Сирийское уравнение: в поисках формулы решения

Семилетний конфликт в Сирии подошёл к той черте, когда последние военные успехи Дамаска и его союзников — России и Ирана — в пригородах сирийской столицы, восточной Гуте, на юге, в провинциях Дераа, Сувейда и Кунейтра и консолидация правительственного контроля над большей частью западной территории страны создают картину приближающейся победы над противниками сирийского режима. Массированная концентрация войск в провинции Идлиб дополняет эту картину ещё одним крупным штрихом. После освобождения Идлиба, согласно оптимистическим заявлениям президента Б. Асада в интервью корреспонденту «Россия сегодня», «единственной проблемой» останутся Сирийские демократические силы — отряды вооружённой оппозиции с преобладанием курдов, закрепившиеся на востоке и северо-востоке Сирии при поддержке Соединённых Штатов. Тактика сирийского руководства, как её наметил президент Сирии Б. Асад, состоит в том, чтобы добиваться примирения, а если это окажется недейственным, то использовать военную силу для освобождения всей страны, в том числе и от «американской оккупации».

Геополитическое соперничество в Сирии чрезвычайно обострилось, а вместе с ним и линии напряжения в отношениях между союзниками в двух коалициях, где ведущую роль играют Россия и Соединённые Штаты. Другая особенность нынешней ситуации, в том числе расстановки сил «на земле», состоит в том, что ни один из влиятельных игроков на сирийском поле, не имеет достаточно сил, чтобы навязать устойчивый мир в одностороннем порядке. В то же время каждый из них — один или в альянсе — способен сорвать усилия других. Принятие окончательного решения по характеру операции в Идлибе может оказаться определяющим. От того, какой выбор будет сделан, зависят не только отношения с Турцией, но и перспективы политического будущего Сирии, её экономической реконструкции и возвращения беженцев.

На нынешнем этапе, когда террористическая угроза если не снята полностью, то в значительной степени ослаблена, эти три проблемные составляющие восстановления мира и послевоенного строительства в Сирии, которые так или иначе находились в тени борьбы с территориальной экспансией ИГ и «Аль-Каидой», находятся в центре внимания миротворческих усилий России. Вместе с тем нельзя не заметить, что практический эффект от инициативных действий России на этих направлениях значительно снижается, во-первых, отсутствием целостного подхода и, во-вторых, — выверенного баланса между военной и политической составляющей усилий по конфликтному урегулированию. Достижение устойчивого урегулирования этого многослойного конфликта лежит на путях многостороннего компромисса в широком формате, где у неё достаточно возможностей и влияния для обеспечения своих долгосрочных интересов неконфронтационным путём.

Семилетний конфликт в Сирии подошёл к той черте, когда последние военные успехи Дамаска и его союзников — России и Ирана — в пригородах сирийской столицы, восточной Гуте, на юге, в провинциях Дераа, Сувейда и Кунейтра и консолидация правительственного контроля над большей частью западной территории страны создают картину приближающейся победы над противниками сирийского режима. Массированная концентрация войск в провинции Идлиб дополняет эту картину ещё одним крупным штрихом. После освобождения Идлиба, согласно оптимистическим заявлениям президента Б. Асада в интервью корреспонденту «Россия сегодня», «единственной проблемой» останутся Сирийские демократические силы — отряды вооружённой оппозиции с преобладанием курдов, закрепившиеся на востоке и северо-востоке Сирии при поддержке Соединённых Штатов. Тактика сирийского руководства, как её наметил президент Сирии Б. Асад, состоит в том, чтобы добиваться примирения, а если это окажется недейственным, то использовать военную силу для освобождения всей страны, в том числе и от «американской оккупации».

