Оценить статью
(Голосов: 16, Рейтинг: 5)
 (16 голосов)
Поделиться статьей
Андрей Кортунов

К.и.н., научный руководитель РСМД, член РСМД

В последнюю неделю очень много было сказано и написано о новом осложнении обстановки на Ближнем Востоке. Острый кризис, спровоцированный американской операцией по устранению иранского генерала Касема Сулеймани, грозил перерасти в масштабное военное столкновение двух стран с непредсказуемыми последствиями не только для ближневосточного региона, но и для всего мира. Из Вашингтона и Тегерана все громче слышался ястребиный клекот, многочисленные эксперты соревновались друг с другом в описании возможных сценариев эскалации, в Интернете мелькали карты вероятных театров военных действий, цены на нефть подскочили почти до 70 долл. за баррель. На какое-то время показалось, что ангелы из восьмой главы Книги Апокалипсиса уже вострубили в свои трубы, предвещая невиданные бедствия и катастрофы.

Апокалипсис не состоялся, но фундаментальные проблемы между США и Ираном никуда не делись. Более того, события начала января 2020 г., по всей видимости, окончательно разрушили робкие надежды на возобновление в ближайшем будущем содержательного американо-иранского диалога и на конструктивное обсуждение компромиссного «плана Макрона» по иранскому ядерному соглашению и «нефтяным санкциям» США.

Поскольку рассчитывать на последовательность и предсказуемость американской политики сегодня не приходится, снижение рисков возможно лишь на уровне взаимодействия региональных игроков. Вместо безосновательных упований на то, что в Вашингтоне восторжествует здравый смысл, государствам региона стоит подумать о собственных механизмах стабилизации ситуации. Тем более, что, если дело дойдет до большой войны, именно эти страны окажутся и основным полем боя, и главными жертвами американо-иранского столкновения. События начала января должны восприниматься на Ближнем Востоке не как роковой сигнал трубы Апокалипсиса, а как резкий звонок будильника, пробуждающий региональных игроков к новой политической и военно-стратегической реальности. В этой новой реальности они вынуждены рассчитывать только на свои силы и на свою мудрость.

В идеале, конечно, решением проблемы было бы энергичное строительство региональной системы коллективной безопасности для зоны Залива и соседних субрегионов. Предложения на этот счет неоднократно выдвигались и Россией, и Ираном, и другими региональными и нерегиональными державами. Но создание такой системы — дело трудоемкое, сложное и долгое. Сегодня же главное — дотянуть хотя бы до американских президентских выборов в ноябре этого года, не допустив непреднамеренного сползания региона к большой войне.

Учитывая драматизм сложившейся ситуации, было бы логично сосредоточиться на создании в регионе механизма управления кризисами (crisis management mechanism), предназначенного для снижения рисков, возникающих в моменты обострения политической или стратегической обстановки. Отсутствие такого механизма уже само по себе является фактором дестабилизации, продуцируя недоверие и подозрения в отношении намерений потенциальных противников. Поэтому ближайшая задача — не устранить существующие противоречия между странами региона, но обеспечить больше предсказуемости, устойчивости военно-политической ситуации в условиях возможных новых дестабилизирующих импульсов, исходящих из Вашингтона или изнутри самого региона.

Один из очевидных уроков событий начала января состоит в том, что Соединенные Штаты уже не являются бесспорным гарантом региональной безопасности и едва ли захотят взять на себя эту роль в обозримом будущем. Поэтому на данном этапе, по всей видимости, более реалистическая, хотя и непростая задача — убедить администрацию Дональда Трампа не выступать в роли спойлера, препятствующего любым возможным региональным многосторонним договоренностям своих арабских партнеров с Тегераном. Ведь, отказываясь от своих обязательств в отношении региона, США не должны рассчитывать и на сохранении своих привилегий в регионе, включая и безусловное право вето на любые региональные механизмы обеспечения безопасности.

