Россия — Запад: ставки растут

В России всё более широкое распространение получает точка зрения о том, что целью США и возглавляемого ими «коллективного Запада» является окончательное решение русского вопроса. Эта цель видится как нанесение поражения России, нивелирование её военного потенциала, перестройка её государственности, перепрошивка идентичности, а, возможно, и ликвидация как единого государства. Обозначенный взгляд долгое время оставался на периферии внешнеполитического мышления. Прошедшие полтора года многое изменили. Сегодня такое восприятие целей Запада является мейнстримом. Он имеет устойчивый и рационально отрефлексированный характер. Сама Россия ведёт встречную активную политику в отношении украинского государства, существование которого в прежнем виде и границах воспринимается в Москве как ключевой вызов безопасности.

Исторический опыт последнего столетия показывает, что нанесение тотального поражения противнику с последующей перестройкой его государственности является скорее правилом внешнеполитической практики, нежели исключением из неё.

Несмотря на ожидание нового кризиса, сценарий полномасштабной военной операции против Украины многими, в том числе и в России, считался маловероятным. Россия глубоко встроилась в глобальную западноцентричную экономику. Торговая взаимозависимость с ЕС оставалась высокой. В России не было ценностного отторжения Запада, хотя отдельные социальные явления и движения критиковались и вызвали закономерную компенсацию обращением к традиционным ценностям. Для Москвы ключевым вопросом оставалась безопасность западных границ. По всей видимости, российские власти исходили из неизбежности постепенной милитаризации как Украины, так и восточного фланга НАТО с последующим военным кризисом в неудобный для России момент. Решение о превентивной военной операции стало точкой бифуркации, которая радикально увеличила ставки соперничества. Последующий военный конфликт во многом обнулил наследие постсоветского периода.

Возвращения в реальность 2021 года не будет. Очевидно, что Россия сделает всё возможное для защиты нового территориального статус-кво, а также для максимального подрыва военного потенциала Украины.

Очевидно и то, что Запад сделает всё возможное для истощения России, а при удачном для него стечении обстоятельств использует в своих интересах и внутренние проблемы.

Открытым остаётся вопрос — чем закончится текущий кризис? Политического решения российско-украинского конфликта в настоящее время не просматривается. Под большим вопросом устойчивость какого-либо мирного соглашения, даже если оно будет достигнуто. На Западе опасаются резкой военной эскалации и войны с Россией, которая может быстро перейти в обмен ядерными ударами. Однако постепенное военное вовлечение НАТО в конфликт исключать нельзя. Перспективы внутренней смуты в России широко обсуждаются в западных СМИ и аналитических материалах. Пока такие взгляды явно не отражаются в официальных позициях. Но переход от экспертных упражнений и популистских заявлений отдельных политиков в официальную позицию может стать лишь вопросом времени. Смута в крупной ядерной державе порождает большие риски. Но на Западе они могут восприниматься как более низкие, чем прямое военное столкновение, а внутренний взрыв может позволить надолго вывести Россию из игры и попытаться переформатировать её политическую систему. При таком развитии событий сохранение Россией своей государственности и суверенитета вновь становится главной ставкой конфликта. На кону и государственность Украины. Из текущего кризиса она с большой вероятностью выйдет с подорванным потенциалом, усечёнными границами, тотальной зависимостью от внешних сил.

В России всё более широкое распространение получает точка зрения о том, что целью США и возглавляемого ими «коллективного Запада» является окончательное решение русского вопроса. Эта цель видится как нанесение поражения России, нивелирование её военного потенциала, перестройка её государственности, перепрошивка идентичности, а, возможно, и ликвидация как единого государства. Обозначенный взгляд долгое время оставался на периферии внешнеполитического мышления. Прошедшие полтора года многое изменили. Сегодня такое восприятие целей Запада является мейнстримом. Он имеет устойчивый и рационально отрефлексированный характер. Сама Россия ведёт встречную активную политику в отношении украинского государства, существование которого в прежнем виде и границах воспринимается в Москве как ключевой вызов безопасности.

Исторический опыт последнего столетия показывает, что нанесение тотального поражения противнику с последующей перестройкой его государственности является скорее правилом внешнеполитической практики, нежели исключением из неё. В этом ключевое отличие от конфликтов XVIII и XIX веков, когда военное поражение противника рассматривалось как способ добиться от него уступок, но не перестраивать основы его государственности.

Иван Тимофеев:
«Российский бунт»: локальные и глобальные последствия

Опыт XX и XXI веков является не всегда линейным, но его воспроизведение очевидно. Поражение Германии в Первой мировой привело к ощутимой перекройке её государственности. Она определялась скорее внутренними противоречиями. Но предопределила поражение Берлина в войне. Разгром Германии после Второй мировой привёл к значительно более радикальным последствиям. Страна была разделена, лишена автономии во внешней политике и практически полностью перестроена. Военный разгром и последующая оккупация привели к переформатированию и других крупных держав — Японии и Италии. Советский Союз, как страна-победительница, был деятельным участником решения немецкого вопроса. В освобождённых от нацистской оккупации странах СССР также активно создавал социалистические режимы. Последующая холодная война затруднила подобные перекройки. Каждая такая попытка встречала сопротивление противника. Иногда схватка оканчивалась вничью, как это произошло в Корее. Иногда верх брал Советский Союз, добившись, например, болезненного поражения США во Вьетнаме. Иногда успеха добивались США, содействуя антисоветским силам в Афганистане.

