Забыть «Калашников»? Российская внешнеполитическая мысль после реализма

Реализм прост. Фокусируясь на выживании, безопасности и господстве, реализм отбрасывает всё остальное. Экономика, например, важна в той степени, в которой она может способствовать решению вопросов безопасности и утверждению политического господства. То же касается идеологии. В лучшем случае для реалистов она является средством «информационной войны». А в худшем её вообще нет в анализе. Иные реалисты бросают вызов идеологии, не без оснований заявляя о том, что она мешает прагматичной внешней политике. Само государство — это «чёрный ящик». Для реалиста неважно, что происходит внутри государства. Важно то, что конкретно оно делает. То есть важны «входы» и «выходы» — национальные интересы и шаги по их реализации. При этом в представлении реалистов государство действует рационально. Оно стремится минимизировать ущерб своей безопасности и максимизировать своё господство и влияние в международных делах. Такой набор переменных прост, как автомат Калашникова. Минимум деталей, грубая сборка, надёжность и неприхотливость. Даже отсталый боец «от сохи» освоит его за пару часов.

Реализм — удобная платформа для международного диалога. Она позволяет обсуждать высокую политику, но не опускаться до грязи в углах той кухни, на которой политика готовится. С имиджевой точки зрения реализм — беспроигрышная стратегия. Суровый военный, бывалый дипломат, мудрый учёный. В общем, человек на страже национальных интересов, уважаемый дома и за рубежом, держащийся подальше от неудобных тем.

Вряд ли стоит удивляться тому, что именно реализм стал платформой для возрождения России как великой державы. На фоне брожения и болезненных трансформаций 1990-х веское слово реалистов воспринималось как глоток свежего воздуха, надежда для утерянной гордости и национального престижа. Реализм стал не просто влиятельной, но и достаточно эффективной доктриной. Практически все внешнеполитические достижения последних двадцати с лишним лет базируются именно на его понятийной основе.

Казалось бы, российская внешнеполитическая мысль пришла к столько долгожданному золотому стандарту. Однако история, как известно, не знает завершения. И не так важно, кто именно претендует на то, чтобы дать окончательный ответ и поставить в ней точку. Она будет продолжаться, перемалывая любой золотой стандарт, до того казавшийся незыблемым. Рано или поздно такая судьба будет уготована и реализму. Как и старый добрый «калаш», он будет потеснён более продвинутой и современной системой. Главное преимущество реализма — простота его конструкции за счёт отсечения внутренней природы государства и альтернативных силе измерений международных отношений — рискует обернуться его слабостью. И здесь опять возникает вопрос о том, почему мода на реализм в России может пройти, переведя его в ряды признанных, но далеко не самых влиятельных доктрин.

Первая причина — проницаемость границ внутренней и внешней политики. Автономная внешняя политика — абстракция. Современному российскому государству Запад вольно или невольно действительно бросает серьёзный нормативный, политико-философский и идеологический вызов. Ценностная модель условного Запада никуда не денется и будет фактором российской политики, вызовом устойчивости её современной конструкции. Ответить на него голой прагматикой реализма непросто. Это и понимают наиболее дальновидные российские реалисты.

Вторая причина — многомерность международных отношений. В международных отношениях далеко не всё сводится к силе. Завоевав себе мир, Россия вынуждена будет жить в более многообразных международных отношениях. Как бы ни «осыпался» современный мировой порядок, богатство измерений современного мира не свести только к вопросам безопасности.

Российское сообщество учёных и практиков в области международных отношений находится под сильным влиянием политического реализма. Быть реалистом — правило хорошего тона для мейнстрима отечественных международников. «Вражеский» либерализм, «фриковый» конструктивизм, «устаревший» марксизм — всё это маргинальные альтернативы. С ними сложнее сделать карьеру, да и просто быть правильно понятым. Попробуем разобраться почему так происходит и как дальше может трансформироваться философская мода российского внешнеполитического мышления.

У популярности реализма несколько причин.

Первая причина — реализм реален. Вряд ли кому-то придёт в голову сомневаться в наличии разрушительного начала в природе человека. Столь же трудно опровергнуть допущение об анархичности международных отношений. Обеспечение безопасности, балансирование силы другого собственной силой с целью сдержать возможную агрессию — нормальное поведение в подобной среде. Сильный пожирает слабого, стремясь к господству. А слабый должен либо стать сильным, либо вступить в коалицию, достаточную для сдерживания сильного. Анархия порождает неопределённость намерений и потенциалов. «Туман войны» — спутник анархии. В терминах реализма вполне можно описывать как поведение современных великих держав, так и действия более мелких игроков, лавирующих между «полюсами силы».

