Соединённые Штаты Америки в последние два десятилетия активно разворачивают глобальную систему противоракетной обороны (ПРО), и одной из арен для этого становится Азиатско-Тихоокеанский регион. Благодаря наличию двусторонних военно-политических связей со странами региона, ключевые союзники США в АТР уже используют американские системы ПРО.
О важности Азиатско-Тихоокеанского (в американских официальных документах — Индо-Тихоокеанского) региона не только для торгово-экономических отношений, но и для военной стратегии Вашингтона в условиях нарастающего противостояния с КНР свидетельствует особое внимание к поддержанию безопасности на пространстве «от Голливуда до Болливуда». Такое стремление, в частности, выражается в планах по возрождению Первого флота ВМС США в Тихом океане, базировать который предполагается в Сингапуре. Потому неудивительно, что именно АТР имеет возрастающее значение как плацдарм для размещения элементов американских систем ПРО.
Современная стратегия США по вопросам противоракетной обороны раскрыта в Обзоре политики в области противоракетной обороны (Missile Defense Review) от 2019 г. Согласно документу, в качестве основных угроз для интересов США обозначены уже не только КНДР и Иран, но Россия и Китай. Симптоматично, что обе эти державы, ведущие активные разработки в области гиперзвуковых вооружений и успешно модернизирующие средства доставки своего ядерного оружия, рассматриваются в документе в связке.
Во многом аналитики сходятся в том, что в отношении американской системы ПРО в АТР реализуется модель, отработанная в Европе, но адаптированная с поправкой на региональную специфику. При этом следует иметь в виду, что для решения проблемы создания «азиатской ПРО» одной политической воли США недостаточно: Вашингтону необходимо учитывать мнения союзников по АТР. Кроме того, стоит отметить, что в последние годы объём федеральных средств, предназначенных для развития американских систем ПРО, сокращается. Как отмечает Т. Карако, один из ведущих американских специалистов по этой теме, такая ситуация порождает неопределённость в отношении будущего целого ряда проектов. Для устранения такой ситуации, в конце минувшего года Конгресс санкционировал выделение Агентству по противоракетной обороне США дополнительные 1,3 млрд долл.
В этом вопросе примечательно критическое отношение со стороны Москвы: глава Минобороны РФ окрестил американскую систему ПРО «дырявым зонтиком». Действительно, при массированном ядерном ударе система вряд ли справится с таким количеством ракет с ядерными боеголовками. В то же время совершенствование такой системы продолжает оставаться одной из острейших проблем для Москвы и Пекина. Неудивительно стремление российской стороны настоять на включении этой тематики в соответствующий переговорный процесс по контролю над вооружениями. Говоря о перспективах развития ситуации, приходится признать, что возвращение ситуации в договорную плоскость выглядит весьма маловероятным, несмотря на отдельные оптимистичные оценки.
Ответом КНР на такое развитие событий становится постепенное наращивание ядерного арсенала (в отличие от США, связанных обязательствами по недавно продлённому ДСНВ), стремление к завершению создания полноценной ядерной триады, продолжение разработки гиперзвуковых вооружений, по которым, в том числе и по признанию американского военного руководства, Китай их опережает.
Реализация возможностей по размещению элементов ПРО США в новых точках АТР по-прежнему находится в гипотетической плоскости. При этом отдельные державы макрорегиона активно разрабатывают национальные системы ПРО, например, Индия, которая участвует вместе с США в военно-политическом формате Quad.
Несмотря на кажущееся множество потенциальных точек роста, для дальнейшего размещения элементов ПРО США в регионе существуют объективные препятствия. Среди таковых: противодействие местного населения в Японии и Южной Корее, нежелание элит большинства стран АТР обострять конфронтацию с Китаем, который способен своими ответными мерами нанести болезненный удар по сопряжённым с ним экономикам, фрагментарность расположения и высокая себестоимость таких систем, а также политическая турбулентность в самих США.
Сегодня американские эксперты ждут более конкретной позиции от нового главы государства и его команды, в том числе и в плане распределения бюджетных средств на модернизацию элементов национальной ПРО. Вполне вероятно, что именно эти вопросы будут иметь в ближайшее время более высокий приоритет по сравнению с проблемой координации с союзниками в АТР. Не исключено и проведение нового Обзора политики США в области ПРО.