Крушение СССР дало Вашингтону свободу рук. Несмотря на риторику советской, а затем и российской стороны о том, что холодная война окончилась победой обеих сторон, реальность говорила о другом. Бывшие социалистические страны быстро встраивались в евроатлантические структуры при активном содействии новых местных элит и при широкой общественной поддержке. Сама Россия заявляла о своем стремлении вернуться в «цивилизованный мир». США и Запад получили широкий карт-бланш в перестройке огромного пространства, не без основания считая её результатам своей бескровной победы над Советским Союзом. Не имея противовеса, США провели несколько военных интервенций, которые также закончились полной перестройкой государств-мишеней. Югославия распалась. Ирак был оккупирован, его лидер казнён, а система власти изменена. Случались и проколы. В Афганистане быстрая победа обернулась вязкой партизанской войной и последующим выводом войск. Военная интервенция в Иран не состоялась, хотя планировалась. Северная Корея вообще стала ядерной державой, резко снизив вероятность внешнего вторжения. Успешные интервенции США вызывали недовольство Москвы, однако оно до определённого момента не переходило в активные действия. Внутри страны масштабные западные инвестиции, тесное гуманитарное сотрудничество, интерес российского общества к Западу поощрялись или, по меньшей мере, не порицались вплоть до конца десятых годов.

Вместе с тем устойчивое и растущее неприятие российских властей вызывали две тенденции.

Первая — всё более ощутимые попытки со стороны западных стран вести диалог с российским гражданским обществом в обход государства. В такой парадигме противопоставлялись «хорошее» гражданское общество и «плохое» правительство. Растущую и вполне понятную аллергию Москвы вызывало понятие «российский режим». Оно намекало или даже прямо указывало на то, что Запад так или иначе противопоставляет гражданское общество правительству и не считает их частью одной политической общности. Чем более нарочитым и демонстративным такой подход был со стороны западных государств, тем большее противодействие он вызывал в Москве. На Западе подобный подход объяснялся недостатками демократии в России, что лишь усиливало раздражение. Зависеть от внешних оценок в строительстве государства российская власть явно не хотела. Тем более что знаменатель таких оценок задавался не только зрелыми демократиями, но и восточноевропейскими и прибалтийскими странами с их букетом исторических обид и комплексов. Опыт «цветных революций» на постсоветском пространстве лишь укреплял опасения Москвы. В Грузии, Киргизии и на Украине общественные протесты получали полную моральную, политическую и даже материальную поддержку со стороны западных стран, тогда как власти, наоборот, зачастую демонизировались. Революционные смены власти пусть и ради демократизации и развития в Москве закономерно воспринимались в качестве вызова. В российской элите сформировался устойчивый консенсус — государственное строительство должно и может осуществляться только собственными силами. Участие в них каких бы то ни было внешних сил неприемлемо в любой форме. Консенсус стал формироваться ещё в середине 1990-х годов, а к концу первого срока президентства Владимира Путина превратился в чёткую политическую линию.

Владислав Толстых:
Конфликтный потенциал Центральной Азии: советское наследие

Вторая тенденция, оказавшая существенное влияние на изменение российских взглядов, была связана с политикой США и ЕС на постсоветском пространстве. Россия проглотила интеграцию в западные структуры стран Центральной и Восточной Европы, вероятно, считая их токсичным для себя активом. Вопреки расхожему на Западе стереотипу, который приписывал Москве желание восстановить СССР, реальные цели были далеки от имперских амбиций.

Россия не горела желанием снова брать на себя огромное имперское бремя, кормить местные элиты и покупать лояльность населения.

Её вполне устраивал нейтралитет бывших советских республик и даже сотрудничество с США на постсоветском пространстве при условии равноправия такого взаимодействия. В начале 2000-х годов Москва не возражала против американского военного присутствия в Центральной Азии, а затем долгое время помогала снабжать западную группировку в Афганистане. Но Москву категорически не устраивала перспектива западных проектов без российского участия. На фоне активной дипломатии Владимира Путина по выстраиванию конструктивных отношений с США и ЕС по всем азимутам, сохранялась надежда на то, что постсоветское пространство останется нейтральным полем сотрудничества. Однако постепенно становилось ясно, что инклюзивности в адрес России будет всё меньше и меньше. Упомянутые «цветные революции» опять же были тревожным сигналом. Растущие озабоченности российского руководства обсуждались, но всякий раз западными партнёрами вежливо отклонялись. По всей видимости, на Западе попросту не видели необходимости принимать интересы России в расчёт. После тотального спада в экономике, масштабной утечки мозгов, серии внутренних конфликтов, разгула преступности, коррупции, вывоза капитала за рубеж и окончательного завершения, начавшегося ещё при Леониде Брежневе транзита к статусу сырьевого придатка, спада рождаемости, алкоголизации населения и огромной смертности, Россию трудно было воспринимать как серьёзного соперника. Свою роль сыграли и местечковые интересы элит некоторых постсоветских стран, которые зарабатывали политический капитал, продавая на Западе «российскую угрозу».

