры католической церкви. В повестке дня стояло множество животрепещущих проблем: избрание папы Иннокентия II, осуждение еретических учений Арнольда Брешианского и Петра Бруйского, отлучение от церкви сицилийского короля Рожера II, утверждение новых канонов церковной дисциплины. Но был среди них специальный вопрос нетипичного характера: запрет на использование арбалетов как чрезмерно жестокого оружия для применения против христиан и особенно католиков. В итоге арбалеты запретили, но с пониманием, что их можно применять против сарацин. Ведь после успешного первого крестового похода 1096–1099 гг. в Палестине продолжались стычки с мусульманами и обсуждались планы второго крестового похода[1].

Так состоялось первое известное истории соглашение по контролю над вооружениями. Однако оговорка насчет сарацин получила «расширенное толкование», и обязательство о неприменении самострелов было быстро забыто. Христианские воины ничтоже сумняшеся прошибали друг другу латы арбалетными болтами еще четыреста лет, пока тем на смену не пришли ядра и пули. Латеранское соглашение 1139 г. постигла судьба многих последующих договоренностей в этой области, причем по причине, тоже ставшей прецедентом в будущем.

Алексей Арбатов:
Ядерные метаморфозы

Противоракетный казус

Прошли следующие восемь с половиной столетий, мир и война драматически изменились. В мае 1972 г. Советский Союз и Соединенные Штаты Америки заключили Договор об ограничении систем противоракетной обороны (ПРО), чтобы устранить один из мощных стимулов гонки ядерных вооружений — соперничество оборонительных и наступательных ракетно-ядерных вооружений. Этот Договор дал старт успешному полувековому диалогу двух сверхдержав и предварил десяток договоров и соглашений по сокращению самого разрушительного оружия в истории человечества.

Однако в приложение к Договору под названием «Согласованные заявления», по настоянию советской стороны был включен пункт (D)[2], который гласил: «В целях обеспечения выполнения обязательства не развертывать системы ПРО и их компоненты, кроме как предусмотрено в Статье III Договора, Стороны согласны в том, что в случае создания в будущем систем ПРО, основанных на иных физических принципах и содержащих компоненты, способные заменять противоракеты, пусковые установки противоракет и РЛС ПРО, конкретные ограничения таких систем и их компонентов подлежали бы обсуждению в соответствии со статьей XIII и согласованию в соответствии со статьей XIV Договора» [Разоружение и безопасность… 1987: 202].

Причина оговорки была в том, что на советском полигоне Сарышаган (Казахстан) велись разработка и испытания мощной стационарной лазерной установки с надеждой на создание эффективной системы ПРО «на новых физических принципах» вместо традиционных ракет-перехватчиков. К тому же у руководства этого проекта имелись родственные связи в высшем эшелоне советской власти.

В конце концов, лазерный проект закончился неудачей и ушел в небытие[3], но пункт (D) «Согласованных заявлений» еще десяток лет жил своей незаметной жизнью. Все изменилось 23 марта 1983 г., когда президент США Рональд Рейган объявил программу Стратегической оборонной инициативы (СОИ) — разработку системы противоракетной обороны с космическими эшелонами («Звездные войны»), которая ставила задачу «сделать ядерное оружие бессильным и устаревшим». Эта идея нашла воплощение в гигантском комплексе научно-технических разработок и испытаний широкой номенклатуры систем поражения и информационно-управляющего обеспечения.

Пока результаты программы были неясны, США не спешили выходить из Договора по ПРО, тем более что с ним были связаны договорно-правовые ограничения на советские наступательные стратегические вооружения (по Временному соглашению ОСВ-1 и Договору ОСВ-2). Поэтому в качестве «лазейки» для программы разработки и испытаний СОИ был использован пресловутый пункт (D) «Согласованных заявлений» к Договору по ПРО.

Администрация выдвинула так называемое широкое толкование этого пункта, заявив, что он якобы допускает «создание» систем ПРО «на иных физических принципах» и предписывает лишь согласование конкретных ограничений на развертывание таких систем и их компонентов (согласно Статьям XVIII и XIV Договора по ПРО). При этом утверждалось, что термин «создание» подразумевает разработку и испытание перспективных систем ПРО в космосе, если они предназначены для орбитального базирования. Обязательство по пункту (D) «не развертывать системы ПРО и их компоненты, кроме как предусмотрено в Статье III Договора», Вашингтон относил только к традиционным системам ПРО, поскольку данная Статья определяет, сколько пусковых установок противоракет, самих противоракет, радиолокационных станций (РЛС) и на какой площади можно иметь в разрешенных районах размещения системы ПРО.

Советская позиция сводилась к тому, что разрабатывать и испытывать системы и компоненты ПРО можно только в варианте стационарного наземного базирования (о котором сказано в Статье III), поскольку стороны обязались «не создавать, не испытывать и не развертывать системы или компоненты ПРО морского, воздушного, космического и мобильно-наземного базирования» (Статья V) [там же: 197–198].

Вокруг «широкого толкования» пункта (D) развернулись бурные многолетние дебаты в экспертном сообществе и политических кругах США, СССР, европейских стран, в международных организациях и на официальных советско-американских переговорах в Женеве. Одновременно был задан мощный импульс соревнованию технологий обороны и нападения в опытно-конструкторских корпорациях военно-промышленных комплексов двух держав и их союзников.

На пике своего развития (1985–1989 гг.) СОИ «освоила» 14,7 млрд долл.[4] (В нынешних ценах это составило бы порядка 50 млрд долл., что равнялось годовому российскому бюджету на национальную оборону до 2022 г. по официальной статистике.) Вопреки легковесным утверждениям некоторых комментаторов, СОИ не была «великим блефом», нацеленным лишь на экономическое изматывание СССР в гонке вооружений. Эти соображения, как обычно, имели место, но сподвижники СОИ из числа военных ведомств и корпораций всерьез рассчитывали, что эта программа «обнулит» огромный финансовый и технический вклад Советского Союза за предшествовавшие двадцать лет в достижение стратегического паритета с США.

В ответ на вызов США в 1985 г. в СССР был разработан обширный комплексный план в виде программ СК-1000, Д-20 и СП-2000. Они предусматривали конструкторские работы по противоспутниковому оружию для поражения космических эшелонов СОИ и создание собственных боевых орбитальных станций. Также ускорились работы по советской системе ПРО (А-135), повышению живучести наступательных ракет и совершенствованию их средств преодоления американской обороны[5].

Саммит в Рейкьявике в октябре 1986 г. остановил скатывание сверхдержав к конфронтации и придал импульс начавшимся в 1985 г. переговорам по ядерным и космическим вооружениям (ЯКВ). Всего через год был заключен Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (ДРСМД), еще через три года — Договор об ограничении вооружений в Европе (ДОВСЕ) и через год — Договор о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений (ДСНВ-1). Однако по СОИ и космосу достичь согласия не удалось. Американская сторона стремилась расшатать Договор по ПРО через его «широкое толкование», дававшее зеленый свет космическим экспериментам с системами поражения на новых физических принципах.

Так и не договорившись, на тот момент вопрос решили другим образом. Советский Союз сделал одностороннее заявление, что может выйти из Договора СНВ-1, если США нарушат Договор по ПРО или выйдут из него, т.е. заменил юридическую привязку на политическую. Американская сторона не стала отрицать право советской стороны на выход из Договора при определенных условиях [Назаркин 2011: 217], тем более что эти условия по стандартной формуле были оговорены в Статье XVII п. 3 Договора СНВ-1, подписанного в 1991 г.: «Каждая из Сторон в порядке осуществления своего государственного суверенитета имеет право выйти из настоящего Договора, если она решит, что связанные с содержанием настоящего Договора исключительные обстоятельства поставили под угрозу ее высшие интересы. Она уведомляет другую Сторону о принятом ею решении за шесть месяцев до выхода из настоящего Договора»[6]. Дальнейшая история доказала преимущество дипломатической гибкости.

Заключение ДСНВ-1 и другие прорывы в сфере контроля над вооружениями на фоне глубокой разрядки напряженности ослабили позиции сторонников СОИ в США. Технические трудности и сокращение ассигнований на программу повлекли ее свертывание. Сенатская комиссия, во главе которой стоял сенатор С. Нанн, досконально изучив протоколы переговоров по ЯКВ, дезавуировала правомерность «широкого толкования» Договора по ПРО. Следующая администрация под руководством Дж. Буша-ст. пересмотрела цели СОИ: вместо защиты от массированных ударов она должна была отражать ограниченные или случайные ракетные пуски. А демократическая администрация Б. Клинтона после 1992 г. перенацелила систему ПРО на защиту от нестратегических ракет, наряду с сохранением Договора по ПРО в его первоначальном виде. Специальное соглашение о технических параметрах разграничения стратегических систем ПРО и систем противоракетой обороны театра военных действий было подписано в 1997 г. (конечно, оно имело смысл только при наличии Договора по ПРО 1972 г.).

