Российско-иранское взаимодействие в Сирии: ограниченное не значит законченное

С 2012 г. Москва и Тегеран пытаются создать устойчивую основу для развития всестороннего диалога. С точки зрения исторической памяти иранцев эти пять лет — всего лишь миг. Куда большее значение имеют столетия предыдущих отношений, а они научили местное население тому, что если Москве и верить, то с большой осторожностью. В Тегеране остаётся актуальным вопрос, а не предаст ли Москва его в очередной раз в угоду улучшения отношений с Западом? В итоге любые непонятные для иранцев российские действия местное общественное мнение начинает объяснять «предательством Москвы».

Наиболее очевидное объяснение того, почему Иран и Россия оказались в Сирии вместе, — это схожесть в их восприятии ситуации и потребность в друг друге непосредственно на поле боя для обеспечения выживания режима Б. Асада. С практический точки зрения Россия нуждалась в Иране в Сирии так же сильно, как Иран нуждался и продолжает нуждаться в России. Успех военных действий Дамаска и Москвы прямо зависит от постоянного присутствия проиранских формирований на том или ином направлении.

Помощь проиранских группировок российским силам — верная гарантия того, что Москве не надо значительно наращивать свою военную группировку в Сирии и действовать на манер советского присутствия в Афганистане. Подход иранцев тоже прагматичен — без России у Ирана нет возможности предоставить Дамаску артиллерийскую и авиационную поддержку, а главное — дипломатическую, которые вкупе позволяют продвигать и навязывать условия своим оппонентам на переговорах.

Несмотря на продолжающееся уже более двух лет взаимодействие России и Ирана в Сирии, характер диалога между двумя странами и перспективы его дальнейшего развития до сих пор вызывают активные споры экспертов. Одни убеждены, что в САР между Россией и Ираном сформировался союз. Другие считают российско-иранское сотрудничество не более чем мифом: якобы имеет место исключительно ситуативное взаимодействие, которое должно вот-вот закончиться. Зачастую и те, и другие ссылаются на иранские источники и на иранское общественное мнение в целом.

Доклад РСМД и IRAS «Партнерство России и Ирана: текущее состояние и перспективы развития»

Российское присутствие в Сирии и иранское общественное мнение

Действительно, наиболее яркое отражение указанная дискуссия нашла именно в иранской информационной сфере. Ряд изданий прямо говорит о «предательстве» России, которая неизбежно «продаст» Иран либо Западу, либо Израилю. Некоторые, наоборот, пишут о братстве народов и цитируют российских чиновников, заявляющих, что Иран и Россия вместе «проливают кровь» на полях сирийской войны ради великой цели. Однако воспринимать эту внутрииранскую дискуссию следует с определенной поправкой.

Во-первых, значительное влияние на ее формирование оказывает, как ни странно, информационная война между Россией и Западом. Так, проправительственные новостные агентства, такие как ИРНА, ИСНА, Мехр, часто перепечатывают различные статьи и заявления российских новостных агентств, в результате чего в иранском информационном поле создается благостный образ российского присутствия в САР и успешного взаимодействия между двумя странами. В то же время наиболее агрессивные публикации против России оказываются в действительности перепечатками статей с американских изданий, от которых ожидать объективной картины также не всегда приходится.

Во-вторых, дискуссия относительно текущего сотрудничества с Москвой ведется в иранском обществе через призму внутриполитических реалий. В частности, консерваторы в большей степени тяготеют к взаимодействию с Москвой, видя в ней противовес и защиту от антииранской политики США. Впрочем, некоторые из них задаются вопросом, а не слишком ли велика зависимость от Москвы и не вытеснит ли Россия Иран из той же Сирии. Либеральные силы отдают предпочтение контактам с Западом. В этом ключе взаимодействие с Россией некоторые прослойки иранского общества воспринимают в штыки как признак отдаления от этого самого Запада. Часть иранских либералов также активно выступает против планов Тегерана на региональное господство и разумно ставит под вопрос необходимость агрессивного ведения внешней политики в условиях экономической нестабильности и внутренней неопределенности. Для таких групп взаимодействие Ирана с Россией в Сирии символизирует усиление гегемонистских тенденций во внешней политике, что и рождает отторжение. В результате те части общества, которые выступают против России, на самом деле зачастую высказываются не против нее, а против элементов иранских реалий, с которыми Россия ассоциируется.