Недооценка воли российского руководства к восстановлению государственности и недопущению игры с нулевой суммой на постсоветском пространстве была крупным просчётом.

С каждым новым кризисом Запад не принимал во внимание реалистичность худших сценариев, в которых Россия будет отстаивать свои интересы силой, ведя контригру по переформатированию постсоветских государств. Первым серьёзным кризисом стала пятидневная война с Грузией, в ходе которой российская сторона не только жёстко ответила на атаку против миротворческого контингента, но и признала независимость Абхазии и Южной Осетии. Запад проявил дальновидность, по умолчанию признав ошибки грузинского лидера и замяв кризис с Россией. Но платой стал прецедент фактического пересмотра границ. На очередную украинскую революцию в 2013–2014 годов Москва быстро отвечает «крымской весной», а затем и поддержкой сопротивления в Донбассе. Минские соглашения оставляли возможность относительно мягкого выхода из кризиса. Однако жёсткая и решительная линия России вызвала тревогу уже на Западе. Здесь был выбран путь на сдерживание и противодействие Москве. Отношения Запада и России на постсоветском пространстве и особенно на Украине окончательно перешли в режим соперничества, а Минские соглашения впоследствии открыто будут названы некоторыми западными лидерами манёвром для подготовки к новой схватке. Российская поддержка сирийского правительства показала, что Москва будет препятствовать «социальной инженерии» и за пределами постсоветского пространства.

Несмотря на ожидание нового кризиса, сценарий полномасштабной военной операции против Украины многими, в том числе и в России, считался маловероятным. Россия глубоко встроилась в глобальную западноцентричную экономику. Торговая взаимозависимость с ЕС оставалась высокой. В России не было ценностного отторжения Запада, хотя отдельные социальные явления и движения критиковались и вызвали закономерную компенсацию обращением к традиционным ценностям. Для Москвы ключевым вопросом оставалась безопасность западных границ. По всей видимости, российские власти исходили из неизбежности постепенной милитаризации как Украины, так и восточного фланга НАТО с последующим военным кризисом в неудобный для России момент. Неонацизм на Украине не был массовым и широко не поддерживался населением, но терпимость к радикальным движениям киевских властей в России вызывала категорическое неприятие. Решение о превентивной военной операции стало точкой бифуркации, которая радикально увеличила ставки соперничества. Последующий военный конфликт во многом обнулил наследие постсоветского периода.

Возвращения в реальность 2021 года не будет. Очевидно, что Россия сделает всё возможное для защиты нового территориального статус-кво, а также для максимального подрыва военного потенциала Украины.

Алексей Фененко:
Мир после СВО

Очевидно и то, что Запад сделает всё возможное для истощения России, а при удачном для него стечении обстоятельств использует в своих интересах и внутренние проблемы.

Открытым остаётся вопрос — чем закончится текущий кризис? Политического решения российско-украинского конфликта в настоящее время не просматривается. Под большим вопросом устойчивость какого-либо мирного соглашения, даже если оно будет достигнуто. На Западе опасаются резкой военной эскалации и войны с Россией, которая может быстро перейти в обмен ядерными ударами. Однако постепенное военное вовлечение НАТО в конфликт исключать нельзя. Перспективы внутренней смуты в России широко обсуждаются в западных СМИ и аналитических материалах. Пока такие взгляды явно не отражаются в официальных позициях. Но переход от экспертных упражнений и популистских заявлений отдельных политиков в официальную позицию может стать лишь вопросом времени. Смута в крупной ядерной державе порождает большие риски. Но на Западе они могут восприниматься как более низкие, чем прямое военное столкновение, а внутренний взрыв может позволить надолго вывести Россию из игры и попытаться переформатировать её политическую систему. При таком развитии событий сохранение Россией своей государственности и суверенитета вновь становится главной ставкой конфликта. На кону и государственность Украины. Из текущего кризиса она с большой вероятностью выйдет с подорванным потенциалом, усечёнными границами, тотальной зависимостью от внешних сил.

США в более благоприятном положении. На фоне кризиса они смогли дисциплинировать своих союзников и не несут рисков государственности. Однако они уже вступили в соперничество с Китаем и оказались в ситуации двойного сдерживания. Победа России и укрепление её отношений с Китаем станет большой проблемой для США в стратегической перспективе.

Впервые опубликовано на сайте Международного дискуссионного клуба «Валдай».