Впрочем, на этом противоракетная эпопея не закончилась. После террористических атак на Нью-Йорк и Вашингтон в 2001 г. республиканская администрация Дж. Буша-мл. предупредила о выходе из Договора по ПРО, что и сделала в 2002 г. Правда, прибегать к пункту (D) и «широкому толкованию» больше не стали. Эмоциональный шок от событий 11 сентября был очень велик, хотя даже наличие системы «звездных войн» не спасло бы американские города от авиационной атаки 11 сентября. Так или иначе, в последующие двадцать лет США не приступили к широкому развертыванию стратегической системы ПРО, ограничившись двумя базами на периферии территории страны[7]. Казус пункта (D) «Согласованных заявлений» Договора по ПРО — не курьезный эпизод. В истории есть и другие примеры того, как попытки той или иной стороны оговорить для себя «лазейки» в договорах по контролю над вооружениями для развития перспективных военных технологий впоследствии оборачивались против интересов ее безопасности. Еще чаще случалось, когда ставка на опережение в развитии тех или иных систем вооружения и отказ от их ограничения в конечном итоге давали военные преимущества другой державе [Арбатов 2019].

Хуже того, в настоящий момент, почти через сорок лет после дебатов по СОИ и пункту (D), возник острый кризис контроля над стратегическими вооружениями, возродилась угроза переноса гонки вооружений в космос и распада всей построенной за многие десятилетия системы разоружения.

Чжао Хуашэн:
Опасная игра: ядерный фактор в украинском кризисе

Вечные вопросы разоружения

Не углубляясь в средневековую историю, отметим, что с начала XX в. и в еще большей степени после Второй мировой войны фундаментальные вопросы этой тематики нашли отражение во множестве договорно-правовых документов, обширной специальной литературе, на бесчисленных научных конференциях. Тем не менее они остаются нерешенными или возникают заново по мере перемен миропорядка и научно-технического развития.

Впервые в современной истории цель разоружения поставил президент Вудро Вильсон в своем Послании Конгрессу США 8 января 1918 г. В нем были изложены 14 пунктов мирного разрешения основных международных конфликтов того времени, а 4-й гласил: «Справедливые гарантии того, что национальные вооружения будут сокращены до предельного минимума, совместимого с государственной безопасностью» [Системная история… 2000: 27-28]. Понятно, что по современным стандартам такие категории, как «предельный минимум», «совместимость с государственной безопасностью», выглядят наивными и позволяют произвольное («широкое») толкование. Однако в основе своей идея была вполне здравой: в грядущем мире без войн отпадет нужда в больших вооруженных силах, не будет гонки вооружений, а сэкономленные ресурсы пойдут на мирные нужды.

Во исполнение 4-го вильсоновского пункта в 1925 г. был подписан Женевский протокол о запрещении применения химического оружия, который с теми или иными локальными нарушениями и взаимными обвинениями соблюдался даже в ходе Второй мировой войны и после нее. Возникло особое направление разоружения — запрещение или ограничение применения тех или иных видов особенно губительного оружия[8].

Можно предположить, что у Вильсона была и подспудная предпосылка иного рода. Она состояла в том, что средства войны — вооруженные силы и вооружения — могут сами по себе увеличивать угрозу войны, влияя на решение политических руководителей о начале боевых действий.

Впервые в истории масштабный пример этого феномена дала Первая мировая война. Известный «План Шлиффена»[9], разработанный в германском Генеральном штабе, преследовал цель избежать войны на два фронта против держав Антанты (cм. [Tuchman 1962]). В такой войне Германии пришлось бы трудно, и потому делалась ставка на опережение противников и их разгром поодиночке. План был рассчитан на развитую сеть немецких железных дорог и исходил из длительного времени мобилизации российской армии (два месяца). Поэтому предполагалось быстро разгромить Францию (как в войне 1871 г.), а затем ускоренно перебросить немецкие войска на восток для победы над Россией. Когда после теракта в Сараево Австро-Венгрия объявила войну Сербии, а Россия бросила вызов Австро-Венгерской империи и начала мобилизацию, Берлин решил, что промедление «смерти подобно», ибо сорвет все скрупулезно рассчитанное военно-железнодорожное расписание. Риск, связанный с первым ударом (используя современную стратегическую терминологию), был сочтен меньшим, чем риск промедлить и пропустить первый удар противника. Через вторжение в Бельгию началось наступление германских войск на Францию. Однако они увязли в боях на реке Марне, а тем временем российская армия отмобилизовалась и предприняла наступление в Восточной Пруссии, Польше и Галиции. Идеальный на бумаге, рассчитанный буквально по часам, «План Шлиффена» на деле полностью провалился.

Понятно, что он не был причиной войны, которая назревала много лет и выразилась в формировании биполярного противостояния коалиций крупнейших держав и подготовке к войне больших армий и флотов. Но упомянутый план отнял последний остававшийся до начала стрельбы шанс достичь дипломатического компромисса между идеологически едиными, связанными родственными и дружескими отношениями лидерами Европы. В литературе упоминается исполненный драматизма эпизод, когда после начала боевых действий довоенный канцлер Германии князь Бернгард фон Бюлов спросил у своего преемника: «Как же все это могло случиться?». Ответом было: «Ах, если бы знать…» [цит. по: Kennedy 1969: 128].

В страшной и по большому счету бессмысленной четырехлетней бойне погибли более 20 млн военнослужащих и мирных жителей, рухнули четыре империи, к власти в России пришли большевики, а через пятнадцать лет в Германии — нацисты. Последствия этого предопредели Вторую мировую войну, а затем и холодную войну почти на весь оставшийся XX век, причем дальние отголоски тех катаклизмов проявились и в наше время.

Казалось бы, какая связь между газовыми атаками у Ипра, философией Вильсона и современными межконтинентальными ракетами? Но такая связь есть, и она вновь и вновь ставит перед политиками и экспертами вопросы, суть которых мало изменилась за прошедшее столетие.

Во-первых, что порождает войны — политика или оружие? Во-вторых, можно ли воздействовать на вероятность войны посредством соглашений об ограничении ее средств — тех или иных вооружений? В-третьих, как определить принципы таких ограничений? В-четвертых, какова приоритетность различных задач разоружения: уменьшение вероятности войны; ограничение разрушительных последствий войны и сокращение экономических издержек гонки вооружений? Эта классическая триада была сформулирована еще в начале 1960-х годов патриархами теории ядерной стратегии и контроля над вооружениями Т. Шеллингом и М. Гальпериным [Schelling, Halperin 1961]. Однако практика последующих десятилетий показала, что такие задачи отнюдь не всегда гармонично дополняют друг друга, а зачастую даже вступают между собой в противоречие.

Андрей Губин:
Современные планы США в сфере создания национальной противоракетной обороны: преломление для Восточной Азии

Политика и оружие

Очевидно, что войны развязывают не вооружения сами по себе, а государственные руководители, санкционирующие применение военной силы для решения политических, экономических или идеологических задач (которые зачастую сливаются воедино). Однако, как показал август 1914 г., по мере развития военной техники от арбалетов к массовым армиям и все более разрушительным технологиям войны, на решения политиков могут оказать существенное влияние количественные и качественные особенности вооруженных сил и вооружений. Они способны создавать надежду на быстрый военный успех или порождать страх поражения при успешном нападении противника. Когда оба эти фактора действуют в совокупности — по принципу «начинай или проиграешь», — триггерный эффект вооружений возрастает в геометрической прогрессии.

Создание ядерного оружия и накопление его огромных арсеналов до предела обострили названную дилемму. Чудовищная разрушительная сила, быстродействие и высокая постоянная боеготовность этого оружия, способного за несколько часов уничтожить целые государства независимо от повода к войне, коренным образом трансформировали бессмертную формулу Клаузевица: «Война есть продолжение политики иными, насильственными средствами» [Клаузевиц 1934]. Теперь эта максима стала улицей с «двусторонним движением» — «насильственные средства» влияют на политику, а подчас и диктуют ей правила поведения.

