Последнее время количество публикаций, в которых содержится упоминание научной дипломатии, выросло как во всем мире, так и в России. Тем не менее динамика интереса к данной теме значительно отличается по интенсивности в англоязычном и русскоязычном сегментах Интернета: в первом тема находится на пике популярности с конца февраля, а во втором — хоть и наблюдается повышение интереса, но сравнительно небольшое. При этом обращаются к научной дипломатии как к аргументу и для блокировки, и для продолжения сотрудничества между российскими и зарубежными учеными.
Впервые «научная дипломатия» в нынешнем ее понимании была использована администрацией президента США Б. Обамы в странах Ближнего Востока в ответ на крайне низкий уровень популярности Соединенных Штатов в регионе после американского вторжения в Ирак в 2003 г. Использование науки для дипломатии стало попыткой восстановить репутацию и имидж США путем политики «мягкой силы» через американскую науку и американских ученых, деятельность которых продолжала высоко оцениваться среди местного населения.
В последующие десятилетия идея использования науки и ученых как нейтральной основы для поддержания межгосударственных отношений в условиях напряженности привлекала все больше сторонников в разных странах мира, но появились у нее и критики. Мы являемся свидетелями и кооперации стран в рамках решения глобальных проблем и вызовов, и конкуренции, ведущей к еще большей напряженности между странами. Все зависит от характера конкретных задач, решаемых странами: решение глобальных и трансграничных проблем происходит в рамках кооперации, а конкуренция связана с реализацией национальных интересов.
Научная дипломатия появляется именно в тот момент, когда появляется государство с его институтами государственного управления, которые определяют и устанавливают стратегическую и правовую основу научной дипломатии с учетом национальных интересов в текущей внешнеполитической повестке, а также взаимодействуют с негосударственными акторами, действующими в конкретный временной отрезок. В этом принципиальное отличие научной дипломатии от МНТС.
Эффективность реализации научной дипломатии зависит от наличия или отсутствия двух факторов: механизмов координации между ее участниками и уполномоченного института государственного управления (единого оператора), задающего стратегические рамки и координирующего деятельность всех участников. К настоящему моменту условий для эффективной реализации научной дипломатии в России не наблюдается. Тем не менее необходимо работать над повышением уровня компетентности участников научной дипломатии в России, продвижением российской науки за рубежом, в рамках программных инициатив (в том числе со странами СНГ) и концептуализации российской научной дипломатии.
Прошло почти полтора года с момента публикации первого доклада Российского совета по международным делам «Новые горизонты научной дипломатии в России и мире», где авторы писали о необходимости формирования российской научной дипломатии и более широкого вовлечения российского академического и научного сообщества в эту деятельность, реализующуюся на стыке науки, техники и международных отношений. Авторы доклада констатировали, что научная дипломатия в России используется не в полной мере как в рамках международного научно-технического сотрудничества (МНТС), так и на уровне внешнеполитической стратегии, а значительная часть научного и образовательного сообщества имеет о ней достаточно расплывчатое представление.
После 24 февраля 2022 г. количество публикаций, в которых содержится упоминание научной дипломатии, выросло как во всем мире, так и в России. Это показал анализ данных о трафике поисковых запросов и количестве упоминаний термина в российских («научная дипломатия») и зарубежных (science diplomacy) СМИ, который провела исследовательская компания «Сетевые Исследования» [1]. Тем не менее динамика интереса к теме научной дипломатии значительно отличается по интенсивности в англоязычном и русскоязычном сегментах Интернета: в первом она находится на пике популярности с конца февраля, а во втором — хоть и наблюдается повышение интереса, но сравнительно небольшое.
Контент-анализ публикаций показывает, что обращаются к научной дипломатии как к аргументу и для блокировки, и для продолжения сотрудничества между российскими и зарубежными учеными. Противоположные подходы связаны, вероятно, со сложностью все еще формирующегося концепта научной дипломатии.
По мнению экспертов, научная дипломатия является феноменом XXI в., хотя в теории и практике международных отношений можно обнаружить значительное количество примеров использования науки и ученых во внешней политике.
