«Второе пришествие» — к возвращению России в ПАСЕ

Весной и летом 2019 г. в российском экспертном и медийном пространстве наблюдался резкий всплеск внимания к теме возвращения России в ПАСЕ. Подчас она была даже центральной на бесчисленных телевизионных дискуссионных площадках. Разброс противоречивых взглядов был весьма высок: от угроз выхода из Совета Европы (СЕ), до настойчивых требований изменения в процедурных правилах, чтобы права России в ПАСЕ были полностью восстановлены; от предреканий ухода организации в небытие в случае выхода из неё России, до апелляции к «извечной принадлежности России к европейской цивилизации»; от важности членства России в СЕ для будущего европейской политики, до едких замечаний о малой значимости СЕ в европейской и мировой политике.

Что же конкретно следует ожидать России от полномасштабного возвращения в СЕ (а без ПАСЕ оно, бесспорно, не было бы таковым) — триумфа или нового, ещё более трудного испытания? После летнего ажиотажа должно наступить время размышлений и проработки некого переосмысленного, а возможно, и нового, способа действий.

Надо ли и впредь ставить под сомнение необходимость участия России в СЕ, тем более с учётом прошедших за два десятилетия перемен на европейской и мировой политической карте? Отнюдь нет! Скорее наоборот, возвращение России в ПАСЕ — это хороший повод для обеих сторон существенно переосмыслить свои перспективные намерения, связанные с самой организацией и российским участием в ней. Более того, это возможность пересмотреть и активизировать саму практику российского участия во всех четырёх её основных составных институтах. Равно как это необходимо и самой организации (всем её внутренним структурам и странам-членам, в контакте с Секретариатом). Хотелось бы надеяться, что будет сделана схожая работа по обновлению взгляда на место России в организации и способов работы с ней (избрание и скорое вступление в должность нового Генерального Секретаря создаёт для этого благоприятную возможность). От систематической отповеди нашим критикам России пора переходить к подготовке и вынесению на обсуждение совокупности собственных точечных и содержательных предложений, способных реально влиять на повестку дня деятельности всей Организации и попутно консолидировать не «союзников», а просто здравомыслящие силы в Европе (а они есть во всех парламентских группах).

Встречное движение потребуется и со стороны СЕ, ибо запуск всё той же «шарманки», когда Россия при каждой оказии становится «острым блюдом», оживляющим спокойную атмосферу повестки дня и объектом «коллективных поучений», стало бы серьёзным просчетом и признаком неспособности организации к переменам. Войти во второй раз в ту же реку всё равно ни у кого не получится. Худший сценарий, которому легко поддаться — продолжить в Страсбурге «полемику», которой российские депутаты, политики и массовое сознание уже перекормлены (намеренно или спонтанно — это другая тема). Постарайтесь ему не поддаться. В противном случае в ближайшей перспективе «инерционный сценарий» неизбежно вынудит Россию «подвести итоги», а затем вновь составить «список претензий» к СЕ и поставить «открытый вопрос» — что дальше и главное зачем?

Представляется, что по ряду причин постановка этого вопроса может стать достаточно скорой, а ответ на него, в зависимости от результатов «попытки совместно обновиться и перестроиться», достаточно предсказуемым.

Весной и летом 2019 г. в российском экспертном и медийном пространстве наблюдался резкий всплеск внимания к теме возвращения России в ПАСЕ. Подчас она была даже центральной на бесчисленных телевизионных дискуссионных площадках. Разброс противоречивых взглядов был весьма высок: от угроз выхода из Совета Европы (СЕ), до настойчивых требований изменения в процедурных правилах, чтобы права России в ПАСЕ были полностью восстановлены; от предреканий ухода организации в небытие в случае выхода из неё России, до апелляции к «извечной принадлежности России к европейской цивилизации»; от важности членства России в СЕ для будущего европейской политики, до едких замечаний о малой значимости СЕ в европейской и мировой политике. В российском политическом классе и среди экспертов нет единого мнения, зачем, в конце концов, России и сегодня нужен СЕ и почему членство в нём всё же предпочтительней сохранить? Не продолжая развивать эту важную тему, а тем более не ставя задачи анализа глубинных причин различий в оценках (они требуют самостоятельного рассмотрения), ограничусь здесь наиболее точным, хотя достаточно кратким и общим, заключением генерального директора Российского совета по международным делам (РСМД) Андрея Кортунова, суть которого — самоценность сохранения российского присутствия в европейском политическом пространстве. Трудно усомниться в сказанном — случись иное, и Россия присоединилась бы к Белоруссии, так и остающейся вне «европейской семьи народов» (впрочем, на мой взгляд, уже, скорее, по недосмотру, или недоразумению).

