«Рецепт Иноземцева». Выступление на Зимней школе

Расшифровка выступления Владислава Иноземцева на Зимней школе РСМД 2012 "Миграция в глобальном мире"
(Москва, 31 января - 7 февраля)

Владислав Иноземцев - д.э.н., член РСМД, научный руководитель Центра исследований постиндустриального общества, гл. ред. журнала «Свободная мысль»

Расшифровка выступления Владислава Иноземцева на Зимней школе РСМД 2012 "Миграция в глобальном мире"
(Москва, 31 января - 7 февраля)

Владислав Иноземцев - д.э.н., член РСМД, научный руководитель Центра исследований постиндустриального общества, главный редактор журнала «Свободная мысль»

«В 2005 г. в Америке вышла книга турецкой иммигрантки Шейлы Бенхабиб, в которой она высказала очень много вопросов, касающихся теории мультикультурализма. Приведенные ею соображения и факты из американской действительности весьма интересны. В частности, автор обращает внимание на то, что в условиях существующего в Америке прецедентного права суды в массовом порядке выносят решения, очевидно противоречащие принципам и жизненным устоям тех миллионов американцев, которые живут в этой стране долгие годы. Например, преступления на сексуальной почве, безусловно, преследуются уголовным законодательством США, но если они совершаются внутри определенных национальных сообществ, то фактически не считаются преступлениями и оправдываются традицией таких сообществ.

Здесь нужно вернуться к подходам, которые были выработаны традиционной европейской либеральной мыслью еще в XIX веке. В частности, эта традиционная либеральная мысль проводит четкие различия между традициями, обычаями и верованиями. Если люди действительно религиозным образом верят в определенную доктрину, то, наверное, бессмысленно пытаться изменить эту доктрину или воздействовать на людей так, чтобы они отказались от своих верований. Это вызывает очень серьезную контрреакцию. Если же речь идет об обычаях, не имеющих религиозной природы, то здесь должны доминировать обычаи и принципы того общества, в которое иммигранты приезжают. В последние десять–двенадцать лет волна мультикультурализма в Америке вызывает контрреакцию и попытку найти ту грань, где нужно идти на поводу у иммигрантов, а где жестко устанавливать законы принимающих обществ. В Соединенных Штатах Америки эта проблема, на мой взгляд, будет благополучно решена, хотя сейчас по этому поводу раздается много алармистских голосов.

В 2004 г. ныне покойный Самюэль Хантингтон издал книгу «Кто мы? Вызовы американской национальной идентичности», в которой изложил свои concerns, озабоченности по поводу того, что Америка теряет английский язык, что здесь возникает сообщество латиноамериканцев с собственными традициями, собственной системой авторитетов и т. д. На мой взгляд, это не самые принципиальные вопросы. Америка сложилась как страна, в которой английский язык, если вспомнить историю, был принят с небольшим перевесом голосов, а мог бы быть и немецкий. Если бы англичане проиграли в Индии битву при Пондишери, то мировым языком был бы французский, а не английский. «Если бы» в истории было очень много. Поэтому вопрос общества, особенно такого общества, как Америка, – это вопрос не столько языка, сколько ценностей, принципов, права и т. д. И я думаю, американцы сумеют преодолеть эти проблемы и в общем и целом вернутся к политике «плавильного котла». В результате переосмысления основополагающих принципов американского общества люди начнут стремиться к тому, чтобы иммигранты в большей степени воспринимали ценности этого общества.

В Европе ситуация гораздо более сложная. И здесь по ряду причин гораздо труднее предсказать, чем закончится нынешнее европейское испытание. Дело в том, что миграция в Европу – явление новое и непривычное для европейских государств, потому что на протяжении столетий, начиная с эпохи географических открытий, европейцы были, наоборот, поставщиками мигрантов. Во времена колониальной экспансии Англия потеряла до четверти своего населения, приблизительно таким же образом была подорвана сила Испании, откуда большое количество людей уехало за границу. От низкого экономического благосостояния эмигрировало огромное количество итальянцев, от голода XIX века уезжали ирландцы, по ряду причин уезжали поляки. Но так или иначе сегодня в большинстве стран, находившихся под европейским управлением, существуют и будут существовать огромные сообщества выходцев из большинства европейских государств.

Принимать мигрантов в значительных количествах европейцы начали в 1960-е годы, и то это были иммигранты, которых условно можно назвать неевропейцами. Основной поток в страны Западной Европы – Германию, Францию – приходился тогда на Югославию, Португалию и Испанию, которые в то время еще не были членами Европейского Союза, на Турцию и в какой-то мере на более-менее развитые арабские страны.