На это обстоятельство намекнул президент России Владимир Путин на встрече с солдатскими матерями в декабре 2022 г. Отвечая на предложение отказаться от применения ядерного оружия первыми, он заметил: «По поводу того, что Россия ни при каких обстоятельствах не применит первой… Но если не применит первой ни при каких обстоятельствах, значит, и второй тоже не применит, потому что возможности применения в случае нанесения ядерного удара по нашей территории сильно ограничены»[10]. Это означает, что, помимо важности повода к войне, характеристики наличных ядерных потенциалов государств могут спровоцировать обмен уничтожающими ударами. Эти вооружения сами по себе стали материальным воплощением огромной внешней угрозы и причиной межгосударственных противоречий.

Устрашающую иллюстрацию такого эффекта дал Карибский кризис октября 1962 г. Президент Джон Кеннеди и его окружение полагали, что не могут медлить с авианалетом на базы советских ракет средней дальности, появившиеся на Кубе, поскольку после оснащения их ядерными боеголовками удар с острова уничтожит всю восточную часть территории США. Но в Белом доме не знали, что часть советских ракет уже получила ядерное снаряжение и в случае американского авианалета командующий советской группировкой на Кубе имел полномочия самостоятельно принять решение о запуске ракет [Kennedy 1969; Хрущев 1994: 356–364]. Если бы Кеннеди и Хрущев не пришли к согласию 28 октября, то через пару дней авиаудар был бы нанесен, часть из 40 советских ракет средней дальности была бы запущена, а сотни стратегических бомбардировщиков и баллистических ракет США обрушили бы на СССР пять тысяч ядерных боеголовок и авиабомб, получив в ответ удар нескольких сотен аналогичных боеприпасов [Чернышев 2021: 118, 132].

Другой пример влияния вооружений на политику дало размещение в Европе с 1983 г. более 600 американских высокоточных баллистических ядерных ракет «Першинг-2» с коротким подлетным временем (около 10 минут) до Московского района, а также достававших до Урала крылатых ракет наземного базирования «Грифон», малозаметных для радаров ПВО.

Как назло, в ноябре 1983 г. проводились военные учения НАТО Able Archer, воспринятые в Москве как подготовка к ядерному нападению. Стороны явно «сползали» к новому варианту Карибского кризиса в силу динамики ядерного противостояния, хотя политическая конфликтогенность общей ситуации была не выше, чем в предыдущее десятилетие.

Тогда же возник еще один военно-технический фактор возможной войны — программа СОИ президента Рейгана. В ней главный упор делался на противоракетные системы перехвата в космическом пространстве. Теоретически, действуя с космических станций на низких орбитах, эти системы были способны поражать баллистические ракеты на разгонном участке траектории, когда они были наиболее уязвимы и еще не успевали развести боеголовки индивидуального наведения и средства преодоления наземных систем ПРО. Ажиотаж вокруг СОИ усиливался самой идеей размещения оружия в космосе и восприятием угрозы его использования для молниеносного удара по целям на Земле. Перенос гонки вооружений в космос и быстродействие перспективных систем оружия потребовали бы полной автоматизации информационно-управляющих систем и тем самым окончательно вывели бы средства войны из-под контроля политиков.

Именно по этой логике взаимодействия политики и оружия меры разоружения стали отдельным направлением усилий по предотвращению войны и снижению международной напряженности — параллельно с мирным урегулированием межгосударственных конфликтов.

Второе магистральное направление разоружения нацелено на физическое ограничение средств войны, с тем чтобы уменьшить опасения держав по поводу военных намерений друг друга, понизить разрушительные последствия возможной войны и сократить расходы на гонку вооружений.

Первый в истории пример физического разоружения воплотился в подписанный в Вашингтоне в 1922 г. договор об ограничении военно-морских вооружений США, Британии, Японии, Франции, Италии и в дополнительный договор 1930 г. об ограничении крупных кораблей и подводных лодок трех первых государств в Лондоне. Этот почти полностью забытый ныне опыт весьма интересен, поскольку дипломатия впервые ограничила конкретные, причем самые крупные, разрушительные и дорогостоящие по тем временам системы оружия[11].

Дмитрий Стефанович, Александр Ермаков:
Стратегические приоритеты руководства вооруженных сил США

Ядерное разоружение

Осознание опасности гонки ядерных вооружений совершило качественный скачок под влиянием Карибского ракетного кризиса. Однако материальная и концептуальная основа для физического сокращения ядерных вооружений созрела не сразу. Процесс начался с ограничения того, что было наглядным эффектом ядерной гонки и оказывало пагубное воздействие на окружающую среду. В 1963 г. был подписан Договор о частичном запрещении ядерных испытаний (в атмосфере, под водой и в космосе)[12]. В 1967 г. последовал Договор о неразмещении оружия массового уничтожения в космосе, а в 1968 г. — Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО). Последние два договора были еще одним, третьим направлением разоружения — ограничением их пространственного измерения[13].

Условия для переговоров по самым мощным системам ядерного оружия созрели к концу 1960-х годов, когда Советский Союз приблизился к стратегическому равенству (паритету) с США и одновременно возникла вероятность дестабилизации паритета под воздействием систем противоракетной обороны. Переговоры СССР и США по этим вопросам начались в 1969 г. и через три года на саммите 1972 г. завершились подписанием Договора об ограничении систем ПРО и Временного соглашения об ограничении наступательных стратегических вооружений (ОСВ-1).

Юридическое закрепление ядерного паритета с США было исключительно важно для СССР как венец огромных военно-технических усилий и экономических затрат за четверть века с 1945 г. Но дело не ограничивалось символикой. Уже первые соглашения в этой сфере наложили отпечаток на возможность эффективного нападения и тем самым влияли на вероятность войны, хотя данный эффект был в то время недооценен и больше связывался с общей разрядкой политической напряженности. Тем не менее паритет снижал обоюдную возможность разоружающего ядерного удара, поскольку в таком ударе требовалось затратить намного больше стоявших тогда на вооружении однозарядных (моноблочных) ракет, чем было бы уничтожено ракет другой стороны в защищенных шахтных пусковых установках. А жесткие ограничения систем ПРО исключали возможность отражения ослабленного ответного удара другой стороны.

Но сразу после ограничения вооружений приступить к их сокращению не удалось. США опять проявили инициативу в наращивании стратегических вооружений и с 1970 г. начали развертывать многозарядные баллистические ракеты (оснащенные разделяющимися головными частями индивидуального наведения — РГЧ ИН), а еще через несколько лет ввели в военный баланс низколетящие и малозаметные для радаров ядерные крылатые ракеты большой дальности разнообразного базирования. Это не только повлекло резкий рост числа ядерных боезарядов в стратегических силах, но создало возможность поразить одной ракетой несколько ракет противника, т.е. создать угрозу разоружающего удара, несмотря на стратегический паритет. Советский Союз опять был вынужден догонять США на новом технологическом треке.

Однако процесс переговоров не прервался, и в 1979 г. был подписан Договор ОСВ-2, который зафиксировал паритет по разным видам и типам стратегических носителей и разрешенному числу боезарядов по каждому из них. Этот Договор стал очередным шагом в ограничении стратегических вооружений (по числу боезарядов — косвенном), хотя он не предусматривал их сокращения. К тому же он не был ратифицирован из-за кампании на Западе по поводу введения советских войск в Афганистан.

Пройдя через острые кризисы начала 1980-х годов, стороны достигли перелома в политике разоружения после середины десятилетия. Были заключены договоры не только о значительном сокращении вооружений, но через эти меры — и о реальном уменьшении угрозы внезапного нападения, довлевшей над миром после Второй мировой войны. Иными словами, было значимо ослаблено влияние характеристик вооруженных сил на принятие политического решения о начале боевых действий, что можно условно назвать эффектом «плана Шлиффена».

Этого никак не могут или не хотят понять критики опыта контроля над вооружениями, упирая на неадекватность военного паритета как гарантии от вооруженного столкновения [Караганов, Суслов 2019]. Между тем дело не только и не столько в паритете — Договор РСМД устранил для СССР угрозу «обезглавливающего» и разоружающего ядерного удара с кратчайшим временем предупреждения об атаке, которая в условиях кризиса могла спровоцировать с его стороны упреждающий удар.

По ДОВСЕ вооруженные силы были не просто линейно сокращены. Концентрация войск НАТО и Варшавского договора была перенесена из района соприкосновения в центре Европы на периферию континента и за океан, чтобы исключить угрозу внезапного масштабного нападения авиации и танковых армий по сценарию 22 июня 1941 г.

Договор СНВ-1 не просто до равных уровней физически сократил межконтинентальные ядерные средства СССР и США, а уменьшил число боезарядов на них в большей мере, чем число носителей (соответственно на 50% и 25%[14]).

