Стратегия России во внешнем мире. От прошлого к будущему

На протяжении всего послевоенного периода Москва никогда не была более влиятельным центром мягкой силы, чем в первые годы правления Михаила Горбачева.

В 1985 г. Москва была столицей «общей церкви», или «большой семьи», охватывавшей всех — от реформаторов до революционеров. Она снова была «Новым Римом». Великий исторический раскол между коммунистами и социал-демократами преодолевался, и как в самом СССР, так и в странах Восточного блока, реабилитировались и возрождались подавленные течения советского наследия: например, бухаринское.

Для России и мира открылся новый путь, связанный с обновленным и вновь ставшим единым левым или левоцентристским движением. Прежний Народный фронт можно было переформатировать и расширить. Именно Россия вызывала тогда больше всего симпатий и привлекала к себе внимание всего мира. Но именно Россия и выбрала себе в качестве принципиальных партнеров вместо социал-демократов, социалистов и левых по всему миру, в том числе среди правительств и основных оппозиционных партий Европы, не кого иного, как консерваторов в США и Великобритании — Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер. От этого источника и его либеральных заместителей стали поступать международные, стратегические и экономические сигналы и идеология, полностью подорвавшие горбачевский эксперимент, подтолкнув его идеологов от социал-демократов к западникам или прозападным либералам и развязав в конце концов руки общественным силам справа от последних, что в результате привело к изменению сути всего эксперимента и повлекло за собой события 1990-х гг.

Именно непоследовательность (идеологическая, философская и политическая) в конце 1980-х гг. привела к капитуляции в 1990-х гг. Политика М. Горбачева, благонамеренная, но плохо продуманная, не только не смогла «лишить Запад образа врага», но еще и оставила Россию без стратегического видения. Этот утопизм ослепил Россию, переставшую видеть своих врагов, понимать, как ее воспринимают стратегически непримиримые противники, осознавать реальное положение дел в мире, в котором существуют вполне реальные враги и противоречия, которые возможно преодолеть разве что путем самой унизительной капитуляции.

«Долгие девяностые» уходят своими корнями в конец 1950-х гг. «Новое мышление» было старым мышлением, берущим свое начало еще во времена XX Съезда КПСС и того, что продолжало происходить после, в пост-хрущевский период. Этот феномен китайцы называли «хрущевщиной без Хрущева».

Используя конфронтацию или приглашение к сотрудничеству (при либеральной или консервативной администрации), имея дело с жестким или сговорчивым российским режимом, Запад всегда видел перед собой одного и того же врага: российское государство. При этом не играл роли характер или поведение российского режима. Мотивы и цели Запада были неизменными: мишенью оставалось российское государство, его стратегическое влияние и возможности.

Пока российское государство сохраняет способность быть противовесом, оно остается врагом. Но Россия не всегда понимала, что защита собственных основополагающих (даже экзистенциальных) геополитических и геостратегических интересов требует, чтобы российская военная мощь всегда оставалась на должном уровне, чтобы вне зависимости от политических намерений российских режимов она всегда была объективной угрозой для стремления Соединенных Штатов к мировому господству, и воспринималась ими как угроза и как враг.

Следует определить цепь ошибочных стратегических предположений как такую, которая представляет собой определенную парадигму или эпистему. Для успешного противостояния современному вызову нельзя использовать остатки старой парадигмы или эпистемы. Должен произойти «эпистемологический разрыв» со старым идеалистически-утопическим мышлением и «скачок» к синтезу реализма и ленинизма. Но какого рода ментальность и какой архетип нужны, чтобы противостоять новому глобальному вызову? Ф. Ницше говорил о «Цезаре с душой Христа». Мы знаем, что у В. Ленина было «Рождение трагедии» в личной библиотеке и «Так говорил Заратустра» в его Кремлевской библиотеке. Сегодня для того чтобы противостоять неприятельскому проекту глобальной блокады и однополярного доминирования, сопротивляться ему и победить его, нужна элита, авангардные силы, «передовой класс», который коллективно усвоит ленинский сплав холодного расчета и железной политической воли в сочетании с эпическим героизмом, превозносимым Ф. Ницше. Это приведет к созданию нового архетипа — «ницшеанско-ленинского».