Руслан Мамедов:
Урегулирование сирийского кризиса и угрозы терроризма в период пост-ИГ

Подобная тактика и привела к вытеснению террористов и группировок вооружённой оппозиции из трёх зон деэскалации преимущественно военными методами, что имело тяжёлые гуманитарные последствия и политические осложнения для России. Судя по всему, сирийское руководство исходит их того, что, какие бы заявления о невозможности военного решения ни делались в России и Соединённых Штатах, на деле оно уже состоялось. Отсюда настрой на форсирование наступательной операции такого типа и в последней четвёртой зоне — в Идлибе. В такой логике решения конфликта, если она действительно возобладает, не видно места для компромиссных договорённостей, и действует принцип «победитель получает всё».

Возникают вопросы, насколько новая военная реальность, созданная во многом благодаря поддержке со стороны России, способна со временем преобразоваться в формулу политического урегулирования на долгосрочной основе? Даже если джихадисты из «Нусры» будут разбиты и последние «карманы» присутствия ИГ в сирийской пустыне и вдоль границы с Ираком будут уничтожены, смирится ли суннитское большинство в Сирии с сохранением прежней властной конструкции, слегка видоизменённой по французской пословице «чем больше перемен, тем больше всё остаётся по-старому»? Выдержит ли с трудом поддерживаемое взаимодействие между Россией и Турцией, которая, будучи не против искоренения скопища террористов в Идлибе, выступает против применения там прежней тактики массированных авиаударов с волнами новых беженцев и предлагает свой вариант действий, это испытание? И, наконец, как военное решение может быть воспринято Соединёнными Штатами, Израилем и Саудовской Аравией, рассматривающими Сирию как главный фронт стратегической битвы с Ираном и имеющими достаточно возможностей, в том числе и военных, для «контригры»?

Сирийское уравнение представляет собой, возможно, уникальный случай в практике внутригосударственных конфликтов. Здесь сталкиваются интересы множества сторон, переплелись в один тугой узел сразу три измерения — сирийское, региональное и глобальное. Причём каждое из них само по себе является источником конфликтов в условиях острого противостояния между Россией и Западом, неустойчивых региональных альянсов и ирано-саудовской борьбы за сферы влияния в регионе, отягощённой старыми межрелигиозными распрями. В этом уравнении такое количество знаков, условий, известных и неизвестных, что для вычисления формулы решения требуется целостный подход и правильное определение порядка действий.

В числе элементов, без которых возвращение Сирии к миру и национальному примирению не представляется возможным, реформа конституционно-государственного устройства, возвращение беженцев и проведение выборов под надзором ООН, реорганизация силовых структур, налаживание срочной гуманитарной помощи, в которой нуждается более половины населения, согласование международных усилий по экономической реконструкции и многое другое. Соединение всех этих условий в одном стабилизационном пакете — трудновыполнимая задача, требующая усилий многосторонней дипломатии с целью достижения минимального уровня международного взаимопонимания.

Ставка на силовые методы в качестве как бы вынужденной реакции на вызовы боевиков может иметь успех и дальше, но она не способна привести к полному решению проблемы и сопряжена с немалыми военными, политическими и экономическими рисками. Главное правило конфликтного урегулирования и дипломатии — иметь дело с такими фактами, какие они есть, а не такими, какими мы хотим их видеть. Конфликт вышел на другой уровень. Если два года назад это была, по всем оценкам, «война по доверенности», то теперь Сирия превратилась в арену стратегического противоборства глобального и регионального масштаба. На её территории в прямом соприкосновении друг с другом de-facto (хотим мы того или нет) размещены воинские контингенты и военные базы как минимум шести государств (Россия, США, Турция, Иран, Великобритания, Франция), а воздушное пространство Сирии поделено на зоны контроля. Продвижение сирийской армии на север чревато угрозой столкновений с Турцией, в то время как в ряде районов к востоку от Евфрата наращивается военное присутствие США и их союзников.