В последнюю неделю очень много было сказано и написано о новом осложнении обстановки на Ближнем Востоке. Острый кризис, спровоцированный американской операцией по устранению иранского генерала Касема Сулеймани, грозил перерасти в масштабное военное столкновение двух стран с непредсказуемыми последствиями не только для ближневосточного региона, но и для всего мира. Из Вашингтона и Тегерана все громче слышался ястребиный клекот, многочисленные эксперты соревновались друг с другом в описании возможных сценариев эскалации, в Интернете мелькали карты вероятных театров военных действий, цены на нефть подскочили почти до 70 долл. за баррель. На какое-то время показалось, что ангелы из восьмой главы Книги Апокалипсиса уже вострубили в свои трубы, предвещая невиданные бедствия и катастрофы.

Апокалипсис отложен, но не отменен

Но, кажется, на этот раз пронесло. Надо отдать должное политической выдержке иранского руководства, избравшего наименее масштабный и наименее рискованный из возможных ответов на американскую провокацию. Судя по всему, президент Дональд Трамп и его команда также нашли в себе силы остановиться у красной черты, за которой началась бы неконтролируемая военная эскалация. И хотя прискорбный инцидент 3 января ни в коей мере нельзя считать исчерпанным, ближневосточный регион, да и международное сообщество в целом, сегодня могут вздохнуть чуть свободнее.

Апокалипсис не состоялся, но фундаментальные проблемы между США и Ираном никуда не делись. Более того, события начала января 2020 г., по всей видимости, окончательно разрушили робкие надежды на возобновление в ближайшем будущем содержательного американо-иранского диалога и на конструктивное обсуждение компромиссного «плана Макрона» по иранскому ядерному соглашению и «нефтяным санкциям» США. Дональд Трамп в очередной раз ритуально подтвердил свою готовность начать диалог с иранским лидером Хасаном Рухани без каких-либо предварительных условий, но одновременно утвердил дополнительные санкции в отношении Исламской Республики. Иранские представители, в свою очередь, заявили, что ни о каком диалоге без снятия санкций не может быть и речи, а также зарезервировали за собой полную свободу рук в ответ на любые враждебные действия, исходящие от Вашингтона.

Можно лишь надеяться, что какие-то каналы коммуникации между Вашингтоном и Тегераном все-таки переживут нынешний кризис и дотянут до ноябрьских президентских выборов в США. Но достаточно ли будет этих каналов, если через несколько месяцев или недель произойдет новое обострение? Ведь доверие между двумя сторонами давно измеряется отрицательными величинами. И не станет ли очередное импульсивное решение американского президента, технический сбой, человеческая ошибка или безответственные действия автономных игроков роковым механизмом, запускающим цепную реакцию большой ближневосточной войны?

Поскольку рассчитывать на последовательность и предсказуемость американской политики сегодня не приходится, снижение рисков возможно лишь на уровне взаимодействия региональных игроков. Вместо безосновательных упований на то, что в Вашингтоне восторжествует здравый смысл, государствам региона стоит подумать о собственных механизмах стабилизации ситуации. Тем более, что, если дело дойдет до большой войны, именно эти страны окажутся и основным полем боя, и главными жертвами американо-иранского столкновения. События начала января должны восприниматься на Ближнем Востоке не как роковой сигнал трубы Апокалипсиса, а как резкий звонок будильника, пробуждающий региональных игроков к новой политической и военно-стратегической реальности. В этой новой реальности они вынуждены рассчитывать только на свои силы и на свою мудрость.

Разумеется, любые, самые совершенные механизмы будут эффективными только в том случае, если основные игроки в регионе действительно заинтересованы в снижении напряженности и в региональной де-эскалации. Если хотя бы один из них воспринимает «стратегическую неопределенность» как оптимальную среду для продвижения своих военно-стратегических и геополитических интересов, если концепция «эскалации ради де-эскалации» рассматривается как основа для отношений с оппонентами, то никакие механизмы работать не будут.

Управление кризисами как шаг к коллективной безопасности

В идеале, конечно, решением проблемы было бы энергичное строительство региональной системы коллективной безопасности для зоны Залива и соседних субрегионов. Предложения на этот счет неоднократно выдвигались и Россией, и Ираном, и другими региональными и нерегиональными державами. Но создание такой системы — дело трудоемкое, сложное и долгое. Сегодня же главное — дотянуть хотя бы до американских президентских выборов в ноябре этого года, не допустив непреднамеренного сползания региона к большой войне.

