«Сверхновая революционная ситуация»: общественный слом без лидера или управляемая трансформация систем?

Феномен общественных протестов сопровождает весь исторический процесс и является индикатором глубоких социально-экономических, политических, а также идентификационных (этнических и религиозных) проблем. Как правило, массовые протесты возникают в результате длительного созревания и разворачивания разнообразных факторов. При этом каждый новый и, на первый взгляд, прямо не связанный с причинами основного ряда фактор способен спровоцировать резкое нарастание протестного движения. Так, подобное мы видели в ситуациях жёсткого разгона демонстрантов и превышения полномочий полицейскими в разных странах. Фактор жестких действий со стороны правоохранительных органов оказался довольно мощным в плане воздействия на настроения общества, пребывающего во фрустрации в связи с коронакризисом. Например, во многих случаях для самых разных представителей общества оказывалось достаточно получить дополнительную информацию о насилии полиции по отношению к протестующим против введения антиковидных мер, чтобы принять решение о необходимости поддержать последних. В итоге к протестующим присоединялись и те, кто выступал с другими идеями и лозунгами, кого заботили другие проблемы, например, какие-то конкретные законы.

Важно понимать, что причины протестов основного ряда всегда можно обнаружить в любом обществе. Но в контексте обострения всех процессов и появления новых дополнительных факторов (например, коронакризис, а также повышение жесткости разгонов демонстрантов в связи с эпидемиологическими мерами) акции гражданского неповиновения превращаются в настолько масштабные, что некоторые исследователи уже посчитали возможным оценить текущую ситуацию как предреволюционную или даже революционную. Разворачивающиеся и нарастающие по масштабности акции протеста разных слоев общества (прежде всего в странах ЕС и США) против различных мер и решений правительств можно назвать «сверхновой революционной ситуацией».

Нельзя не заметить нарастание общественной мобилизации, которую спровоцировали не только те тренды, которые начали укрепляться последние десять лет, но и дополнительный фактор в лице коронавируса. Важно обратить внимание на множественные глубокие расколы в обществах разных стран, формирование разных групп протеста, конфликты между разными группами влияния, обострение политической борьбы. Очевидно, что власть не готова к диалогу с обществом, предпочитая принимать законы, воспринимаемые обществом не иначе как законы о полицейском произволе, что не создает атмосферу доверия. При этом подобные законы подаются властными институтами как необходимые в связи с непониманием будущей ситуации. Поэтому именно сейчас возник колоссальный разрыв между ожиданиями и реальностью, как общества, так и элиты. Этот разрыв всегда весьма болезненный, хотя разрыв между запросами и возможностями еще более болезнен для них. Очевидно, назрела необходимость изменения социально-политической системы. Но в какую сторону развернется это изменение? Ситуация складывается не в пользу ни национальных государств, ни обществ, а, скорее, мощных транснациональных компаний и фондов, которые сосредоточили в своих руках масштабные финансы благодаря борьбе с COVID-19. В условиях пандемии они смогли провести реорганизацию, а из-за изменения структуры рынка в целом и рынка услуг в частности, увеличить свои доходы (Amazon, Google, Facebook). Социально-политические и экономические изменения с течением времени оформятся более конкретно, но они не принесут рядовым гражданам, сыгравшим роль элементов «сверхновой революции», ни выгоды, ни пользы, впрочем, как это уже было неоднократно в истории. Круг выгодоприобретателей всегда не такой уж и большой.

Массовый социальный протест: исторический феномен

Феномен общественных протестов сопровождает весь исторический процесс и является индикатором глубоких социально-экономических, политических, а также идентификационных (этнических и религиозных) проблем. Как правило, массовые протесты возникают в результате длительного созревания и разворачивания разнообразных факторов. При этом каждый новый и, на первый взгляд, прямо не связанный с причинами основного ряда фактор способен спровоцировать резкое нарастание протестного движения. Так, подобное мы видели в ситуациях жёсткого разгона демонстрантов и превышения полномочий полицейскими в разных странах. Фактор жестких действий со стороны правоохранительных органов оказался довольно мощным в плане воздействия на настроения общества, пребывающего во фрустрации в связи с коронакризисом. Например, во многих случаях для самых разных представителей общества оказывалось достаточно получить дополнительную информацию о насилии полиции по отношению к протестующим против введения антиковидных мер, чтобы принять решение о необходимости поддержать последних. В итоге к протестующим присоединялись и те, кто выступал с другими идеями и лозунгами, кого заботили другие проблемы, например, какие-то конкретные законы.

