Суэц 2.0, или европейская деконструкция Украины: проблемы аналитики

Сейчас мы являемся свидетелями переломного момента в европейской и глобальной политике вследствие полного подрыва доверия в отношениях России с Западом. Я бы сразу оговорился относительно глобальной политики, так как в условиях многополярности евроатлантическая ссора не исчерпывает всей мировой политики, как это было прежде. Скорее, происходит регионализация глобальной политики. Более того, в других регионах, прежде всего в Восточной и Юго-Восточной Азии, происходящее в Европе смотрится как некая аберрация, внутрисемейный конфликт, неспособный потрясти основы всего комплекса сложившихся международных отношений.

Одним из главных вопросов в связи с происходящим в отношениях России с Западом, а значит, речь и о качестве аналитики вообще, является неспособность спрогнозировать последнее развитие событий при видимой верности суждений о последствиях соответствующих решений Кремля и вопреки очевидности того, к чему шло дело в условиях полной открытости российской дипломатии, стиравшей различие между ее традиционным и публичным измерениями. Вроде как эти последствия складываются не в пользу России и потому все должно было бы быть иначе.

Проблема действительно носит фундаментальный характер и потому требует рассмотрения. В общем и целом все сводится к сверке с реальностью, к тому, что именно практика служит критерием истины. Затрагиваются и более глубокие философские вопросы, в частности, о том, что инерционная политика, а речь прежде всего о Западе, его политике сдерживания России, подменяет время пространством. Контекст эволюционирует и это требует переоценки определяемых им факторов/величин. Верно и такое суждение, которое обретает растущее число сторонников в академической среде: контекст определяет все. Контекст разрушает стереотипы и даёт новое прочтение у Жака Дерриды.

Оставляя в стороне проблематику личных убеждений авторов, то есть объективности суждений и прогнозов, что тоже отсылает к философии, можно заключить, что при ближайшем рассмотрении указанные последствия действий Кремля, как минимум, выглядят сугубо двухмерными, Евклидовой геометрией, демонстрируя технократический подход, лишенный глубины. В то время как соответствие правде жизни требует третьего измерения. К примеру, рациональность отсутствовала во все переломные моменты европейской и мировой истории в последние два века. Но не менее важны категории провиденциальности и судьбы, уходящие глубоко в историю народов и их смысл существования в этом мире. Растущее значение, в том числе когнитивное, обретают вопросы идентичности и истории. Они экзистенциальны по своей природе, и именно вызовы на этом уровне играют возрастающую роль в развитии событий внутри государств (конфликт между западными космополитичными элитами и укоренённым в своих странах большинством) и в международных отношениях.

Такой вызов стал ключевым и в политике сдерживания России. Проект «анти-Россия» на Украине — яркое тому свидетельство. И то, что Кремлю удалось его обернуть в «анти-НАТО/Запад», не меняет сути дела, того, что на современном этапе мирового развития вопросы идентичности и истории выходят на первый план.

В своё время у европейских кабинетов не хватило дальновидности, чтобы предотвратить войну на континенте на Гаагских конференциях мира, созванных по инициативе России в 1899 и 1907 гг. Хельсинкский процесс не выдержал испытания окончанием холодной войны и распадом СССР: Запад сделал свой, односторонний и примитивный вывод о «победе в холодной войне», не задумываясь о последствиях. Инерция этого подхода буквально «довела до Киева». Что дальше? Здравый смысл подсказывает, что нужна новая европейская континентальная мирная конференция, которая не была проведена 30 лет назад. Но лучше поздно, чем никогда. Участие англо-американцев под большим вопросом, если учитывать их роль в европейской политике в современной и более отдаленной истории. И почему Европа ЕС не может «вырасти из коротких штанишек»? И почему Вашингтон не может положиться на зрелость суждений своих европейских «друзей и союзников»? Ведь не о войне, а о мире в Европе будет идти разговор!

Если обращаться к историческим параллелям, то бездарный Суэцкий кризис поставил жирную точку в распаде Британской империи (не без пинка со стороны Вашингтона, занявшего «антиимпериалистическую» позицию). Украинский — с перспективой деконструкции Украины в соответствии с требованиями времени и европейскими ценностями — тянет на Суэцкий кризис 2.0. Его триггером вместо Израиля стала Украина, обусловив для России возможность и императив (почти категорический?) «встряхнуть» порочную европейскую и мировую архитектуру, дабы форсировать распад глобальной империи США/Запада. Украина, таким образом, обеспечила и бодрийяровскую сцену для возобновления исторического процесса, который ушёл в сторону в 1914 году, лишив Россию ее самостоятельной роли в европейских делах в соответствии с ее подлинным историческим призванием: то, что удавалось, включая Победу над нацистской Германией и ядерную биполярность, искажалось уже не философскими императивами, а идеологическим антагонизмом западного происхождения. Выходя из жесткой западной системы координат (она разрушается и на самом Западе), Россия могла бы, действуя прагматично и учитывая весь совокупный опыт Европы, проторить свой путь развития, не отвлекаясь на внешнее давление и провокации.

— Где тут (на карте) ваша Буда?
(Посол показывает)
— Ну так вот! Если эта Буда еще раз будет,
то вашей Буды больше не будет.
Из разговора Н. Хрущева с норвежским послом
на приеме в Кремле вскоре после инцидента с Г. Пауэрсом,
который летел на своем У-2 из Ирана в норвежский Буде

Приводимый разговор — полуанекдот, полулегенда в нашей дипслужбе, но явно имеет под собой фактическую основу и отвечает стилю Хрущева. Как бы то ни было, он обозначает определенный перелом в отношениях России с США и НАТО, который затем привел к Карибскому кризису и всей цепочке последующего развития событий: его урегулированию на равноправной основе, успеху в деле заключения Договора о запрещении ядерных испытаний в трех средах (1963 г.) и затем Договора о нераспространении ядерного оружия (1968 г.), советско-российскому контролю над вооружениями и разрядке. (Оставляю за скобками судьбы Хрущева и Дж. Кеннеди, на которых сказались и внешнеполитические факторы, хотя и в разной мере: так, Кеннеди был уверен, что ему не простят «третьего Залива Кочинос», каковым — после урегулирования Карибского кризиса — стал его отказ направить боевые подразделения во Вьетнам.)