Помимо беспрецедентных качественных ограничений разных систем оружия, был согласован обширный режим транспарентности и предсказуемости развития стратегических сил. Тем самым Договор путем структурных ограничений понизил обоюдную возможность первого (разоружающего) ядерного удара и заложил основу стратегической стабильности на много лет вперед.

Это отражало большой интеллектуальный вклад переговоров по ДСНВ-1: в его рамках в 1990 г. была согласована концепция стратегической стабильности, закрепленная в Совместном заявлении СССР и США[15]. Ее суть фиксировалась как «устранение стимулов для нанесения первого ядерного удара», а мерами ее упрочения — осуществление «стабилизирующих сокращений» с учетом взаимосвязи наступательных и оборонительных (ПРО) вооружений и путем снижения концентрации боезарядов на носителях и переноса акцента на высокоживучие системы оружия.

Следует признать, что эти положения глубоко противоречат традиционному военному мышлению, и потому Совместное заявление 1990 г. принимается далеко не всеми профессионалами разных стран, а его статус в качестве согласованной концепции стратегической стабильности ставится под сомнение. Испокон веков военная мысль исходит из неоспоримой цели достижения победы в войне, для чего эффективный первый удар считается важнейшим условием. Точно так же признание за противником права на ответный удар, как и сознательное снижение через договоры своего потенциала первого удара, за редким исключением, до сих пор встречает неприятие военных специалистов. Как бы странно это ни выглядело, они могут признавать реальности взаимного сдерживания для мирного времени, но обращаются к непреложным законам войны для начала и ведения военных действий. Как зачастую формулируется этот принцип, «если драка неизбежна, надо бить первым». Но остаются вопросы: не делает ли «драку» неизбежной именно первый удар и какое преимущество он дает, если вызывает уничтожающий ответ? Впрочем, такие темы военные обычно делегируют политикам.

Вскоре после радикальных договоров по контролю над вооружениями 1987–1991 гг. наступили тектонические перемены в Советском Союзе и мировой политике. Но «вскоре после» отнюдь не равнозначно «из-за». В советской политике борьба за мир и прекращение гонки вооружений была одним из приоритетов, а внешняя угроза и ядерное соперничество никогда не признавались условием сохранения государственного строя. Без упомянутых договоров в предшествующие десятилетия процессы 1991–1993 гг. оказались бы более губительными для безопасности страны и остального мира.

Вместе с тем внутренние события тех лет ослабили позиции державы на переговорах с другими странами. В следующее десятилетие последовала череда достаточно сумбурного сокращения ядерных вооружений согласно Договору СНВ-2 (1993 г.), Рамочному соглашению СНВ-3 (1997 г.), Договору по стратегическим наступательным потенциалам (ДСНП от 2002 г.). При этом договоры быстро сменяли друг друга, зачастую не сопровождаясь ратификацией, или ратифицировались в разном виде в США и РФ (ДСНВ-2), а то и ратифицировались без необходимой доработки ключевых атрибутов (как согласование правил засчета и мер контроля по ДСНП). Конечной точкой этого периода договорно-правовой «чересполосицы» стал Договор СНВ-3, подписанный в 2010 г. и ратифицированный в 2011 г.

Напомним, что ДСНВ-3 ограничил стратегические вооружения России и США потолком в 1550 боезарядов и 700 развернутых носителей этих боезарядов, а в сумме развернутые и неразвернутые пусковые установки ракет и тяжелые бомбардировщики ограничены потолком в 800 ед. Установленные потолки сокращали стратегические ядерные силы сторон по сравнению с положением на 1990 г. по боезарядам примерно в семь раз, а по носителям — в три раза.

Впрочем, значение ДСНВ-3 не только и не столько в количественных сокращениях стратегических вооружений, сколько в укреплении стратегической стабильности по вышеупомянутым ее критериям. Сегодняшний стратегический баланс России и США исключает возможность, а значит и стимулы, для первого ядерного удара, поскольку он не способен существенно снизить мощь ответного удара и, следовательно, стал бы самоубийством для инициатора войны. Исключительно важна и система контроля Договора, которая давала возможность проверять его выполнение и обеспечивала транспарентность и предсказуемость развития стратегических отношений на много лет вперед[16]. Главный вопрос в свете поставленной темы состоит в следующем: уменьшилась ли в настоящие время вероятность ядерной войны благодаря ДСНВ-3 и внесенным в его рамках количественным и качественным изменениям военных арсеналов сторон?

Ответ на него однозначно положительный, но с серьезной оговоркой. Она состоит в том, что вероятность войны не может всецело зависеть от одного Договора, охватывающего лишь один, пусть и очень важный аспект отношений государств. Другие аспекты — противоречия и конфликты международно-политического, экономического, территориального, идеологического, а также военного характера в неохваченных соглашениями областях — могут повлечь вероятность войны, несмотря на договоры по сокращению стратегических вооружений. И именно это имеет сейчас место в связи с продолжающимся уже третий год конфликтом на Украине и вокруг нее, который стал эпицентром небывалого обострения международной напряженности. Страны Запада лишь четвертый раз в истории коллективно выступают против России[17] и (пока) лишь косвенно участвуют в конфликте, ведя войну с ней через масштабные поставки Киеву вооружений и военной техники, отправку советников и наемников, поддержку системами связи и разведки, а также посредством беспрецедентных экономических и политических санкций. Продолжение украинского конфликта, в том числе удары ракет и беспилотников в глубину территории, влечет опасность ядерной эскалации, тем более что некоторые известные деятели впервые в российской истории открыто ратуют за превентивное применение ядерного оружия для обеспечения успеха специальной военной операции на Украине [Караганов 2024].

Пока российские официальные доктринальные документы и заявления высшего руководства не предусматривают использование ядерного оружия таким образом. Однако заявление МИД в связи с проведением учений по отработке применения нестратегического ядерного оружия от 6 мая 2024 г.[18] явилось ответом на воинственные заявления руководителей стран НАТО, планы передачи Украине дальнобойных систем оружия для возможных ударов по России и угрозы ввода своих войск на театр военных действий. От учений до применения вооружений изрядная дистанция, но упомянутые мероприятия подразумевают такую возможность и открыто преследуют цель политического воздействия на оппонента. Поэтому в данном случае речь идет об уточнении функций ядерного сдерживания, которые выражены в традиционных концепциях ответно-встречного удара и отражения неядерной агрессии, создающей «угрозу самому существованию российского государства»[19].

Нынешний кризис, в отличие от затронутых выше событий 1962 и 1983 гг., не был непосредственно спровоцирован ядерным противостоянием государств. В числе его причин расширение НАТО на восток, вопреки возражениям Москвы в последнюю четверть века, нежелание США и их союзников строить с Россией равноправные отношения на принципах неделимой безопасности, их стремление произвольно менять режимы в других странах и разрушать их суверенитет и территориальную целостность, в том числе силовыми методами (как в Югославии, Ираке, Ливии, Сирии).

Тем не менее текущий кризис имеет вполне осязаемую связь с контролем над вооружениями. Недаром ему предшествовал, а затем им был подстегнут распад системы разоружения. В 2019 г. США денонсировали важнейший Договор о ликвидации ракет средней и меньшей дальности (ДРСМД), а в 2020 г. отказались от Договора по открытому небу. В 2023 г. в ответ на политику США по отношению к Украине и по ряду других причин Россия приостановила действие Договора СНВ-3, денонсировала Договор о сокращении обычных вооружений в Европе (ДОВСЕ) и отозвала ратификацию Договора о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДВЗЯИ) в качестве «зеркальной меры» в отношении США, которые подписали этот договор в 1996 г., но так и не ратифицировали его. На очереди окончательный крах ДВЗЯИ, что подорвет тесно связанный с ДВЗЯИ в юридическом и политическом смысле Договор о нераспространении ядерного оружия (ДНЯО).

Все это свидетельствует о тесной взаимосвязи разоружения, международной политики и военной угрозы. Если бы договоры по разоружению не сдерживали конфликты и не уменьшали угрозу войны, то государства не отказывались бы от таких соглашений, вступая друг с другом в острые противоречия, чреватые вооруженным столкновением. Процесс и режимы контроля над вооружениями снижают политическую напряженность между странами-участницами, хотя и не могут сами по себе диктовать всю их внешнюю политику, которая формируется под воздействием множества факторов иного порядка.