Важно понимать, что причины протестов основного ряда всегда можно обнаружить в любом обществе. Но в контексте обострения всех процессов и появления новых дополнительных факторов (например, коронакризис, а также повышение жесткости разгонов демонстрантов в связи с эпидемиологическими мерами) акции гражданского неповиновения превращаются в настолько масштабные, что некоторые исследователи уже посчитали возможным оценить текущую ситуацию как предреволюционную или даже революционную. Разворачивающиеся и нарастающие по масштабности акции протеста разных слоев общества (прежде всего в странах ЕС и США) против различных мер и решений правительств можно назвать «сверхновой революционной ситуацией».

Особенности текущих социальных протестов

Елена Алексеенкова:
Последствия «короны»: «nuda vita» и «чрезвычайная власть» современного государства

Почему разворачивающиеся протесты, которые мы сейчас наблюдаем, можно назвать «сверхновой революционной ситуацией»?

Во-первых, в настоящее время протесты стали проявлением самой масштабной за последние тридцать лет реакции обществ разных стран на решения своих политических лидеров.

Во-вторых, массовые протестные движения развиваются как разноплановые, смешанные, пестрые. Так, в одном протестном шествии участвуют те, кто выступают против загрязнения окружающей среды; те, кто высказывают протест против расизма; те, кто требуют решения гендерного вопроса; те, кто протестуют против введения ковидных ограничений; те, кто обращают внимание на миграционный кризис и т.д. Безусловно, наличие многих разноплановых протестных групп не позволяет создать консолидированное движение. Однако само их наличие, количество и масштаб уже достаточно наглядно демонстрируют очевидный разрыв между властью и гражданами, полное отсутствие доверия к решениям правительства со стороны граждан. И вот как раз эта ситуация приводит к блокировке обществом дальнейших решений правительства и к новому витку социального напряжения. Яркий тому пример — движение «желтых жилетов» во Франции, которое сформировало основы для массового протестного движения.

Наслоение разных протестов друг на друга формирует сверхновый революционный «слоеный пирог». Антирасистский протест накладывается на политический, на него, в свою очередь, наслаиваются разные гендерные протесты, а вишенкой на торте — протест мигрантов. Кроме того, все указанные протесты основываются на «слоеной подушке» разных типов кризисов, которые уже достаточно давно переживают, прежде всего, западноевропейские и американское общества. Протестные движения имеют пестрый состав — в них участвуют рядовые граждане, представители профсоюзов и культурной элиты, мигранты и т.д. Важно также и то, что протестные акции проходят практически по всем крупным городам (не только в столицах), что как правило свидетельствует о формировании сверхновой «революционной ситуации» даже в отсутствие признанного всеми лидера протеста.

В-третьих, мы наблюдаем процессы правового ужесточения, связанного не только с предоставлением полиции дополнительных полномочий, но и с конкретными ограничениями прав граждан в контексте эпидемиологических мер. У общества любой страны в такой ситуации возникнет ощущение масштабного и целенаправленного ограничения прав человека. Очевидно, что за коронавирусом может последовать иной вирус, который позволит сохранять сложившуюся диспозицию и характер взаимодействия власти с обществом. В такой ситуации не приходится говорить о народном суверенитете. На общество накладываются обязанности, но сокращается объём прав. Это приводит к нарушению общественного договора, при этом общество и власть не могут достичь согласия и компромисса в духе Гоббса или Локка.