Александр Аксенёнок:
Перспективы послевоенной Сирии: конституция и государственно-политическое устройство

Отношения между США и Турцией, двумя союзниками по НАТО, проходят кризисный период. Но каковы бы ни были разногласия и предупреждения Р. Эрдогана о поиске «новых друзей и союзников», Анкара ведёт себя осторожно, стараясь не ставить под сомнение своё членство в альянсе. Последнее виток развития событий в Идлибе и вокруг него показал, что и с российским партнёром у Турции существует немало раздражителей, снимать которые обеим сторонам становится всё тяжелее. В этих условиях игровое поле, позволяющее Турции маневрировать, постепенно расширяется, особенно по мере того, как Россия и Соединённые Штаты всё больше скатываются к опасной конфронтации.

Позиция Турции, а Идлиб — зона её ответственности, в пользу более гибкого сочетания переговорных методов с военными ударами по непримиримым джихадистам с тем, чтобы избежать нового притока беженцев через турецкую границу, встречает поддержку Соединённых Штатов. И это происходит в тот момент, когда Вашингтон, похоже, определился со своей стратегией, предусматривающей тактику нажимных действий на военном и политическом направлениях.

Недавние заявления президента Трампа о намерении «уйти» из Сирии не нашли поддержки в его администрации и вызвали критику со стороны экспертного сообщества, выступившего за сохранение военного присутствия для достижения трёх целей: доведения до конца разгрома ИГ, жёсткого противодействия Ирану и достижение определения политического будущего Сирии на базе женевского процесса. В документе большой группы специалистов-ближневосточников (среди них и недавно назначенный спецпредставитель Госсекретаря США по Сирии Д. Джефри), выпущенном Вашингтонским институтом ближневосточной политики 11 июля 2018 г., изложен целый ряд рекомендаций «к новой политике США в Сирии». Эти рекомендации включают в себя следующие шаги в военно-политической и экономической областях: не допустить регенерации ИГИЛ и создания постоянной военной и разведывательной инфраструктуры Ирана; отрезать «силы Ирана и Б. Асада» от северо-востока Сирии путём установления бесполётной зоны к северу и востоку от Евфрата; сохранять эту зону вплоть до полного выполнения резолюции 2254 Совета Безопасности ООН; поддерживать усилия Израиля, направленные на то, чтобы «вбить клин между Ираном, Россией и Б. Асадом, включая его удары по иранским военным объектам; наращивать санкции в отношении банков, выдающих кредиты «режиму Асада» и тех структур, которые своими ресурсами поддерживают сирийскую креатуру Ирана, а также «близких к Асаду людей», продвигающих иранские инвестиции в Сирии.

Состояние политического процесса

Принятая в 2015 г. резолюция Совета Безопасности ООН 2254 содержит своего рода «дорожную карту» для продвижения вперёд по переговорному пути. Однако приходиться констатировать, что намеченные в ней сроки перехода к «заслуживающему доверия, инклюзивному правлению на внеконфессиональной основе» (определение графика и процедуры разработки проекта новой конституции, проведение свободных и справедливых выборов под эгидой ООН) давно истекли. Восемь раундов встреч между самими сирийцами при содействии Специального представителя Генерального секретаря ООН Стефана Ди Мистуры в Женеве так и не вывели стороны на прямые переговоры.

То есть политический процесс сверху в том виде, как он определен международными документами, по сути дела зашёл в тупик. Отсутствие продвижений здесь министр иностранных дел Сирии В. Муаллем объясняет тем, что этот переговорный трек «находится под давлением Запада», как бы выражая тем самым сомнения в объективности С. Ди Мистуры — признанного всеми международного посредника. Возможно, отчасти с этим связана и задержка с подбором кандидатов от правительства в состав Комитета по выработке проекта новой конституции, что входит в компетенцию международного посредника. Потребовались политические усилия со стороны России, в том числе на самом высшем уровне, чтобы правительственный список был наконец представлен. С другой стороны, разрозненная оппозиция и здесь проявила неспособность договариваться между собой, хотя после долгих пререканий список членов в состав Комитета с её стороны был все-таки направлен Ди Мистуре. Не менее сложные согласования проходит список от представителей гражданского общества. То есть уже на начальной стадии проявилось нежелание одних идти на разумные уступки и неготовность других принять жёсткие условия «победителей».