I

На протяжении всего послевоенного периода Москва никогда не была более влиятельным центром мягкой силы, чем в первые годы правления Михаила Горбачева, чему я сам был свидетелем (и о чем писал в ланкийской прессе) во время проведения Всемирного фестиваля молодежи и студентов летом 1985 г. Но уже в 1987 г. во время празднования 70-й годовщины Октябрьской революции в речи Фиделя Кастро прозвучало своего рода предсказание развала СССР: «если мы проснемся однажды утром и услышим, что Советский Союз исчез, мы не удивимся».

Что же случилось? С самого начала проект М. Горбачева был проектом реформированного, более открытого социализма и оставался таковым вплоть до 1991 г., когда его популярность была подтверждена на общенациональном референдуме — факт, теперь почти забытый историей. Необъяснимым остается то, что этот проект реформированного социализма не привел к глобальному единению с вновь объединившимся реформированным левым фронтом по всему миру (это было вполне реально, что и продемонстрировал Всемирный фестиваль молодежи и студентов в 1985 г). Напротив, эта попытка реформы привела к совершенно другим последствиям.

Даян Джаятиллека:
Развязка долгой холодной войны

В тот момент Москва была столицей «общей церкви», или «большой семьи», охватывавшей всех — от реформаторов до революционеров. Она снова была «Новым Римом». Великий исторический раскол между коммунистами и социал-демократами преодолевался, и как в самом СССР, так и в странах Восточного блока, реабилитировались и возрождались подавленные течения советского наследия: например, бухаринское.

Для России и мира открылся новый путь, связанный с обновленным и вновь ставшим единым левым или левоцентристским движением. Прежний Народный фронт можно было переформатировать и расширить. Именно Россия вызывала тогда больше всего симпатий и привлекала к себе внимание всего мира. Но именно Россия и выбрала себе в качестве принципиальных партнеров вместо социал-демократов, социалистов и левых по всему миру, в том числе среди правительств и основных оппозиционных партий Европы (а произойди такое объединение с левыми, это могло бы стать дорогой к «Общему европейскому дому», если бы такой путь в принципе был возможен) не кого иного, как консерваторов в США и Великобритании —Рональда Рейгана и Маргарет Тэтчер.

Как раз от этого источника и его либеральных заместителей стали поступать международные, стратегические и экономические сигналы и идеология, полностью подорвавшие горбачевский эксперимент, подтолкнув его идеологов от социал-демократов к западникам или прозападным либералам и развязав в конце концов руки общественным силам справа от последних, что в результате привело к изменению сути всего эксперимента и повлекло за собой события 1990-х гг.

Как же стало возможным, что проект, считавшийся левым и относивший себя к социалистам, неважно какого направления, не просто претерпел естественные изменения, в результате которых правые и центристские воззрения левых стали восприниматься как устаревшие, неактуальные и ретроградные, а, отказавшись от левых в качестве партнеров, с которыми он ощущал свое идеологическое и политическое родство, признал вместо них партнерами старых воинов холодной войны из числа ультраправых, своих противников?

Как можно было подумать, что не произойдет путаница и сбой в курсе руководства не по причине какого-то заговора или неискренности в личных отношениях, но потому что это была игра с нулевой суммой, и основополагающие интересы сторон были в конечном счете противоположны и несовместимы?

Даже если кто-то собирался наладить партнерские отношения с самыми «холодными» воинами холодной войны, чтобы путем сближения и преодоления различий добиться преобразований, как можно было не принять в качестве первостепенных и основных союзников своих единомышленников: левых, социалистов, прогрессистов и социальных демократов? Какая в этом была логика, какие мотивы?