В-четвертых, именно сейчас мы наблюдаем мощное влияние внешних факторов на развитие протестного движения, и даже уже говорим о возникновении международных протестных процессов. Так, антирасистское движение приобрело международный размах. Вслед за антирасистскими митингами в США всколыхнулись сообщества во Франции, Великобритании, ФРГ, хотя объективно проблемы расизма в США отличаются от аналогичных проблем в других странах. Аналогично разворачивались протесты под лозунгом «Me too», к которым примкнули и сподвижники гендерного вопроса, а также представители сексуальных меньшинств, в каком-то смысле даже затмив проблему сексуального насилия.

Лев Сокольщик:
США — страна победившего протеста?

В-пятых, к естественным причинам возникновения протестов мы вполне можем добавить и некие сценарные моменты, созданные при участии и поддержке внешних игроков. При этом среди них значительно выросло значение транснациональных корпораций и глобальных международных организаций (ВОЗ, разнообразные фонды, в том числе в сфере здравоохранения и информации). Их позиция все в большей степени влияет на решения правительств в отношении тех или иных протестов, заставляя избирательно относиться к ним.

В-шестых, мы говорим о трансформации политической, социальной и экономической систем отдельных стран, а также об аналогичных процессах, относящихся в целом к макрорегионам и конкретным региональным блокам. В данном случае это особо очевидно в отношении стран евро-атлантической солидарности. Также мы являемся свидетелями процесса перераспределения финансовых потоков, причем именно в пользу финансовых структур, среди которых стоит назвать не только банки, но и фонды. Сейчас, под воздействием борьбы с коронавирусом, у финансовых структур получается замкнуть практически все финансовые потоки именно на себя — через них проходят генерируемые самими же ими финансовые потоки, которые они на себя и замыкают. И масштабное производство денег в ЕС и США только усугубляет эту ситуацию.

В-седьмых, впервые и неожиданно ярко проявился фактор эпидемии, которая протекает совершенно по-разному в различных государствах, что вызывает у обществ дополнительные вопросы. Так, в Китае сейчас вообще не говорят о коронавирусе, в то время как страны ЕС не выходят из череды локдаунов, оказывая избирательную финансовую поддержку компаниям и запрещая обществу проявлять свое недовольство законными способами. Тем более, что в условиях эпидемиологических ограничений законных способов высказать свое недовольство у граждан попросту нет. В этой связи практически каждый протест подпадает под категорию «запрещённый» со всеми вытекающими последствиями. Сейчас у правительств, вводящих жесткие ограничения, нет возможности поддерживать видимость равенства и обеспечивать социальную поддержку на прежнем уровне. Правительства по разным причинам сами заключили себя в «эпидемиологическую ловушку», в том числе и по причине паники.

В-восьмых, необходимо отметить нарастание социальной фрустрации, наблюдаемую именно в последний год, которая в значительной степени формировала поведенческие модели граждан во многих странах (истерия, паника), создавая благодатную почву для общественной хаотизации.

В-девятых, нарастание враждебности между разными группами влияния (в том числе в, казалось бы, консолидированной политической элите), использующих разные информационные площадки, интернет, СМИ. Это позволяет выявлять четкую зависимость протестной реакции общества от поведения власти.

Таким образом, можно отметить некий парадокс: в новом общественном протесте наблюдается как стихийный элемент, так и элемент организации, притом, что само взаимодействие разных протестных групп благодаря информационным технологиям приводит к определенной степени самоорганизации и объединению протестов. И это обстоятельство становится определяющим в укреплении масштабности протестного движения.

Андрей Кортунов:
В поисках баланса между свободой и справедливостью

В настоящее время при изучении акций гражданского неповиновения стоит обратить внимание, во-первых, на возможности резкого нарастания и мгновенного обострения ситуации, вплоть да самых жёстких столкновений с полицией; во-вторых, на нарастающую критику правительственных мер; в-третьих, на неготовность правительств к диалогу и неумению признавать свои ошибки.