Что же конкретно следует ожидать России от полномасштабного возвращения в СЕ (а без ПАСЕ оно, бесспорно, не было бы таковым) — триумфа или нового, ещё более трудного испытания? После летнего ажиотажа должно наступить время размышлений и проработки некого переосмысленного, а возможно, и нового, способа действий. Все ли адекватно понимают насколько изменились настроения не только внутри самого СЕ и его главных органов, но и в «европейском мире» за последние пять лет, и что ожидает Россию после «второго пришествия» в СЕ? Не ставя задачи разбора и комментирования всех многочисленных статей по этой теме за последние месяцы (а в них, действительно, поучаствовало немало именитых авторов и содержится много глубоких оценок и советов, в том числе от высококлассных экспертов, имеющих серьёзный опыт предметной работы с СЕ), хотелось бы добавить к сказанному ещё один взгляд на данную проблему — инсайдерский взгляд ныне независимого российского эксперта, а до того многолетнего сотрудника Секретариата СЕ.

Андрей Кортунов:
Битва прагматиков со скептиками. Что означает возвращение России в ПАСЕ

От предыстории вступления России в СЕ к современности

Сложилось так, что мне довелось участвовать, а иногда быть «вовлеченным наблюдателем», во всех трёх главных этапах развития, а затем и осложнения отношений России с Советом Европы. Для полноты понимания проблемы, представляется, что даже краткий экскурс в историю будет небезынтересным.

В 1990 г. по долгу службы мне довелось сопровождать во всех встречах первую, тогда еще советскую делегацию, которую возглавил председатель Комиссии по иностранным делам Верховного Совета и Секретарь ЦК КПСС Валентин Фалин. Делегация приехала в Страсбург для того, чтобы «постучаться в двери» «общеевропейского дома», концепцию которого мы сами же и предложили. СЕ уже тогда виделся, как непременный этап (потом его стали называть «зал ожидания» и одновременно «подготовительным классом») для желанной тогда «прописки» в этом новом «доме».[1]

Однако при переходе от намерений и слов к делу позднее выяснилось, что для вступления недостаточно одного нашего желания. Необходимо было провести (по крайней мере, начать) самые серьёзные реформы в правовой и политической организации уже нового российского государства (впрочем, многое было выполнено тогда довольно оперативно с российской стороны). В целом по вопросу вступления России в СЕ среди европейских экспертов в то время отнюдь не было единогласия, а политические лидеры рассматривали его как «аванс», подлежащий затем регулярной проверке и оценке[2] (процедура периодического и комплексного мониторинга выполнения российских обязательств так и не снята с повестки дня организации и очередной этап не за горами).

Вторым этапом на пути сотрудничества Росси и СЕ стали многочисленные «программы помощи» — ударная работа по содействию выполнения взятых на себя Россией обязательств[3]. Впрочем, довольно быстро роль «ученика» (тем более находящегося под «постоянным контролем») России наскучила, а на роль «наставника» (как виделось и до сих пор видится некоторым) она по целому ряду понятных и объективных причин не могла претендовать.

Продолжая выбранную стилистику «взгляда изнутри», следует признать, что кроме случаев «отповеди на критические выпады в адрес России»[4], представители нашей страны редко (хотя есть и исключения) пыталась не просто «задавать тон», но и, скажем поделикатнее, вносить весомую лепту в огромное количество мероприятий, проводимых с завидной интенсивностью как в Страсбурге, так и «на выезде».

Существует несколько причин такого де-факто сложившегося положения:

Во-первых, трезвое сопоставление реалий российского и западноевропейского социума и политикума не оставляет сомнений в существовании между ними существенных различий при наличии внешней схожести в морфологии их устройств. Многие из обсуждаемых в рамках СЕ проблем, которые ничем не ограничены по своей тематике (кроме военно-политических вопросов), зачастую просто опережают по «фазе развития» актуальные запросы и потребности российского общества.

Во-вторых, основной объем этой работы СЕ проходит отнюдь не «под камерами СМИ в фойе перед входом в зал пленарных заседаний ПАСЕ» и не на самих заседаниях, как может показаться российским телезрителям, а в рамках многочисленных специализированных межправительственных комитетов, работающих с чётким мандатом, который каждый раз заново задается Комитетом Министров СЕ. Соответственно реальная тематика основного объёма работы СЕ уходит с привычного «телезрителям» и более знакомого мидовцам всех стран-участниц общеполитического уровня на уровень сугубо секторально-экспертный (я бы добавил, высоко и узко профессиональный). Глядя «изнутри», приходится признать, что уровень профессионализма и соответствие специализации российских экспертов в таких комитетах чаще оставляли желать лучшего (вынужден воздержаться от примеров).