В целом можно предположить, что США потенциально было бы интересно дальнейшее расширение своей сети ПРО для того, чтобы насытить своим присутствием обширный регион, создать более разветвлённую и менее дискретную систему, в том числе технологически привязав к себе другие страны. Однако возможности для этого далеко не безграничны, а политическая воля союзников Вашингтона в регионе, не всегда совпадающая с устремлениями США, продолжает оставаться существенным фактором.
Соединённые Штаты Америки в последние два десятилетия активно разворачивают глобальную систему противоракетной обороны (ПРО), и одной из арен для этого становится Азиатско-Тихоокеанский регион. Благодаря наличию двусторонних военно-политических связей со странами региона, ключевые союзники США в АТР уже используют американские системы ПРО. Необходимо оценить видение Вашингтоном ракетных угроз в основополагающих документах, текущее состояние ПРО США в АТР и перспективы дальнейшего развития ситуации, а также реакцию государств региона, против которых данные системы могут быть потенциально направлены.
Если говорить об исследованиях по данной проблематике, внимание российского экспертного сообщества традиционно сфокусировано на восточноевропейском направлении. Актуальности теме придаёт тот факт, что отдельные элементы системы, уже размещённые в Европе и планируемые к развёртыванию в АТР, предположительно могут быть использованы в наступательных целях [1]. О важности Азиатско-Тихоокеанского (в американских официальных документах — Индо-Тихоокеанского) региона не только для торгово-экономических отношений, но и для военной стратегии Вашингтона в условиях нарастающего противостояния с КНР свидетельствует особое внимание к поддержанию безопасности на пространстве «от Голливуда до Болливуда». Такое стремление, в частности, выражается в планах по возрождению Первого флота ВМС США в Тихом океане, базировать который предполагается в Сингапуре. Потому неудивительно, что именно АТР имеет возрастающее значение как плацдарм для размещения элементов американских систем ПРО.
Основы размещения элементов ПРО США в АТР
Принципиальной целью, которая обусловливает существование ПРО как таковой, является отслеживание запусков и перехват ракет противника (в первую очередь, баллистических, если речь идёт о стратегической ПРО). В систему ПРО входит целый комплекс различных установок: радиолокационные станции, спутники слежения, пусковые установки и сами противоракеты. Кроме национальной Наземной системы противоракетной обороны на маршевом участке полета (англ. Ground-based Midcourse Defense), элементы которой расположены на Аляске и в Калифорнии, можно выделить следующие основные типы систем ПРО США, предназначенные для экспорта на данном этапе: THAAD (Комплекс высотного заатмосферного перехвата ракет на ТВД), Aegis Ballistic Missile Defense System (Система противоракетной обороны «Aegis»), «Patriot» PAC-3 (Усовершенствованная система ПРО «Patriot»). Впрочем, в настоящей статье нас будут интересовать не столько тактико-технические характеристики указанных систем, сколько политическая подоплёка связанных с ПРО решений США и их союзников в АТР.
С международно-правовой точки зрения предпосылкой для инициирования мероприятий по размещению элементов ПРО в регионе стал выход США из Договора об ограничении систем ПРО 1972 г., произведённый администрацией Дж. Буша-мл. в 2001–2002 гг. Незадолго до этого, в 1999 г., ещё Б. Клинтоном был подписан одобренный Конгрессом законопроект о НПРО (Национальной противоракетной обороне) — любопытно, что его рассмотрение откладывалось несколько раз, в то время как глава государства заявлял о приверженности США Договору 1972 г. В частности, таковой была позиция Вашингтона на Обзорной конференции по ДНЯО 2000 г.
Первые практические шаги по размещению элементов ПРО в АТР были сделаны в 2000-е гг. Попробуем проанализировать эволюцию восприятия региона Вашингтоном в рассматриваемой сфере в последние годы. Ещё в Обзоре политики США в области ПРО 2010 г. отдельный акцент был сделан на региональном компоненте ядерного сдерживания. Угрозой в регионе была названа лишь КНДР. В этой редакции документа приветствовалось даже сотрудничество в рассматриваемой области с КНР и РФ. Однако современная стратегия, связанная с противоракетной обороной, раскрыта в Обзоре политики в области противоракетной обороны (Missile Defense Review) от 2019 г., и до возможного принятия администрацией Дж. Байдена более новой версии, он будет оставаться руководством для американских дипломатов и военных.