Научные подходы к изучению общественных протестов

В науке существуют разные подходы к изучению общественных протестов, например, через концепции коллективного действия, депривации (лишений), теорию мобилизации ресурсов. Для первого направления важнее всего форма коллективного поведения, что заставляет обращать внимание на поведенческие теории, политико-психологические аспекты, акцентировать внимание на стихийности протеста, нарушении общественного порядка, на истинный характер протестов как элементов революции в духе Г. Лебона. Если рассматривать протесты в рамках указанного концепта, стоит обратить внимание на то, что в текущий момент для общества особо значимым становится вопрос справедливости, невзирая на то, что его можно понимать по-разному. Своя справедливость для всех и для каждого становится серьезной мотивацией и порождает яростный, стихийный и даже внезапный протест, провоцирует граждан инстинктивно принимать решение о поддержке протеста. Впрочем, вопрос о справедливости вечный, его никогда нельзя сбрасывать со счетов.

Концепт лишений (депривации) обращает внимание на причины протестов, среди которых важными остаются социально-экономические показатели и включение общества в систему принятия политических решений; указывает на отсутствие возможности широких групп населения изменить социальный статус; подчеркивает вопрос ценностных ориентаций, связанных с идентификацией. Если исследовать текущие протесты в контексте концепта депривации, то нетрудно заметить, что общество в разных странах озабочено вопросом: есть ли возможность следовать традиционным политическим процедурам для отстаивания своих прав. Повсеместно люди приходят к выводу о необходимости новых и нетрадиционных методов борьбы. Не будем забывать, что выход на улицу — крайняя мера. Значит, прочие правовые возможности уже исчерпаны или не применимы.

Помимо этого, между собой перемежаются как реальные проблемы общества, так и сценарные (созданные целенаправленно с какими-то целями). Так, желание восстановления социальной справедливости, высказываемое обществом, совмещается с политической, межпартийной борьбой и борьбой других групп влияния за власть и финансовые потоки. Таким образом, мы наблюдаем процессы нового переформатирования политических групп и групп общественного влияния. У каждой из них свои цели, планы и ожидания. В результате общество становится еще более фрагментированным. Справляется ли правовая сфера с этими вызовами? Мы видим, что нет. Правительства идут по пути ограничений протеста и наделения полиции дополнительными правами.

Теория мобилизации ресурсов представляет собой протест как выражение недовольства определенных социальных категорий, притом, что в определённый период времени возникают причины быстрого роста и мобилизации недовольных. В этом случае весьма важным становится контакт групп протеста с определёнными политическими лидерами. Если исследовать протесты в этом ключе, то очевидно, что они могут быть названы реакцией на смену трендов. Так, длительное время шло некоторое расширение прав граждан. Однако сейчас этот процесс стал узконаправленным, вопрос защиты прав относится не ко всем, а к определенным меньшинствам и особым группам населения, при этом права человека в целом ограничиваются в связи с угрозами терроризма и разнообразных эпидемиологических рисков. С учетом регулярного наступления разных вирусов очевидно, что ограничения прав станут постоянными. Общество осознало, что права и, главное, возможность их отстаивать, слишком быстро были ограничены, что скорее говорит о том, что они всегда были лишь некоей демократической завесой, прикрывавшей иное положение дел.

Василий Кузнецов:
Дальше от свободы, ближе ль к справедливости?

Да и как граждане разных стран должны отстаивать свои права, если каждый раз даже результаты их политического выбора подвергаются осуждению и преподносятся не как выбор граждан, а как результат кибератак со стороны других государств. В качестве такого государства чаще всего называют Россию. Подобная ситуация фиксирует не только разрыв между элитой и обществом, но и конфликт между элитами. Отсутствие консолидации между ними — еще один дополнительный фактор, провоцирующий всплеск протестов. При этом апелляция одной части элит к нечестным выборам и их фальсификации вызывает недовольство граждан властью в целом. Граждане полагают, что любой режим устанавливается нелегитимными способами, а значит, может и должен быть опрокинут в случае отсутствия готовности власти к заключению общественного договора с населением. Взгляд общества на власть как на нелегитимную не дает правительствам возможность принимать решения, ведь они не получают одобрение граждан, а значит не будут выполняться в полном объеме.