В-третьих, правомерно задаться в итоге вопросом: в какой степени страна (в данном случае Россия) уже не первое десятилетие с разной степенью успеха занятая, по сути, «внешней имитацией» передовой (западной) цивилизации[5], способна стать «законодателем мод» на европейском социально-гуманитарном пространстве? В случае с Юдашкиным (как и балетом, оперой, литературой XIX в.) это ещё возможно (и то по редкому случаю), но когда мы переходим к известной триаде СЕ (демократия, правовое государство, права человека) и предметным (не декларативным) оценкам реалий «политических режимов», которые в конечном счёте и осуществляют на практике упомянутую триаду, то следует неизбежно признать, что претензии России на подобную роль сегодня практически нереалистичны.

В итоге изначально заявленное и благое по своим намерениям «движение к цивилизованному человечеству», как ни парадоксально, объективно ограничивало возможности России не только «прорваться в лидерство» («имитация» не может быть лучше «оригинала», при том, что последний отнюдь не стоит на месте), но хотя бы занять достойное место. Тем более с учётом особой нацеленности СЕ, это было особенно проблематично именно в данной международной организации, поэтому и эта задача постепенно сошла для России на нет. Не было собственных и приемлемых для других новых идей, а также готовых на их продвижение авторитетных людей, а значит и ясных инициатив.

Это отнюдь не означает, что Россия пребывала два десятилетия в Страсбурге в роли покорной «груши для боксерских упражнений» европейских критиков (хотя случалось и такое, что оправдывалось с российской стороны соображениями некой «особой дипломатии международных организаций»). Как уже отмечалось, она неизменно, а иногда и вполне успешно, «отвечала на удары», а подчас даже инициативно действовала (как, например, в ходе полугодового председательства России в СЕ в 2006 г.). Тем не менее «собственная и креативная линия» в организации за четверть века так и не была определена, поэтому термин «присутствие» в европейской политике, который использовал А. Кортунов в упомянутой выше статье, пожалуй, наиболее верно отражает положение дел, нежели должная и не сложившаяся пока «программа участия».

Третий этап российского участия в Совете Европы: выход из острой фазы кризиса и дальнейшие перспективы

Началом условного «третьего этапа» можно назвать достаточно драматичное развитие ситуации в отношениях России и СЕ, начиная с 2014 г. вплоть до настоящего времени (точнее, пройдя через кризис, мы имеем шанс вступить в этот новый третий этап).

Для независимых экспертов достаточно очевидно, что накопление «критической массы» негатива в отношениях России и ведущих стран так называемого мирового сообщества началось задолго до событий в Крыму и на востоке Украины в 2014 г. Влияние драматичных событий на Украине (не ставя под сомнение их значимость) следует рассматривать скорее, как катализатор, нежели как причину начавшихся перемен в отношениях Запад – Россия[6]. Мог ли СЕ (где 27 членов из 47 входят в ЕС) оставаться в стороне от начавшихся на Украине в 2014 году событий? Разумеется, нет — он был «в полной готовности» к тому, чтобы отреагировать и, учитывая состав ПАСЕ и политическую культуру этой организации, вряд ли могли быть иные варианты реакции.

Если с позицией европейских политиков и парламентариев в этом кризисе всё было более или менее предсказуемо и ясно, то что двигало Россией? Если формировать свой ответ по тональности российских СМИ летом 2019 г., то восстановление прав России в ПАСЕ (а без участия в Парламентской Ассамблеи членство в СЕ неизбежно становилось не просто неполным, но отчасти даже бессмысленным) было своего рода целью per se. Помимо этого ставилась невербализованная политическая задача – преодолеть через «восстановление прав в ПАСЕ» категоричность в неприятии Европой воссоединения Крыма с Россией, тем самым поставив под сомнение саму западную модель поведения — «от критики к санкциям». Однако независимый эксперт, которым является автор, одно «победное» мнение вряд ли удовлетворит. Гораздо более важным представляется простой вопрос, обращённый в будущее: так с чем же придёт российская делегация в ПАСЕ (а в более широком плане в СЕ) на этапе её «второго пришествия» в эту организацию? В момент «празднования победы» летом на это не было дано ясного ответа, поэтому было бы уместным вернуться к нему в начале очередной сессии ПАСЕ, которая открылась 30 сентября в Страсбурге.

