Военное присутствие и политика безопасности России на Ближнем Востоке после начала военной операции в Сирии

К началу событий «арабской весны», приведших к усилению нестабильности в зонах известных к тому моменту вооруженных конфликтов в Ираке и Палестине, а также возникновению новых очагов конфликтности в Египте, Йемене, Ливии и Сирии, российское военное присутствие на Ближнем Востоке ограничивалось демонстрацией государственного флага в Тартусе, а политика безопасности — лимитированным сотрудничеством со спецслужбами ряда государств по отдельным вопросам противодействия терроризму.

Ситуация принципиальным образом изменилась в 2015 г., когда Россия по приглашению официального правительства Сирийской Арабской Республики (САР) развернула на территории страны контингент своих вооруженных сил для борьбы с международной террористической организацией «Исламское государство» (ИГ). Вооруженный конфликт в Сирии превратился в полигон, на котором ВС России проверили на незнакомом для себя театре боевых действий широкий набор новых и значительно модернизированных старых образцов вооружений и военной техники.

Основной ударной силой России в Сирии стала Авиационная группа Военно-воздушных сил (ВВС) Военно-космических сил (ВКС) РФ, включавшая на различных этапах боевой операции от 30-ти до 70-ти боевых самолетов и вертолетов, а также беспилотные летательные аппараты различных типов. Эксперты Центра анализа стратегии технологий отмечают, что операция в Сирии «по сложности и интенсивности боевого применения и удаленности района задействования не имела аналогов» в истории российской и советской авиации.

Дальняя авиация ВКС силами стратегических бомбардировщиков совместно с кораблями Каспийской флотилии ВМФ продемонстрировали способность ВС РФ проводить различные по своей интенсивности и характеру поставленных задач операции на театре боевых действий, значительно удаленном от границ РФ. При этом для нанесения ударов по позициям ИГ в Сирии были использованы ракеты «Калибр» и не были задействованы оперативные базы (аэродромы подскока и порты) в БВСА.

Помимо сил ВКС и ВМФ, ключевую роль в проведении оперативных действий против ИГ и непримиримой оппозиции в Сирии сыграли Силы специальных операций (ССО). Несмотря на сравнительную молодость этого структурного подразделения ВС РФ, ССО продемонстрировали свою эффективность в решении широкого круга многопрофильных задач. Содействуя непосредственно ВКС, группы ССО осуществляли наведение российской авиации на цели, а также принимали участие в эвакуации экипажей сбитых летательных аппаратов. Кроме того, ССО участвовали в освобождении ряда сирийских городов, в том числе Алеппо и Пальмиры, используя уникальный опыт действий в городе, которого не имели сирийские ВС.

Координационный центр по примирению враждующих сторон, основанный в 2016 г. и дислоцирующийся в Хмеймиме, представляет собой уникальный инструмент ВС РФ. Он был создан с учетом опыта вооруженных конфликтов в Афганистане, Таджикистане и Чечне. Учитывая гибридный характер вооруженного конфликта в Сирии, имеющего все черты гражданской войны, российское военно-политическое руководство наравне с традиционными военными инструментами воздействия использует комплекс нетрадиционных средств, включая военную дипломатию.

Информационный центр в Багдаде стал первым в своем роде инструментом оперативной координации и обмена военной информацией между Россией, Сирией, Ираном и Ираком. Эти государства никогда ранее не имели опыта четырехстороннего взаимодействия в военной сфере. Только наличие общей угрозы в лице ИГ сделало возможным и необходимым создание работающей системы кооперации и координации действий на широком трансграничном фронте борьбы с вооруженными террористическими формированиями. Созданный по инициативе России механизм значительно «повысил» безопасность в зоне сопряжения регулярных и иррегулярных вооруженных формирований сразу нескольких государств.

Частные военные компании (ЧВК) российского происхождения неоднозначно проявили себя в Сирии, но определенная полезность этого гибкого инструмента современной политики безопасности в условиях нестабильности и неопределенности в зонах непрекращающихся вооруженных конфликтов может считаться доказанной. ЧВК как предназначенный для решения ограниченного круга задач инструмент может быть куда полезнее регулярной армии в условиях постконфликтного восстановления и содействия возрождению национальной системы безопасности.