Особенности американской терминологии также представляют собой важную тонкость, возможно, не до конца заметную русскоязычному читателю. В то время, как Договор по ПРО 1972 г. в английском языке принято обозначать аббревиатурой ABM (Anti-Ballistic Missile Treaty), в названии актуальной стратегии присутствует словосочетание «missile defense». Это связано с развитием существующих и появлением новых видов вооружений системы ПРО, которые оказываются нацеленными далеко не только на баллистические ракеты.
В качестве основных угроз для интересов США в Missile Defense Review обозначены уже не только КНДР и Иран [2], но и Россия с Китаем. Симптоматично, что обе эти державы, ведущие активные разработки в области гиперзвуковых вооружений и успешно модернизирующие средства доставки своего ядерного оружия, рассматриваются в документе в связке. Что касается КНДР, то после достижения сингапурских договорённостей Д. Трампа и Ким Чен Ына в июне 2018 г., Пхеньян полтора года воздерживался от ракетных пусков, однако уже в 2019 г. были испытаны как различные ракеты меньшей дальности, так и БРПЛ «Пуккыксон-3». Зачастую такие ракеты падают в Японском (Восточном) море, в том числе в исключительной экономической зоне Японии.
Отдельно следует упомянуть о корпорациях, вовлечённых в производство: в первую очередь это «Raytheon» и «Lockheed Martin». Роль этих компаний, которые получают крупные заказы и в других направлениях военной индустрии, состоит в том числе в обеспечении технологических прорывов, которые впоследствии влияют на формирование видения Вашингтоном стратегической сферы. Неудивительно, что гиганты оборонной промышленности заинтересованы в продвижении сделок США с союзниками в АТР. Во многом это также вопрос бюджета: в последние годы объём федеральных средств, предназначенных для развития американских систем ПРО, сокращается. Как отмечает Т. Карако, один из ведущих американских специалистов по этой теме, такая ситуация порождает неопределённость в отношении будущего целого ряда проектов. Для устранения такой ситуации, в конце минувшего года Конгресс санкционировал выделение Агентству по противоракетной обороне США дополнительные 1,3 млрд долл.
Во многом аналитики сходятся в том, что в отношении американской системы ПРО в АТР реализуется модель, отработанная в Европе, но адаптированная с поправкой на региональную специфику. При этом следует иметь в виду, что для решения проблемы создания «азиатской ПРО» одной политической воли США недостаточно: Вашингтону необходимо учитывать мнения союзников по АТР. Использование кораблей с многофункциональной БИУС (боевая информационно-управляющая система) «Aegis» — общая черта для союзников США в регионе (Япония, Южная Корея и Австралия). На особенностях размещения отдельных американских систем ПРО в каждой из указанных стран стоит остановиться подробнее.
Республика Корея: двойная защита
Изначально Сеул ориентировался на создание национальной системы противовоздушной и противоракетной обороны KAMD (Korea Air and Missile Defense), однако сегодня система ПРО страны представляет собой образец своеобразного симбиоза отдельных разработок на национальном уровне и американского импорта. Помимо того, что в распоряжении республики есть комплексы PAC-3, наибольший резонанс в региональном масштабе в последние годы вызвал сюжет с поставкой Сеулу системы THAAD. Решение о размещении батарей THAAD было принято южнокорейскими властями ещё до импичмента Пак Кын Хе (в 2016 г., после полугода интенсивных переговоров, было получено согласие РК). Впрочем, идея была встречена местными жителями не столь однозначно: около трети из них высказались против такого развития событий, поддержали сделку лишь 50% опрошенных. Действующий президент Мун Чжэ Ин изначально был против этого решения, однако очередные ядерные испытания КНДР в 2016–2017 гг. и заявления Пхеньяна о создании термоядерного оружия заставили руководство Южной Кореи лишь ускорить процесс развёртывания.
Тем не менее отношения Республики Корея и США в годы президентства Д. Трампа сложно назвать безоблачными: бывший лидер США неоднократно требовал компенсации у Сеула за нахождение на территории РК воинского контингента, грозя его выводом. Помимо этого, у уже размещённой THAAD есть свои ограничения: несмотря на то, что она рассматривается как более совершенная в сравнении с PAC-3 за счёт своей большей мобильности, против МБР THAAD считается малоэффективной. Отношение общественности уезда Сонджу, где расположена система, также достаточно негативное. Более того, экономическое и дипломатическое давление на Сеул со стороны КНР [3] становится серьёзным препятствием для расширения сотрудничества РК и США в этой сфере.