В-третьих, значительную роль играет и национальная память иранцев. С 2012 г. Москва и Тегеран пытаются создать устойчивую основу для развития всестороннего диалога. Проблема в том, что с точки зрения исторической памяти иранцев эти пять лет — всего лишь миг. Куда большее значение имеют столетия предыдущих отношений, а они научили местное население тому, что если Москве и верить, то с большой осторожностью. Для россиянина убийство А. Грибоедова в Тегеране — давняя история, которая не оказывает какого-либо влияния на сегодняшние практические шаги. Для иранца это до сих пор кровоточащая рана, напоминающая о позорном для его страны Туркманчайском мирном договоре с Российской империей, по которому Персия потеряла не только часть своих территорий, но и была вынуждена платить непомерную контрибуцию. В фарси до сих пор принято называть несправедливые действия в отношении кого-либо «Туркманчаем». За новейшую историю у Тегерана также накопилось немало претензий к Москве. История с заморозкой поставок С-300 в 2010 г. — лишь вершина айсберга. На этом фоне в Тегеране постоянно актуален вопрос, а не продаст ли Москва его в очередной раз в угоду улучшения отношений с Западом? Тем более что Тегеран сделал значительные вложения в Сирию, но получить политические дивиденды от них может только действуя с Москвой сообща.

В итоге любые непонятные для иранцев российские действия местное общественное мнение начинает объяснять «предательством Москвы». Так, удар США по сирийской авиабазе аш-Шайарат создал в Иране целую теорию заговора. Некоторые новостные агентства, задаваясь вопросом, почему российские средства ПВО не сбивали американские крылатые ракеты Tomahawk, пришли к выводу, что Москва таким образом посылала сигналы Западу о готовности договариваться.

Джахангир Карами:
Внешнеполитический курс Ирана: каких ждать перемен?

Три указанных фактора затрудняют понимание иранской политической элитой российского присутствия и действий в Сирии. Западные, да и зачастую российские эксперты начинают ориентироваться на созданные этими факторами мифологемы. Действительность же несколько иная. Для того чтобы ее увидеть, необходимо хотя бы посмотреть на то, что же происходит в самой Сирии и как сирийскую ситуацию характеризуют иранские лица, напрямую ответственные за выработку связанных с ней решений. К последним, например, относятся секретарь Высшего совета национальной безопасности Ирана А. Шамхани, советник Верховного лидера по внешней политике А.А. Велаяти, командующий корпусом аль-Кудс К. Сулеймани, иранские высокопоставленные дипломаты и сам Верховный лидер А. Хаменеи. Их же мнение едино: взаимодействию с Россией в Сирии быть, и оно имеет для Ирана стратегическое значение. Это, конечно, не отменяет того, что между сторонами существуют разногласия и противоречия.

Зачем мы друг другу?

Наиболее очевидное объяснение того, почему Иран и Россия оказались в Сирии вместе, — это схожесть в их восприятии ситуации и потребность в друг друге непосредственно на поле боя для обеспечения выживания режима Б. Асада. Так, Тегеран, стремящийся сохранить режим Б. Асада, с самого начала сирийского восстания преуменьшил значение протестного движения, объясняя его возникновение «происками США» и «агентов Израиля». Москва сирийские события публично также объясняла внешним заговором, хотя и делала оговорки, что Б. Асад тоже допустил ряд просчетов при выстраивании своей внутренней социально-экономической политики. По этой причине российско-иранская кооперация российским общественным мнением воспринимается как противостояние Западу и террористам: мало кто думает об исторических разногласиях между странами, когда на повестке дня находится «американский управляемый хаос».