Именно непоследовательность (идеологическая, философская и политическая) в конце 1980-х гг. привела к капитуляции в 1990-х гг. Политика М. Горбачева, благонамеренная, но плохо продуманная, не только не смогла «лишить Запад образа врага», но еще и оставила Россию без стратегического видения. Этот утопизм ослепил Россию, переставшую видеть своих врагов, понимать, как ее воспринимают стратегически непримиримые противники, осознавать реальное положение дел в мире, в котором существуют вполне реальные враги и противоречия, которые возможно преодолеть разве что путем самой унизительной капитуляции. Видя, что Советский Союз совершает самоубийство, маршал С. Ахромеев и покончил с собой. Эти «долгие девяностые», начавшиеся в конце 1980-х гг., лишили мир равновесия, сняли ограничения, факторы сдерживания и преграды на пути военной экспансии Запада и поставили мир на порог войны. Сложившуюся ситуацию сегодня в Москве описывают как «предвоенную».

«Долгие девяностые» уходят своими корнями в конец 1950-х гг. И хотя «горбачевцы» назвали свои идеи «новым мышлением», противопоставив их «старому мышлению» таких критиков как Егор Лигачев, не говоря уже о Нине Андреевой, оно было на деле старше; «новое мышление» было старым мышлением, берущим свое начало еще во времена XX Съезда КПСС и того, что продолжало происходить после, даже в пост-хрущевский период. Этот феномен китайцы называли «хрущевщиной без Хрущева».

Игорь Окунев:
Запад/неЗапад: кривое зеркало мировой политики

II

Мы знаем, когда это началось и кто это начал, но знаем ли мы наверняка, почему это началось и как эта тенденция со временем одержала верх? Ошибочным было представление о том, что стратегической целью, телосом политики России должен быть поиск всеобщего мира путем переговоров с Соединенными Штатами, игнорируя при этом все остальные факторы и даже действуя в ущерб всем остальным факторам и соображениям.

Дело не в том, что ведение таких переговоров само по себе неверно. Неблагоразумным было считать их стратегическими, а не тактическими; рассматривать их не как попытку получить больше времени и пространства, используя в то же время противоречия внутри лагеря противника и даже внутри его собственной системы, как делали понимавшие это обстоятельство В. Ленин и И. Сталин, а как главное стратегическое направление для России в мире.

Такая стратегия на сегодняшний день признана ошибочным и опасным развитием событий. Подобно матрешке она содержит в себе еще одно заблуждение — веру в то, что подписант подобного пакта со стороны Запада не отречется от него или попросту не порвет его. Для понимания того, что это может произойти, достаточно было знать примеры предательств империалистов на протяжении всей истории, начиная с череды нарушенных договоров с коренными народами Америки и заканчивая убийством А. С. Сандино в 1932 г. и открытым нарушением Женевских мирных соглашений 1954 г. по Вьетнаму. Вместо этого в отношении империализма был продемонстрирован чуть ли не религиозный акт веры — уверенность в том, что он изменил свой характер и теперь будет искренним партнером по мирному процессу.

Разумеется, Запад был искренним, но по отношению к своей сущности и главной черте, которая проявлялась на протяжении всей истории. Когда он понимал, что его системные или секторальные интересы больше не удовлетворяются, он просто отказывался от своих соглашений.

Внутри вышеупомянутой матрешки была еще одна, и она не поддается никакому логическому объяснению. Все изменение парадигмы было основано на том предположении, что сила социализма и соотношение сил не позволят империализму отважиться на отказ от своих обещаний и переход к откровенно воинствующей политике. А отсутствие логики проявилось в том, что на основании этого предположения Россия стала сокращать собственную мощь и отказываться от политики, приведшей к благоприятному изменению в соотношении мировых сил.