Европейская миграция, особенно иммиграция из стран третьего мира, в значительной мере носила политический характер, и первым примером в этом плане стала Голландия, допустившая на свою территорию более 80 тыс. человек. Это были выходцы из Индонезии, которые сотрудничали или работали в местных органах голландской администрации и были вынуждены уехать из страны после того, как она получила независимость. Голландцы тогда пошли на очень разумный и гуманный шаг: всем, кто сотрудничал с администрацией и опасался дискриминации или насилия со стороны новых властей, были предложены голландское гражданство и вывоз за их счет в Голландию, что и было выбрано довольно большим количеством людей.

После этого начались проблемы, связанные с французским присутствием в Алжире, который, как известно, был даже не заморским департаментом, а просто территорией Франции. Соответственно, люди, родившиеся в Алжире до 1960 г., по определению имели французское гражданство, переходившее к их детям, внукам и т. д. Поэтому отторгать этих людей не было никаких оснований.

Дальше уже пошел процесс, связанный с экономической иммиграцией, с воссоединением семей и притоком большого количества людей из бывших колоний, из Индокитая, французской Черной Африки, британских доминионов и т.д.

Европейская культурная традиция сегодня подвергается серьезным испытаниям по трем направлениям.

Первое. Европейцы считали эту иммиграцию во многом вынужденной, т. е. европейские нации, в отличие от Америки, не складывались как нации иммигрантов. Когда в 1960-х годах в условиях бурного экономического роста немцы приглашали югославских и турецких рабочих, то, по признанию министра труда и министра экономики, они не предполагали, что приглашенные работники останутся здесь жить. Это не входило в планы немцев. Дело в том, что сезонная занятость всегда была распространена в европейских странах, люди переезжали из провинции в провинцию в поисках сезонной работы, и до определенного времени предполагалось, что мигранты – это тоже некий вид сезонных работников. Но это оказалось не так.

Второе. Эта иммиграция носила и до сих пор носит в значительной мере политико-гуманистический характер. Люди приезжают в европейские страны, не будучи готовыми ни интегрироваться в принимающее общество, ни даже иногда действовать по правилам, принятым в этих государствах. Многие исследования показывают, что иммигрантские сообщества в Европе гораздо более радикализированы, чем в среднем граждане соответствующих стран у себя на родине. Иными словами, египетская и пакистанская общины в Англии более склонны к фундаментализму и исламскому экстремизму, чем в целом пакистанское и египетское общества. И это тоже можно понять, потому что многие приезжают в Европу именно из-за преследований у себя дома. Вспомним, как легко получил политическое убежище во Франции аятолла Хомейни и многие другие лидеры, которые впоследствии возвращались в свои страны, отнюдь не будучи сторонниками гуманизма и прогресса. От Хомейни до Пол Пота и т. д.

Третье. Граждане развитых стран перестают понимать, почему они обязаны предоставлять иммигрантам не только убежище, но и все социальные пособия. На самом деле то, что мы видели в последние десять лет, – успехи националистических партий в Австрии, прохождение во второй тур президентских выборов во Франции Жан-Мари Ле Пена, ужасные трагедии в Норвегии, – это в целом следствие разочарования, того, что люди начинают воспринимать большое количество мигрантов как нахлебников. Они не понимают, почему так происходит, и не согласны с правительством, которое так делает.

Здесь я хочу перейти к России и высказать несколько соображений о том, чем отличается наша иммиграция от европейской и американской. На мой взгляд, то, что мы видим сегодня в России, есть феномен, очень сильно отличающийся от того, что мы видим в Европе, феномен, который не может вызывать у разумных граждан те реакции, которые вызывает в некоторых европейских странах приток иммигрантов. Реакция же самих россиян на происходящее представляется мне глубоко неадекватной.

Во-первых, когда мы говорим о миграции в России, то в значительной мере имеем в виду экономическую иммиграцию. Сегодня она происходит в гораздо более жестких условиях, чем, например, в США или в Европе, где можно получать достаточно серьезные социальные пособия и не работать. В последние годы французские ультраправые (замечу, что не вижу в Ж.-М. Ле Пене, с которым я несколько лет назад общался, ничего ультраправого, его заместитель по партии – мулат, выходец с Антильских островов; в его рассуждениях есть определенная логика) приводят и в прессе, и в Интернете вопиющие примеры того, каким образом французская социальная система, по сути, потворствует въезжающим в страну людям, позволяя им, с одной стороны, не работать, а с другой – продолжать свою, иногда не вполне совместимую с либеральными принципами, деятельность. В Америке гораздо сложнее получать такие преференции, не работая, не включаясь в общество, в России же, на мой взгляд, получить их вообще невозможно.