Япония: самооборона не без оружия
Общеизвестно, что ещё с начального этапа холодной войны обеспечение безопасности Японии de facto достаточно сильно зависит от США. Согласно «пацифистской» Конституции 1947 г., страна не имеет наступательных вооружений, ограничиваясь силами самообороны. Действительно, изначально совместное создание элементов ПРО рассматривалось Японией в рамках парадигмы «сэнсю бо:эй» (яп. Оборона, направленная исключительно на самозащиту). Соглашение о поставке элементов американской ПРО было подписано в 2003 г., а изучением вопроса японское правительство занялось ещё в 1990-х гг. В итоге в 2008 г. вокруг Токио и на о-вах Окинава была дислоцирована система PAC-3. Кроме того, в Японии находятся передвижные РЛС AN/TPY-2.
Более того, после ряда ядерных испытаний КНДР в 2017 г., были согласованы поставки Японии комплекса «Aegis Ashore». Однако летом 2020 г. договорённость была отменена японской стороной. Среди причин можно выделить как недовольство местного населения вкупе с позицией руководства префектур Ямагути и Акита, так и дороговизну самой сделки на фоне неудач «абэномики». Аналитиками это было расценено в том числе как стремление Японии к большей самостоятельности в обеспечении своих национальных интересов. При этом японские военные рассматривают альтернативные варианты размещения элементов ПРО, в том числе на море.
В рамках партнёрства США и Японии, первые обязуются предоставлять информацию в случае нападения на Японию с применением баллистических ракет, а также по необходимости обеспечить военной силой. Страны проводят совместные НИОКР в рамках модернизации наиболее современных противоракет SM-3. Несмотря на провал сделки с «Aegis Ashore», нет оснований считать, что правительство Ё. Суги откажется от сотрудничества с Вашингтоном по ПРО.
Австралия: прибрежное безветрие
Принято считать, что ввиду географической удалённости, Австралия менее уязвима перед лицом потенциальных ракетных угроз. Тем не менее между США и Австралией также действует рамочное партнёрство в изучаемой области: принципиальное решение о присоединении к американской ПРО Канберра озвучила в 2003 г. Впрочем на масштабные приобретения (по сравнению с другими американскими союзниками в АТР) Австралия пока не решилась. Кроме уже обозначенной БИУС «Aegis», которой пользуются корабли Королевского Австралийского ВМФ, на территории страны есть наземная спутниковая станция, расположенная на американско-австралийской базе Пайн-Гэп. Австралийцы проводят разработки в сфере противоракетной обороны в том числе с корпорацией «Lockheed Martin». Анонсированная летом 2020 г. более активная позиция Канберры в области обороны, предполагает закупку противокорабельных ракет большого радиуса действия и совместные с США разработки в области гиперзвукового оружия. Однако, несмотря на заявления правительства С. Моррисона о стремлении накрыть Австралию противоракетным щитом на фоне усиления китайской риторики в духе «волков-воинов», о дальнейших конкретных шагах по совершенствованию системы ПРО речь столь же открыто пока не ведётся.
КНР и РФ: реакция и контрмеры
Исторически ПРО разрабатывалась и разрабатывается в ответ на совершенствование средств доставки ядерного оружия, но ввиду временного лага, это происходит значительно медленнее, и появление таких феноменов, как гиперзвуковое оружие лишь усугубляет этот процесс. В Обзоре политики США в области противоракетной обороны 2019 г. перечислен ряд перспективных технологических решений, которые, однако, ещё предстоит воплотить в жизнь. Как ни парадоксально, технологическое отставание системы во многом ведёт и к повышению эффективности ядерного сдерживания.
В этом вопросе примечательно критическое отношение со стороны Москвы: глава Минобороны РФ окрестил американскую систему ПРО «дырявым зонтиком». Действительно, при массированном ядерном ударе система вряд ли справится с таким количеством ракет с ядерными боеголовками. В то же время совершенствование такой системы продолжает оставаться одной из острейших проблем для Москвы и Пекина. Неудивительно стремление российской стороны настоять на включении этой тематики в соответствующий переговорный процесс по контролю над вооружениями. Говоря о перспективах развития ситуации, приходится признать, что возвращение ситуации в договорную плоскость выглядит весьма маловероятным, несмотря на отдельные оптимистичные оценки.