Предостережения были. В. Молотов постоянно их высказывал, но его высмеивали как твердолобого упрямца, последнего из старой гвардии, державшегося старых взглядов на империализм. Начиная с 1956 г., особенно во время так называемой большой дискуссии, открытой полемики 1960–1963 гг. (в особенности при рассмотрении предложенной в 1963 г. Генеральной линии Мирового коммунистического движения) китайские коммунисты с раздражением вновь и вновь предупреждали об агрессивном и хищническом по своей природе характере империализма, который было не изменить путем уступок и переговоров. Что касается империализма и переговоров, они, похоже, оказались правы в своем пессимизме, в общем и целом. По крайней мере, более правы, чем оптимисты.

Следующей куклой «матрешки» было представление о том, что СССР способен справиться даже в отсутствие согласия с Китаем, не считаясь с его возражениями и на фоне активной антипатии с его стороны. Китай также совершит эту ошибку позднее в своих отношениях с СССР. Справиться в одиночку или справиться вместе с союзниками, но друг без друга, предполагалось не только в международных делах в целом, но и конкретно, что еще хуже, в отношениях с США и Западом.

Внутри этой «матрешки» была еще одна: мнение о том, что стремление к переговорам и соглашениям с США было стратегически более важным и качественно более ценным, чем отношения с Китаем. Спустя десятилетие или немногим больше Китай совершит ту же ошибку по отношению к советской России. При том, что происходили частичные поправки курса, начиная с отставки Н. Хрущева после Карибского кризиса, доминантной парадигмой, хотя не всегда постоянной и последовательной, внешней политики России оставался, вплоть до начала президентства В. Путина, приоритет, отдаваемый отношениям с США в ущерб отношениям с Востоком или Глобальным Югом. Как показала история, США воспользовались этой ошибкой по максимуму, используя одну сторону против другой, а теперь перейдя в наступление на обе.

Андрей Кортунов:
Воссоединение Хартленда: геополитическая химера или исторический шанс?

Последней «матрешкой» был довод, или взгляд, согласно которому для смягчения внутреннего курса требовалось снятие внешней напряженности в отношениях с Западом, и что такое ослабление должно выйти за рамки внешней политики и распространиться на стратегическую политику безопасности. Политическая история Запада доказала, что он способен сочетать самую либеральную внутреннюю политику с самой агрессивной внешней военной политикой, как показало пребывание у власти Д. Кеннеди, Д. Картера, Б. Клинтона, Т. Блэра и Б. Обамы. Запад также показал, что внешний милитаризм и экспансионизм могут идти рука об руку с частичным ослаблением внешней политики. В Советском Союзе при Н. Хрущеве и М. Горбачеве и в России при Б. Ельцине считалось, что внутренние послабления и внешняя разрядка в области стратегии и безопасности, безусловно, вытекают одно из другого.

III

Те, кто связывает нынешнее состояние международных отношений, часто описываемое как состояние холодной войны, с воззрениями или личным качествами президентов Д. Трампа и В. Путина или с характером их администраций, не видят самого главного или намеренно его скрывают.

Суть в том, что как бы ни отличались от нынешних администраций в Вашингтоне и Москве их предшественники и какой бы дружелюбной ни была атмосфера в этом уравнении с двумя переменными, стремления Запада всегда были неизменными, если только им не препятствовало поведение России.

Если говорить прямо, каким бы либеральным, «умеренным» и интеллектуально изощренным ни было западное руководство и каким бы неагрессивным, готовым к сотрудничеству и даже уступчивым ни являлось российское, основными политическими намерениями и побуждающими силами в поведении США оставалась экспансия их глобального влияния (и особенно влияния их военной силы), а также ослабление российского государства (особенно его военной мощи).

Среди методов было открытое расширение военного присутствия сил под руководством США, невзирая на интересы, опасения и протесты России; и ослабление и сокращение российского влияния посредством идеологического искажения фактов, льстивых заявлений и давления.