Юлия Свешникова:
Иранское присутствие в Сирии: всерьез и надолго?

Формат прямых переговоров представителей сирийского правительства с командирами отрядов вооружённой оппозиции в Астане под эгидой трёх стран-гарантов — России, Ирана и Турции — оказался более успешным, хотя на Западе он по-прежнему воспринимается как попытка уклониться от выполнения резолюции 2254 Совета Безопасности ООН. Россией был поставлен вопрос о скорейшем начале работы по подготовке новой конституции и представлен проект этого документа как материал для обсуждения самими сирийцами. В то же время астанинский формат, как об этом неоднократно заявляла российская сторона, не подменяет собой Женеву, а дополняет её. Договорённости в Астане сделали возможным проведение Конгресса по национальному примирению в Сочи, где было принято принципиальное решение о начале конкретной работы по линии ООН над подготовкой проекта новой сирийской конституции. Важным итогом 10 таких встреч стало достижение соглашений о зонах деэскалации, которые позволили на время снять напряжение по линиям военных действий, активизировать работу по примирению на местах. На повестке дня стояли также вопросы, связанные с мерами доверия — освобождение заключённых, обмен пленными, разблокирование ряда населённых пунктов, жители которых находятся в бедственном положении, и ряд других. Представители вооруженной оппозиции придавали этому особое значение, обвиняя сирийские власти в нежелании идти навстречу.

С учётом того, что политический процесс на верхнем уровне в Женеве пробуксовывает, влиятельные американские эксперты высказывают мнение о том, что выход из тупика может быть найден снизу. Путём к этому может послужить формирование системы инклюзивных органов самоуправления в подконтрольных оппозиции районах через местные выборы на базе ныне действующей конституции и Закона №107 о местном самоуправлении (такие выборы планировалось провести в 2011 г., но они не состоялись из-за начавшихся военных действий).

Следует заметить, что в провинции Идлиб и в восточных провинциях Сирии уже сформировалась система местных органов власти, неподконтрольных Дамаску. Многие из них придерживаются патриотической ориентации, отказываются сотрудничать с ИГ и «Нусрой» и могли бы быть партнёрами сирийского правительства, если оно проявит достаточно готовности к восстановлению законности на местах переговорным путём.

Такой подход к урегулированию снизу хоть и имеет свои плюсы в смысле перспектив продвижения к национальному примирению, содержит вместе с тем опасность разделения страны и разрыва единого правового пространства. Кроме того, он подразумевает, прежде всего, наличие согласия со стороны центральной власти в Дамаске, которая не готова идти по пути децентрализации, пока не будет восстановлен полный суверенитет государственных институтов на всей территории страны. Аналогичная позиция прослеживается в заявлениях сирийских официальных лиц и в отношении особого статуса для северных районов страны с компактном проживанием курдов. «Мы не можем дать какой-либо сирийской провинции преференции, отличающие её от других провинций или этнических групп, а также не можем допустить ситуации, нарушающей принцип: Сирия — одна страна, одно общество»,— заявлял министр по вопросам национального примирения Али Хейдар.

Гуманитарная помощь, экономическая реконструкция, возвращение беженцев

Цена революций и их разрушительных последствий ощутима на всём Ближнем Востоке, который продолжает находиться в полосе системного экономического кризиса. Размер финансового ущерба за период после 2011 г. оценивается в, как минимум, 1 трлн долл.