Марк Энтин, Екатерина Энтина:
Россия и Совет Европы

Россия в Совете Европы: предварительные итоги

Для оценки будущего, не избежать анализа «предварительных итогов» российского членства в Совете Европы. Статья не претендует (да и не ставит цели) провести полную «ревизию» российского участия в деятельности СЕ, отмечу лишь несколько моментов, которые нередко выпадают из рассмотрения. По моему мнению, общий итог ее членства сугубо позитивный: страна, не выработавшая до сих пор собственных (работающих) демократических стандартов, получила возможность детально познакомиться с теми стандартами, которые признаны в качестве «общеевропейских» (работающих). Понятно, что для заявленного «возвращения в цивилизованное человечество» в начале 90-х единственным быстрым путём для России было именно «заимствование» уже существующих в Европе стандартов. В общих и специальных вопросах помогали прежде всего конвенций СЕ. Их число перешагнуло с тех пор за две сотни (хотя среди них есть и немало утерявших свою актуальность, тем временем продолжают создаваться и новые, перспективные международно-правовые документы). Гораздо менее известными у нас по-прежнему остаются так называемые рекомендации Комитета министров СЕ, обращенные к правительствам, законодателям и гражданскому обществу стран-членов (они готовятся в рамках тех самых «комитетов экспертов», которые упомянуты выше). Счёт этим рекомендациям идёт на сотни, и десятки новых продолжают появляться ежегодно. Для скептиков, отмечающих необязательный характер рекомендаций, стоит напомнить, что СЕ ориентирован на все без исключения значимые для человека и его прав актуальные аспекты жизни современного европейского общества и весьма активно нацелен на отслеживание, выбор и формулирование (в виде уже рекомендаций) новых аспектов. От фармакопеи до прав меньшинств, от защиты животных до борьбы с дискриминацией и соблюдении социальных прав граждан. Список впечатляет, и я сомневаюсь, что кроме узкой группы экспертов в России знают о том, каков весь спектр вопросов, которыми занимается Совет Европы. Вопрос же выбора дальнейшей судьбы рекомендаций, действительно, принадлежит уже властям стран-членов[7]. Но вполне вероятно, что СЕ будет проводить мониторинг того, как на практике осуществляются его «стандарты» (договорно-конвенциональные и не только).

Нельзя игнорировать и ещё один противоречивый факт — критику России в ПАСЕ и СЕ в целом, которая, по понятным причинам, с трудом воспринимается в российской политической культуре (на Западе, к примеру, пусть нередко лицемерно, но принято благодарить за критику, в том числе и в политике). Дело в том, что любая «оценка извне» (в нашем случае, это то, как другие 46 государств — членов СЕ видят Россию) весьма полезна, прежде всего, для самой России, причём она важна для осознания собственной идентичности вне зависимости от того, насколько эти оценки критичны. Без «внешней оценки» (отдавая себе отчёт, что нередко она необъективна и намеренно искажается) не будет ни полноты, ни адекватности самооценки внутренней ситуации, а также движения западного общества и мировой политики. Понять это, возможно, непросто, но лучше осознать и привыкнуть хотя бы для того, чтобы правильно выбирать «точки сопротивления». И Совет Европы является прекрасной площадкой для этого.

Роль Европейского суда — это самостоятельная и большая тема[8]. И дело даже не столько в том, что обращения в Суд от российских граждан составили на 2018 год около 20% от их общего числа, сколько в том особом статусном положении этого органа для российской судебной системы. Однако и здесь со временем неизбежно сказалось накопление 20-летнего опыта: Конституционный суд РФ уже высказывался о том, что не будет поддерживать решения ЕСПЧ, которые основываются на толкованиях, содержащих «не мотивированное буквальным содержанием Европейской конвенции о правах человека отрицание правовых конструкций, сложившихся в российской правовой системе»[9]. Похоже, надо быть готовым к новым столкновениям мнений в Страсбурге и Москве, касательно приемлемости дел, их тематики, правовых, исторических и социетарных аргументов сторон (см. к примеру, недавнее обсуждение темы «дискриминация женщин в России). Не пытаясь углубиться в эту самостоятельную тему, отмечу только, что и перед ЕСПЧ (в контакте с Комитетом Министров) стоит целый перечень новых и сложных проблем, связанных с дальнейшим выполнением его уставных требований, новым пониманием субсидиарности, исполнением постановлений Суда, исполнением государствами своих обязательств по Европейской конвенции о правах человека.

Андрей Кортунов:
Когда семь плюс один больше восьми

Вопросы, вынесенные в данный раздел, заслуживают внимания в силу того, что суммарное впечатление, которое сложилось у большинства россиян (в том числе и части профессионалов-международников) о СЕ, сводится, на мой взгляд, к упомянутым «жарким дискуссиям» на сессиях ПАСЕ, в ходе которых «наши» дают отповедь западным критикам (сюда же, но уже «по убывающей», относятся отдельные «громкие» решения Европейского суда, касающиеся России). На деле же это лишь малая часть того, чем занимается СЕ.

