Обострение соперничества России и Запада в последние месяцы остро ставит вопрос о дальнейшей эскалации, её формах и последствиях. Политические отношения Москвы и западных столиц вышли за пределы критических значений. Набивший оскомину тезис о нехватке доверия можно смело списывать в утиль. Ситуация гораздо хуже. Стороны не хотят и не могут слушать друг друга. Официальные позиции и сигналы воспринимаются как провокации и троллинг. Любая точка зрения изначально определяется как манипуляция, пропаганда или отвлекающий манёвр. Голоса прагматиков тонут в растущем потоке популизма. Островки диалога по общим проблемам стремительно сужаются или вовсе исчезают. Истерия в СМИ, враждебность и вульгарность риторики существенно превзошли уровни холодной войны. Мы вступили в новую и гораздо более опасную стадию конфликта. Стадию, которой не было ещё несколько недель назад.
Каким может быть ответ Москвы на возможный американский удар по Сирии? Заставят ли Москву «утереться» и признать своё поражение? Да, Россия ядерная держава. Но пойдёт ли она на ядерный удар из-за столкновения с американцами в Сирии, понимая, что после её удара последует ответный? Варианты трудно просчитать американской теорией рационального выбора — на российской стратегической культуре, со всей её традицией, он может просто не сработать. Россияне могут нажать на кнопку.
Обострение соперничества России и Запада в последние месяцы остро ставит вопрос о дальнейшей эскалации, её формах и последствиях. Политические отношения Москвы и западных столиц вышли за пределы критических значений. Набивший оскомину тезис о нехватке доверия можно смело списывать в утиль. Ситуация гораздо хуже. Стороны не хотят и не могут слушать друг друга. Официальные позиции и сигналы воспринимаются как провокации и троллинг. Любая точка зрения изначально определяется как манипуляция, пропаганда или отвлекающий манёвр. Голоса прагматиков тонут в растущем потоке популизма. Островки диалога по общим проблемам стремительно сужаются или вовсе исчезают. Истерия в СМИ, враждебность и вульгарность риторики существенно превзошли уровни холодной войны. Мы вступили в новую и гораздо более опасную стадию конфликта. Стадию, которой не было ещё несколько недель назад.
Сегодняшняя обстановка качественно отличается от той, которая условно существовала со времени начала украинского кризиса и до дела Скрипалей. Прежняя логика отношений несомненно носила конфронтационный характер. Стороны резко расходились по принципиальным вопросам. Однако политический диалог продолжался и в целом носил рациональный и относительно предсказуемый характер. Любые враждебные действия в отношении друг друга имели конкретный и более или менее верифицируемый повод. Обмен санкциями имел понятные причины. Различного рода инциденты тщательно перепроверялись и воспринимались с большой осторожностью. Нам могли не нравиться санкции ЕС по Украине, но Брюссель тщательно избегал санкционной эскалации за «пропаганду и подрыв демократии» — субстанции, которые трудно проверить, но легко облечь в конфликтную и провокационную форму. Нам могло не нравиться расследование Мюллера и сам его повод. Но оно хотя бы носило системный и относительно прозрачный характер. ЕС и США было трудно заподозрить в поощрении российских ограничений на их продовольственный экспорт. Но российские контрсанкции имели свою хотя и неприятную, но прозрачную и понятную логику. С обеих сторон тревогу вызывали возможные инциденты на море и в воздухе. Но военные активно сотрудничали друг с другом для их предотвращения, несмотря на глубокие разногласия политиков. Похоже, что «стабильное сдерживание» — сценарий, который в текущих конфронтационных условиях представлялся наименее вредным, — уходит в прошлое.
Триггерами перехода к новой логике конфронтации стало как минимум три события — дело Скрипалей, новые санкции Вашингтона, химический инцидент в Сирии. Дело Скрипалей выделяется тем, что коллективный Запад пошёл на резкую эскалацию, не имея достоверных и прозрачных фактов причастности России к инциденту. Ни один такой факт пока широкой общественности не представлен. Теория российского участия строится на словесных кружевах, отсылке к «плохой репутации» и неких «секретных данных», доказательная цена которых равна нулю до тех пор, пока они открыто не представлены публике. Одновременно в деле появляется всё больше вопросов и противоречий. Начиная от природы и происхождения отравляющего вещества и заканчивая способами его применения. Симптоматично, что дело идущих на поправку Скрипалей стало предметом растущего числа анекдотов. Однако гротеск ситуации ничуть не снижает опасности прецедента. А что если завтра произойдёт аналогичная провокация? Что если их произойдёт несколько одновременно? Что будут делать западные партнёры и как будет реагировать на это Россия? Вышлют оставшихся дипломатов, включая посольских сторожей и поваров? Или придумают что-то пожёстче?