Одной из важнейших составляющих российского присутствия в Сирии и регионе стала кооперация между российскими и американскими военными. Стоит отметить, что ещё в 2013 г. Москва и Вашингтон стали гарантами вывоза из САР и последующей ликвидации химического оружия.

Политике непосредственного военного присутствия на территории суверенных государств БВСА в нынешних реалиях российское военно-политическое руководство противопоставляет более гибкую модель сотрудничества в целях создания жизнеспособной модели региональной системы безопасности, способной самостоятельно и адекватно реагировать на вызовы изнутри и извне.

После заката советской эпохи постоянное военное присутствие в регионе Ближнего Востока и Северной Африки, включая регулярное пребывание военно-морского флота в Средиземном море, на два десятилетия утратило для России свое былое военное и геополитическое значение, а потому практически полностью сошло на нет уже в середине 1990-х гг.

Всегда оставаясь чрезмерно затратным в экономическом отношении, оно стало стремительно сокращаться еще в 1980-х гг. по мере того, как ослабевали политико-идеологические связи со странами региона, и исчезала необходимость осуществления военного позиционирования и сдерживания в рамках глобального геополитического противостояния с США.

Хрестоматия РСМД
Армии и безопасность на Ближнем Востоке и в Северной Африке

Учитывая опыт, полученный во время пребывания ограниченного контингента Советской армии в Афганистане (1979–1989 гг.), а также содействия союзным правительствам в Эфиопии (1974–1991 гг.), Сирии (1982 г.), к моменту начала операции «Буря в пустыне» (1990 г.) военная доктрина СССР не подразумевала даже возможности размещения крупных военных подразделений и ресурсов Советской армии в регионе на постоянной основе. Это было связано не столько с его удаленностью от границ СССР, сколько с отсутствием здесь актуальной для Москвы повестки, вызовов и угроз в этот исторический период. К тому же на фоне изменения конъюнктуры на мировых рынках углеводородов, главного экспортного товара большинства стран региона в этот период, динамики развития ряда региональных вооруженных конфликтов и политической ситуации в целом многие традиционные партнеры СССР оказались более не способны покупать продукцию российского ВПК. Ливия и Ирак, являвшиеся крупнейшими и наиболее платежеспособными покупателями советского оружия, оказавшись под гнетом международных санкций, таковыми быть перестали.

Как следствие, в течение длительного периода уже после распада СССР и прекращения холодной войны военно-политическое руководство «новой» России считало нецелесообразным не только расширять свое присутствие в регионе Ближнего Востока и Северной Африки (БВСА) за счет создания новых объектов, но и поддерживать его на уровне 1960–1980-х гг.

Тем не менее представляется возможным отследить отдельные признаки и тени былого присутствия. Сохранение пункта материально-технического обеспечения (ПМТО) ВМФ в сирийском порту Тартус при минимальных для российской стороны расходах на его содержание долгое время было продиктовано, в первую очередь, заинтересованностью и политической волей сирийской стороны, а не нуждами российского флота в Средиземноморье. Продолжавшаяся работа военных советнических миссий в Сирии, Ливии и ряде других государств также имела во многом символическое значение. При этом не стоит недооценивать (на определенных этапах) важность и экономической составляющей их работы для предприятий ВПК в сложные для российской экономики 1990-е гг.

Основным предметом военно-политических отношений России со странами региона в этот период стал экспорт и обслуживание советской/российской военной техники и вооружений. В Алжире, Ливии и Сирии находились российские военные миссии. По мере урегулирования правовых и финансовых вопросов на межправительственном уровне российские военные специалисты вместе с сотрудниками профильных предприятий – разработчиков и производителей военной техники и оборудования оказывали техническую помощь в обслуживании, ремонте и модернизации военной техники советского производства, постановке на службу новой российской техники и обучении её использованию местных кадров. Гражданская война в Алжире и возросшие потребности вооруженных сил этой североафриканской страны в современных боевых вертолетах, основных танках и боевых машинах пехоты, комплексах тяжелого противотанкового и противовоздушного вооружения, артиллерийских системах превратили его в основного покупателя продукции российского ВПК в БВСА. Новыми покупателями российской военной техники стали ОАЭ, КСА и Иордания, а на территории последней было также развернуто совместное производство ручных гранатометов.