Сферы деятельности организации кратно превосходят сложившийся массовый стереотип. Для понимания такого положения дел необходимо напомнить, что СЕ не только структурно включает в себя функционально и предметно различные составные части (Комитет министров, ПАСЕ, Конгресс региональных и местных общин, Европейский суд), но и каждая из этих составных частей обладает существенной степенью внутренней, функциональной автономией[10]. Это касается и свободы мнений, и оценок при выработке так называемых европейских стандартов (конвенций, резолюций и рекомендаций, а также экспертных докладов. Безусловно, мнения могут быть преувеличенными, ошибочными, мотивированными, но чаще всего они отражают естественное многообразие взглядов европейцев. Об этом мало пишут российские и зарубежные СМИ, не припоминаются мне и открытые экспертные дискуссии на национальном уровне, что весьма тревожный факт. Дело в том, что зачастую в узко специальных сегментах жизни общества в упомянутых рекомендациях и идет небыстрое и пошаговое строительство тех самых «стандартов в области прав человека» — того здания Европы, которая уже шагнула в XXI век и будет строиться дальше. В какой степени каждая страна является активным инициатором-участником этого строительства — пассивным наблюдателем, просто «поднимающим руку», когда необходимо голосование, либо активным оппонентом, не всегда ясно понимающим суть предложений, а главное, не способного сформулировать собственные альтернативные предложения («повестку» на новоязе) — вот где проходит главный водораздел стран и делегаций в ПАСЕ (как и в экспертных комитетах и СЕ в целом), а отнюдь не в степени «остроты политических дискуссий» на сессиях ПАСЕ (заседания Комитета Министров носят преимущественно закрытый характер) — вот где проходит настоящий водораздел!

В заключение этого раздела, следует отметить ещё одну особенность российского взгляда на международные организации в целом (я обнаружил ее не так давно, в ходе подготовки к учебному курсу по международным организациям в российском ВУЗе). Существующие учебные пособия по этой теме ориентированы преимущественно на формально-юридические аспекты (устав, направления деятельности, участники, внутренний регламент и т.д.), поэтому в итоге у слушателей остаётся сугубо формальная картина о международных организациях современности. Социологический подход к международным организациям, и прежде всего представление об истинном составе, мотивации и роли «аппарата» этих организаций — это совсем недавняя новация для российской международной науки. Мы отстаем на 30 лет от западного взгляда на эту тему[11].

Возможен ли обновленный по сути и форме третий этап в отношениях Россия — Совет Европы?

Оглянувшись в прошлое, небезынтересно заглянуть теперь в недалекое будущее и поразмышлять над вопросом — будет ли возвращение России простым продолжением прерванного участия, либо чем-то иным, и если да, то каким станет (или может стать) ее обновленное взаимодействие с Советом Европы?

Для того, чтобы нарисовать картину «второго пришествия» необходимо напомнить ключевые принципы, вокруг которых строится вся деятельность организации. Перечислим их кратко для того, чтобы каждый из читателей смог увязать их с конкретными событиями в России с юридически вполне уже очерченной тематикой «прав человека». Не избежать при этом и понимания того общего имиджа нашей страны, который сложился в европейских странах.

К этим принципам относятся:

• Соблюдение прав человека. Здесь понимается обширная система мер и социальных обязательств, обеспечиваемых государством.

• Демократия. На практике она означает гарантии «политического участия» граждан, то есть реальную (не бутафорскую) многопартийность и регулярную смену партий (и их лидеров) у власти.

• Власть закона. Она включает в себя не только обязательную независимость судебной власти, равенство сторон процесса, будь то граждане или государство, но и возможность оспаривать любые властные решения, равно как и судебные, вплоть до обращения в Европейский суд (сюда же следует добавить и наличие эффективного механизма практической защиты всех этих положений).

Видимо, стоит также пояснить, что упомянутую «триаду» необходимо вписать в особый контекст, при котором «внутренние проблемы» перестают быть сугубо внутренними (апелляции к «полному суверенитету» в Страсбурге лучше отложить, чтобы не попасть в затруднительное положение). Разумеется, в условиях открытого информационного общества сегодня практически не осталось тем и событий внутренней и международной жизни, которые не стали бы рано или поздно достоянием СМИ, а значит национального и международного гражданского общественного внимания. Прежних «секретов» и «закрытых тем» в современном мире уже практически не осталось. Все ли в России осознали эти новые реалии?

