9 декабря 2019 г. в Париже состоялся саммит в формате нормандской четверки, целью которого стал поиск выхода из конфликта России и Украины на Донбассе. Это событие стало частью инициированной Францией политики сближения с Россией. В августе того же года президент Э. Макрон пригласил Владимира Путина в свою летнюю резиденцию в Брегансон, а уже через несколько дней выступил с речью перед французскими послами, в которой заявил, что считает «необходимым» создать «общий фронт между Европейским союзом и Россией». В начале сентября, впервые после крымского кризиса министр обороны и министр иностранных дел Франции встретились со своими коллегами в Москве, чтобы «восстановить архитектуру доверия».
Возникает вопрос: следует ли приветствовать этот новый поворот во франко-российских отношениях? Увы, нет. Действительно, несмотря на наивный оптимизм редакционных статей, а также официальных коммюнике, есть серьезные опасения, что волевые речи президента Э. Макрона останутся пустым звуком, поскольку они едва ли могут возыметь действие в рамках отнюдь недружественной по отношению к Москве французской дипломатии. Ситуация не нова. Она, к сожалению, характерна для Франции, которая сохраняет преданность США, одновременно отрицая собственные интересы и ценности.
Во Франции, отказавшейся от своего суверенитета, от своих ценностей и от своего народа, российский лидер, который идет наперекор общепринятой современности и не стесняется называть либеральные ценности устаревшими, вызывает у многих восхищение. Именно это объясняет популярность Владимира Путина во Франции, несмотря на резко критическое отношение к нему в СМИ. Можно задаться вопросом: не любят ли россияне Францию больше, чем ее собственные лидеры? Глядя на Москву, французы вспоминают те далекие времена, когда Франция была свободной, французской, и именно за это была любима во всем мире. И даже если сегодня дружба между лидерами двух стран пока остается по большей части на бумаге, то говорить о русской мечте французов не будет преувеличением.
«Дипломатия есть либо все, либо ничего»
Граф Сэнт Олэр, дипломат
9 декабря 2019 г. в Париже состоялся саммит в формате нормандской четверки, целью которого стал поиск выхода из конфликта России и Украины на Донбассе. Это событие стало частью инициированной Францией политики сближения с Россией. В августе того же года президент Э. Макрон пригласил Владимира Путина в свою летнюю резиденцию в Брегансон, а уже через несколько дней выступил с речью перед французскими послами, в которой заявил, что считает «необходимым» создать «общий фронт между Европейским Союзом и Россией». В начале сентября впервые после крымского кризиса министр обороны и министр иностранных дел Франции встретились со своими коллегами в Москве, чтобы «восстановить архитектуру доверия».
Возникает вопрос: следует ли приветствовать этот новый поворот во франко-российских отношениях? Увы, нет. Действительно, несмотря на наивный оптимизм редакционных статей, а также официальных коммюнике, есть серьезные опасения, что волевые речи президента Э. Макрона останутся пустым звуком, поскольку они едва ли могут возыметь действие в рамках отнюдь недружественной по отношению к Москве французской дипломатии. Ситуация не нова. Она, к сожалению, характерна для Франции, которая сохраняет преданность США, одновременно отрицая собственные интересы и ценности.
Завоевание Востока
Со времен Холодной войны и операции «Оверлорд» Соединенные Штаты продолжают увеличивать свое влияние на Востоке, и в этом плане встреча Э. Макрона и В. Путина напоминает другой саммит, состоявшийся в Париже 14 мая 1960 г.; тогда встречались Д. Эйзенхауэр, Ш. де Голль, Н. Хрущев и Г. Макмиллан. С тех пор, однако, «линия фронта» переместилась с места падения железного занавеса к линии боевых действий на Донбассе. Другое отличие, чисто формальное, заключается в том, что в данном случае Россия ведет переговоры не с США напрямую, а с их губернаторами за океаном — Ангелой Меркель и Эмманюэлем Макроном.
Меняется политика и политики, но при этом вырисовывается одна константа: как и в 1960 г., сегодня Франция удовлетворяется печальной ролью богатого отеля с красными коврами и отличной кухней. А что касается самих переговоров, то она остается свидетелем борьбы, которая проходит далеко за пределами ее политического влияния. В качестве доказательства стоит упомянуть слова генерала Ш. де Голля, который в свое время играл роль телеграфиста между Д. Эйзенхауэром и Н. Хрущевым [1]. 60 лет спустя хозяин Елисейского дворца — молодой, подающий большие надежды метродотель — устраивает первую встречу российского и украинского президентов.
Итог нынешней встречи едва ли был более успешным. В 1960 г. советская сторона покинула конференцию после отказа Соединенных Штатов извиниться за дело самолета U2, оставив генерала де Голля в полном смущении. В 2019 г. саммит заканчивается заявлением, содержащим общие намерения и меры по обмену пленными, прекращению огня (оно было нарушено уже 20 раз) и зачистке некоторых районов от мин. Это всего лишь практические договоренности в ситуации войны. Однако главный вопрос был в другом: в соответствии с Минскими соглашениями речь шла о предоставлении особого статуса ЛДНР, что позволило бы им сохранить самобытность и культурные особенности, связанные с русским языком и с русскими традициями, и избавиться от необходимости соответствовать по-украински европеизированному образу жизни.