На фоне продолжительных вооруженных конфликтов на Северном Кавказе (в Чечне и Дагестане) и усиления угрозы со стороны международных террористических организаций, действующих как на территории России, так и в странах БВСА, перспективным направлением российской ближневосточной политики в 2000–2010-х гг. стало налаживание комплексного эффективного взаимодействия в сфере безопасности и контртерроризма не только с традиционными, но и с новыми партнерами.

К последним не в последнюю очередь стоит отнести Израиль и Саудовскую Аравию, дипломатические отношения с которыми были восстановлены только после распада СССР. Тем не менее взаимодействие с государствами региона в сфере безопасности ограничивалось преимущественно двусторонними и реже многосторонними консультациями профильных ведомств, обменом информацией и развитием правовой основы сотрудничества в сфере противодействия криминалу. К ключевым преградам на пути совершенствования взаимодействия на этом направлении можно отнести отсутствие обоюдного доверия, институциональной базы, единства в подходах к пониманию ключевых понятий и категорий — в том числе того, что считать терроризмом и кого считать террористом. Это явление характерно не только для отношений России со странами региона, но и для отношений между другими глобальными и региональными державами и международными организациями.

Андрей Кортунов:
Будущее Ближнего Востока: два горизонта угроз и возможностей

Таким образом, к началу событий «арабской весны», приведших к усилению нестабильности в зонах известных к тому моменту вооруженных конфликтов в Ираке и Палестине, а также возникновению новых очагов конфликтности в Египте, Йемене, Ливии и Сирии, российское военное присутствие в регионе ограничивалось демонстрацией государственного флага в Тартусе, а политика безопасности — лимитированным сотрудничеством со спецслужбами ряда государств по отдельным вопросам противодействия терроризму.

Ситуация принципиальным образом изменилась в 2015 г., когда Россия по приглашению официального правительства Сирийской Арабской Республики (САР) развернула на территории страны контингент своих вооруженных сил для борьбы с международной террористической организацией «Исламское государство» (ИГ).

Основной ударной силой России в Сирии стала Авиационная группа Военно-воздушных сил (ВВС) Военно-космических сил (ВКС) РФ, включавшая на различных этапах боевой операции от 30-ти до 70-ти боевых самолетов и вертолетов, а также беспилотные летательные аппараты различных типов. Эксперты Центра анализа стратегии технологий отмечают, что операция в Сирии «по сложности и интенсивности боевого применения и удаленности района задействования не имела аналогов» в истории российской и советской авиации.

Для размещения российской авиационной группировки на территории Сирии на долговременной основе была развернута и оборудована средствами защиты от всего комплекса угроз авиабаза на аэродроме Хмеймим. В соответствии с межправительственным соглашением от 26 августа 2015 г., авиационная группа была размещена в стране сроком на 49 лет с правом автоматической пролонгации соглашения на 25-летний период.

На временной основе для нужд ВКС РФ использовались и другие авиабазы, военные аэродромы и гражданские аэропорты САР, включая Кусэйр, Тияс и Шайрат в провинции Хомс, Хама в провинции Хама и т.д. Россия временно использовала военный аэродром Хамадан в административном центре одноименной провинции Исламской Республики Иран (ИРИ) для осуществления постоянной поддержки и поставок военного оборудования и снаряжения в Сирию самолетами военно-транспортной авиации РФ.

Дальняя авиация ВКС силами стратегических бомбардировщиков совместно с кораблями Каспийской флотилии ВМФ продемонстрировали способность ВС РФ проводить различные по своей интенсивности и характеру поставленных задач операции на театре боевых действий, значительно удаленном от границ РФ. При этом для нанесения ударов по позициям ИГ в Сирии были использованы ракеты «Калибр» и не были задействованы оперативные базы (аэродромы подскока и порты) в БВСА [1].