Учитывая драматизм сложившейся ситуации, было бы логично сосредоточиться на создании в регионе механизма управления кризисами (crisis management mechanism), предназначенного для снижения рисков, возникающих в моменты обострения политической или стратегической обстановки. Отсутствие такого механизма уже само по себе является фактором дестабилизации, продуцируя недоверие и подозрения в отношении намерений потенциальных противников. Поэтому ближайшая задача — не устранить существующие противоречия между странами региона, но обеспечить больше предсказуемости, устойчивости военно-политической ситуации в условиях возможных новых дестабилизирующих импульсов, исходящих из Вашингтона или изнутри самого региона.

Целый ряд особенностей ближневосточного региона объективно повышают значимость такого механизма. Во-первых, в силу особенностей процесса принятия политических решений на Ближнем Востоке, спираль эскалации может раскручиваться здесь очень быстро — быстрее, чем, например, в Европе. Во-вторых, эскалация может быть одновременно и вертикальной, и горизонтальной, разворачиваясь сразу в нескольких точках региона (например, параллельно в Йемене, в Ормузском проливе, в Сирии, в Ливане и в Ираке). В-третьих, эскалация может быть результатом безответственных и несанкционированных действий негосударственных игроков, обладающих значительной автономией. В-четвертых, ряд государств региона, помимо внушительного потенциала самых современных систем вооружений, сегодня располагают значительными кибервозможностями, способными нанести критический ущерб системам раннего оповещения, контроля и управления вооруженными силами своих потенциальных противников. Наконец, в-пятых, международная эскалация может оказаться «побочным продуктом» непредсказуемых внутриполитических событий в странах региона, а такие события так или иначе будут происходить и в наступившем году, и в последующие годы.

В основе механизма управления кризисами должны лежать повседневные контакты между военными стран региона на всех возможных уровнях, позволяющие обмениваться информацией о текущей деятельности сторон в военной сфере, снимать возникающие вопросы и противодействовать эскалации конфликтов. Особенно важным представляется взаимный обмен информацией о военных учениях, о полетах военной авиации, о крупных закупках вооружений, об операциях по борьбе с международным терроризмом. Необходимы договоренности по предотвращению инцидентов в открытом море и в воздушном пространстве над ним, а также договоренности по взаимодействию в противодействии киберугрозам, исходящим с территории потенциальных противников. В идеале, эти контакты и договоренности должны позволить предотвращать непреднамеренные кризисы, упреждая их. Но если кризиса все-таки избежать не удастся, то следующая «линия обороны» — купировать раскручивающийся кризис на как можно более ранних стадиях его развития.

Оговоримся еще раз — к сожалению, сегодня трудно рассчитывать на оперативное создание системы коллективной безопасности региона с ее институциональными атрибутами, включая ближневосточный аналог ОБСЕ. «Выращивание» такой системы потребует многолетних настойчивых усилий всех сторон, и даже в этом случаев конечный успех далеко не гарантирован. Вспомним, что и в Европе, которую нередко приводят в пример Ближнему Востоку, план формирования региональной системы коллективной безопасности, заложенный в тексте Парижской хартии (ноябрь 1990 г.), остался только на бумаге, и по итогам последних тридцати лет Европа, по существу, свернула на привычные рельсы биполярного баланса сил.

Действующий ближневосточной механизм управления кризисами стал бы, скорее, аналогом механизмов взаимодействия НАТО и Организации Варшавского Договора на протяжении 70-х — 80-х гг. прошлого века. Этот механизм имеет свои очевидные ограничители. Он, разумеется, не может выступать полноценной альтернативой юридически обязывающих соглашений о контроле над вооружениями. Он не решает таких фундаментальных проблем как специфика дислокации вооруженных сил сторон, баланс оборонительных и наступательных вооружений, особенности военных доктрин и пр. Для обсуждения этих проблем нужны отдельные переговоры по региональной стратегической стабильности. И, самое главное, механизм управления кризисами способен сдержать непреднамеренную эскалацию, но полностью бесполезен в ситуации преднамеренной эскалации или намеренных провокаций одной из сторон.