Думаю, что и сейчас мы являемся свидетелями такого переломного момента в европейской и глобальной политике вследствие полного подрыва доверия в отношениях России с Западом. Я бы сразу оговорился относительно глобальной политики, так как в условиях многополярности евроатлантическая ссора не исчерпывает всей мировой политики, как это было прежде. Скорее, происходит регионализация глобальной политики. Более того, в других регионах, прежде всего в Восточной и Юго-Восточной Азии, происходящее в Европе смотрится как некая аберрация, внутрисемейный конфликт, неспособный потрясти основы всего комплекса сложившихся международных отношений. Отстраненный взгляд на происходящее вполне заявил о себе, когда 35 членов ООН, включая Китай и Индию, воздержались при голосовании по американскому проекту резолюции Генассамблеи по Украине. Лидеры Саудовской Аравии и ОАЭ просто отказались говорить с Байденом по телефону относительно увеличения добычи нефти. Пекин официально обратился к Вашингтону относительно деятельности на Украине биолабораторий, которая может свидетельствовать о нарушении обязательств по Биоконвенции.

Одним из главных вопросов в связи с происходящим в отношениях России с Западом, а значит, речь и о качестве аналитики вообще, является неспособность спрогнозировать последнее развитие событий при видимой верности суждений о последствиях соответствующих решений Кремля и вопреки очевидности того, к чему шло дело в условиях полной открытости российской дипломатии, стиравшей различие между ее традиционным и публичным измерениями (одной июльской статьи президента В. Путина было достаточно, чтобы не заблуждаться на сей счет). Вроде как эти последствия складываются не в пользу России и потому все должно было бы быть иначе.

Проблема действительно носит фундаментальный характер и потому требует рассмотрения. В общем и целом все сводится к сверке с реальностью, к тому, что именно практика служит критерием истины. Затрагиваются и более глубокие философские вопросы, в частности, о том, что инерционная политика, а речь прежде всего о Западе, его политике сдерживания России, подменяет время пространством — грех всей немецкой классической философии, разве что за исключением диалектики Гегеля. Даже в дипломатической практике существует оговорка о неизменности обстоятельств, которая признает значение фактора времени, того, что все течет и изменяется, что нельзя дважды войти в один и тот же поток. Другими словами, контекст эволюционирует и это требует переоценки определяемых им факторов/величин. Верно и такое суждение, которое обретает растущее число сторонников в академической среде: контекст определяет все. Контекст разрушает стереотипы и дает новое прочтение у Жака Дерриды.

Иван Тимофеев:
Почему эксперты не верили в вероятность вооруженного конфликта с Украиной

Оставляя в стороне проблематику личных убеждений авторов, то есть объективности суждений и прогнозов, что тоже отсылает к философии, можно заключить, что при ближайшем рассмотрении указанные последствия действий Кремля, как минимум, выглядят сугубо двухмерными, Евклидовой геометрией, демонстрируя технократический подход, лишенный глубины. В то время как соответствие правде жизни требует третьего измерения — тогда их можно, условно говоря, пощупать, понюхать и даже попробовать на язык. Только когда в них таким образом вдохнули жизнь и они взяты в своем развитии, включая историю/предысторию, о них можно судить более-менее научно, скажем, рационально, хотя рациональность сама по себе по большей части отсутствует в истории, а в период после Века просвещения — в особенности, хотя все, опять же, должно было бы быть совсем иначе.

К примеру, рациональность отсутствовала во все переломные моменты европейской и мировой истории в последние два века. Именно англичане (кабинет Пальмерстона) настаивали на унизительных для России и к тому времени беспрецедентных в кругу великих держав ограничительных статьях Парижского мира 1856 года. Без России на европейской сцене Пруссия нанесла поражение Франции и создала «железом и кровью» Второй рейх. Оттуда лежал прямой путь к Первой мировой, которую англичане провоцировали своим поведением. Так же они вели себя в случае со Второй мировой: обе войны были в том числе частью политики сдерживания России, хотя предлоги были разные, и в обеих решающую роль в недопущении германского доминирования на континенте сыграла Россия. Другой пример: с инициативой и Крымской войны, и Суэцкого кризиса 1956 года выступили в равной мере бездарные правительства Франции (Наполеон III и кабинет Ги Молле Четвертой республики), которые вовлекли в них Лондон с катастрофическими последствиями для обеих стран и всей Европы. Все это к вопросу о здравом смысле в истории.

Но не менее важны категории провиденциальности и судьбы, уходящие глубоко в историю народов и их смысл существования в этом мире. Постмодернизм, появившийся как ответ европейской левой политической мысли на катастрофу нацизма, от которой не защитила многовековая культура, оперирует в том числе и этими категориями, верно описывая, на мой взгляд, состояние европейской цивилизации в послевоенный период. Он исключительно противостоит любой детерминированности личности («человек без содержания» у Джорджо Агамбена), но также принимает категории фатальности, иронии объекта, соблазна, экстаза, обсценности и другие, без которых не понять происходящее в истории и в наше время в особенности. В этой связи растущее значение, в том числе когнитивное, обретают вопросы идентичности и истории. Они экзистенциальны по своей природе, и именно вызовы на этом уровне играют возрастающую роль в развитии событий внутри государств (конфликт между западными космополитичными элитами и укорененным в своих странах большинством) и в международных отношениях.