Снабжение авиагруппы, действующей с базы Хмеймим, а также союзных сил Сирийской арабской армии (САА) и проправительственных формирований с учетом высокой интенсивности боевых действий осуществляется с помощью сложной логистической сети. Она включает в себя авиамосты военно-транспортной авиации по нескольким маршрутам и морские каналы поставок через реконструированный и значительно расширенный пункт материально-технического обеспечения в Тартусе.

Последний, в соответствии с подписанным в 2017 г. и в дальнейшем ратифицированным сторонами межправительственным соглашением, определившим его правовой статус, продолжит функционировать в течение последующих 49-ти лет. Планы сирийской стороны включают в себя всестороннее развитие транспортной инфраструктуры в Тартусе, в том числе строительство аэродрома двойного назначения.

Тимур Махмутов, Руслан Мамедов:
Россия и Арабский Машрик: постконфликтный период в Сирии

В 2016 г. было опубликовано заявление о том, что с учетом возросших возможностей и расширения перечня задач, стоящих перед военно-морским флотом России в этом регионе, ПМТО планируется превратить в полноценную военно-морскую базу для Постоянного оперативного соединения ВМФ РФ в Средиземном море. Оно было создано в 2013 г., и входившие в его состав суда принимали непосредственное участие в операции российских ВС в Сирии, осуществляя сопровождение транспортных кораблей в рамках т.н. «сирийского экспресса», патрулирование прибрежной полосы и нанесение ракетных ударов по позициям террористов ИГ. В среднесрочной перспективе оперативное соединение ВМФ РФ, имея постоянную базу снабжения и ремонта в Тартусе, будет способно заметно расширить свои возможности в Средиземном море. В частности, увеличится срок пребывания соединения в регионе, ранее весьма ограниченный ввиду растянутости и недостаточности линий коммуникаций. Наличие полноценной военно-морской базы, функционирующей в комплексе с авиабазой Хмеймим, позволит разместить здесь пункты оперативного наблюдения и технической разведки. Кроме того, появится возможность перенести на побережье Средиземного моря командный пункт оперативного соединения, сделав его постоянной и неотъемлемой частью ВМС РФ и опорным пунктом его стратегического развертывания и присутствия в Средиземноморье.

Помимо сил ВКС и ВМФ, ключевую роль в проведении оперативных действий против ИГ и непримиримой оппозиции в Сирии сыграли Силы специальных операций (ССО). Несмотря на сравнительную молодость этого структурного подразделения ВС РФ, ССО продемонстрировали свою эффективность в решении широкого круга многопрофильных задач. Содействуя непосредственно ВКС, группы ССО осуществляли наведение российской авиации на цели, а также принимали участие в эвакуации экипажей сбитых летательных аппаратов. Кроме того, ССО участвовали в освобождении ряда сирийских городов, в том числе Алеппо и Пальмиры, используя уникальный опыт действий в городе, которого не имели сирийские ВС.

Координационный центр по примирению враждующих сторон, основанный в 2016 г. и дислоцирующийся в Хмеймиме, представляет собой уникальный инструмент ВС РФ. Он был создан с учетом опыта вооруженных конфликтов в Афганистане, Таджикистане и Чечне. Учитывая гибридный характер вооруженного конфликта в Сирии, имеющего все черты гражданской войны, российское военно-политическое руководство наравне с традиционными военными инструментами воздействия использует комплекс нетрадиционных средств, включая военную дипломатию.

Последняя показала свою сравнительную эффективность в урегулировании ситуации на локальном уровне, где инструменты традиционной дипломатии оказались малоэффективны или неэффективны вовсе.

Российская военная полиция продемонстрировала собственную эффективность в деле поддержания порядка на освобожденных территориях и оказания помощи местным властям в обеспечении правопорядка и нормализации мирной жизни. Определенное значение имел тот факт, что состоявший из уроженцев мусульманских регионов России батальон военной полиции пользовался доверием местного мусульманского населения. Это обстоятельство позволило максимально использовать их миротворческий потенциал.