Надеюсь, никто не хотел бы, чтобы «возвращение России в ПАСЕ» превратилось в бесконечную дискуссию по Украине, схожую с политическими ток-шоу на российском телевидении (отказ делегации Украины приехать на заседание ПАСЕ в начале октября 2019 г. показывает, что, возможно будет подготовлена некая иная тактика в этом нерешенном противостоянии).

Марк Энтин, Екатерина Энтина:
Испытание Советом Европы

Новая Европа вокруг Совета Европы

Опыт моего участия в трёх этапах российского «вхождения в Европу» в последние три десятилетия подсказывает, что к своему 70-летию Совет Европы может гордиться выполнением той исторической роли, которую возложили на него его отцы-основатели. Однако на пороге 90-х гг. прошлого века появились новые задачи, изначально не входившие даже в самые смелые фантазии. Для того, чтобы осознать наступает ли некий новый этап, следует выйти за рамки собственно самой организации, увеличить масштаб анализа до Большой Европы и даже её ближайших соседей.

Начнем с причины, которая видится главной. И это не только кардинальные изменения в представлениях самой России о своем будущем развитии (от «возвращения в цивилизованное сообщество» до «суверенного развития на основе неких собственных традиционных ценностей»), но и взгляд самих западноевропейцев на себя, определение собственного будущего и места в нем России. Здесь уместна отсылка к столь же глубокой, сколь и яркой по смысло-формам статье главного редактора журнала «Россия в глобальной политике» Ф. Лукьянова о том, какой будет новая эпоха в отношениях ЕС и России»[12]. Возьму на себя смелость резюмировать именитого автора: «общий европейский дом» окончательно ушел в прошлое (от себя добавлю — для России), Европа разворачивается от внешнего действия к внутренней тематике (на этот счёт у меня есть некоторые сомнения), где складывается хаотизация политического пространства, главной же задачей становится «минимизация риска». С учётом вступления европейской политики в новую фазу, неожиданно смелое видение автора обратилось и к Совету Европы: «СЕ может претендовать на ту роль, которую ранее выполнял ОБСЕ — единственная площадка, объединяющая всех и предусматривающая наименьший общий знаменатель». Хельсинский Акт с его знаменитыми некогда «тремя корзинами», ОБСЕ, Парижская Хартия — всё это, по его мнению, сегодня не работает (добавлю от себя, что и вряд ли подлежит эффективному оживлению)[13]. Мысль Ф. Лукьянова в иной форме уже не раз звучала в том числе в Европе, но принципиально новое заключается в том, что она прозвучала в начале «новой эпохи». В любом случае — это тема надолго, она из разряда «большой политики» и для «больших политиков».

Нет, и не может быть в перспективе никакой «узкой» и «особой» политики России в отношении СЕ. Её уже не спрятать на перспективу в «страсбургскую нишу» прав человека, напротив, она всё более будет вплетаться не только в дела общеевропейские, мировые, но и дела внутриполитические. Последние касаются, прежде всего, самой России, но также и отмеченных выше рисков «внутренней хаотизации» в самой Европе. Куда приведёт в перспективе смена изначального целеполагания России в отношении Европы (мотивировка «приобщения к европейским ценностям и стандартам», хотя бы, как эвентуальной перспективной задачи) сегодня не декларируется. Вместо канувшего в лету «общего европейского дома» российские власти и эксперты ограничиваются теперь лозунгом «против новых разделительных линий»[14].

Странным было бы ожидать, что отношения в Европе будут чертиться по прежним лекалам, будь то намерения европейских лидеров или их американских партнеров, и всё в СЕ будет лишь новыми вариациями на старые темы. Времена изменились, и эти перемены уже влияют на позиционирование Совета Европы в Европе и мире[15]. На этом фоне политическая риторика, расчеты и реальные действиях России в Европе подчас лежат «на поверхности» так, будто они родом из времен борьбы за разрядку международной напряженности: аргументы воспроизводят давние мысли «специалистов по европейским делам», создавая ложные иллюзии будто здесь ещё возможно какое-то «возвратное движение» к «славным» 90-м гг.

Андрей Кортунов:
Ближний Восток и Европа: два лица российской внешней политики

Впрочем, и в Европе остались латентные сторонники возврата к 90-м, а то и 80-м гг. в том, что касается отношений с Россией. Но их, по естественным причинам, всё меньше, а вместе с тем, нельзя забывать и о том, что помимо существенных перемен в политическом позиционировании государств Европы за эти десятилетия сменилось и практически всё поколение политиков, как на Востоке, так и на Западе нашего континента.