Ответом КНР на такое развитие событий становится постепенное наращивание ядерного арсенала (в отличие от США, связанных обязательствами по недавно продлённому ДСНВ), стремление к завершению создания полноценной ядерной триады, продолжение разработки гиперзвуковых вооружений, по которым, в том числе и по признанию американского военного руководства, Китай их опережает.
Потенциальные точки роста и объективные препятствия
Попытки США наладить контакт в области ПРО с различными игроками в макрорегионе не ограничиваются рассмотренными примерами. Заслуживает внимания тот факт, что тайваньские системы «Тянь Гун» разрабатывались в тесном сотрудничестве с «Raytheon» (корпорация также предоставляла консультационные услуги островным ВС). Более того, с усилением КНР, Тайвань дополнительно закупает у США такие элементы ПРО, как PAC-3. Наличие в АТР многочисленных островов открывает дополнительные возможности: у США, к примеру, есть также станция раннего обнаружения на Маршалловых о-вах. Появляются и публикации о необходимости размещения новейших элементов ПРО на о. Гуам, где уже находится THAAD. Не стоит забывать и о базе США на маврикийском острове Диего Гарсия, пусть пока предположительно недоступной для иранских ракет.
Вместе с тем реализация таких возможностей по размещению элементов ПРО США в новых точках АТР по-прежнему находится в гипотетической плоскости. При этом отдельные державы макрорегиона активно разрабатывают национальные системы ПРО: в качестве примера здесь можно привести Индию, участвующую вместе с США в военно-политическом формате Quad. Не исключено, что Вашингтон видит в Индии возможного партнёра и в этом отношении, не в последнюю очередь с учётом дальнейшего похолодания в отношениях Нью-Дели с Китаем, кульминацией чего стали столкновения служащих погранвойск обеих стран на плато Ладакх летом 2020 г. В то же время Индию не слишком привлекает высокая стоимость американских систем, и правительство Н. Моди, с учётом конфликта с КНР, пытается форсировать поставки российского комплекса С-400 к недовольству США, угрожающих Нью-Дели «санкциями» по турецкому сценарию. Ещё одним вариантом могли бы стать Филиппины, но Р. Дутерте решил в 2020 г. разорвать соглашение о военном сотрудничестве.
Таким образом, несмотря на кажущееся множество потенциальных точек роста, для дальнейшего размещения элементов ПРО США в регионе существуют объективные препятствия. Среди таковых: противодействие местного населения в Японии и Южной Корее, нежелание элит большинства стран АТР [4] обострять конфронтацию с Китаем, который способен своими ответными мерами нанести болезненный удар по сопряжённым с ним экономикам, фрагментарность расположения и высокая себестоимость таких систем, а также политическая турбулентность в самих США. Сам Дж. Байден, известный приверженец контроля над вооружениями, в своё время критиковал проект СОИ администрации Р. Рейгана, выступая впоследствии за создание ПРО ТВД для «укрепления региональной стабильности» вместо стратегической ПРО. Ныне же американские эксперты ждут более конкретной позиции от нового главы государства и его команды, в том числе и в плане распределения бюджетных средств на модернизацию элементов национальной ПРО. Вполне вероятно, что именно эти вопросы будут иметь в ближайшее время более высокий приоритет по сравнению с проблемой координации с союзниками в АТР. Не исключено и проведение нового Обзора политики США в области ПРО, несмотря на то, что предыдущая версия вышла лишь недавно.
В целом можно предположить, что США потенциально было бы интересно дальнейшее расширение своей сети ПРО для того, чтобы насытить своим присутствием обширный регион, создать более разветвлённую и менее дискретную систему, в том числе технологически привязав к себе другие страны. Однако возможности для этого далеко не безграничны, а политическая воля союзников Вашингтона в регионе, не всегда совпадающая с устремлениями США, продолжает оставаться существенным фактором.
1. Речь идёт, в частности, о ракетно-пусковых установках Mk-41 системы «Aegis Ashore», которые в различных модификациях могут использоваться как на кораблях, так и в наземном варианте. На возможность использования данных установок в рамках ударного комплекса неоднократно указывал МИД РФ.
2. Радиус действия некоторых иранских ракет простирается вплоть до Южной Азии, которая включается в ИТР.
3. Ограничения со стороны Пекина серьёзно ударили по интересам южнокорейского чэболя «Lotte», предоставившего участок для размещения THAAD.
4. Одним из немногих исключений в этом плане является Австралия.