Механизм управления кризисами отнюдь не идеален и совсем не универсален. Но его нельзя недооценивать, если единственной альтернативой на данный момент является отсутствие значимых региональных инструментов предотвращения эскалации вообще. По мере развития этого механизма, по мере укрепления доверия между странами региона, можно было бы вернуться к более амбициозным планам, касающимся региональной стратегической стабильности, а затем — и коллективной безопасности на Ближнем Востоке.

Роль нерегиональных игроков

Без сомнения, создание такого механизма — в первую очередь, дело стран самого ближневосточного региона. Но и нерегиональные игроки, крайне заинтересованные в предотвращении крупного военного конфликта на Ближнем Востоке, также могли бы содействовать этому процессу, договорившись о единой позиции в данном вопросе и подталкивая своих региональных партнеров к более активным действиям. В качестве ядра инициативной группы внешних по отношению к региону игроков можно представить себе бывших участников переговоров с Ираном по СВПД без США, но с подключением Индии (новую комбинацию великих держав можно обозначить как «Р4 +2»).

Особое значение будет иметь готовность «европейского блока» (Франция, Германия, Великобритания) достичь консенсуса с «евразийским блоком» (Россия, Китай, Индия), хотя в каждом из этих условных блоков сохраняются внутренние расхождения в оценках ситуации в регионе и в представлениях о приоритетных мерах де-эскалации. Очень важным представляется привязка любых инициатив со стороны «Р4+2» к иранской концепции безопасности в Персидском заливе (Hormuz Peace Endeavor — HOPE), изложенной президентом Рухани на 74-й сессии Генеральной ассамблеи ООН в Нью-Йорке.

Эти договоренности ни в коей мере не должны быть направлены против Соединенных Штатов, равно как и предполагать явную или скрытую изоляцию Вашингтона. Напротив, США должны иметь беспрепятственную возможность подключиться к механизму управления кризисами в любой момент, когда Вашингтон найдет такое подключение возможным, и в любой форме, в которой Белый дом сочтет это целесообразным.

Но один из очевидных уроков событий начала января состоит в том, что Соединенные Штаты уже не являются бесспорным гарантом региональной безопасности и едва ли захотят взять на себя эту роль в обозримом будущем. Поэтому на данном этапе, по всей видимости, более реалистическая, хотя и непростая задача — убедить администрацию Дональда Трампа не выступать в роли спойлера, препятствующего любым возможным региональным многосторонним договоренностям своих арабских партнеров с Тегераном. Ведь, отказываясь от своих обязательств в отношении региона, США не должны рассчитывать и на сохранении своих привилегий в регионе, включая и безусловное право вето на любые региональные механизмы обеспечения безопасности.

B конечном счете, администрация Трампа не менее других должна быть заинтересована в предотвращении большой войны в регионе — особенно, в контексте начавшейся в США президентской избирательной кампании 2020 г. Если же в администрации Дональда Трампа кто-то выступает за стратегию «управляемого хаоса» на Ближнем Востоке, то нелишне заметить, что «управляемый хаос» выглядит очевидным оксюмороном не только с точки зрения семантики, но и с точки зрения истории.

Оценить статью
(Голосов: 16, Рейтинг: 5)
 (16 голосов)
Поделиться статьей

Прошедший опрос

  1. Какие угрозы для окружающей среды, на ваш взгляд, являются наиболее важными для России сегодня? Отметьте не более трех пунктов
    Увеличение количества мусора  
     228 (66.67%)
    Вырубка лесов  
     214 (62.57%)
    Загрязнение воды  
     186 (54.39%)
    Загрязнение воздуха  
     153 (44.74%)
    Проблема захоронения ядерных отходов  
     106 (30.99%)
    Истощение полезных ископаемых  
     90 (26.32%)
    Глобальное потепление  
     83 (24.27%)
    Сокращение биоразнообразия  
     77 (22.51%)
    Звуковое загрязнение  
     25 (7.31%)
Бизнесу
Исследователям
Учащимся