Однако даже при жестких межгосударственных конфликтах контроль над вооружениями оказывает на противостояние некоторое стабилизирующее влияние. Стоит заметить, что при всей остроте украинского кризиса и широком обсуждении возможности ядерной эскалации в России и за рубежом стратегические силы США и РФ не фигурируют в этом дискурсе. Речь идет только о тактическом ядерном оружии и об ограниченных ядерных ударах. Это контрастирует с ситуаций Карибского кризиса 1962 г. и Европейского кризиса 1983 г., когда в центре общественного внимания было ожидание именно массированных ядерных ударов стратегических вооружений и систем средней дальности, причем они в первом случае для США, а во втором для СССР воплощали угрозу стратегического ядерного удара с коротким подлетным временем. С тех пор Договор РСМД и серия договоров, увенчанная ДСНВ-3, фактически устранили такие угрозы, хотя первый был денонсирован в 2019 г., а последний «приостановлен» в 2023 г.

Не вызывает сомнения, что нынешняя ситуация была бы намного опаснее, если бы ей не предшествовало шесть десятилетий в целом успешного контроля над вооружениями. Напомним, что в зачет сокращений по ДСНВ-1 из Украины, Белоруссии и Казахстана было вывезено 350 МБР и 84 тяжелых бомбардировщиков. Указанные страны присоединились к ДСНВ-1 в 1994 г. и к Договору о нераспространении ядерного оружия. Кроме того, в 1991–1992 гг., благодаря позитивному влиянию ДРСМД и ДОВСЕ, были приняты параллельные политически обязывающие меры Москвы и Вашингтона по глубокому сокращению

оперативно-тактических ядерных вооружений (ТЯО). Было взято обязательство, подразумевавшее сокращение этого класса ядерных систем (дальностью до 500 км) с каждой стороны в 8–10 раз. Договоры по РСМД, СНВ-1 и меры по ТЯО, помимо всего прочего, облегчили вывоз всего ядерного оружия с территории союзных стран Варшавского договора и советских республик в Россию, что устранило ядерный фактор из последующих конфликтов в Восточной Европе.

Александр Ермаков:
Не доверяй и не проверяй. Новая нормальность и будущее договора СНВ?

Снижение ущерба, сокращение затрат

На правый взгляд, два указанных вопроса логично укладываются в систему приоритетов разоружения. Но положение намного сложнее. Если речь идет о применении более чем нескольких десятков боеприпасов, то ввиду абсолютной разрушительной мощи ядерного оружия последствия зависят не только от числа, но и от мощности боеприпасов, типа взрывов (наземный или воздушный) и самое главное — от планов нацеливания.

Целенаправленный удар по городам даже при относительно небольшом количестве использованных боеголовок и ядерных авиабомб средней мощности принес бы непоправимый ущерб любому крупному государству, особенно с учетом пожаров, радиоактивного заражения, уничтожения транспортной и коммунальной инфраструктуры. В США есть 9 городов с населением более 1 млн человек и 59 городов с населением от 300 тыс. до 1 млн, а в России 16 «миллионников» и 57 городов с населением 250 тыс. — 1 млн человек. В современных стратегических силах России и США после полувека их сокращения остается порядка 1500 ядерных боезарядов, и несомненно, что даже их малая часть (10–15%) способна причинить неприемлемый ущерб административно-промышленным центрам и в первом, и в ответном ударе [Wilkening 2014].

Преобладающая часть стратегических носителей сверхдержав имеет полетные программы на атаку объектов стратегических сил и других военных целей друг друга, а также на объекты промышленности и инфраструктуры[20]. Впрочем, очевидно, что даже удары по военным объектам (и тем более по промышленным комплексам) повлекли бы огромный «сопутствующий ущерб» ввиду их расположения вблизи городов и распространения радиоактивных осадков воздушными потоками.

Из рассекреченных материалов Пентагона стали известны оценки Стратегического авиационного командования США (САК), которое в 1960 г. нацеливало свои бомбардировщики в основном прямо на города СССР, КНР и их союзников [Kaplan 1983: 269]. Суммарно США и СССР имели около 22 тыс. ядерных боеприпасов [Чернышев 2021: 132]. По прогнозам САК, немедленные и отложенные поражающие факторы массированных ударов повлекли бы жертвы порядка 800 млн убитыми [Ellsberg 2017: 100–104].

С тех пор изменились ядерные вооружения и военные доктрины, пришла и ушла разрядка напряженности, глобальные ядерные арсеналы снизились до примерно 13 тыс. боезарядов, включая около 8 тыс. суммарно у США и РФ. Однако расчеты независимых специалистов показывают, что и теперь обмен ядерными ударами повлек бы непосредственные потери в 90 млн убитых в США, России и среди их союзников[21].

Ставить перед разоружением задачу снижения ущерба в случае ядерной войны — благозвучная, но весьма сомнительная идея. На современном этапе задача разоружения — не сократить гипотетический ущерб в случае ядерной войны, а сделать войну менее вероятной, осуществляя «стабилизирующее сокращение»[22] вооружений, т.е. устраняя стимулы для первого ядерного удара через сокращение концентрации боезарядов на носителях и перенос акцента на высокоживучие системы вооружений. С учетом наличного количества ядерных средств сверхдержав и малочисленности крупных городов на их территории сокращение стратегических вооружений будет преимущественно уменьшать возможность ударов по военным целям, а не по административно-промышленным центрам. Чтобы реально снизить гипотетические потери среди населения, нужно сократить существующие ядерные арсеналы как минимум на два порядка, причем с охватом всех государств — обладателей ядерного оружия. В обозримый период эта цель представляется недостижимой. Она потребовала бы отказаться от логики взаимного гарантированного уничтожения и перейти на иной принцип стратегических отношений: например, взаимное гарантированное выживание на основе расширения оборонительных систем (желательно взаимно сопряженных) и опережающего сокращения наступательных вооружений. Что еще хуже — гуманная в принципе идея снижения ядерного ущерба часто прикрывает опасные стратегические концепции. Во-первых, это появившаяся в последние годы теория, что после сокращения ядерных вооружений за прошедшие тридцать лет «ядерная война не уничтожит человечество» и что ее можно вести и в ней победить[23]. Ставится под сомнение сформулированный сорок лет назад афоризм «в ядерной войне не может быть победителей, и она никогда не должна вестись». Это открывает простор для гонки вооружений и политики ядерного шантажа.

Во-вторых, речь идет о концепциях ограниченной ядерной войны, согласованного перенацеливания стратегических сил исключительно на военные объекты («контрсиловая» концепция), избирательного применения ядерного оружия, которое якобы не повлечет эскалации к массированным ударам[24]. Сюда же следует добавить разработку боезарядов пониженной мощности и повышенной точности, ударов по информационно-управляющим системам противника. В том же направлении развиваются системы высокоточного конвенционального оружия большой дальности и его интеграции в оперативных планах с ядерными средствами[25], создаются вооружения на новых физических принципах, развиваются новые системы противоракетной обороны и космического оружия. Иными словами, в парадоксальном ядерном мире даже благая идея разоружения ради уменьшения ужасающих последствий войны может обернуться своей противоположностью и сделать такую войну более вероятной, никак не повлияв на ее катастрофические последствия.

Вопрос экономии затрат через разоружение не столь парадоксален, но тоже достаточно неоднозначен. Эта тема заслуживает отдельного исследования, тем не менее здесь ограничимся общим комментарием. Распределение военных бюджетов ведущих держав достаточно непрозрачно, а в России в последнее время такая информация все более засекречивается[26].

Об американском военном бюджете известно больше. Судя по открытым данным, на 2024 финансовый год на национальную оборону США, включая расходы по сопряженным статьям, было выделено 886 млрд долл.[27] Из них около 38%, как правило, идет на эксплуатационные расходы, 24% — на денежное довольствие личного состава и служащих, 18% — на закупку вооружений и военной техники и 14% — на исследования и разработки. Если по всем этим категориям вычленить расходы на ядерные вооружения, то в общей сложности их доля от военного бюджета достигнет примерно 6,5-8,5%[28]. Именно на эту часть расходов могут повлиять соглашения по ядерному разоружению.

Главные затраты на стратегические силы осуществляются по статьям «исследования, разработки и испытания», а также «производство, закупка и развертывание в боевом составе». Поскольку с наличными ядерными силами эти деньги уже потрачены, договоры по сокращению вооружений никакой экономии не дадут. Реализация соглашений по сокращению вооружений позволит экономить на статье «эксплуатация и содержание» военной техники, инфраструктуры базирования, оперативного развертывания, оплаты личного состава. Для стратегических сил это относительно небольшая часть затрат, причем в случае США главные расходы идут на авиацию, за ними следуют силы морского базирования и меньше всего — наземные ракетные силы.