Такой вызов стал ключевым и в политике сдерживания России. Проект «анти-Россия» на Украине — яркое тому свидетельство. И то, что Кремлю удалось его обернуть в «анти-НАТО/Запад», не меняет сути дела, того, что на современном этапе мирового развития вопросы идентичности и истории выходят на первый план. Это не выдумка левых. К примеру, бывший высокопоставленный сотрудник Форин Офиса и затем Внешнеполитической службы ЕС Роберт Купер еще в 2003 году в своей книге «Крушение наций»/Breaking of Nations, описывает эпизод, когда американцы усомнились в том, что Великобритании нужно обладать ядерным оружием. На встрече в Нассау в ответ на это президент Дж. Кеннеди услышал от Г. Макмиллана: «Отказаться от независимых сил ядерного сдерживания означало бы, что Британия не является страной со своей предшествующей историей». Британский премьер пригрозил прагматичным американцам, которые в то время занимались созданием под своим контролем объединенных сил НАТО с подключением к ним ФРГ, «полунейтралитетом» в таком случае. То есть для англичан речь шла не о формах и методах противостояния Советскому Союзу, а о том, как они, прежде всего истеблишмент, сами воспринимают себя. И сейчас, перед лицом такого рода намеренного вызова со стороны Украины (американцы знают, что делали), не приходится удивляться вполне предсказуемой реакции Москвы, действующей открыто и внятно. Не было бы проблем, если бы то был вызов превращения Украины в современную европейскую страну, но требовалось именно агрессивное националистическое самосознание, без которого вся ценность Украины теряла смысл в контексте политики сдерживания России.

Как тогда можно квалифицировать указанные последствия, которые пока даны как плоские, абсолютные величины?

Верно, но не очень

Что-то из «Конармии» И. Бабеля
с ее объемным, сочным языком
в импрессионистском стиле

Начну с последнего: травля русских на Западе говорит не столько о нас, сколько о самой Западной цивилизации, о тонком слое культуры, которая изнашивается, о том, как писал еще А. де Токвиль, что в той же Америке столь мало подлинной свободы мысли. До расизма — один шаг, и это при всей политкорректности, при том, что войну в Европу принесли западные страны, когда оказался исчерпанным потенциал имперского строительства и войн в колониях (к примеру, Семилетняя в Северной Америке и Англо-Бурские на рубеже веков).

Затягивание конфликта. В этом не заинтересованы и сами западные страны, поскольку санкционный запас предсказуемо оказался исчерпанным. Идти дальше еще более рискованно, да и Россия еще сохраняет свой санкционный ресурс (топливо для АЭС, титан, палладий и др.). Главное, экономическая дезорганизация сильнее ударяет по странам с более высоким уровнем жизни. Поэтому мы как раз можем затягивать, чтобы Запад давил на Киев, дабы быстрее вернуться на наш рынок и к ситуации кануна нынешнего обострения. Тут кто кого пересидит, и Кремль уже не раз доказал, что его не «пересидеть». Сказывается и то, что «бремя доказательств» всегда тяжелее для того, кто вынужден реагировать.

НАТО консолидируется, но замыкается в себя, теряя инициативу и перспективу за пределами своей зоны географической ответственности. Налицо и противоречия санкционного плана. Крайне сомнительной основой единства будет сочетание неспособности создать нам реальную военную угрозу с неготовностью перейти к творческой, инициативной и опережающей события дипломатии. Речь также об элитах, у которых и без того масса проблем со своим электоратом. Так, число читателей Твиттер-аккаунта нашего посольства в Лондоне за первые две недели военной операции возросло на 50% — со 100 тысяч до 155 тысяч (дело Скрипалей в свое время дало рост на одну треть — 20 тысяч новых читателей).

Какая дипломатическая изоляция, когда не прекращаются звонки от Макрона и Шольца? Причину их активности, осуществляемой, надо полагать, не без ведома Вашингтона, смотрите выше. Речь также о неготовности западных столиц к дальнейшим резким шагам, эффективность которых будет падать в геометрической прогрессии. «Сжигание мостов» России будет легче перенести, а для Запада «голая» конфронтация чревата непредсказуемостью, которую не терпит их политическая культура, прежде всего американская. Как бы в НАТО ни старались убедить нас в том, что не будут участвовать в войне на стороне Украины, поставки оружия сами по себе, как и направление добровольцев/наемников, создают угрозу перелива конфликта за границы Украины.

Россия не собирается осуществлять полную оккупацию и контроль над всей территорией Украины. Чем дольше тянется военная операция, тем больше саморазрушается страна. Собственно, проблема для Украины не в оккупации, а в самой операции. Все может кончиться вариантом Гуляй-поле: «анархия — мать порядка», страна, по которой будут ходить «свободные кони и люди», что уже было в истории. Вернуть страну в прежнее состояние будет трудно, так как от нее реально/физически никто не зависит — ни Россия, ни Запад. Гуманитарная помощь — другое дело, но ее можно обернуть в совместное предприятие с ЕС. Мы в состоянии принимать беженцев, а Западу это на порядок сложнее — в пользу урегулирования будет говорить его желание от них избавиться. Поток беженцев еще станет и сверкой с реальностью по части европейскости украинского среднего класса.

Консолидация украинского общества нас устроит, но на европейской основе, а не нацистского прошлого. Кому-то придется объясняться, почему выполнение Минских соглашений — хуже, чем нынешняя катастрофа с ее разрушениями и жертвами. Может быть, это — единственный способ избавиться ультраправых радикалов/нацистов? Тогда все вдвойне правильно. В нравственном отношении наша операция переносит на всю территорию Украины то, что терпели жители Донбасса на протяжении 8 лет, хотя, разумеется, в куда более гуманном варианте.