Российской стороне удалось отстоять свою линию в сохранении Минских соглашений. Что касается статуса Крыма, то он сейчас принят как факт и вопрос о нем на переговорах не поднимался. Это очевидная дипломатическая победа России. Судя по итоговой декларации саммита, Франция, Германия и Украина следовали в фарватере политики США по украинскому вопросу — их интересовал выигрыш времени, сохранение хаотичной ситуации на Донбассе (в результате военных действий там уже погибли 13 тыс. человек, не считая 2 млн беженцев). Как только процесс депопуляции русскоязычного населения завершится, следующим шагом неизбежно станет колонизация этих районов лояльными украинскому правительству гражданами. Время играет в пользу Киева. Но каковы причины нового сближения Франции с Россией, помимо конфликта на Донбассе и его геополитических последствий?
«Российский поворот» Э. Макрона: реальность или иллюзия?
Сближение Франции с Россией было бы отличным политическим шагом, если бы этот «поворот» сильно не напоминал о жесте президента Э. Макрона после его избрания. В мае 2017 г. он пригласил В. Путина в Версаль на первую встречу для, как заявил сам президент Франции, планирования «общих действий». 10 месяцев спустя от этих планов не осталось ничего, и Эмманюэль Макрон присоединился к хору обвинений России в покушении на убийство Скрипаля. Тогда Россия стала изгоем международного сообщества в результате хорошо срежиссированной медийной кампании. Можно ли верить в искренние намерения Э. Макрона на сей раз? Сомнительно. Большинство россиян это понимают и реагируют на его речи скорее вежливым молчанием. Да и сам Эмманюэль Макрон не скрывает этого: на вопрос во время пресс-конференции 9 декабря о его возможной реакции в случае другого инцидента, похожего на дело Скрипаля, он недвусмысленно ответил: «Если потребуется солидарность с Соединенным Королевством, то Франция ответит на этот призыв, как и всегда». Едва ли стоит сомневаться в том, что президент в данном случае говорит правду.
Тогда возникает вопрос: каковы цели Э. Макрона в провозглашенном сближении с Россией? Понятно, что главный метродотель Европы ищет здесь символические и электоральные дивиденды. Во внутренней политике он льстит правому электорату, обладающему пророссийским уклоном, при этом не обижая левых соотечественников, которые уже давно отвернулись от межгосударственной дипломатии, считая ее нерелевантной в контексте глобализации и отмены границ. Подобно Талейрану на Венском конгрессе, Эмманюэль Макрон может выступить перед своим народом как монарх, от корого зависит судьба Европы. Кроме того, он демонстрирует открытую внешнюю политику. Эта фаза détente придаст еще больше вероятности следующему его политическому развороту, как только Соединенные Штаты вновь сочтут целесообразным оказать давление на Москву. На этом фоне такие эпизоды как Версаль и Брегансон стоит рассматривать лишь как паузы в атлантической дорожной карте.
Мало того, что в речи президента на последней конференции послов не было ничего конкретного о сотрудничестве с Москвой, в ней же Россия упоминается то как «скрытый и хитрый» партнер, то как чуть ли не явная угроза. Хуже того — Э. Макрон подчеркнул глубокую несовместимость ценностей, которая де-факто исключает любое доверие — следовательно, возможность искренней и прочной дружбы. Например, президент Франции ссылается на «российский проект сегодня, который глубоко консервативен и выступает против проекта Европейского союза». Различие в ценностях на самом деле существует, и именно это столкновение во взглядах на Европу и европейцев является препятствием для подлинного франко-российского сотрудничества.
Два президента в битве за Европу: права человека против прав народов
В ходе того же обращения к послам Эмманюэль Макрон предложил не что иное как «восстановить европейскую цивилизацию». По его словам, «этот европейский проект, который также является глубоко французским проектом, отражает дух эпохи Возрождения, дух Просвещения». Поэтому он отвергает традиционные и христианские модели общества, пропагандируемые некоторыми странами: «Проект европейской цивилизации не может осуществляться ни католической Венгрией, ни православной Россией <...> это проекты, которые имеют свои различия, но они несут культурную и цивилизационную жизнеспособность, которую я считаю ошибочной, но которая вдохновляет». Мы знаем позиции Э. Макрона по отношению к меньшинствам (сексуальным, этническим), а также миграции и экономике — в них французский президент всегда встает на сторону прогрессивных идей и прав человека. В своем выступлении он вновь подчеркнул важность «защиты силы и жизнеспособности прав человека, которые были столь ослаблены в последние годы».