Кстати, решения об ограничениях в связи с коронавирусом очень хорошо показали, в каких странах власть и граждане взаимодействуют, где представители власти доверяют и прислушиваются к обществу, а общество доверяет политикам. В тех странах, где власти заявили о рекомендуемых, а не об обязательных ограничениях, и разделили, таким образом, ответственность за ситуацию с населением, удалось сохранить общественный договор. Прежде всего это относится к Швеции и Норвегии, а также отчасти к другим государствам Северной Европы — Дании и Финляндии. А в тех государствах, где власти вводили наиболее жесткие ограничения, решения не выполнялись, рождалось недовольство и недоверие общества к власти. В этом смысле удивили страны, являющиеся ядром ЕС, которые не избежали массовых протестов в связи с жесткими ограничениями, прежде всего, Франция и Германия. При этом третьи политические силы (так называемые шарнирные партии, например, Партия свободных демократов в ФРГ или либеральных демократов в Великобритании) уже не обеспечивают балансировку и не влияют на систему сдержек и противовесов.

Примеры протестов в странах ЕС

В настоящее время в странах ЕС проходят регулярные массовые протесты. Так, в Германии уже больше года наблюдаются продолжительные и самые масштабные акции протеста против ковидных ограничений (по разным данным в них принимают участие от 5 до 40 тыс. участников), причем эти массовые акции выдвинули из своей среды новых общественных деятелей, лидеров общественных настроений. Так, в ФРГ таковыми, к удивлению многих экспертов, стали повар-веган Аттила Хильдман или драматург Ансельм Ленц. При этом в ФРГ власть сделала ставку на жёсткое подавление протестов и хранит молчание о возможном будущем. Или оно столь страшно, что о нем не следует даже упоминать?

Во Франции к протестам «желтых жилетов» в прошлом и нынешнем году добавились протесты против ковидных ограничений и законов о безопасности, предоставляющих полицейским дополнительные права, а также протесты деятелей культуры, уставших от ограничений и лишившихся дохода. Протестующие высказывали одно требование к власти — обозначить будущее и сохранить все права, на что она не отреагировала вовсе.

Аналогичные претензии к власти высказывают на массовых акциях протеста граждане Соединённого Королевства. Примечательно, что в марте этого года к участникам протеста против закона о полицейских полномочиях, присоединились участники митинга против сексуальных домогательств, а затем и сторонники движения BLM, которые также выступают против полицейских. Кстати, представители этого движения также принимают участие во всех акциях протеста и во Франции, и в Германии. Во всех случаях были отмечены жесткие действия полиции, использовавшей водомёты и слезоточивый газ против демонстрантов.

Андрей Кортунов:
Старый Свет на распутье

***

Нельзя не заметить нарастание общественной мобилизации, которую спровоцировали не только те тренды, которые начали укрепляться последние десять лет, но и дополнительный фактор в лице коронавируса. Нельзя не обратить внимание на множественные глубокие расколы в обществах разных стран, формирование разных групп протеста, конфликты между разными группами влияния, обострение политической борьбы. Также очевидно, что власть не готова к диалогу с обществом, предпочитая принимать законы, воспринимаемые обществом не иначе как законы о полицейском произволе, что не создает атмосферу доверия. При этом подобные законы подаются властными институтами как необходимые в связи с непониманием будущей ситуации. Поэтому именно сейчас возник колоссальный разрыв между ожиданиями и реальностью, как общества, так и элиты. Этот разрыв всегда весьма болезненный, хотя разрыв между запросами и возможностями еще более болезнен для них. Очевидно, назрела необходимость изменения социально-политической системы. Но в какую сторону развернется это изменение? Ситуация складывается не в пользу ни национальных государств, ни обществ, а, скорее, мощных транснациональных компаний и фондов, которые сосредоточили в своих руках масштабные финансы благодаря борьбе с COVID-19. В условиях пандемии они смогли провести реорганизацию, а из-за изменения структуры рынка в целом и рынка услуг в частности, увеличить свои доходы (Amazon, Google, Facebook). Социально-политические и экономические изменения с течением времени оформятся более конкретно, но они не принесут рядовым гражданам, сыгравшим роль элементов «сверхновой революции», ни выгоды, ни пользы, впрочем, как это уже было неоднократно в истории. Круг выгодоприобретателей всегда не такой уж и большой.