Усиление НАТО на восточных рубежах блока ничего кардинально не меняет, так как наши соседи остаются принципиально незащитимыми в военном отношении, притом что для создания им угроз не требуется никакое наземное вторжение. Чтобы обесценить наш предполагаемый контроль над Украиной (зачем он, если мы договоримся?), потребуются годы и огромные инвестиции, чего куда проще и дешевле избежать на путях достижения с Россией компромиссов. По правде говоря, с нашей стороны речь не столько о реальных угрозах (разве что в отдаленной перспективе), сколько о принципах евробезопасности.

Мэттью Кросстон, Евгений Пашенцев:
Безопасность России не может быть антироссийской

Раскол в российском обществе и так существует. К тому же власть, действуя жестко в отношении Запада, получит поддержку тех, кто ее подозревал в стремлении навечно нас оставить в западной системе координат, какими бы ни были внешнеполитические противоречия. Скорее, можно говорить о том, что только так мы можем встать на путь подлинного исторического творчества, с которого свернули в 1917 году вследствие интриг западных держав по сдерживанию нашего развития.

Наконец, вряд ли верно исходить из какой бы то ни было долгосрочности. Как быть с весенними полевыми работами на Украине? Но, главное, речь об эндшпиле всей сложившейся в последние 30 лет ситуации, а он характеризуется стремительным, если не обвальным развитием событий, когда накопленное количество быстро переходит в новое качество. Много говорили о тектонических сдвигах, постамериканском мире etc, но не было четкого представления о том, как случится этот переход/транзит мира в новое состояние, что его запустит (это как политэкономия социализма: знали, чего не будет, а что будет оставалось неразрешимой загадкой). Другими словами, на наших глазах, возможно, и творится эта история.

История в настоящем

«Я поздно встал — и на дороге
Застигнут ночью Рима был!»
Так!.. Но прощаясь с Римской славой,
С Капитолийском высоты
Во всем величье видел ты
Закат звезды ее кровавый!
Блажен, кто посетил сей мир
В его минуты роковые!
Цицерон, Ф. Тютчев

Оставим в стороне то, что Цицерон значился первым в проскрипционном списке Марка Антония во времена Триумвирата и был выдан своим рабом, когда бежал на юг. Хотя проблематика гражданской войны относится к делу: она реально идет на Украине и воспринимается многими в России как своя. Американская исследовательница М.Э. Саротте напоминает в своей нашумевшей книге на тему кризиса в отношениях Россия — Запад (вышла в ноябре прошлого года) о важности исторического мышления. Ссылаясь на «Царя Эдипа» Софокла, она приводит его центральную мысль: мерилом настоящего должно быть прошлое. Далеко не случайно поминает она и слова Дж. Кеннана о расширении НАТО как о «наиболее роковой ошибке» американской политики в период после холодной войны. Почему мы должны быть проще в своем анализе? И разве простота не хуже воровства и не доводит до беды, или не чревата линейным/прямолинейным анализом, воспринимаемым, правда, на Ура обыденным сознанием: вот и я так думал, как все ясно и понятно, etc. И, добавлю, как всегда, ошибочно.

Хочу напомнить, что нынешний раунд западной политики сдерживания России, эндшпиль которой выпало на нашу долю наблюдать, начался с Первой мировой. Именно Россия, которая развивалась накануне ускоренными темпами, сопоставимыми с китайскими последних 40 лет, была главной целью Запада. Ведущую роль на себя взяла Германия, но Лондон делал все, чтобы войну спровоцировать. Остановить Берлин было просто: надо было только внятно заявить, что англичане будут на стороне России и Франции в случае их войны с Германией. Это как раз то, в чем состояла миссия российского посла в Лондоне Александра Бенкендорфа, которая оказалась провальной. Посол умер в Лондоне в январе 1917 года, то есть в канун Февральской революции. Стоило бы узнать, был ли он в курсе миссии лорда Мильнера, ультиматум которого царь отверг, что и обрекло Россию на революцию, осуществленную думскими либералами совместно с англичанами.

Отречение Николая II стало точкой невозврата в нашей истории. Все, кто участвовал в этом заговоре против России, вскоре об этом пожалели. Даже англичане, выпустившие «джин» русского коммунизма/большевизма. Немцы, в свою очередь, всегда понимали, что невозможно сокрушить Россию только военными средствами — поэтому работали с большевиками и Троцким, получив в конечном счете свой Брестский мир, оказавшийся для них запоздалым подарком, так как в ноябре 1918 г. рухнул Второй рейх.

Собственно, с 1917 года началась холодная война, которая не прекращается до сих пор, хотя вновь потребовалась Германия — на этот раз нацистская — дабы еще раз попробовать военной силой одолеть Россию в ее временной советской инкарнации и, надо сказать, куда более близкой Западу по духу и мироощущению, чем историческая. Все остальное хорошо известно. Одна Странная война выдает Запад с головой: ведь так легко было сокрушить Гитлера уже тогда, осенью 1939 г., а не ждать, пока он сам нападет на Норвегию и Францию в апреле-мае 1940 г. Вот уж действительно Мэри Шелли была пророчицей со своим д-ром Франкенштейном — фашизм/нацизм стал уникальным продуктом Западной цивилизации. Поэтому не удивляет ставка западных столиц на украинский нацизм уже в наше время. Если эта идеология и была ответом Запада на большевизм, так же и сама Русская революция была следствием западных интриг по сдерживанию России. Действуя раздельно, западные столицы в этом оказались заодно. А англичане еще взяли на себя грех гибели Царской семьи, хотя расстреливали большевики. Сейчас лидерство открыто взяли на себя англо-американцы — вот и вся разница! Но повторяться значит ошибаться?