Используя конфронтацию или приглашение к сотрудничеству (при либеральной или консервативной администрации), имея дело с жестким или сговорчивым российским режимом, Запад всегда видел перед собой одного и того же врага: российское государство. При этом не играл роли характер или поведение российского режима. Мотивы и цели Запада были неизменными: мишенью оставалось российское государство, его стратегическое влияние и возможности.

Пока российское государство сохраняет способность быть противовесом, оно остается врагом. Но Россия не всегда понимала, что защита собственных основополагающих (даже экзистенциальных) геополитических и геостратегических интересов требует, чтобы российская военная мощь всегда оставалась на должном уровне, чтобы вне зависимости от политических намерений российских режимов она всегда была объективной угрозой для стремления Соединенных Штатов к мировому господству, и воспринималась ими как угроза и как враг.

Глобальная игра объективно является игрой с нулевой суммой, и эта ее отличительная черта, похоже, гораздо четче рефлексируется на субъективном уровне на Западе, чем в России или Китае.

Даян Джаятиллека:
Гибридная сила и настоящие русские реалисты

Почему многие страны следуют за Соединенными Штатами, иногда не одобряя их поведение? Общим ответом является жесткая сила, дополненная мягкой силой, или, как определял этот феномен А. Грамши в более широком применении к капитализму, «гегемония, укрепленная принуждением».

Но секретом мягкой силы Соединенных Штатов является не повсеместное проникновение Голливуда, сериалов компании «Netflix» и рок-музыки — все это безобидно и привлекательно — и не еще более амбициозное распространение «идеи исключительности». Секрет мягкой силы Соединенных Штатов заключается в том, что они никогда не отказывались от желания вести других за собой, от роли лидера.

Если вы представляете себя как лидера, другие последуют за вами. Тем, кто противится такому глобальному лидерству Соединенных Штатов, не обязательно подражать им, но необходимо конкурировать с ними. Не обязательна конкуренция во всех областях, но она важна в сфере политики. Россия и Китай давно отказались от этой роли глобального политического конкурента. Россия выступает в роли стратегически обороняющегося, а Китай — в роли экономического конкурента. В противоположность этому политическая конкуренция означает, что кто-то выдвигает собственный уникальный государственный опыт и свой политический проект или идею в качестве альтернативы, другого полюса притяжения, противостоящего гегемонии, в качестве альтернативного объединяющего центра, вокруг которого мобилизуются политические силы — государственные и негосударственные — по всей планете. Но для этого России и Китаю необходимо иметь универсалистский, или, если говорить проще, глобальный политический проект, который есть и всегда был у США. Если воспользоваться терминологией предыдущего периода политической истории, Россия и Китай давно отказались от роли «передового авангарда».

Следует определить вышеупомянутую цепь ошибочных стратегических предположений как такую, которая представляет собой определенную парадигму или эпистему. Для успешного противостояния современному вызову нельзя использовать остатки старой парадигмы или эпистемы. Должен произойти «эпистемологический разрыв» со старым идеалистически-утопическим мышлением и «скачок» к синтезу реализма и ленинизма. Но какого рода ментальность и какой архетип нужны, чтобы противостоять новому глобальному вызову? Ф. Ницше говорил о «Цезаре с душой Христа». Мы знаем, что у В. Ленина было «Рождение трагедии» в личной библиотеке и «Так говорил Заратустра» в его Кремлевской библиотеке. Сегодня для того чтобы противостоять неприятельскому проекту глобальной блокады и однополярного доминирования, сопротивляться ему и победить его, нужна элита, авангардные силы, «передовой класс», который коллективно усвоит ленинский сплав холодного расчета и железной политической воли в сочетании с эпическим героизмом, превозносимым Ф. Ницше. Это приведет к созданию нового архетипа — «ницшеанско-ленинского».

В статье высказаны исключительно личные взгляды автора.