Иммигранты приезжают сегодня в Россию на 99 % по экономическим мотивам и пытаются добиться вполне понятных, ясных целей, которые в общем-то не противоречат целям развития самой страны. Но когда наши журналисты пытаются доказать мне, что мигранты вредны России, их очень сложно в этом переубедить. У нас сложились безумные стереотипы, например, о том, что работающие здесь мигранты подрывают нашу экономику, вывозя деньги в страны, откуда они приехали. Статистика показывает, что иммигранты в среднем вывозят из России около 3–4 млрд долл. в год. Давайте сравним эту цифру с тем, что вывозит российский бизнес. Государство купило у Р. Абрамовича «Сибнефть» за 13 млрд долл., переведя их в какой-то далекий офшор. Вполне бюджетные деньги за случайно и неправильно отданную собственность, которая давно должна принадлежать государству. Отток капитала из России в 2011 г. составил 84 млрд долл. Это и коррупционные доходы, и не вполне легальное обогащение, и просто вывоз дивидендов, полученных от эксплуатации природных ресурсов нашими олигархами, т.е. в основном деньги, полученные весьма странными путями. На этом фоне печалиться о том, что мигранты вывозят из страны вполне законно заработанные 4 млрд долл., на мой взгляд, не стоит. Российские туристы тратят за границей в несколько раз больше, и никто недовольства по этому поводу не высказывает. В российской ситуации мы имеем дело с сугубо трудовой миграцией, и наша социальная система не дает оснований предполагать, что мигранты могут здесь жить, не работая, и образовывать замкнутые сообщества, живя за государственный счет. У нас это невозможно. Поэтому драматизировать проблему, выстраивать теорию заговора и рассказывать сказки о том, что мигранты захватят Россию, что их отсюда невозможно выгнать и что, скорее, они эксплуатируют нашу страну, а не наоборот, безусловно, не нужно.

Во-вторых, в России практически отсутствует миграция из стран, находящихся за пределами постсоветского пространства. По сути, к нам сегодня приезжают наши бывшие сограждане или дети наших бывших сограждан. И создавать ощущение, что это враги, что они пытаются как-то дезорганизовать нашу экономическую и политическую систему, создавать чувство неприязни, на мой взгляд, абсолютно не верно. Наоборот, нужно формировать образ России как страны, которая во многом создала более успешное общество, чем в их собственных странах, страны, с которой они могут брать пример, страны, с которой их странам было бы разумно объединяться или, по крайней мере, образовывать прочные союзы, а ни в коем случае не вызывать у них желание ходить здесь только по ночам и как можно быстрее уехать. Если у российского руководства существует какое-то стратегическое видение будущего страны, то к этому вопросу следует относиться как к огромному шансу, позволяющему повысить «мягкую силу» России в сопредельных государствах.

На самом деле то, что сейчас происходит у нас, – это в какой-то мере национальный позор для России. Когда на этот Новый год мы с двумя приятелями, приехавшими из Белоруссии, решили сходить на Красную площадь, то увидели, что там москвичей, да и вообще русских, процентов пятнадцать. Для меня это было неким шоком. Но это не показатель того, что в России так много иммигрантов. Это показатель того, что мы создали этим людям такие условия, в которых они могут появляться на улице только ночью, не опасаясь, что их схватит полиция. Такого быть не должно. Мы должны создавать условия, в которых люди не будут чувствовать себя загнанными в угол. Совершенно не хочу оправдывать криминальные элементы из иммигрантской среды, но, безусловно, значительная часть преступлений совершается мигрантами из-за незащищенности, ущемленности и того состояния, в котором они здесь пребывают. Россия должна интегрировать этих людей и использовать их как орудие для расширения своего влияния в тех регионах, в которых она еще не до конца его потеряла. Соответствующей программы по использованию такого рода потенциала у правительства нет. Я не вижу даже такого желания ни у нашего населения, ни у нашей власти. Надо сказать, что представитель нынешней российской элиты и средний россиянин очень близки друг к другу по психологии, поведенческим стереотипам, они не видят возможности конструктивного подхода к этой проблеме.