Вместе с тем сокращение и утилизация развернутых стратегических сил, включая ядерные боеприпасы, и консервация их баз тоже требуют немалых затрат. Их оценка корректируется лишь тем обстоятельством, что под сокращение подпадают преимущественно устаревшие системы и образцы вооружений, которые пришлось бы ликвидировать в любом случае. Правда, сокращение по договорам может быть связано с дополнительными затратами, поскольку зачастую предусматривает определенные проверяемые технические процедуры. К тому же режимы инспекций, в свою очередь, предполагают дополнительные расходы и для проверяющей, и для проверяемой стороны.

Таким образом, ожидать явной и быстрой экономии от соглашений по сокращению стратегических вооружений было бы упрощенным подходом к делу. Такие договоры предполагают преимущественно гипотетическую экономию, т.е. снижение затрат по сравнению с теми, которые пришлось бы понести в отсутствие соглашения за счет закупки и развертывания большего количества и разнообразия вооружений. Еще более существенна экономия благодаря отмене разработки и закупки дополнительных систем вооружений, от которых стало возможным отказаться. Например, согласно положениям Договоров ОСВ-2 и СНВ-1, СССР отменил программы развития и вывел из боевого состава частично орбитальные баллистические ракеты (ЧОР), отказался от баллистических ракет воздушного базирования (БРВЗ) [Чернышев 2021: 121, 137][29]. В контексте Договора СНВ-1 США упразднили проект исключительно дорогостоящей системы наземно-мобильных МБР «Миджитмен» [Newhouse 1989: 358–359].

Неизмеримо больший экономический выигрыш дали отказ США от продолжения программы СОИ и отмена Советским Союзом комплекса проектов по противодействию ей. Однако и эти блага имели гипотетический характер и к тому же были обусловлены не конкретными соглашениями, а косвенными факторами: договорами конца 1980-х и начала 1990-х годов по глубокому сокращению наступательных ядерных вооружений, общей разрядкой напряженности, техническими проблемами СОИ и ростом внутренней оппозиции ей в США.

Текущая программа обновления стратегической триады США в течение следующей четверти века предусматривает расходы от 1,2 до 1,7 трлн долл., в том числе 93 млрд долл. на новую наземную МБР «Сентинел», 112 млрд долл. на ракетные подводные лодки класса «Колумбия» и 203 млрд долл. на тяжелые бомбардировщики «В-21 Рэйдер». Не менее 28–37 млрд долл. пойдет на новые ядерные боеприпасы, в зависимости от выбора их типов и темпов производства [Kristensen, Korda 2023][30]. Нынешний Договор СНВ-3, даже если его потолки не будут превышаться после 2026 г., никак не повлияет на эти затраты, поскольку программа модернизации была приурочена к положениям этого Договора.

Если все ограничения окажутся упразднены и превышены, то программа развития стратегических сил США будет существенно расширена и ускорена (в том числе имея в виду противостояние с потенциалом КНР). Расходы на нее вырастут на 440 млрд долл. и больше[31]. И наоборот, в случае позитивных перемен в отношениях США с Россией и Китаем и заключения новых договоров по ограничению стратегических вооружений можно было бы ожидать сокращения финансирования программы модернизации США примерно на 100 млрд долл. в течение 10–15 лет (например, за счет отмены спорной новой системы МБР «Сентинел»).

Конечно, приведенные выше положения относятся к сокращению ядерных вооружений, а с силами общего назначения картина выглядит иначе. Для обычных вооруженных сил доля эксплуатационных расходов гораздо больше (включая оплату личного состава), а затраты и сроки разработки и закупки новой техники относительно меньше. Поэтому существенное сокращение обычных вооруженных сил достаточно быстро дает большую экономию средств — после первоначального «капиталовложения» в их передислокацию, увольнение и обустройство офицеров и контрактников, демонтаж излишков и консервацию боевой техники. Затем получается «бонус» за счет снижения затрат на содержание войск, военные учения и серийные закупки вооружений и военной техники.

Андрей Кортунов, Чжао Хуашэн:
Готовься к худшему, но стремись к лучшему. Российский и китайский взгляды на ситуацию в области международной безопасности

Многостороннее ядерное разоружение

На консультациях по стратегической стабильности в Женеве, начатых летом 2021 г. и прерванных американской стороной после начала специальной военной операции на Украине, были затронуты сложнейшие проблемы будущих переговоров. Прошло немного времени, и их повестка еще более расширилась. Россия иносказательно поставила вопрос об учете ядерных сил Великобритании и Франции, сделав отсутствие такового одним из своих доводов в пользу приостановки участия в Договоре СНВ-3[32] в феврале 2023 г. Соединенные Штаты в том же году включили в будущую повестку дня ограничение ядерного потенциала КНР. Еще в 2021 г. были обнародованы[33] прогнозы роста стратегических сил Китая к 2035 г. примерно до 1500 боезарядов (т.е. до нынешних потолков ДСНВ-3) [Kristensen, Korda, Reynolds 2023]. В качестве ответа на этот вызов Конгресс США предлагает переориентировать американскую доктрину и программы модернизации вооружений на одновременное противостояние двум ядерным сверхдержавам в лице России и Китая[34]. Демократическая администрация пока не приняла эти предложения, но поставила задачу вовлечь КНР в переговоры и соглашения по контролю над вооружениями[35].

Общая позиция Великобритании, Франции и Китая состоит в том, что США и Россия должны сократить свои арсеналы ядерного оружия до уровня трех других стран в качестве предпосылки пятисторонних договоренностей. А позиция «Большой двойки» традиционно заключалась в том, что для значительного дальнейшего сокращения их вооружений нужны твердые гарантии, что другие ядерные государства присоединятся к этому процессу в течение определенного времени и с неким предсказуемым уровнем своих ядерных сил. Долгие дискуссии по этому поводу напомнили дилемму первенства «яйца или курицы».

Для столь сложных вопросов «простые» решения не годятся, нужны нетривиальные подходы. Например, можно рассматривать вариант установления равных потолков на отдельный компонент стратегических сил с одной стороны России, а с другой — суммарно Великобритании и Франции. США и КНР могли бы обсудить такой же подход в двустороннем формате.

Для возможных будущих российско-американских переговоров по СНВ учет третьих стран создает дополнительные трудности. В том числе это относится к планам развертывания ракет средней дальности в Азиатско-Тихоокеанском регионе, которые рассматриваются Вашингтоном как средство сдерживания Китая на региональным уровне.

Инновационные системы и разрушительные технологии

На женевских консультациях лета и осени 2021 г. основное расхождение сторон было в том, что США предложили сократить как стратегические, так и тактические ядерные вооружения [Gottemoeller 2020][36], тогда как Россия поставила вопрос об ограничении и ядерных, и неядерных наступательных и оборонительных стратегических вооружений, согласно своей новой концепции «уравнения безопасности»[37].

Однако названные трудности меркнут по сравнению с вызовом, который бросают разоружению новейшие разрушительные (еще называемые «возмущающими» — disruptive) технологии, способные существенно повлиять на глобальные и региональные военные балансы. Речь идет о средствах и методах кибервойны, ударных космических системах, автономных средствах поражения большой дальности, системах постоянного наблюдения за поверхностью суши, моря и океанскими глубинами на основе сверхчувствительных сенсоров и квантовых компьютеров для анализа «больших данных», не говоря уже o внедрении искусственного интеллекта на разных уровнях информационно-управляющих систем и средств доставки ядерного и иного оружия.

Анализ названных проблем требует отдельного исследования. Но и без него очевидно одно: хотя охватить мерами разоружения названные технологии военного и двойного назначения очень сложно, сделать это абсолютно невозможно без опоры на фундамент в виде ограничения стратегических ядерных вооружений и «путеводитель» в форме концепции стратегической стабильности. Без них (помимо общей реакции в стиле «караул!») нельзя объективно оценить влияние тех или иных вооружений и технологий на глобальную безопасность.

Например, влияние искусственного интеллекта на вероятность непреднамеренной ядерной войны определяется доступным временем принятия решений о ядерном ответе, которое зависит от времени предупреждения о нападении и уязвимости собственных систем управления и сил сдерживания для разоружающего удара противника. Это нельзя рассматривать вне анализа и прогноза устойчивости стратегического баланса в контрольно-ограничительных рамках или без оных. В отсутствие оценки разрушительных технологий в адекватной системе концептуальных координат нельзя обсуждать возможность их договорно-правового купирования или регламентации.

При всей сложности упомянутых проблем полувековая история переговоров и договоров по разоружению показала, что по самым трудным стратегическим и техническим вопросам компромиссы достижимы при наличии доброй воли и последовательности государственных руководителей, поддержки политических элит и неустанных усилий военных и гражданских профессионалов.

* * *

За минувшие 60 лет контроль над ядерным оружием стал неотъемлемым атрибутом международных отношений и глобальной безопасности. Вокруг него образовался большой пакет соглашений по другим видам оружия массового уничтожения и обычным вооружениям.