С учетом столь существенных изменений, у меня нет уверенности, что объявленная весной 2019 г. самой Россией возможность её ухода из СЕ была всего лишь «ужесточением приёмов воздействия» на партнёров в затянувшемся конфликте с этой организацией. Скорее, с обеих сторон пришло понимание того, что Россия не только устала от роли «мальчика для битья», но и уход России из организации, которая почти на 4\5 состоит из государств — членов ЕС, кандидатов в члены и ближайших союзников, рано, или поздно поставит вопрос о том, какой европейский институт станет в будущем местом широкого и предметного диалога ЕС и его восточных соседей (в частности, в столь непростой сфере, как защита прав человека, где СЕ держит бесспорное лидерство).

Означает ли всё сказанное выше, что надо и впредь ставить под сомнение необходимость участия России в СЕ, тем более с учётом прошедших за два десятилетия перемен на европейской и мировой политической карте? Отнюдь нет! Скорее наоборот, возвращение России в ПАСЕ — это хороший повод для обеих сторон существенно переосмыслить свои перспективные намерения, связанные с самой организацией и российским участием в ней. Более того, это возможность пересмотреть и активизировать саму практику российского участия во всех четырёх её основных составных институтах. Равно как это необходимо и самой организации (всем её внутренним структурам и странам-членам, в контакте с Секретариатом). Хотелось бы надеяться, что будет сделана схожая работа по обновлению взгляда на место России в организации и способов работы с ней (избрание и скорое вступление в должность нового Генерального Секретаря создаёт для этого благоприятную возможность). От систематической отповеди нашим критикам России пора переходить к подготовке и вынесению на обсуждение совокупности собственных точечных и содержательных предложений, способных реально влиять на повестку дня деятельности всей Организации и попутно консолидировать не «союзников», а просто здравомыслящие силы в Европе (а они есть во всех парламентских группах).

Встречное движение потребуется и со стороны СЕ, ибо запуск всё той же «шарманки», когда Россия при каждой оказии становится «острым блюдом», оживляющим спокойную атмосферу повестки дня и объектом «коллективных поучений», стало бы серьёзным просчетом и признаком неспособности организации к переменам. Войти во второй раз в ту же реку всё равно ни у кого не получится. Худший сценарий, которому легко поддаться — продолжить в Страсбурге «полемику», которой российские депутаты, политики и массовое сознание уже перекормлены (намеренно или спонтанно — это другая тема). Надо постараться ему не поддаться. В противном случае в ближайшей перспективе «инерционный сценарий» неизбежно вынудит Россию «подвести итоги», а затем вновь составить «список претензий» к СЕ и поставить «открытый вопрос» — что дальше и главное зачем?

Представляется, что по ряду причин постановка этого вопроса может стать достаточно скорой, а ответ на него, в зависимости от результатов «попытки совместно обновиться и перестроиться», достаточно предсказуемым.

[1] На представительной международной конференции по вопросам европейской и мировой политики в конце ноября 2015 г. в начале своего выступления я предложил её участником поздравить друг друга с 25-летием «Парижской Хартии для новой Европы». Несмотря на то, что я заранее предвидел результат своей (отчасти провокационной, отчасти тестовой) инициативы, реакция на неё, тем не менее, была поразительной — полное игнорирование темы (а для самых «строгих аналитиков», возможно, и сомнения в моей компетенции). Тем самым экспертное сообщество четко продемонстрировало, что идеи Парижской Хартии благополучно изъяты сегодня из оборота, а тема «общего европейского дома» окончательно закрыта (даже для обсуждения на экспертном уровне) как неуместная аллюзия.

[2] Так что «битва прагматиков со скептиками», как озаглавил свою статью о возвращении России в ПАСЕ на сайте РСМД 28 июня 2019 А. Кортунов, не нова — она имела место и в середине 90-х гг. прошлого века. И это «повторение истории», при всём отличии ситуаций, наполнено многими смыслами и также заслуживает самостоятельного рассмотрения.

[3] Этот период совпал с моим приходом в СЕ в 1997 г. Впервые на достаточно высокий в иерархии пост Начальника Департамента был принят российский гражданин (отмечу, назначение произошло не вследствие продвижения «сверху» через властные структуры его страны, а по причине победы в открытом конкурсе).

[4] Такая четко проводимая линия (в том числе и в рамках заседаний Комитета Министров — единственном органе организации, где принимаются обязывающие страны решения) вызвала к жизни ответное выражение, используемое «для внутреннего пользования» в Секретариате (и не только): «принцип консенсуса, при принятии решений, сменился принципом «консенсус, минус Россия».

[5] Не углубляясь в эту «концептуально взрывоопасную» тему, замечу, что иной «модели будущего» для России пока просто не сформулировано («войти в пятерку мировых экономик» — это не про «модель», а про «состояние»). А в качестве антитезы добавлю, что при всех декларациях о «невиданном этапе в сотрудничестве», «китайская модель» вряд ли сможет даже временно «привиться» к российскому цивилизационному «дереву».