Андрей Кортунов:
Водка или коньяк: два взгляда на мировую политику

Вторая причина — реализм прост. Фокусируясь на выживании, безопасности и господстве, реализм отбрасывает всё остальное. Экономика, например, важна в той степени, в которой она может способствовать решению вопросов безопасности и утверждению политического господства. То же касается идеологии. В лучшем случае для реалистов она является средством «информационной войны». А в худшем её вообще нет в анализе. Иные реалисты бросают вызов идеологии, не без оснований заявляя о том, что она мешает прагматичной внешней политике. Само государство — это «чёрный ящик». Для реалиста неважно, что происходит внутри государства. Важно то, что конкретно оно делает. То есть важны «входы» и «выходы» — национальные интересы и шаги по их реализации. При этом в представлении реалистов государство действует рационально. Оно стремится минимизировать ущерб своей безопасности и максимизировать своё господство и влияние в международных делах. Такой набор переменных прост, как автомат Калашникова. Минимум деталей, грубая сборка, надёжность и неприхотливость. Даже отсталый боец «от сохи» освоит его за пару часов.

Третья причина — реализм глобален. Неореалисты превратили его в системную теорию международных отношений. Она позволяет оперировать холисткими понятиями — такими, как мировой порядок, полярность, структура и тому подобное. Реализм удовлетворяет потребности тех, кто не хотел бы возиться с «мелкими вопросами» международных отношений, а желал бы сразу взяться за «большие и серьёзные темы».

Четвёртая причина — реализм удобен. Реалист не лезет внутрь государства. Тем самым он снимает с себя угрозу кого-то обидеть, обсуждая публичную политику, эффективность экономики, социальные конфликты и другие вопросы внутреннего бытия. Причём оставаться хорошим парнем можно как для своих, так и для чужих. Ведь реалист не опускается до «вмешательства в суверенные дела зарубежных государств». По большому счёту ему всё равно, кто за рубежом мерзавец, а кто святой. Поэтому реализм — удобная платформа для международного диалога. Она позволяет обсуждать высокую политику, но не опускаться до грязи в углах той кухни, на которой политика готовится. С имиджевой точки зрения реализм — беспроигрышная стратегия. Суровый военный, бывалый дипломат, мудрый учёный. В общем, человек на страже национальных интересов, уважаемый дома и за рубежом, держащийся подальше от неудобных тем.

В Советском Союзе реализм начал набирать популярность в годы брежневского застоя. Тогда он был своего рода элитарным и при этом неформальным течением мысли, бившей ключом под тяжёлыми сводами идеологических установок. К тому времени омертвелость идеологических ориентиров становилось всё более очевидной. Реализм был свежей и полезной альтернативой. Он бурно развивался и в США — ключевом противнике и одновременно образце для скрытого восхищения. С американскими собеседниками куда удобнее было найти общий язык именно в терминах реализма, отвесив для приличия несколько критических ремарок о загнивании капитализма и получив в ответ столь же дежурные фразы о правах человека и свободе. В США реализм тоже был далеко не единственной доктриной и шёл рука об руку с «кондовой» версией либерализма для внешнего потребления. К тому же всё больше разочарования Советскому Союзу приносили отношения с идейными партнёрами — обострение с Китаем, конформность социалистических партий в Западной Европе, цинизм «нахлебников и пламенных революционеров» в Восточной Европе и многих других уголках планеты, где отдельные страны решили пойти социалистическим путём. Попутно прихватив советские поставки и кредиты.

Короткий взлёт отечественного либерального идеализма в конце холодной войны быстро разбился о реалии того самого мира, в котором слабому нет места, а образовавшийся вакуум силы и господства быстро занимают более сильные игроки.

Вряд ли стоит удивляться тому, что именно реализм стал платформой для возрождения России как великой державы. На фоне брожения и болезненных трансформаций 1990-х веское слово реалистов воспринималось как глоток свежего воздуха, надежда для утерянной гордости и национального престижа. Реализм стал не просто влиятельной, но и достаточно эффективной доктриной. Практически все внешнеполитические достижения последних двадцати с лишним лет базируются именно на его понятийной основе.

Валерий Михайленко:
По ком звонит колокол?

Казалось бы, российская внешнеполитическая мысль пришла к столько долгожданному золотому стандарту. Однако история, как известно, не знает завершения. И не так важно, кто именно претендует на то, чтобы дать окончательный ответ и поставить в ней точку. Она будет продолжаться, перемалывая любой золотой стандарт, до того казавшийся незыблемым. Рано или поздно такая судьба будет уготована и реализму. Как и старый добрый «калаш», он будет потеснён более продвинутой и современной системой. Главное преимущество реализма — простота его конструкции за счёт отсечения внутренней природы государства и альтернативных силе измерений международных отношений — рискует обернуться его слабостью. И здесь опять возникает вопрос о том, почему мода на реализм в России может пройти, переведя его в ряды признанных, но далеко не самых влиятельных доктрин.