Но вопрос в том, являются ли этические и антропологические предпочтения Эмманюэля Макрона выбором большинства французов? Вполне уместно задавать такой вопрос в период, когда французы невероятно подавлены и испытывают чувство безнадежности, частично демонстрируя это протестами «желтых жилетов». Очевидно, что в нынешней Франции благо народа принесено в жертву концепции «абстрактного человека» без имени, нации, территории и свободы. И в этом отношении необузданное стремление французского правительства к идеалам Просвещения привело его к отрицанию фундаментальных для Франции принципов и ценностей.
Во-первых, Франция отказалась от политического существования. Эмманюэль Макрон вполне может стремиться к «европейскому суверенитету», но это все еще химера, которая лишает страну национального суверенитета. Существует общий принцип, согласно которому истинное первенство заключается в том, чтобы быть хозяином у себя дома. Если придерживаться этого принципа, то Франции сегодня принадлежит далеко не первая скрипка из-за ее подчинения брюссельской технократии и из-за ее обязательств перед НАТО. Эта проблема не касается России, чье участие в международных организациях ее не ограничивает.
Во-вторых, существует еще и немаловажный моральный аспект. В отличие от Жака Ширака, который отказался в преамбуле к Европейской конституции признать христианские корни Европы, Владимир Путин их открыто провозглашает в своей стране. Кроме того, кремлевский лидер сосредоточился на защите восточных христиан. Помимо христианских ценностей, в современной Франции подвергаются постоянной критике ценности традиционные: семья, родина, историческое и духовное наследие. В России все эти вещи остаются крайне важными, и правительство пытается фокусировать на них внимание, как масс медиа, так и учебных заведений. Один пример: 9 мая во многих городах России проводится акция «Бессмертный полк», а бывший президент Франции Франсуа Олланд отметил столетие Вердена на удивление современной сценографией, где 3 400 молодых людей растоптали мемориальный комплекс Дуомона [2]. Эти две памятные постановки, режиссированные властью, хорошо демонстрируют, как в России и во Франции относятся к исторической памяти народа.
Судя по заявлениям французского правительства, оно уже давно считает свой народ лишь гибким материалом, пластелиновой куклой, которую можно по мере надобности приспосабливать к глобалистским догмам. Сегодняшний Евросоюз сильно напоминает СССР с его глубоким разрывом между властью и народом, моральным цинизмом и бессмысленными лозунгами. Но если тот же Леонид Брежнев, будучи «человеком из народа» и, судя по последним публикациям, отнюдь не злобным тираном, был вынужден говорить на публике монструозным языком власти — языком, который не только не имел отношения к реальности, но и убивал эту самую реальность; при этом В. Путин, тоже человек из народа, проведший детство в ленинградской коммуналке, стремится говорить на понятном людям языке. И, что важно, он ведет себя не только как руководитель огромной державы, «царь», как его иногда называют в западной прессе, но и как обыкновенный человек, которому не чужды обычные радости. Искусственно или нет, В. Путин понятен, и даже его известная загадочность и скрытность, часто обсуждаемая в прессе и отсылающая к Штирлицу, остается понятной многим.
Французские политики сегодня не то чтобы непонятны народу, они ему абсолютно чужды. Их нескрываемое презрение к французам выдает политический дискурс последних десятилетий: «огнеупорные галлы», «беззубые» [3]. Словом, чуждость или, если использовать термин К. Маркса, «отчужденность» власти от народа во Франции заключается в том, что их язык и медиаповедение не находят и не могут найти никакого отклика у обыкновенных французов. Их образ, как образ того же Э. Макрона, ни к чему не отсылает, а скорее разрушает традиционное представление французов о власти, что и стало во многом причиной забастовок «желтых жилетов».
***
Во Франции, отказавшейся от своего суверенитета, от своих ценностей и от своего народа, российский лидер, который идет наперекор общепринятой современности и не стесняется называть либеральные ценности устаревшими [4], вызывает у многих восхищение. Именно это объясняет популярность Владимира Путина во Франции, несмотря на резко критическое отношение к нему в СМИ. Можно задаться вопросом: не любят ли россияне Францию больше, чем ее собственные лидеры? Глядя на Москву, французы вспоминают те далекие времена, когда Франция была свободной, французской, и именно за это была любима во всем мире. И даже если сегодня дружба между лидерами двух стран пока остается по большей части на бумаге, то говорить о русской мечте французов не будет преувеличением.
Впервые опубликовано на французском языке на Revue Méthode.
1. См. стенограмму о встрече 15 мая 1960 г. между Никитой Хрущевым и Шарлем де Голлем, Венский Вальс Холодной войны. Сборник архивных документов, Москва: Росспэн, 2011, С. 41-43.
2. Мемориальный комплекс павшим в Первой Мировой Войне (аналог: битва за Сталинград центр памятника-ансамбля «Героям Сталинградской битвы» в Волгограде).
3. Выражения, употребляемые президентами Макроном, Олландом и Саркози в отношении своих соотечественников.
4. Интервью Владимира Путина газете Financial Times, 27 июня 2019.