Западные элиты не покидает ощущение, которое верно сформулировал Федор Тютчев в середине XIX века: самим фактом своего существования Россия отрицает будущее Запада. Кстати, Тютчев верно определил последствия объединения Германии под властью Пруссии: «на избранном Германией пути разрешения этой проблемы ее ожидает в итоге не единство, а страшный распад, какая-нибудь окончательная и безысходная катастрофа» («Россия и Революция»). И еще: «По мере своего революционизирования Германия с неизбежной последовательностью ощущала в себе возрастание ненависти к России» (вспомним отношение К. Маркса к России, которое замалчивалось в СССР). Все это было написано за 20 лет до Франко-Прусской войны, за 66 лет — до Первой мировой и за 100 лет — до того, как Германия — наконец! — стала федерацией. Не накладывается ли этот трагический для всей Европы опыт на более короткий путь независимой Украины, упорно отвергающей федерализацию, которая стала бы залогом внутреннего мира и того, что она не будет создавать угрозы соседям, а значит, и миру в Европе?

Да, важна и воля политических лидеров. Кто знает, какова бы была наша история, если бы Николай II не отрекся? Да, может быть, мы оказались в положении, когда нам приходится имитировать американскую политику «отбрасывания» и «обороны на передовых рубежах», но это — клин клином! Ведь то же происходит в силовой политике в целом и в информационном противостоянии: тут игра на равных.

Карфаген должен быть разрушен!

Этим императивом Сципиона Африканского закончилась Вторая Пуническая война, продолжавшаяся долгих 17 лет. Нынешнее обострение с Западом началось с Войны в Ираке, которую мы не поддержали (наряду с Парижем и Берлином), и длилось примерно столько же. Затем была Мюнхенская речь президента В. Путина, внесшая ясность в наше отношение к антироссийской политике Запада, который одновременно разрушал двусторонний контроль над вооружениями, но также ДОВСЕ и иные меры укрепления доверия в Европе, включая Договор по открытому небу (он-то чем не угодил американцам, да еще в преддверие обострения Украинского кризиса?).

Не кто иной как Зб. Бжезинский ввел в оборот (например, в своей статье «Дилемма последнего суверена» в осеннем номере журнала The American Interest за 2005 год) термин «самопоражение»/self-defeat. Его производное — саморазрушение. Именно в этом он завуалированно обвинял администрацию Дж. Буша-мл., ссылаясь на такие авторитеты, как Шпенглер, Тойнби и Хантингтон. Тойнби определял такое госуправления как «суицидальное» — suicidal statecraft. Он также выступал с проектами перелома в отношениях Запада с Россией, будь то создание Группы 14 в том же 2005 г. (в реальной жизни таковой стали саммиты «двадцатки» три года спустя) или идея Большого и более жизнеспособного Запада в 2012 г.(в книге «Глобальное видение» он также сокрушался относительно того, что Запад даже не попытался изучить вопрос о заключении договора между НАТО и Россией).

На слушаниях в Сенате в июле 2014 г. Бжезинский выступил за поиск согласия/accommodation с Россией, признав, что Москва могла бы «молчаливо принять эвентуальное членство Украины в ЕС», а Киев и Запад — «дать четко понять», что исключается членство Украины в НАТО, «перспектива которого вполне резонно вызывает у России дискомфорт».

Даян Джаятиллека:
Отпор Путина Украине: экзистенциальная борьба и переломный момент

С тех пор появились Минские соглашения, дававшие европейское решение проблемы Донбасса (всего лишь треть территории Донецкой и Луганской областей!), а Евросоюз, запустивший Украинский кризис, так и не предложил Киеву членство, что было бы элементарно честно и никак не могло вызывать возражений российской стороны, более того, стало бы совместным долгосрочным проектом России и ЕС, обеспечило европейский характер украинской государственности. В 2017 г. Чарльз Купчан писал в «Нью-Йорк Таймс», что расширение НАТО подрывает способность Альянса защищать своих членов и потому этот блок должен проявить «стратегическую осторожность», прекратив свое продвижение на Восток (ограничившись Балканами). С. Чарап и Дж. Шапиро в октябре 2014 г. поместили в журнале Current History статью на тему «Как избежать новой холодной войны», где указывали, что политика расширения НАТО и ЕС исчерпала свой ресурс, поскольку имела врожденный дефект неспособности вовлечь в сотрудничество Россию, и что поэтому требуются «новые соглашения институционального характера» с Россией. Не дождавшись таких предложений от Запада, Москва внесла 15 декабря прошлого года свои, которые были начисто отвергнуты без намека на какие-то встречные идеи. Случилось то, о чем предупреждали указанные авторы — «конфронтация с Россией, которая не нужна Западу, дабы поддержать принципы («открытые двери» в НАТО), которые в конечном счете он будет неготов защищать».

12 августа 2014 г., то есть до перелома в АТО, наш записной недоброжелатель Эд Лукас на страницах «Таймс» с ужасом писал — как о кошмаре Запада — о перспективе вхождения во власть в Киеве «головорезов»/thugs из «добровольческих батальонов». Но именно так и случилось, независимо от того, кто становился президентом Украины. Раз все было предсказуемо, то в чем дело? И не говорит ли это в пользу того, что со стороны Запада определяющую роль играл эмоциональный фактор неприятия «России Путина», то есть, по мнению целого ряда независимых западных экспертов, исторической России? Я бы предположил, что Майдан был ответом Запада на наши выборы 2012 года — российская политика западных элит была полностью персонализирована и наша реакция была не менее эмоциональной.