Из всех конфликтных очагов в регионе Сирия понесла наибольшие потери — разрушения, людские жертвы и снижения качества человеческого капитала. Размер ущерба за период 2011–2016 гг. оценивается в 325,5 млрд долл. Из них 227,5 млрд долл. — потери от реального снижения ВВП и упущенная выгода по сравнению с размером ВВП на 2016 г., запланированным по утверждённому правительством Сирии пятилетнему плану, и 100 млрд долл. — прямой материальный ущерб. За годы войны ВВП сократился более чем наполовину (56%), в то время как по плану он должен был вырасти на 40%. Бюджетный дефицит увеличился более чем в 14 раз. Его расходы подскочили на 56% при резком сокращении доходов на 66%. Наибольшие материальные потери приходятся на разрушения в строительной инфраструктуре, перерабатывающей и добывающей промышленности, в электро и водоснабжении. Промышленное и сельскохозяйственное производство, по данным, представленным в Документе Экономической Комиссии ООН по Западной Азии, сократились в целом на 40% и 64% соответственно, легальная торговля — на 68%.

По подсчётам, представленным А. Ад-Дардари, известным сирийским экономистом, возвращение экономики Сирии к довоенному уровню 2010 г. потребует инвестиций в размере 1 трлн долл. и 10 лет мирной жизни. Причём даже если конфликт будет урегулирован в ближайшее время, страна уже отброшена назад в своём экономическом развитии на 17 лет.

Кирилл Семенов:
Кто правит Сирией? Семья Асадов, «внутренний круг» и магнаты

Неотложного международного сотрудничества и координации с сирийскими властями требуют вопросы оказания гуманитарной помощи, нужды в которой, по подсчётам экспертов, составляют внушительную сумму — 20 млрд долл. В Сирии от недоедания страдают более 70% семей. Жизнь 80% сирийцев за годы войны опустилась ниже черты бедности, продолжительность жизни сократилась на 20 лет, а уровень безработицы приблизился к 58% — вдвое больше, чем в целом по региону.

Вместе с тем на конференции в Брюсселе в апреле 2018 г. заместитель Генерального секретаря ООН по гуманитарным вопросам Марк Лоукок сообщил, что ресурсы ООН для помощи сирийским беженцами и пострадавшим в конфликте гражданам практически на исходе. По его словам, в 2018 г. требуется собрать около 3,5 млрд долл. для оказания экстренной помощи. «С теми ресурсами, которыми мы надеемся получить в этом году, мы не сможем оказать даже экстренную помощь. Наше внимание теперь посвящено тому, чтобы гарантировать, чтобы 5,6 млн жителей, которые, по нашим оценкам, находятся в острой нужде в Сирии, была оказана помощь в первую очередь», — сказал М. Лоукок.

Финансовый ущерб и разрушения в Сирии достигли таких масштабов, которые делают задачу реконструкции её экономики неподъёмной ни для самой Сирии, ни для какого-либо одного государства или группы государств даже в среднесрочной перспективе. Необходимо объединение финансово-экономических ресурсов всего международного сообщества. По мнению большинства российских и западных экспертов, это должно рассматриваться как «инвестиции» в «общее благо» с целью возвращения беженцев и предотвращения неконтролируемой миграции, борьбы с терроризмом и насильственным экстремизмом.

Однако при всём осознании масштабов материального ущерба и гуманитарной катастрофы, являющейся самой крупной со времен Второй мировой войны, согласованная линия на уровне государств, вовлечённых в сирийский конфликт, и по линии международных организаций, в том числе в системе ООН, по-прежнему отсутствует. США и страны Евросоюза отказываются направлять финансирование на цели реконструкции районов Сирии, находящихся под контролем сирийского правительства, а это более 70% наиболее населённых территорий с наиболее разрушенной инфраструктурой. В качестве условия для получения финансирования выдвигается трансформация Сирии в соответствии с «заслуживающим доверия» политическим процессом в женевском формате на базе основополагающих международных документов — Женевского коммюнике от 30 июня 2012 г. и резолюции 2254 Совета Безопасности ООН. Параллельно значительная помощь на восстановление инфраструктуры и социальные нужды направляется европейцами напрямую в районы, контролируемые вооружённой оппозицией, где она зачастую оказывается в руках террористов.