Информационный центр в Багдаде стал первым в своем роде инструментом оперативной координации и обмена военной информацией между Россией, Сирией, Ираном и Ираком. Эти государства никогда ранее не имели опыта четырехстороннего взаимодействия в военной сфере. Только наличие общей угрозы в лице ИГ сделало возможным и необходимым создание работающей системы кооперации и координации действий на широком трансграничном фронте борьбы с вооруженными террористическими формированиями. Созданный по инициативе России механизм значительно «повысил» безопасность в зоне сопряжения регулярных и иррегулярных вооруженных формирований сразу нескольких государств.

Ирина Звягельская, Николай Сурков:
Российская политика на Ближнем Востоке: дивиденды и издержки большой игры

Центр может продолжить свою работу и после официальной победы над ИГ, поскольку является объективно полезным и востребованным в регионе инструментом купирования рисков. Во-первых, по той причине, что эффективное противодействие комплексу традиционных и нетрадиционных угроз безопасности, порожденных кризисами последних десятилетий, требует объединения усилий заинтересованных государств. А во-вторых, ввиду отсутствия политических или экономических интеграционных инициатив в Западной Азии, альтернативы такому формату кооперации в обозримом будущем просто нет.

Вооруженный конфликт в Сирии превратился в полигон, на котором ВС России проверили на незнакомом для себя театре боевых действий широкий набор новых и значительно модернизированных старых образцов вооружений и военной техники. Были успешно испробованы в бою стратегические и тактические приемы, разработанные по итогам изучения и осмысления опыта современных локальных конфликтов, в т.ч. и тех, в которых ВС РФ принимали непосредственное участие на рубеже ХХ–XXI вв. Несколько тысяч российских военнослужащих, солдат и офицеров — летчиков, моряков, представителей технического персонала — получили бесценный практический опыт.

Помимо этого, на оперативном тактическом и стратегическом штабном уровнях российские ВС на практике взаимодействовали с «типичными» (не только для БВСА) акторами современных вооруженных конфликтов.

Регулярная армия САР долгое время считалась одной из наиболее боеспособных в регионе, но к 2015 г. оказалась в состоянии глубокого кризиса и раскола. Содействуя её реорганизации в новых условиях, российское военное руководство предприняло ряд мер, направленных на её восстановление не только как работающего военного механизма, но и как функционального социально-политического института. Для этого была реформирована штабная работа, реорганизована структура ВС, создана система обучения и подготовки кадров. Последняя включает в себя как систему центров подготовки в Сирии, так и систему обучения сирийцев в России.

Проправительственная милиция включает разнородное множество вооруженных формирований, объединенных по принципу принадлежности к отдельным этноконфессиональным группам, политическим партиям или бизнес-сообществам. Эти отряды особо близки к представителям правящей элиты и потому часто крайне самостоятельны, но с другой стороны — они мотивированы. В обозримой перспективе российскому военному командованию предстоит содействовать их инкорпорации в силовой блок и систему безопасности государства на этапе постконфликтного восстановления.

Местные ополчения включают арабские и курдские формирования. Их появление стало ответом на крах государственных институтов, поэтому разоружение и возвращение к мирной жизни для них куда более предпочтительно, чем продолжение участия в боевых действиях. Тем не менее им необходимы гарантии безопасности, предоставить которые нередко может только Россия.

Вооруженные формирования ливанской партии «Хезболла» в 2006 г. стали единственной военной силой в регионе, которую в прямом военном столкновении не смогла одолеть Армия обороны Израиля. На сегодняшний день, даже понеся тяжелык потери в Сирии, Хезболла остается крайне сплоченной военной силой, способной достаточно эффективно действовать в состоянии постоянного дефицита ресурсов. Специальные подразделения Корпуса стражей Исламской революции (КСИР) «Кодс» ИРИ представляют собой авангард одной из наиболее многочисленных и подготовленных к крупномасштабной войне армий в регионе. Понимание реальных возможностей и ограничений КСИР, а также выстраивание каналов взаимодействия с ним позволяет России не только повысить эффективность своей деятельности в Сирии, но и расширить инструментарий собственной военной политики.

Частные военные компании (ЧВК) российского происхождения неоднозначно проявили себя в Сирии, но определенная полезность этого гибкого инструмента современной политики безопасности в условиях нестабильности и неопределенности в зонах непрекращающихся вооруженных конфликтов может считаться доказанной. ЧВК как предназначенный для решения ограниченного круга задач инструмент может быть куда полезнее регулярной армии в условиях постконфликтного восстановления и содействия возрождению национальной системы безопасности.