Впервые «научная дипломатия» в нынешнем ее понимании была использована администрацией президента США Б. Обамы в странах Ближнего Востока в ответ на крайне низкий уровень популярности Соединенных Штатов в регионе после американского вторжения в Ирак в 2003 г. Использование науки для дипломатии стало попыткой восстановить репутацию и имидж США в ближневосточном регионе путем политики «мягкой силы» через американскую науку и американских ученых, деятельность которых продолжала высоко оцениваться среди местного населения. Центральное место в новой американской внешнеполитической стратегии в этом регионе занимало научное сотрудничество, в том числе создание научных центров, новых экологически чистых рабочих мест, программы научных посланников и др.
В последующие десятилетия идея использования науки и ученых как нейтральной основы для поддержания межгосударственных отношений в условиях напряженности привлекала все больше сторонников в разных странах мира [2]. Но появились у нее и критики, которые поставили под сомнение аполитичность науки [3]. По мнению исследователя Т. Флинка, «идеализированный образ науки едва ли соответствует реалиям окружающего нас мира, и даже не нужно 50 лет социальных исследований науки, чтобы доказать, что наука — как и любая другая социальная система — может также включать шовинизм, жесткую конкуренцию, тщеславие и репутационные игры, неправомерные действия и сомнительные связи с гнусными деловыми и политическими интересами» [4].
Обе точки зрения имеют множество подтверждений. Мы являемся свидетелями и кооперации стран в рамках решения глобальных проблем и вызовов, и конкуренции, ведущей к еще большей напряженности между странами. Все зависит от характера конкретных задач, решаемых странами и направленных на удовлетворение национальных интересов страны (реализация «мягкой силы», продвижение достижений национальной науки, экономических, торговых интересов, интересов в области безопасности, доступ к ноу-хау и ресурсам, знаниям и др.), трансграничных интересов (борьба с кризисами, стихийными бедствиями и др.) или глобальных интересов (общие трансграничные проблемы, неуправляемые пространства, находящиеся вне юрисдикции конкретных стран и др.).
Решение глобальных и трансграничных проблем происходит в рамках кооперации, а конкуренция связана с реализацией национальных интересов [5], например, оказание влияние на общественное мнение или лиц, принимающих решения («мягкая сила»), продвижение национальной науки за рубежом, получение доступа к результатам исследований, инфраструктуре и природным ресурсам, человеческому капиталу в зарубежных странах [6].
Уровень и масштабы национальных интересов стран предполагают участие в научной дипломатии различных заинтересованных сторон и участников: международных организаций, внешнеполитических ведомств, институтов государственного управления наукой и образованием и находящихся в их ведомстве организаций [7].
Все участники могут иметь собственные интересы в соответствии с их миссиями. Однако научная дипломатия появляется именно в тот момент, когда появляется государство с его институтами государственного управления, которые определяют и устанавливают стратегическую и правовую основу научной дипломатии с учетом национальных интересов в текущей внешнеполитической повестке, а также взаимодействуют с негосударственными акторами, действующими в конкретный временной отрезок.
В этом принципиальное отличие научной дипломатии от международного научно-технического сотрудничества (МНТС). Научная дипломатия «выходит за рамки международного научного сотрудничества, поскольку она затрагивает интересы, которые выходят за рамки науки и могут прямо или косвенно служить достижению внешнеполитических целей».
Не случайно научная дипломатия активно развивается и является важным инструментом внешней политики прежде всего в странах, где МНТС находится исключительно в зоне ответственности национальных внешнеполитических ведомств (США, Япония, Швеция и др.) или торгово-экономических ведомств (Великобритания). По сути, в этих странах наука признана в качестве инструмента внешней политики [8].
В целом эффективность реализации научной дипломатии зависит от наличия или отсутствия двух факторов: механизмов координации между ее участниками и уполномоченного института государственного управления (единого оператора), задающего стратегические рамки и координирующего деятельность всех участников. Приходится констатировать, что к настоящему моменту условий для эффективной реализации научной дипломатии в России нет: концепт российской научной дипломатии, стратегические и институциональные рамки не сформированы. Более того, некоторые эксперты считают, что про научную дипломатию нужно забыть до лучших времен и не использовать этот термин в публичном пространстве. Мы склонны не согласиться с этим мнением, ведь еще Махатма Ганди говорил: «Будущее зависит от того, что вы делаете сегодня».