Я был на одной телепередаче вскоре после того, как вышла статья В.В. Путина о Евразийском Союзе, и вот что меня поразило. Когда ведущий задает в зал вопрос: «Поддерживаете ли вы идею объединения России с бывшими республиками СССР в более мощную, сильную, процветающую державу?», естественно, 90% зала в знак одобрения поднимают зеленые палочки. А когда через двадцать минут, после раунда дискуссий, ведущий снова обращается в зал и спрашивает: «Считаете ли вы возможным и правильным, чтобы граждане Таджикистана, Киргизии, Казахстана приезжали в Россию без виз, имели такие же права на работу, как и россияне, поступали в наши вузы и т.д.?», 80 % участников телепрограммы отвечают: «Нет, ни в коем случае». Это проявление расщепленного сознания, которое характерно как для власти, так и для народа. Статья В.В. Путина по национальному вопросу в «Независимой газете» показывает это же разделение. То есть, с одной стороны, люди говорят: «Давайте строить Евразийский Союз, и будем все едины», а с другой: «Нет, мы обязательно введем депортацию, жесткие ограничения нелегальной иммиграции и будем заставлять мигрантов сдавать экзамен по русской истории». Невозможно себе представить, чтобы у приезжающего в Польшу португальца спрашивали, знает ли он польский язык. Он может быть там консультантом по юридическим вопросам и, живя в Польше, говорить с клиентами по-английски. К тому же он получает вид на жительство в течение двух недель по первому запросу и имеет такое же право на работу, как и поляк. Какие языки, какие польские устои – о чем вы, Владимир Владимирович? Это абсолютно непонятная вещь, продиктованная, видимо, желанием «и вашим, и нашим» как-то поклониться. В результате возникает очень сложная ситуация, когда мы не понимаем того, что хотим и что можем.

Хочу сказать одно: сегодня мир настолько сложен, что, конечно, миграция будет только расти. И невозможно отгородиться от мигрантов, наоборот, от них нужно получать пользу и выгоду. В российской ситуации это может быть выгода от достаточно дешевой рабочей силы, приезжающей к нам из бывших союзных республик. Это выгодно и нашим потребителям, и нашим предпринимателям. Это выгодно и тем странам, где в действительности очень сложно получить нормальные деньги на жизнь иными способами. Это выгодно и большинству развитых стран. Так, Америка поднимается и технологически, и экономически в значительной мере на том, что привлекает огромное количество талантливых людей из других стран и использует их таланты. Посмотрите на ведущих экономистов, политологов, людей, которые двигают современную американскую общественную мысль. У них далеко не англосаксонские имена. Там много китайцев, индусов, русских, восточных европейцев, выходцев из других стран. И это абсолютно нормально. Страны, которые успешны, не могут не притягивать к себе выходцев из менее успешных стран. Никто не едет в Сомали, в Гану или, например, в Парагвай. При этом нужно действительно понимать, какую выгоду можно извлекать из этого процесса.

Во времена Французской революции был принят документ, который считается одним из классических документов теории прав человека, – «Декларация прав человека и гражданина». Для французских дворян, интеллектуалов того времени, писавших этот документ, не существовало различия между правами человека и гражданина, потому что все, кто жил во Франции, объявлялись гражданами Французской Республики, а других там, собственно, и не было. Какое-то время это могло продолжаться, это было приблизительно так. Сегодня наблюдается огромный приток большого количества людей, которые натурализируются и в Соединенных Штатах, и в Европе, и в России, но которые несут с собой элемент весьма отличающейся культуры. Многие из них пытаются принять культуру принимающей стороны, действительно ассимилироваться и стать французами, американцами, немцами и т. д. Та же французская интеллектуальная мысль сегодня представлена людьми, которые происходят не из Франции, а из бывших французских стран Африки, из арабского мира, из многих государств Восточной Европы. Поляки, болгары, бывшие югославы активно интегрируются во французское общество и обеспечивают ему интеллектуальный прорыв. Однако очень часто люди не хотят интегрироваться в принимающее общество, и здесь возникает дилемма, связанная с расхождением понятий «гражданин» и «человек». На мой взгляд, выход из миграционных проблем, проблем, связанных с теорией мультикультурализма, о чем сейчас много говорят, заключается в том, что это расхождение понятий должно быть институционализировано. То есть когда человек приезжает в страну, то и саму принимающую страну, и самого человека, и международные организации по правам человека больше всего волнует вопрос, что он не получает права гражданства.