Второе событие — новые санкции Вашингтона против российских компаний, политических фигур и бизнесменов. Казалось бы, к санкциям все давно привыкли. Однако их политика в нынешнем виде начинает напоминать поведение нервного ковбоя из комедийных вестернов, который палит из двух револьверов по поводу и без. Если раньше новые санкции привязывались к конкретным поводам, то сегодня они приобретают характер повседневной ковровой бомбардировки. Вне всяких сомнений, это наносит вред и российской экономике, и её бизнесу, и её гражданам. Но в такой редакции политика санкций способна лишь разозлить Москву и вызвать недоумение у наблюдателей отсутствием какой-либо внятной стратегии. Санкции теряют свою ценность как инструмент дипломатии. Они становятся инструментом войны. Такой санкционный подход годен для внутренней аудитории. И возможно, он был бы по-своему рационален. Если бы речь не шла о ядерной державе, которую, конечно, вряд ли стоит переоценивать, но уж точно не стоит недооценивать.
Третье событие — очередная химическая атака в Сирии. Событие ожидаемое, но от того не менее опасное. Ни о каком объективном расследовании в текущих условиях речи, скорее всего, уже быть не может. Любые версии будут восприняты сторонами как ложные. Угроза применения силы становится единственным аргументом. И здесь кроется наиболее серьезная опасность. Сегодня именно Сирия — наиболее уязвимая точка, в которой конфронтация России и Запада может перейти в плоскость открытого вооружённого конфликта. Смоделировать такой сценарий несложно.
Итак, в Сирии происходит очередной «химический» или какой-то иной инцидент. «Химический» детонатор в данном случае выглядит наиболее правдоподобным. Тема хорошо отработана в СМИ и является серьезным поводом. Вашингтон решает применить силу. Причем на этот раз не просто послать косметический сигнал в виде десятка-двух «томагавков», а нанести масштабный удар по всей военной и оставшейся гражданской инфраструктуре сирийского правительства. Нанесение удара порождает первую развилку сценария — вовлечение России. Её базы можно не трогать. Но в случае, если Москва использует свои силы (как и было обещано российскими военными) пойти на удар по Хмеймиму и Тартусу. Технически такой удар с последующим уничтожением обеих баз и их военнослужащих возможен. Особенно в том случае, если в ходе удара по Асаду погибнут американские военные.
Такое развитие событий может быть непреднамеренным. Но оно также может быть и спланированным. Российская группировка в Сирии блестяще показала себя в борьбе с террористами. Но она уязвима в случае столкновения с американцами. ТВД удалён от России. Его снабжение затруднительно. В концентрации ударного кулака и его обеспечении у американцев преимущество. Расчёт может делаться на предельно жёсткое, хлёсткое и унизительное поражение России в результате молниеносного удара. Своего рода новую Крымскую войну XIX века, только предельно сжатую во времени и пространстве.
Такой вариант может показаться крайне рискованным (если не безумным). Однако при ближайшем рассмотрении в нём есть своя логика. И здесь возникает следующая развилка — ответ Москвы. В первом варианте (который для Вашингтона будет наиболее желательным) России придётся «утереться» и признать своё поражение. Да, Россия ядерная держава. Но пойдёт ли она на ядерный удар из-за столкновения с американцами в Сирии, понимая, что после её удара последует ответный? Иными словами, расчёт в данной развилке в том, что Москва не нажмет на «кнопку», ибо это будет означать самоубийство. И в таком варианте победа безоговорочно останется за Вашингтоном. Он покажет, что зарвавшегося противника можно и нужно поставить на место силой. И это будет мощный сигнал всем остальным, а за Америкой и лично за Трампом закрепит репутацию бескомпромиссного и жёсткого игрока.
Но есть и второй вариант. Его трудно просчитать теорией рационального выбора — на российской стратегической культуре, со всей её традицией, он может просто не сработать. Россияне могут нажать на кнопку. И в руках Москвы — не только вариант взаимного гарантированного уничтожения (ВГУ). А возможность пусть и ограниченного, но болезненного ответа. Технически такой ответ тоже возможен. И он по-своему опасен. Ведь в случае показательного уничтожения, например, авианосца или крупного корабля, «утереться» рискует уже Вашингтон. А это тоже не в традиции американцев. В итоге мы получаем эскалацию, в которой шансы на ВГУ существенно возрастают.
Такой сценарий может показаться излишне алармистским. Сознание людей, выросших в стабильности холодной войны и мирных дней последующих 30 лет, естественным путём отторгает его реалистичность. Однако история показывает, что катастрофы происходят вопреки привычным шаблонам, будучи беспощадными к их носителям.
Избежать катастрофы можно двумя путями. Либо начать переговоры и поиск компромисса. Либо усиливать альянсы и поддерживать баланс сил. С учётом новых реалий, более вероятен второй вариант. С большой вероятностью Москва продолжит курс на сближение с Китаем и другими игроками, а в мире будет складываться новая модель биполярности. Впрочем, прогноз в международных отношениях трудно назвать благодарным делом. История пойдёт своим, одним ей известным путём.
Автор: Иван Тимофеев, программный директор Валдайского клуба, программный директор РСМД.
Впервые опубликовано на сайте Международного дискуссионного клуба «Валдай».