В 2011 году двое американских военных предложили свой Нарратив национальной стратегии, имея в виду демилитаризацию самого понятия национальной безопасности, упор на интересы внутреннего развития Америки, «переход от сдерживания и обороны к гражданскому вовлечению и конкуренции, от национальной безопасности к национальному процветанию и безопасности, от контроля в закрытой системе к вызывающему доверие влиянию в открытой системе». Адмирал Маллен, тогда нач. ОКНШ, тоже говорил о необходимости «госстроительства/nationbuilding у себя дома». Такой подход, по сути, лег в основу политики Трампа.

Поэтому определений западной политики последних 30 лет искать не приходится: ее фундированной критики более, чем достаточно. Что могла в этих условиях делать Россия? Только готовиться к войне и санкциям. Поэтому мы оказались готовы к ситуации, которую легко было разрешить выполнением Минских соглашений 2015 года, чего мы ждали целых 7 лет (одновременно разрешая проблемы жизнеобеспечения Крыма), причем соглашений европейских по букве и духу, сертифицированных Берлином и Парижем. Но инерция западной политики оказалась сильнее здравого смысла, другими словами, мозги в одном месте, а власть в другом — и, по Киплингу, «вместе им не сойтись!». Блуждая в лесу «больших/grand стратегий», мысль американских внешнеполитических элит споткнулась о камень украинского агрессивного, русофобского национализма, отсылающего к послевоенному периоду европейской истории, и там остановилась. Ничего по-европейски элегантного и деликатного, хрупкого и нежного/frail (слово Д.Г.Лоуренса) — просто грубый националистический сапог, на который можно ответить только грубой военной силой, применяя ее с цивилизационно присущей нам умеренностью.

Це Европа!

В свое время, в том числе в связи с наличием ГДР, советская власть, руководствуясь «политической целесообразностью», положила под сукно такой вопрос, как ответственность немцев как народа за нацизм и его преступления. Все покрывал тезис об ответственности нацистов и властей Третьего рейха. Потом в расчет стал приниматься фактор хороших отношений с ФРГ. Но для всех очевидно, что произошло «соблазнение» нацистами большей части населения, причем агрессия на Восток воспринималась в том числе через призму материальных выгод, в частности, получения там наделов и дешевой (если не рабской) рабочей силы. Весьма показателен в этой связи эпизод в фильме «Кабаре», где в сельском ресторане поет молодой член Нацистской партии с пронзительным посылом «Будущее принадлежит тебе!». Сейчас, когда у нас иные отношения с Берлином, чем еще совсем недавно, ко всем этим вопросам можно вернуться. Но пока наиболее актуально другое, а именно успех националистической пропаганды на территории современной Украины, которая при поддержке западных стран, прежде всего США, пошла по проторенному немцами пути.

Думаю, что два фактора сыграли в этом решающую роль. Первое — это грех украинской интеллигенции, которая доигралась с некритическим распространением националистической мифологии и сознания. Это началось еще до распада СССР. Но так же как как с ролью интеллигенции в нашем Освободительном движении (критики было мало, яркий пример — сборник «Вехи»), когда после Революции ее «задвинули» экстремисты — большевики и эсеры, уже имевшие огромный опыт террористической деятельности, это произошло и на Украине: музыку стали заказывать громилы, те, кто исповедовал откровенный фашизм и русофобию (один их словарь чего стоит!). Опускаю то обстоятельство, что на них делали ставку американцы, отчаявшиеся в ходе предыдущих попыток сделать из Украины анти-Россию как своего рода острие западной политики сдерживания.

Второе — это подкуп Западом значительной части населения тезисом о том, что Украина — это уже Европа, причем в отличие от России. Глухое провинциальное сознание, как это показала и Германия, весьма падко на такую мгновенную трансформацию своего статуса, благо не требуется никакой работы над собой. Конечно, это смотрится со стороны смешно и постыдно, почти по-детски, но далеко не безобидно: пусть с элементами фарса и цирка, но все равно трагедия. Раз Европа, то мы-де уже правы, то зачем выполнять Минские соглашения, отвечающие всем европейским ценностям и стандартам урегулирования гражданских конфликтов, уже не говоря о правах человека и меньшинств? Не отсюда ли дегуманизация русских и населения Донбасса?

Все это говорит о том, что процесс денацификации на Украине будет непростым: он должен охватывать широкое слои населения, не только тех, кто занимал государственные должности при нынешнем режиме, но и общественных деятелей, СМИ, деятелей культуры и образования. Речь и о детях, которые воспитывались в националистическом духе. Потребуются новые детские книги и новые учебники. Будет востребован опыт денацификации в ГДР. Должны быть запрещены символы и культовые фигуры этой идеологии. Это должно найти отражение в конституции и специальном законодательстве и, разумеется, в мирном урегулировании по итогам того, что трудно квалифицировать иначе, как национальную катастрофу, сопряженную с потерей права на полный суверенитет (ФРГ и Япония до сих пор вынуждены с этим мириться). Например, в Госдоговоре по типу австрийского, который стал бы частью конституции. Что до суверенитета, то он не может быть абсолютным и разве Запад не боролся с ним все последние 30 лет? А Москва разве не реализует на практике западную же идею «ответственности по защите»?

Андрей Кортунов:
Время дипломатии прошло? Семь особенностей наступающей эпохи

Это не должно быть делом одной России — неонацизм и агрессивный национализм представляют угрозу для всего континента. Поэтому к процессу денацификации, а он обещает быть длительным, комплексным и многоуровневым, должен быть подключен Евросоюз, в частности, применительно к той части Украины, которая может по факту на время стать чем-то вроде совместного предприятия России и ЕС. Более того, трагический опыт Украины, когда неонацизм и агрессивный национализм привели к войне в Европе, фактически создав прецедент нового casus belli, укрепляет наши принципиальные позиции по части опасности героизации нацизма в ряде других европейских стран. Евросоюзу придется покончить с благодушием и отрицанием этой угрозы миру в Европе, занять четкую позицию о запрете любых попыток пересмотра итогов Второй мировой войны и решений Нюрнбергского трибунала — все это должно войти в право ЕС. Отрицание канцлером О. Шольцем геноцида на Донбассе и его попытка задним числом снять с немцев вину за то, что делали нацисты во Вторую мировую, также говорят о том, что проблема носит общеевропейский характер.