С практический точки зрения Россия нуждалась в Иране в Сирии так же сильно, как Иран нуждался и продолжает нуждаться в России. Москва предоставляла и предоставляет режиму Б. Асада необходимое дипломатическое прикрытие, поставляет новейшие системы вооружений, обеспечивает поддержку с воздуха, проводит полицейские и спецоперации, а также по мере надобности играет роль посредника, примиряя Дамаск с противоборствующими группировками. Вместе с тем Иран играет ключевую роль на местах в Сирии. Успех военных действий Дамаска и Москвы прямо зависит от постоянного присутствия проиранских формирований на том или ином направлении. Например, в Северной Хаме на линии соприкосновения c оппозицией находятся отряды иракских Harakat al-Nujba и Imam Ali Battalion, ливанской «Хезболлы», сирийско-ливанской Liwa al Baaqer, сирийско-иранской Al Mukhtar al Thaqafi Brigade, а также подразделения «Национальных сил обороны», которые формировались по образу иранской военизированной милиции «Басидж».

В то же время, несмотря на все эти факторы, полноценным союзом российско-иранское взаимодействие назвать сложно.

Дружба дружбой, а политика политикой

Антон Мардасов:
Россия и Иран на площадке компромиссов

Выстраивая свое взаимодействие с Ираном, Москва хочет избежать ситуации, когда она окажется втянутой в региональные вопросы в качестве инструмента решения задач иранской региональной политики. Это незамедлительно испортит отношения России с Израилем, странами ССАГПЗ и вовлечет ее в разворачивающееся в регионе противостояние между шиитами и суннитами. Последнее особенно нежелательно для России, мусульманское население которой также составляют в основном сунниты. В этой связи ей крайне важно сохранять баланс в своих шагах в Сирии, чтобы целиком не ассоциироваться с шиитским Ираном. Ради этого Москва создала систему противовесов, которая уравновешивает крен России в сторону Тегерана.

Один такой противовес был найден сразу — он заключался в договоренностях с Израилем о свободе действий ВС ЦАХАЛ, которые с 2015 г. многократно атаковали лояльные Б. Асаду силы. Второй противовес, как представляется, состоял в том, чтобы, пользуясь нерешительностью уходящей администрации Б. Обамы и его креном в сторону Ирана, Москва «методом кнута и пряника» пыталась выстроить отношения с монархиями Персидского залива на фоне тех же испорченных американо-саудовских отношений. При этом Москва на официальном уровне практически не комментировала эвакуацию отрядов оппозиции и суннитского населения из районов Дамаска, которая носит ярко выраженный сектантский характер. Очевидно, что такое «молчание» — попытки дистанцироваться от политики Дамаска и Ирана, которые если прямо и не культивируют сектантство, то так или иначе способствуют укреплению несуннитских групп в стране.

Третий противовес появился с приходом в Белый дом Дональда Трампа, который сразу же заявил о приверженности союзническим отношениям с суннитскими монархиями. Теоретически для Москвы важно сохранять диалог с Вашингтоном по сирийскому конфликту не только как повод для разговора «на равных», но и для того, чтобы Иран чувствовал угрозу заключения договорённостей «за его спиной» и был в большей степени готов на уступки России по различным вопросам. Возможное российско-американское взаимодействие действительно настораживающий фактор для Тегерана, который в большей степени, чем Москва заинтересован в сохранении существующего сирийского режима без изменений и может противостоять проводимым реформам. В этой связи уже в интересах Ирана поддерживать градус напряжения российско-американских отношений, и подобные действия не раз проявлялись «на поверхности». В то время как Тегеран на дипломатических форумах подчеркивает необходимость обеспечения прекращения огня в Сирии и согласования переговоров о мирном прекращении войны, его действия на местах иногда говорят о другом. В июне 2017 г. в районе Сирийской пустыни ВВС США дважды сбивали иранские ударно-разведывательные БПЛА Shahed-129 и несколько раз атаковали проиранские формирования, пытающиеся продвинуться к ат-Танфу, где дислоцированы местные суннитские племена оппозиции, поддерживаемые спецназом США, Великобритании, Норвегии и Иордании. Также вряд ли можно объяснить простым совпадением действия сил режима и иранских прокси-сил в провинции Сувейда после объявления 9 июля 2017 г. режима прекращения огня по новым российско-американским договоренностям, что стало итогом встречи В. Путина и Д. Трампа на саммите «Группы двадцати». В частности, проправительственные формирования смогли продвинуться в этой зоне деэскалации, отбив у групп оппозиции — Jaysh Usud al-Sharqiya и The Forces of Martyr Ahmad al-Abdo — горный массив Джабаль Сайс, а также районы Тулуль аль-Фаддайан, Тель аль-Асфар и ряд других. До введения режима прекращения огня в течение нескольких недель на этом направлении наблюдалось затишье.