Андрей Кортунов:
Россия на Ближнем Востоке: тактические победы и стратегические вызовы

Одной из важнейших составляющих российского присутствия в Сирии и регионе стала кооперация между российскими и американскими военными. Стоит отметить, что ещё в 2013 г. Москва и Вашингтон стали гарантами вывоза из САР и последующей ликвидации химического оружия.

С 2015 г. функционирует оперативная связь между базой США в Катаре и российской базой «Хмеймим» по вопросу деконфликтации в небе над Сирией, что позволяет купировать многие риски. Ещё одним ключевым для успешного проведения российской операции элементом стало согласование действий с Израилем. Между российской Хмеймим и израильским командно-штабным комплексом «Кирия» в Тель-Авиве также была организована оперативная линия связи. Несмотря на кооперацию сторон, инцидентов избежать не удается. Самым тяжелым моментом стала катастрофа со сбитием российского Ил-20 в Сирии. Тем не менее отсутствие механизмов деконфликтации могло бы приводить к непредсказуемым последствиям.

Российское военное присутствие в Сирии на начальном этапе развертывания было воспринято крайне неоднозначно во многих арабских странах. Политические лидеры реагировали сдержанно, а вот общественность негодовала. Высокая интенсивность авиаударов вызвала множественные опасения по поводу того, что безопасность гражданского населения окажется под еще большей угрозой. Тем не менее высокая результативность, ограниченность во времени (особенно если сравнивать с операциями США в Афганистане и Ираке), готовность и умение сочетать военные, дипломатические и гуманитарные средства вскоре изменили изначально в целом скептическое отношение к российскому военному присутствию в регионе на более нейтральное. В регионе и в мире в целом возрос спрос на российское оружие и российские военные технологии. У политических элит государств БВСА сформировалась готовность увидеть в России партнера в обеспечении региональной безопасности. Страна, имеющая реальное, а не проецируемое исключительно силой флота, присутствие на земле в регионе, воспринимается совершенно иначе.

В то же время на фоне критики в адрес США, располагающих не менее чем 28-ю постоянными военными объектами в регионе, отношение к России отличается. В раздираемых многолетними вооруженными конфликтами Ливии и Йемене со стороны общественности и отдельных политических лидеров звучат призывы к России создать военные базы на их территории для содействия разрешению конфликтов и решению проблем безопасности в этих странах по «сирийскому сценарию». Тем не менее это голоса меньшинства, большинство же критично относится к любому иностранному военному присутствию в БВСА — будь то американское, российское, французское, итальянское или китайское. И в целом такое лимитированное присутствие внешних сил отвечает устремлениям российской внешней политики и военной доктрине, не подразумевающей создание новых военных баз в регионе вдобавок к уже имеющимся и замещение сферы влияния и ответственности США на точно такую же, но под эгидой России.

Политике непосредственного военного присутствия на территории суверенных государств БВСА в нынешних реалиях российское военно-политическое руководство противопоставляет более гибкую модель сотрудничества в целях создания жизнеспособной модели региональной системы безопасности, способной самостоятельно и адекватно реагировать на вызовы изнутри и извне. Сирийский случай в этой связи представляется, скорее, исключением, чем нормой. Тем не менее кажется маловероятным, что плоды сирийской кампании не будут использованы Россией в полной мере, поэтому военное присутствие в Сирии и регионе может сохраниться в долгосрочной перспективе.

Статья впервые опубликована в хрестоматии «Армии и безопасность на Ближнем Востоке и в Северной Африке».

1. Барабанов М.С., Васильев А.Д., Денисенцев С.А., Кипшидзе В.В., Лавров А.В., Легойда В.Р., Ломов Н.А., Лямин Ю.Ю., Пухов Р.Н., Шеповаленко М.Ю. Сирийский рубеж. Под ред. М. Ю. Шеповаленко. – 2-е изд., доп. – М.: Центр анализа стратегий и технологий, 2016. С. 112.