Духовно-нравственное здоровье украинцев требует присмотра извне, включая закрепление за Россией права вмешиваться в случаях нарушения соответствующих обязательств Украины, в том числе по денацификации (я упоминал прецедент Ст.7 Ништадтского мира 1721 года в отношении конституционного устройства Швеции). Другими словами, нейтрализация Украины должна быть обеспечена и на этом уровне: пусть символические армия и флот, но без ВВС и ПВО — небо должно быть открытым для России. Проще будет с теми регионами Украины, которые сделают выбор в пользу тесных, в том числе союзных отношений с Россией.

Не будем забывать, что немцы, поддавшись нацизму и нацистам, сами навлекли на себя тяготы войны и изменение границ. То же верно для значительной части населения Украины, включая Киев и его средний класс (большая его часть уже бежала из страны?). Ведь преступления против населения Донбасса начисто игнорировались, если не приветствовались открыто. Без этих тягот и трагедий невозможно было донести до немцев, что они неправы. Эта логика, к сожалению, универсальна. С этого должно начаться морально-политическое очищение украинского общества, слишком долго и явно бывшего глухим к страданиям других.

В этом катарсисе/покаянии свою роль сыграет религия, Церковь любой деноминации. Нынешняя операция в числе прочего необходима для получения доступа к доказательствам и свидетелям преступлений киевского режима против собственных граждан, что не менее важно. Это верно и в отношении американских биолабораторий на территории Украины (и на постсоветском пространстве в целом): неготовность к войне с Россией с применением обычных вооружений косвенно указывает на то, что ставка в военном отношении делалась на дешевый вариант биологического оружия. Нельзя упустить эти разоблачения для того, чтобы придать новый импульс работе над верификационным протоколом к Биоконвенции, которая всегда блокировалась Вашингтоном. Должны американцы объясниться и насчет затягивания уничтожения своего химоружия: передавали же они его Ираку в ходе его войны с Ираном. Его применение by proxy нельзя исключать и на Украине, о чем свидетельствуют разговоры на Западе, загодя возлагающие ответственность за все на Россию.

Российский солдат не обидит детей, женщин и стариков. Но граждане Украины — не только нынешняя власть — должны взять на себя ответственность за то, что происходит с ними сегодня. Не будем забывать, что в XX веке война — две мировые и холодная — трижды приходила к нам с Запада. Оттуда к нам шагнула и Революция. На этот раз нас вынудили к тому интриги Запада, ставки которого в сложившейся ситуации не менее высоки. Украинский проект — это последнее, что может Запад в своем сдерживании России и ее развития. Это — конец пути, дело не в Украине, которая стала орудием и средством. Верно и то, что если эта политика рухнет на украинской почве, то она потеряет свою убедительность и в отношении других стран, прежде всего Китая, что не могут не понимать в Вашингтоне. Ведь для американской элиты речь шла о том, чтобы, навязав нам «бой» на Украине, вывести нас из игры и устранить для себя перспективу «войны на два фронта» (я уже цитировал статью Уэсса Митчелла от сентября прошлого года на эту тему): эту «квадратуру круга» дважды не смогла для себя разрешить Германия и похоже, что тот же исход ждет американцев (кстати, в холодную войну у Г. Киссинджера это получилось с Китаем, но сейчас надо было бы договариваться, а не антагонизировать Москву; хотя так оно и лучше для нас, так как мы бы все равно не стали прямо или косвенно участвовать в сдерживании Китая). Как это ни парадоксально, в итоге США еще оказались и в унизительной зависимости от Пекина в своей санкционной политике.

От Гааги к Хельсинки и обратно?

Москва, признав, что мы готовы нести боевые потери во имя достижения поставленных целей, не могла дать более убедительного свидетельства решимости идти до конца в этом экзистенциальном для всей Европы конфликте — несмотря и вопреки развязанной Западом информационной кампании (так было и в Сирии). Ясность внесена, и чем раньше Киев признает свое поражение, тем лучше для всех, прежде всего самих граждан Украины. Но Украинский вопрос — лишь часть этого конфликта, хотя он оказался на его острие. Отсюда следует, что любое урегулирование комплексной ситуации на континенте должно носить комплексный характер и решать проблемы не только будущего Украины, но и сложившейся ущербной системы евробезопасности — ее фиаско не может быть более явным, причем война была выбрана Западом в ответ на предложения Москвы это исправить посредством дипломатии.

В общем пакете надо будет решать и проблемы санкций и контрсанкций. И делать это надо быстро, чтобы стороны не мерялись своими эскалационными потенциалами — иначе не за горами более широкий конфликт в Европе с последствиями уже другого порядка. Байден не случайно делает все, чтобы исключить вооруженный конфликт между Россией и НАТО, запугивая тем, что он обязательно будет ядерным — Третьей мировой. В принципе для Москвы достаточно признания Западом — независимо от предлогов — своей неспособности воевать на стороне тех, кого они «приручили» и поощряли к противостоянию с Россией. Лишним свидетельством тому служат разговоры (Л. Грэм) о желательности физического устранения президента В. Путина.