Первая причина — проницаемость границ внутренней и внешней политики. Автономная внешняя политика — абстракция. Воспринимать её серьёзно означает оказаться запертым в интеллектуальной башне из слоновой кости. Столь же прекрасной, сколь и далёкой от действительности. Российская политика не исключение. Отечественная внешняя политика всё в большей степени приобретает черты политики публичной, что для мировой практики, кстати, не является редкостью. К тому же в России снова растёт запрос на идеологическое наполнение внешней политики. Парадоксом является то, что к новой идеологии призывает и некоторые наши реалисты, понимая, по всей видимости, исчерпанность прежней модели для текущего исторического этапа. Пока такое наполнение представляется грубым и слабо проработанным. Для полноценной политической теории (и идеологии как её производной) недостаточно просто противопоставить себя либеральному и при этом «загнивающему» Западу, сославшись на некие «традиционные» ценности, которые к тому же по своей сути являются западными. Такая «идеология» имеет мало перспектив. Она похожа на попытку заменить иностранные слова в языке «исконно русскими». И неизбежно обнаруживает, что таких слов слишком много, а их «исконные» заменители — нелепы. Проблема, однако, в другом.

Современному российскому государству Запад вольно или невольно действительно бросает серьёзный нормативный, политико-философский и идеологический вызов.

Ценностная модель условного Запада никуда не денется и будет фактором российской политики, вызовом устойчивости её современной конструкции. Ответить на него голой прагматикой реализма непросто. Это и понимают наиболее дальновидные российские реалисты.

Кстати, многие российские международники исходят из неизбежности роста конфликтности международной среды. Некоторые полагают, что рост конфликтности и есть предпосылка к востребованности реализма. Если мир близится к войне, то изучать его нужно теорией, которая и оперирует соответствующими понятиями. Но исторический опыт ближайших двух глобальных конфликтов показывает, что всё не так просто. Первую мировую трудно рассматривать вне контекста кризиса государственности как минимум трёх империй и взрыва социальных движений внутри ключевых участников. А Вторая мировая выглядит как продолжение этого процесса, многократно усилившего влияние идеологии на внешнюю политику.

Андрей Кортунов:
Отечественная портянка против импортного носка

Вторая причина — многомерность международных отношений. О ней писало множество критиков реализма, и суть аргумента понятна. В международных отношениях далеко не всё сводится к силе. Этот аргумент, впрочем, нужно использовать с осторожностью. В определённые моменты история «схлопывается» к вопросам безопасности. Война нередко обесценивает повседневность всех остальных сфер, подчиняя их себе. Трудно быть «инновационным предпринимателем», когда у тебя во дворе стучат пулемёты. Но также верно и то, что такие неизбежные моменты истории всё же относительно кратковременны, а в мирное время успех и процветание государства становятся гораздо более сложной материей. Нет сомнений, для ряда государств долгая война стала повседневностью. Их раздирают внутренние конфликты, и в их жизни нет ничего, кроме войны. Но это, слава богу, не случай России.

Роскошь мира — одно из достижений российской политики последних двадцати лет. Более того, на долгие годы созданы условия для того, чтобы война против России стала самым меньшим, чего хотели бы её контрагенты на мировой арене.

Новые ракетно-ядерные и обычные вооружения, относительно успешный опыт реформы вооружённых сил, пока гарантируют России мир.

Но вместе с тем порождается действительность, которую уже не вместить в реализм. Завоевав себе мир, Россия вынуждена будет жить в более многообразных международных отношениях. Как бы ни «осыпался» современный мировой порядок, богатство измерений современного мира не свести только к вопросам безопасности. Симптоматично, что именно российские реалисты выдвинули нетипичные для реализма предложения. В их числе, например, проактивная политика в области климата и охраны окружающей среды. Здесь и новая экономика, и технологии, и человеческий капитал, и взаимозависимость. Но с концептуальной точки зрения это уже не реализм. Потому что свести тему климата только к национальным интересам и безопасности, оторвав её от общества и экономики, попросту невозможно.

Российскому внешнеполитическому мышлению предстоят перемены. Худшим сценарием будет создание искусственного подобия идеологии. Тогда реализм покажется золотым веком и сосредоточением здравого смысла. Лучшим — движение к более гибким интеллектуальным схемам, пригодным для понимания современных международных отношений. А старый добрый «калаш» и пару-тройку «цинков» можно сохранить на память. И на всякий случай.

Впервые опубликовано на сайте Международного дискуссионного клуба «Валдай».