[6] Не возвращаясь к повтору известных оценок долгосрочных последствий Мюнхенской речи В. Путина в феврале 2007 г., упомяну лишь о более позднем и намеренно забытом сегодня, но чрезвычайно показательном (и весьма болезненном для российского руководства) факте демонстративного отказа ведущих западных лидеров (пять лидеров из «семерки» не приехали, причём под невнятным предлогом) от участия в открытии Сочинской Олимпиады (напомню, Игры открылись 7 февраля 2014, т.е. до начала острой фазы «киевского майдана»).

[7] Нет смысла (да и возможности) воссоздать все детали, но приведу лишь один пример, который, возможно, выглядит сегодня анекдотичным, но, тем не менее, достаточно репрезентативным и имевшим место в конце 90-х. От депутата Госдумы в Страсбург поступил запрос провести экспертизу подготовленного им законопроекта под названием «Этический кодекс государственных служащих». Каково же было моё удивление, когда, изучив текст на русском языке, я обнаружил, что он слово в слово совпадает с рекомендацией КМ, принятой около полугода назад! В итоге, как я понял, закон этот в Думе не рассматривался, да и сама рекомендация не стала тогда в России предметом активного обсуждения.

[8] Она хорошо освещается сегодня в специализированных московских журналах «Права человека. Практика Европейского суда по правам человека» и «Бюллетень Европейского Суда по правам человека».

[9] Постановление КС РФ от 19.01.2017 № 1-П.

[10] Не говоря уже о полной независимости решений Европейского суда (как от стран-членов, так и от институтов СЕ), отметим ещё один эпизод, характеризующий недопонимание со стороны некоторых «внешних участников». Весьма показательны были комментарии некоторых российских обозревателей, касавшиеся восстановления прав российской делегации в ПАСЕ: в них нередко звучало непонимание «упорства» ПАСЕ на фоне того, что не только ряд депутатов, но и представители руководства СЕ и его Комитета Министров выступали за решение вопроса о полном восстановлении прав России (по всей видимости, имела место недооценка степени реальной независимости депутатов, голосующих в ПАСЕ и функциональная самостоятельность этого института).

[11] Эта тема вышла на поверхность и в российских комментариях относительно недавнего кризиса с ПАСЕ и СЕ), суть которой, схематично, в упреках к аппарату ПАСЕ: секретариат международных организаций не вправе иметь собственных суждений, но лишь верно и нейтрально служить странам-участникам (его роль – это нечто вроде «евнуха на службе у падишаха»). Как видится «изнутри», подобные представления являются у нас следствием прошлых времен, когда тема «международные организации» была традиционно отнесена в России к дисциплине «международное право». Тем временем в мире давно уже изучается дисциплина «социология международных организаций», дающая реальный портрет этого немаловажного посредника (а подчас и участника) международного общения (см. по теме новаторские (для России) работы петербургского ученого А.Е. Кутейникова).

[12] Замечу кратко, что в широкий политико-географический масштаб своего анализа автор не включил Китай. И хотя подключение Поднебесной заметно утяжелило бы архитектуру всей статьи, не подлежит сомнению, что он неизбежно присутствует в умах европейских политических лидеров…хотя бы с учётом Большой Евразии намерена включиться Россия.

[13] «Взгляд изнутри» подтверждает, как минимум, взаимное дополнение деятельности СЕ и ОБСЕ (особенно, входящего в него Бюро по правам человека). Не вступая в полемику, замечу только, что даже начало движения в открытом им направлении, потребует прояснения ряда принципиальных отличий: отсутствие в Уставе СЕ любых военно-политических вопросов; отсутствие среди членов СЕ США и Канады (хотя первый уже присутствует в качестве наблюдателя).

[14] Надо полагать, что за этой «магической формулой», вложенной в самые разные речи, обращенные к Европе, кроется банальное упрощение оставшихся рудиментом полувекового прошлого визовых процедур для россиян (ибо, если дом уже не «общий», то отдельные «дома» требуют всё же определения, как минимум, «границ домовладений» и «правил взаимного посещения»).

[15] «Я не могу себе представить эффективную международную организацию, которая работает без Индии и без Китая» - эта фраза В. Путина на Тихоокеанском Форуме во Владивостоке в сентябре 2019г., разумеется, была произнесена в данных конкретных обстоятельствах и никак не привязана к СЕ, но всё же заставляет по-новому смотреть на будущую карту Большой Евразии (кстати, в Страсбурге есть Консульства Китая и Японии, и мне ещё в «нулевые» довелось выступать (в рамках компетенций моего Департамента) перед высокой китайской делегацией).