Заявляя, что Россия и Иран одерживают военную победу и хотят конвертировать её в сохранение «режима Асада», западные державы и их союзники в регионе рассчитывают использовать экономический рычаг как один из инструментов давления. По этой логике, в отсутствие продвижения на политическом треке финансирование реконструкции через правительство Сирии и международные организации консолидировало бы «нелегитимный режим», закрепляя «процесс авторитарной стабилизации», ставящий своей целью изменение демографии в пользу его сторонников. Кроме того, в условиях действующей в стране «военной экономики» международная помощь напрямую канализировала бы поступление средств в «карманы приближённых к режиму и военных баронов на местах».

Такой политизированный подход рассматривается Россией как нарушение суверенитета и территориальной целостности Сирии, и, как выразился Сергей Лавров, — «откровенный курс на развал Сирии». В этой связи выглядит беспрецедентной позиция, занятая секретариатом ООН, — которая по своему статусу, казалось бы, должна направлять и координировать всю многоплановую работу по конфликтному урегулированию. Как заявил российский министр, секретариат ООН секретной директивой еще осенью 2017 г. запретил своим подразделениям участвовать в каких-либо проектах по восстановлению сирийской экономики, ограничив участие специализированных организаций ООН оказанием гуманитарной помощью. Он отметил, что ООН разрешит своим подразделениям заниматься восстановлением Сирии только после «достижения прогресса в так называемом политическом переходе». Это означает, что секретариат, призванный проводить взвешенную линию, фактически солидаризировался с позицией Запада.

Исходя из понимания важности экономической и гуманитарной составляющих в процессе урегулирования, Россия обратилась к Соединённым Штатам, ЕС и другим потенциальным донорам с предложением объединить усилия на двух взаимосвязанных направлениях — в мобилизации ресурсов на восстановление экономики и в возвращении беженцев. США вновь подтвердили, что, по их мнению, это «преждевременно», пока нет политического решения, ведущего к «конституционной реформе и к свободным выборам». Что касается беженцев, то, как говорилось в заявлении Госдепа, М. Помпео «дал понять, что, хотя США поддерживают возвращение беженцев в Сирию, это должно произойти только тогда, когда условия там будут достаточно безопасны, и это нужно делать с участием соответствующих учреждений ООН». В структурах ООН также говорят об отсутствии планов возвращать беженцев на родину.

Геополитическое соперничество в Сирии чрезвычайно обострилось, а вместе с ним и линии напряжения в отношениях между союзниками в двух коалициях, где ведущую роль играют Россия и Соединённые Штаты. Другая особенность нынешней ситуации, в том числе расстановки сил «на земле», состоит в том, что ни один из влиятельных игроков на сирийском поле, не имеет достаточно сил, чтобы навязать устойчивый мир в одностороннем порядке. В то же время каждый из них — один или в альянсе — способен сорвать усилия других. Принятие окончательного решения по характеру операции в Идлибе может оказаться определяющим. От того, какой выбор будет сделан, зависят не только отношения с Турцией, но и перспективы политического будущего Сирии, её экономической реконструкции и возвращения беженцев.

На нынешнем этапе, когда террористическая угроза если не снята полностью, то в значительной степени ослаблена, эти три проблемные составляющие восстановления мира и послевоенного строительства в Сирии, которые так или иначе находились в тени борьбы с территориальной экспансией ИГ и «Аль-Каидой», находятся в центре внимания миротворческих усилий России. Вместе с тем нельзя не заметить, что практический эффект от инициативных действий России на этих направлениях значительно снижается, во-первых, отсутствием целостного подхода и, во-вторых, — выверенного баланса между военной и политической составляющей усилий по конфликтному урегулированию. Достижение устойчивого урегулирования этого многослойного конфликта лежит на путях многостороннего компромисса в широком формате, где у неё достаточно возможностей и влияния для обеспечения своих долгосрочных интересов неконфронтационным путём.