В настоящее время сложившийся за прошедшие десятилетия миропорядок основательно меняется, как и положение внутри многих ведущих государств. Эти перемены не могут не воздействовать на построенную систему договоров и практику диалога по разным аспектам разоружения, тем более что у него есть немало идейных и конъюнктурных противников. В перестройке прежнего миропорядка, как сказано в последней российской Концепции внешней политики, Москва стремится к устранению «…рудиментов доминирования США и других недружественных государств в мировых делах, созданию условий для отказа любого государства от неоколониальных и гегемонистских амбиций; совершенствованию международных механизмов обеспечения безопасности и развития на глобальном и региональном уровнях»[38]. Партнерами России в этом начинании являются Китай, Индия, Иран, КНДР, Венесуэла и многие другие страны «глобального Юга» (при всей условности этого понятия).

Согласно той же Концепции, в новом миропорядке предполагается уделять большое внимание «…укреплению и развитию международных политических основ (договоренностей) поддержания стратегической стабильности, режимов контроля над вооружениями и нераспространения всех видов оружия массового уничтожения и средств его доставки… предотвращению гонки вооружений и исключению ее переноса в новые среды, созданию условий для дальнейшего поэтапного сокращения ядерных потенциалов… укреплению технической и физической ядерной безопасности на глобальном уровне и предотвращению актов ядерного терроризма»[39].

Такая стратегия безопасности абсолютно оправданна — без нее последует ядерный хаос: возобновление натурных испытаний ядерного оружия в атмосфере, под водой и в космосе, его попадание к радикальным режимам и террористам, ограниченное или массированное применение этого оружия в конфликтах и больших войнах. Вместе с тем указанная стратегия не в последнюю очередь предполагает конструктивное взаимодействие с США и их союзниками и партнерами — наряду с Китаем, Индией и другими странами. Органичное совмещение двух названных треков переустройства международных отношений — вот поистине грандиозная историческая цель, поставленная перед внешней политикой Российской Федерации.

Редакция журнала «Полис. Политические исследования» просит в научных публикациях цитировать оригинальную журнальную версию.

Арбатов А.Г. 2024. Разоружение в истории и современности: теория vs практика. Полис. Политические исследования. № 5. С. 24-45. https://doi.org/10.17976/jpps/2024.05.03. EDN: INXQOT

Исследование выполнено за счет гранта Российского научного фонда № 24-28-20253, https://rscf.ru/project/24-28-20253

References

Gottemoeller, R. (2020). Rethinking nuclear arms control. The Washington Quarterly, 43(3), 139-159. https://doi.org/10.1080/0163660X.2020.1813382

Ellsberg, D. (2017). The doomsday machine. Confessions of a nuclear war planner. New York: Bloomsbury. Kaplan, F. (1983). The wizards of Armageddon. New York: Simon and Schuster.

Kennedy, R. (1969). Thirteen days. A memoir of the Cuban Missile crisis. New York: Norton and Company. Kristensen, H.M., & Korda, M. (2023). United States nuclear weapons. Bulletin of the Atomic Scientists, 79(1), 28-52. https://doi.org/10.1080/00963402.2022.2156686

Kristensen, H.M., Korda, M. & Reynolds, E. (2023). Nuclear notebook: Chinese nuclear weapons.

Bulletin of the Atomic Scientists, 79(2), 108-133. https://doi.org/10.1080/00963402.2023.2178713 Newhouse, J. (1989). War and peace in the nuclear age. New York: Alfred A. Knopf.

Schelling, T., & Halperin, M. (1961). Strategy and arms control. New York: Twentieth Century Fund. Tuchman, B.W. (1962). The guns of August. New York: Macmillan.

Wilkening, D. (2014). Strategic stability between the United States and Russia. In D. Ochmanek, & M. Sulmeyer (Ed.), Challenges in U.S. National Security Policy: A Festschrift Honoring Edward L. (Ted) Warner (pp. 123-140). Washington, D.C.

Arbatov A.G. (2019). Doomsday dialectics: the arms race with arms limitations. Polis. Political Studies, 3, 27-48. (In Russ.). https://doi.org/10.17976/jpps/2019.03.03

Chernyshev, A.K. (2021). Pokolenie pobeditelei. Akademik A.D. Sakharov v Atomnom proekte SSSR [Generation of winners. Academician A.D. Sakharov in the Atomic Project of the USSR]. Sarov: Russian Federal Nuclear Center — All-Russian Research Institute of Experimental Physics. (In Russ.)

Clausewitz, K. (2007). Vom Krieg. (Russ. ed.: Clausewitz, K. O voine. Moscow: Gosvoenizdat). Karaganov, S.A. (2024). An age of wars? Article two. What is to be done. Russia in Global Affairs, 22(2), 37-52. https://www.doi.org/10.31278/1810-6439-2024-22-2-37-52

Karaganov, S.A., & Suslov, D.V. (2019). Novoe ponimanie i puti ukrepleniya mnogostoronnei strate- gicheskoi stabil’nosti [New understanding and the ways to enhance multilateral strategic stability]. (In Russ.) http://svop.ru/wp-content/uploads/2019/09/REPORT_Rus_1.pdf

Khrushchev, S.N. (1994). Nikita Khrushchev: krizisy i rakety. Vzglyad iznutri [Nikita Khrushchev: crises and missiles. The view from inside]. Moscow: Novosti. (In Russ.)

Malgin, A.V., & Bogaturov, A. (Ed.). (2000). Sistemnaya istoriya mezhdunarodnykh otnoshenii v chetyrekh tomakh. 1918-2003 [System History of International Relations in four volumes. Events and Documents]. Moscow: Moskovskiy rabochiy. (In Russ.)

Nazarkin, Yu. (2011). O diplomaticheskikh budnyakh i drugie istorii. Vospominaniya diplomata [About diplomatic everyday life and other stories: Memories of a diplomat]. Мoscow: MGIMO University. (In Russ.) 

Primakov, E.M. (Ed.). (1987). Razoruzhenie i bezopasnost’ 1986 [Disarmament and security 1986]. Vol. 2 Yearbook of the Institute of World Economy and International Relations of the USSR Academy of Sciences. Moscow: APN Publishing House. (In Russ.)

Литература на русском языке

Арбатов А. 2019. Диалектика судного дня: гонка вооружений и их ограничения. Полис. Политические исследования. № 3. С. 27-48. https://doi.org/10.17976/jpps/2019.03.03. EDN: OQBVVH.

Клаузевиц К. 1934. О войне. М.: Госвоениздат.

Караганов С.А. 2024. Век войн? Статья вторая. Что делать. Россия в глобальной политике. Т. 22. № 2. С. 37-52. https://www.doi.org/10.31278/1810-6439-2024-22-2-37-52. EDN: GVHSJL.

Караганов C.А., Суслов Д.В. 2019. Новое понимание и пути укрепления многосторонней стратегической стабильности. http://svop.ru/wp-content/uploads/2019/09/REPORT_Rus_1.pdf

Назаркин Ю. 2011. О дипломатических буднях и другие истории. Воспоминания дипломата. М.: МГИМО-Университет.

Разоружение и безопасность 1986. 1987. Под ред. Е.М. Примакова. Ежегодник Института мировой экономики и международных отношений АН СССР. (В 2-х томах). Т. 2. М.: Издательство АПН. Системная история международных отношений в четырех томах. 1918-1991. 2000. Cост. А.В. Мальгин; отв. ред. А.Д. Богатуров. М.: Московский рабочий.

Хрущев С.Н. 1994. Никита Хрущев: кризисы и ракеты. Взгляд изнутри. М.: Новости. Чернышев А.К. 2021. Поколение победителей. Академик А.Д. Сахаров в Атомном проекте СССР. Саров: ФГУП “РФЯЦ-ВНИИЖФ”.

1 Turner M.S. the not so diabolical crossbow: a re-examination of innocent II’s supposed ban оf the crossbow at the Second Lateran Council. Second Lateran Council. Catholic Encyclopedia. New York: Robert Appleton Company, 1913

2 В американском тексте этого приложения он значился как пункт (E).

3 Его далекий «потомок» в лице компактной наземно-мобильной лазерной установки, названной «Пересвет», был обнародован в 2018 г. и принят на вооружение для выполнения задач, пока хранящихся в тайне.