Таким образом, Тегеран, вероятно, демонстрирует, что не намерен считаться ни с какими договоренностями по Сирии, которые заключаются без его участия.

Израильский фактор

Кирилл Семенов:
«Бег к Евфрату» — битва за Дейр аз-Зор

При планировании своих действий в Сирии Россия старается учитывать и интересы Израиля. Еще в начале 2015 г. Москва дала обещание Иерусалиму о том, что ни один ее шаг в регионе не будет сделан без принятия во внимание вопросов безопасности Израиля. Однако выполнить это обещание в ситуации, когда иранский партнер России видит свои задачи в Сирии в том числе и через призму противостояния с израильтянами, очень непросто. Следуя просьбам Иерусалима если и не положить конец присутствию иранских боевиков в Сирии, то хотя бы добиться их отвода от контролируемых Израилем территорий, Москва летом 2017 г. стала обсуждать вопрос создания зон деэскалации на Юге Сирии в отдельном от Астаны формате, который исключал участие Ирана и Турции, но вводил в дискуссию Израиль, Иорданию и США (этот формат получил название «Амманского»). Формально Иран поддержал достигнутые договоренности по созданию зон перемирия близ границ с Израилем, хоть и отметил, что практика сепаратных договоренностей может «подорвать суверенитет и территориальную целостность» Сирии. Несомненно, «Амманские консультации» вызывают опасения Тегерана из-за того, что площадка в Иордании может постепенно начать заменять собой астанинский процесс.

Борьба за влияние

Параллельно вместе с процессом взаимодействия между Россией и Ираном в Сирии разворачивается и скрытое соперничество за влияние внутри самой страны. Иран активно работает с ополчением и местными группировками, представляющими филиалы ливанской (The National Ideological Resistance in Syria) и иракской «Хезболлы» (Syrian «Islamic Resistance» groups), а также подразделениями The Local Defence Forces в Алеппо и The National Defence Forces, состоящие из алавитов, местных суннитов и других сирийцев, но находящиеся под контролем иранских советников и частично или полностью финансируемые Ираном. То есть Тегеран не только привлек в Сирию иностранные шиитские группы, но и сформировал полувоенные формирования, якобы находящиеся под властью режима, но в действительности являющиеся «параллельной армией», которая обеспечивает Ирану долгосрочное присутствие в Сирии, что вызвало настороженность даже в самом Дамаске.

Россия, наоборот, укрепляет формальные структуры армии и служб безопасности поставками вооружений и бронетехники. Российские военные советники принимали прямое участие сначала в формировании 4-ого добровольческого штурмового корпуса для действий в Латакии, а позже — 5-ого штурмового добровольческого корпуса с общесирийскимии задачами, но с ограниченным иранским влиянием. При этом перспектива формирования соединения, способного выполнять задачи без участия проиранских ополченских отрядов, была сразу же встречена Тегераном без энтузиазма. Иранцы попытались исправить ситуацию и добиться хотя бы участия «Хезболлы» в жизни 5-го корпуса.