Год за годом наше правительство постоянно будирует тему о том, что в Латвии много неграждан. Но в отличие от дружественного России Туркменистана, откуда сбежали все русские, россияне из Латвии почему-то в массовом порядке не уезжают. Да, многие из них неграждане, они не могут голосовать и избирать симпатичное им правительство, симпатичных им политиков. Нужно это делать или нет – для меня большой вопрос. Мне кажется, что факт приезда человека в страну, факт его работы в этой стране не должен никого смущать. Проблемы начинаются там, где эти люди, иногда работающие, иногда сидящие на социальном пособии, иногда пытающиеся защищать свою культурную автономию, получают политические права в полном объеме и в какой-то мере начинают диктовать обществу повестку дня.

Большинство европейских обществ или даже все, которые входят в Европейский Союз, – это достаточно либеральные общества с довольно развитой правовой системой, стоящей на защите трудовых прав, прав на получение социального пособия, услуг здравоохранения, на личную безопасность и т. д. В этом отношении мне кажется, что стремиться к получению мигрантами статуса гражданина необязательно. И нужно избавиться от ощущения, что в этом есть что-то неправильное. В обществе, допустим, во Франции, могут жить 50 млн человек, из них 45 млн граждан, а 5 млн – неграждан. Последние никогда не получат гражданство, но они имеют вид на жительство, право на работу, все социальные права, но не политические. На какое-то время это, наверное, могло бы стать решением. Мое глубокое убеждение и вывод многих исследователей заключаются в том, что проблема не только и не столько в миграции, сколько в ее масштабах. Когда в обществе живут 1–2 % людей, родившихся за его пределами, это дает огромный толчок развитию соответствующей страны и соответствующего общества. Замыкаться от мира невозможно и не нужно. Но на каком-то этапе, когда число людей, не стремящихся к интеграции, превышает, допустим, 10–15 %, в принимающем обществе возникает серьезная социальная и политическая напряженность.

Задача нынешних правительств заключается не в том, чтобы ликвидировать миграцию, возвести какие-то стены, породить неприятие к приезжающим в страну мигрантам, а в том, чтобы организовать оптимальным образом процесс их включения в социальную, экономическую, гуманитарную жизнь соответствующей страны, ограничив, возможно, в какой-то мере права политического участия, если это раздражает граждан принимающей страны. Нужно попытаться сделать все возможное для того, чтобы мигранты не образовывали замкнутых сообществ, а максимально включались в жизнь соответствующей страны. Без этого странам Запада будет очень сложно в XXI столетии, поскольку никакие радикальные реакции сейчас невозможны. Нельзя закрыть миграцию, нельзя побудить граждан соответствующих стран к тому, чтобы они воспринимали это явление с радостью, нельзя, не раскалывая, не размывая мигрантские сообщества, обеспечить стабильность внутри этих сообществ.

Хорошо помню, как лет шесть назад я читал лекции в Университете Лидса по приглашению одного индуса. Интеллигентный, очень начитанный человек, который построил себе замечательный дом в английском стиле, перевез туда свою индийскую жену, детей, в общем, радушный, замечательный хозяин, полностью интегрированный в общество. При этом он ходит в национальном костюме, в чалме, и в университете все его приветствуют. Когда мы сидели у него на террасе, пили чай и обсуждали, что ему не нравится в Англии, он сказал: «Вы знаете, мне было шестнадцать лет, когда родители послали меня в колледж. Я действительно восхищаюсь этой страной, здесь все замечательно, здесь все по-другому, чем у нас, но я понимаю, что живу в этой стране и должен, так сказать, в нее внедряться. У меня большинство друзей англичане, хотя есть, конечно, наши выходцы из Индии, с которыми я тоже встречаюсь. Но я англичанин и совершенно этого не стыжусь и даже очень рад этому обстоятельству. Единственное, что меня уж очень сильно достало, так это большое пакистанское сообщество в соседнем районе». Этот момент, конечно, забавный, но на самом деле он не такой простой, как кажется. Проблема не в том, что когда вы ходите по Лондону, вы видите людей всех национальностей, а в том, что иногда вы заходите в районы, где уже нет других людей, кроме представителей определенного сообщества. Но, полагаю, руководителям большинства развитых стран хватит и политической воли, и социальной мудрости, и ума, и толерантности, чтобы эту проблему поставить и решить. Причем поставить не так, как это делал Доминик де Вильпен, а более мягко, и решить в соответствии с принципом соблюдения прав человека, которые в XXI веке, еще раз подчеркну, не тождественны правам гражданина. Если мы будем их полностью отождествлять, то придем к большой беде, если же соответствующим образом разведем, то сможем создать общество, в котором никто не будет чувствовать себя отверженным и которое будет использовать возможности всех своих членов для собственного процветания.»