4 Ballistic Missile Defense Technologies. U.S. Congress, Office of Technology Assessment, Washington, DC: U.S. Government Printing Office, 1985. https://ota.fas.org/reports/8504.pdf; SDI: Technology, Survivability, and Software. U.S. Congress, Office of Technology Assessment, Washington, DC: U.S. Government Printing Office, 1988. https://ota.fas.org/reports/8837.pdf; Report to the Congress on the Strategic Defense Initiative, 1989. Washington, DC: U.S. Government Printing Office, 13.03.1989.

5 Именно тогда для обхода космических рубежей СОИ началась разработка ракетно-планирующих гиперзвуковых систем («Альбатрос») и подводных автономных аппаратов большой дальности («Статус-6»), которые 35 лет спустя были обнародованы президентом России В.В. Путиным и получили название систем «Авангард» и «Посейдон».

6 Договор между Союзом Советских Социалистических Республик и Соединенными Штатами Америки о сокращении и ограничении стратегических наступательных вооружений (СНВ-1), 31.07.1991. СНВ-сайт. https://www.armscontrol.ru/start/rus/docs/start-14.htm.

7 Они были созданы на Аляске и в Калифорнии в составе 44 стратегических противоракет с частичным пользованием технологий программы СОИ (контактно-ударные боеголовки с инфракрасной системой наведения). Притом Договор по ПРО позволял иметь 200 ед., а протокол к нему от 1974 г. — 100 противоракет. Также на кораблях и двух базах в Европе были развернуты антиракеты ПРО типа «Иджис».

8 Это направление получило развитие в Конвенции о «негуманном» оружии (1983 г.), Конвенциях о запрещении биологического (1972 г.) и химического оружия (1993 г.), Конвенции о запрещении противопехотных мин (1997 г.), Конвенции по кассетным боеголовкам (2008 г.).

9 Альфред фон Шлиффен был начальником Генерального штаба Германской империи.

10 Заседание Совета по развитию гражданского общества и правам человека. Президент России. Официальный сайт, 07.12.2022. http://kremlin.ru/events/president/news/70046/videos.

11 Советская историческая энциклопедия. В 16 т. М.: Советская энциклопедия. Т. 2. Вашингтон: БААЛ, 1962.

12 Вскоре этот Договор был дополнен договорами о пороговом ограничении мощности ядерных испытаний (1974 г.), об ограничении мирных ядерных взрывов (1976 г.) и, наконец, Договором о всеобъемлющем запрещении ядерных испытаний (ДОВСЕ — 1996 г.).

13 К таким договорам относились Договоры о неразмещении ядерного оружия на дне морей и океанов (1971 г.), о зонах, свободных от ядерного оружия в Антарктиде (1959 г.), Латинской Америке (1967 г.), южной части Тихого океана (1985 г.), Юго-Восточной Азии (1995 г.), Африке (1996 г.) и Центральной Азии (2006 г.).

14 Потолки Договора составляли 1600 носителей, 6000 боезарядов, в том числе 4900 боезарядов МБР и БРПЛ, включая 1100 ед. для боезарядов МБР на мобильных пусковых установках и 1540 боезарядов на МБР тяжелых типов.

15 Совместное заявление относительно будущих переговоров по ядерным и космическим вооружениям и дальнейшему укреплению стратегической стабильности. Государственный визит Президента СССР М. С. Горбачева в Соединенные Штаты Америки, 30 мая — 4 июня 1990 г. Документы и материалы. М.: Политиздат, 1990. С. 197-199.

16 За время реализации ДСНВ-3, помимо контроля с помощью национальных технических средств (НТС) в виде разведывательных спутников, радиоэлектронных систем различного базирования и агентурных источников, стороны провели свыше 330 инспекций на месте на базах СЯС и обменялись более чем 25 тыс. уведомлений о военной деятельности в этой области, а Двусторонняя консультативная комиссия провела 19 заседаний для решения спорных вопросов.

17 Такое единение Запада имело место во время Ливонской войны второй половины XVI в., Крымской войны 1853–1856 гг. и в ходе Афганской войны 1979-1989 гг. В войнах XVII и XVIII вв., наполеоновского времени, в Первой и Второй мировых войнах Россия/СССР воевали с противником один на один или в союзе с одними государствами Запада и Востока против других.

18 Заявление МИД России в связи с проведением Вооруженными Силами Российской Федерации учений по отработке навыков применения нестратегического ядерного оружия. МИД РФ, 06.05.2024. https://www.mid.ru/ru/press_service/1948486/

19 Об Основах государственной политики Российской Федерации в области ядерного оружия. Указ Президента Российской Федерации. Москва, Кремль. № 355. Официальное опубликование правовых актов, 02.06.2020. http://publication.pravo.gov.ru/Document/View/0001202006020040?index=2&rangeSize=1

20 В 1994 г. Россия, США и Великобритания приняли обязательство о ненацеливании стратегических сил друг на друга, и такое же обязательство есть между Россией и Китаем. Судя по всему, оно соблюдается, хотя не имеет средств проверки и технически может быть пересмотрено за минуты.

21 New study on US-Russian nuclear war. ICAN (International Campaign to Abolish Nuclear Weapons), 18.09.2023. https://www.icanw.org/new_study_on_us_russia_nuclear_war?locale=en

22 Совместное заявление относительно будущих переговоров по ядерным и космическим вооружениям и дальнейшему укреплению стратегической стабильности. Государственный визит Президента СССР М. С. Горбачева в Соединенные Штаты Америки, 30 мая — 4 июня 1990 г. Документы и материалы. М.: Политиздат, 1990.

23 Тимохин А. Вскипятить «Посейдоном» океан? Нет, это фантастика. Военное обозрение, 23.05.2023 г.; Сивков К. Запасный периметр. Военно-промышленный Курьер. 2019. № 1. С. 4; Алексеев В. Миф ядерного сдерживания. Официальный сайт РСМД. 15.03.2019. https://russiancouncil.ru/analytics-and-comments/columns/military-and-security/mif-yadernogo-sderzhivaniya/.

24 Nuclear Posture Review. Offi e of the Secretary of Defense, February 2018. Washington, DC. https://media.defense.gov/2018/Feb/02/2001872886/-1/-1/1/2018-NUCLEAR-POSTURE-REVIEW-FINAL-

25 National Defense Strategy 2022. U.S. Department of Defense. Washington D.C. P. 8-9. https://media.defense.gov/2022/Oct/27/2003103845/-1/-1/1/2022-NATIONAL-DEFENSE-STRATEGY-NPR-MDR.PDF

26 В текущем 2024 г. на статью «Национальная оборона» планируется выделить около 10,8 трлн руб., т.е. 29% от всех бюджетных расходов, и это почти все, что известно.

27 Bugos Sh. Congress endorses new nuclear weapons. Arms Control Today, January/February 2024. https://www.armscontrol.org/act/2024-02/news/congress-endorses-new-nuclear-weapon

28 MacDonald E. The sky’s the limit on nuclear weapons spending, but what does it really get us? The Equation. The Union of Concerned Scientists, 02.08.2023. https://blog.ucsusa.org/emacdonald/the-skys-the-limit-on-nuclear-weapons-spending-but-what-does-it-r....

29 Впоследствии Россия вернулась к этим проектам с МБР «Сармат» и БРВЗ «Кинжал».

30 См. также Weiner Sh. Nuclear weapons at any price? Congress should say no. Scientifi American, 13.05.2024. https://www.scientificamerican.com/article/nuclear-weapons-at-any-price-congress-should-say-no/

31 MacDonald E. Op. cit.

32 Послание Президента Федеральному Собранию. Официальный сайт Президента России, 21.02.2023. http://www.kremlin.ru/events/president/news/70565

33 Military and security developments involving the Peoples’ Republics of China, 2021. Annual Report to Congress. Office of the Secretary of Defense. Pursuant to the National Defense Authorization Act for Fiscal Year 2000. Washington, DC. P. 48.

34 American Strategic Posture. The Final Report of the Congressional Commission on the Strategic Posture of the United States. Washington, D.C. October 2023. P. 40-48.

35 Remarks by National Security Advisor Jake Sullivan for the Arms Control Association (ACA) Annual Forum.The White House, National Press Club, 02.06.2023. https://www.whitehouse.gov/briefing-room/speechesremarks/2023/06/02/remarks-by-national-security-adv...

36 См. также Pifer S. Reviving nuclear arms control under Biden. American Ambassadors Review, December 2020. https://www.americanambassadorslive.org/post/reviving-nuclear-arms-control-under-biden

37 Рябков: Россия предлагает США включить в стратегическую повестку безъядерные вооружения. ТАСС, 27.01.2021. https://tass.ru/politika/10557045

38 Указ «Об утверждении Концепции внешней политики Российской Федерации» http://kremlin.ru/events/president/news/70811

39 Там же.