По словам источников авторов, близких к российским разведывательным структурам, российско-иранская борьба за влияние проявляется даже в Восточном Алеппо, который перешел под контроль Дамаска в декабре 2016 г. Так, Москва стремится нормализовать отношения с местным населением через диалог с местными старейшинами, привлекая для этого военных и офицеров спецслужб из Чечни, Кабардино-Балкарии и других республик Северного Кавказа, исповедующих суннитскую ветвь ислама. Кроме того, определенное взаимодействие осуществляется с силовиками Армении, которые давно и успешно работают в армянских кварталах города. Иран же пытается расширить свое влияние в Восточном Алеппо через формирования местных сил, например, Fawj Ra'ad al-Mahdi, созданное в марте 2017 г. и не скрывающее проиранскую ориентацию. Также, по некоторым данным, Иран собирается восстановить учебные заведения в Восточном Алеппо и открывает культурные просветительские центры. Подобные действия зачастую обостряют этноконфессиональные противоречия внутри Сирии, которыми будут пользоваться радикальные группировки.

И все же они вместе

Ирина Федорова:
Иран и США: повышенное давление

Вместе с тем при росте количества проблемных точек в российско-иранском диалоге по Сирии, говорить о неизбежном и скором разладе между двумя сторонами не приходится. Более того, по крайней мере с иранской стороны есть понимание долгосрочности взаимодействия двух стран. Об этом, например, открыто в своих интервью сказал А. Шамхани. Его высказывания в этом ключе очень показательны. Судя по ним, к концу второго года российского военного присутствия в Сирии иранцы приняли мысль о том, что у двух стран всегда будут противоречия и даже поняли (хотя, конечно, и не одобрили) подходы Москвы к израильскому фактору. Однако, с их точки зрения, важнее всего сфокусироваться не на проблемах, а на вопросах, над которыми можно и нужно работать сообща. Как уже говорилось, обеспечить выживание Б. Асада и остатков сирийских госинститутов друг без друга Россия и Иран не могут. Достаточно сказать, что помощь проиранских группировок российским силам — верная гарантия того, что Москве не надо значительно наращивать свою военную группировку в Сирии и действовать на манер советского присутствия в Афганистане.

Подход иранцев тоже прагматичен — без России у Ирана нет возможности предоставить Дамаску артиллерийскую и авиационную поддержку, а главное — дипломатическую, которые вкупе позволяют продвигать и навязывать условия своим оппонентам на переговорах. Зоны деэскалации объективно никак не сказываются на иранском влиянии в Сирии, и даже в случае вывода из САР подразделений ливанской «Хезболлы», иракских, афганских и пакистанских формирований Тегеран все равно сохранит рычаги влияния, опираясь уже на местные силы.

В условиях сохранения американского присутствия в Сирии через влияние на легализованные и включенные в мирный процесс оппозиционные группировки для иранцев тем более лучше обеспечить тесную коммуникацию с Москвой, чтобы иметь возможность продвигать свои интересы в случае политических изменений в Сирии и формирования переходного правительства. Тегеран устроит даже ограниченная операция Москвы и Турции в Идлибе, которая бы сохранила в перенаселенной провинции силы оппозиции, но которая позволила бы ослабить неоднородную по своему составу коалицию «Хайат Тахрир аш-Шам», впитавшую в себя «Джебхат ан-Нусру»/«Джебхат Фатх аш-Шам». В условиях накаленного информационного фона такая ограниченная антитеррористическая операция, наоборот, может быть подана как итог развивающегося российско-иранского взаимодействия и готовность сторон идти на компромисс.

В любом случае, у сторон нет иллюзий, что политическое решение конфликта будет найдено в краткосрочный период, а значит, надо продолжать взаимодействие, не всегда ожидая от него мгновенного положительного результата и мирясь с возникающими разногласиями. Несмотря ни на что, Москва и Тегеран, по сути, являются проводниками интересов друг друга в Сирии, поэтому демонстрация союзничества — это тот фактор, который в сложившихся геополитических и экономических реалиях обе стороны будут использовать в своих целях. В том числе — для односторонних переговоров.