Но при всем при том любой конфликт кончается дипломатией. И чем быстрее Запад «отзовет» Зеленского, тем менее тяжелыми будут последствия, тем легче будет самим западным столицам участвовать в постконфликтном урегулировании. Да, будет востребован весь соответствующий европейский опыт, включая формы ограниченного суверенитета, точечную оккупацию (под обеспечение выполнения взятых на себя обязательств), оптацию населения (в случае территориально-политического переустройства — примеры дает Германия после поражения во Второй мировой и стык границ Польши, Чехословакии и Венгрии с СССР) и многое другое. Не будем забывать, что Польша и Литва треть своей нынешней территории получили от Сталина: это не мешает им жить в мире друг с другом и с немцами. С НАТО разберется история, хотя придание Совету Россия-НАТО статуса постоянно действующего органа — своего рода Европейского совета безопасности — придало бы ему второе дыхание, в корне изменив саму природу Альянса. Можно надеяться, что после уроков нынешнего кризиса Запад переоценит ситуацию и не упустит такую возможность.

В свое время у европейских кабинетов не хватило дальновидности, чтобы предотвратить войну на континенте на Гаагских конференциях мира, созванных по инициативе России в 1899 и 1907 гг. Хельсинкский процесс не выдержал испытания окончанием холодной войны и распадом СССР: Запад сделал свой, односторонний и примитивный вывод о «победе в холодной войне», не задумываясь о последствиях. Инерция этого подхода буквально «довела до Киева». Что дальше? Здравый смысл подсказывает, что нужна новая европейская континентальная мирная конференция, которая не была проведена 30 лет назад. Но лучше поздно, чем никогда. Участие англо-американцев под большим вопросом, если учитывать их роль в европейской политике в современной и более отдаленной истории. И почему Европа ЕС не может «вырасти из коротких штанишек»? И почему Вашингтон не может положиться на зрелость суждений своих европейских «друзей и союзников»? Ведь не о войне, а о мире в Европе будет идти разговор!

XXX

Иван Тимофеев:
Украинский кризис. Кто в выигрыше?

Исторически все в Европе было предсказуемо и не выходило за согласованные рамки, пока Россия была неотъемлемой частью европейской политики. Все беды Европы (и мира) начались тогда, когда Россия частично устранилась от европейских дел после унизительных условий Парижского мира по итогам Крымской войны, которую справедливо считают Нулевой мировой (в частности, британский историк Орландо Файджес: для него она — «первая тотальная», сопоставимая с Гражданской войной в США). Иначе Россия никогда бы не допустила Франко-Прусской войны и создания по ее итогам Германской империи, что запустило соскальзывание континента к его катастрофам XX века. Все беды Европы напрямую связаны именно с этим. Лишь частично ситуация восстановилась в холодную войну, но на условиях идеологической конфронтации и ядерного противостояния. Сейчас все можно вернуть в куда более благотворное русло. В Европе все будет спокойно, пока ничто в ней не будет делаться без согласия и участия России.

Но налицо опасность демонизации западными столицами России, приобретающей откровенно расистское измерение (странно ли, что именно немцы в этом активнее других?). Напомню, что как раз этот фактор помешал прекратить Первую мировую весной 1915 года. К тому времени все поняли характер этой бессмысленной бойни, но надо было винить противника в ее развязывании: немцы для англичан уже были «Гунном» — какие тут переговоры! Ровно то же наблюдается сейчас, собственно, это делается уже давно, чтобы оправдать отказ от любых компромиссов с Москвой. Может кончиться тем, что судьбы Украины будут определяться Россией в одностороннем порядке — за неявкой собеседников.

Но куда лучше многосторонний процесс, который позволил бы исправить то, что пошло ужасно не так после окончания холодной войны и распада Советского Союза, и дать прочные и устойчивые/lasting and sustainable результаты. Британский историк российского происхождения Доминик Ливен (родоначальница российских Ливенов Шарлотта стала прототипом любимой фрейлины императрицы Анны Павловны Шерер в «Войне и мире») считает, что без германского контроля независимость Украины нереальна (см. его «Навстречу пламени», 2015 год). Творческий подход к решению проблемы мог бы задействовать инструментарий «мягкого» совместного протектората России и ЕС, подмандатной/подопечной территории в отношении коренной части Украины с перспективой ее ассоциированного членства в ЕС (этот формат можно при желании изобрести). Такой проект мог бы стать мостом, как, впрочем, и все остальные фокусные страны Восточного партнерства, между Россией и ЕС. Он помог бы снять проблему расширения НАТО и в целом привести к маргинализации Альянса в европейской архитектуре/политике, акцентируя избыточность американского присутствия на континенте в условиях, когда на смену повестке дня обороны и безопасности приходит повестка дня развития в качественно новой глобальной среде.

Если обращаться к историческим параллелям, то бездарный Суэцкий кризис поставил жирную точку в распаде Британской империи (не без пинка со стороны Вашингтона, занявшего «антиимпериалистическую» позицию). Украинский — с перспективой деконструкции Украины в соответствии с требованиями времени и европейскими ценностями — тянет на Суэцкий кризис 2.0. Его триггером вместо Израиля стала Украина, обусловив для России возможность и императив (почти категорический?) «встряхнуть» порочную европейскую и мировую архитектуру, дабы форсировать распад глобальной империи США/Запада. Украина, таким образом, обеспечила и бодрийяровскую сцену для возобновления исторического процесса, который ушел в сторону в 1914 году, лишив Россию ее самостоятельной роли в европейских делах в соответствии с ее подлинным историческим призванием: то, что удавалось, включая Победу над нацистской Германией и ядерную биполярность, искажалось уже не философскими императивами, а идеологическим антагонизмом западного происхождения. Выходя из жесткой западной системы координат (она разрушается и на самом Западе), Россия могла бы, действуя прагматично и учитывая весь совокупный опыт Европы, проторить свой путь развития, не отвлекаясь на внешнее давление и провокации.