Поэтому, продолжая традицию докладов РСМД по научной дипломатии и рекомендаций в логике: «Делай, что можешь, с тем, что имеешь, там, где ты есть» [9], были собраны мнения экспертов, которые считают, что даже в текущей ситуации необходимо продолжать развивать российскую научную дипломатию. Здесь уместно отметить, что за последние месяцы мероприятий по научной дипломатии прошло больше, чем за все время с момента выделения научной дипломатии в качестве отдельного вида публичной дипломатии в 2019 г. в рамках «Концепции международного научно-технического сотрудничества (МНТС) РФ» [10].
Все эксперты сходятся по вопросу о необходимости поддержки отечественной науки и ученых. Если речь идет даже не об увеличении финансирования науки, то хотя бы о сохранении финансирования на том же уровне. Безусловно, это крайне важные и правильные вопросы, но они выходят за рамки данной статьи.
На текущем этапе для развития российской научной дипломатии представляются уместными следующие направления в рамках:
Повышения уровня компетентности участников научной дипломатии:
- организация и проведение курсов повышения квалификации или переподготовки в области научной дипломатии;
- введение курсов по научной дипломатии в образовательные программы подготовки в аспирантуре.
В рамках продвижения российской науки за рубежом:
- поддержка российских научных журналов и обязательный перевод статей российских авторов на английский язык;
-
- организация и проведение международных научных конференций в режиме онлайн;
-
- сохранение личных коммуникаций с коллегами из других стран, при необходимости разделяя их с институциональными коммуникациями.
В рамках программных инициатив:
- активизация взаимодействия с учеными государств — участников СНГ, например, Программы научной дипломатии стран Содружества;
- увеличение финансирования совместных научных проектов по линии российских научных фондов;
- увеличение количества ознакомительных визитов в Российскую Федерацию талантливой молодежи в рамках программы «Новое поколение».
В рамках концептуализации российской научной дипломатии:
- активизация фундаментальных и прикладных исследований по научной дипломатии с подключением к исследованиям представителей правоведения, экономики, философии, педагогики, информатики, культурологии и др.;
- для формирования общих подходов и решения актуальных задач у профессиональных дипломатов и ученых создание разнообразных площадок, например, центров научной дипломатии в российских вузах и научных организациях.
1. Wikimedia, Google Trends, Google News, Яндекс WordStat, Яндекс.Новости и др.
2. Penca J. The rhetoric of ‘science diplomacy’: innovation for the EU’s scientific cooperation. [EL-CSID working paper], No 16, 2018. Pp. 1–16.
3. Ruffini P.-B. Collaboration and Competition: The Twofold Logic of Science Diplomacy // The Hague Journal of Diplomacy, No 15, 2020. Pp. 371–382.
4. Flink T. The Sensationalist Discourse of Science Diplomacy: A Critical Reflection // The Hague Journal of Diplomacy, No 15, 2020. Pp. 359–370.
5. Ruffini P.-B. Conceptualizing science diplomacy in the practitioner-driven literature: a critical review // Humanities and Social Sciences Communications, 2020.
6. Flink T., Schreiterer U. Science diplomacy at the intersection of S&T policies and foreign affairs: toward a typology of national approaches // Science and Public Policy, 37(9), November 2010. Pp. 665–677.
7. Young M., Rungius C., Aukes E., Melchor L., Dall E., Černovská E., Eliška Tomolová, Plumhans, L.-A., Ravinet P., Flink T., Moreno A. E. The 'Matters' of Science Diplomacy: Transversal Analysis of the S4D4C. Centre for Social Innovation, 2020.
8. Балякин А.А., Задорина А.К., Куклина И.Р., Малышев А.С., Тараненко С.Б. Позиционирование международного научно-технического сотрудничества в правовых документах стран — участников научной глобализации // Вестник РУДН. Серия: Социология, №4, 2018.
9. Высказывание принадлежит 26-ому президенту США в 1901–1909 гг., лауреату Нобелевской премии мира за 1906 г. Т. Рузвельту.
10. Концепция международного научно-технического сотрудничества Российской Федерации. Одобрена решением Правительства Российской Федерации от 8 февраля 2019 года № ТГ-П8-952.