Непрекращающиеся дискуссии о центрах силы в международных отношениях получили новый импульс на фоне событий на Украине. Вне зависимости от того, чем закончится текущий кризис, очевидно, что ситуация в мире больше не будет прежней. Главным вызовом, определяющим международные отношения в XXI в., станет не борьба за лидерство между Евразией и Атлантикой, а разлом «Севера и Юга» — увеличивающийся экономический, технологический, социальный разрыв между развивающимися и развитыми странами. Центр глобального Юга, Африканский континент, уже в конце текущего века будет определять не только демографическую картину мира и экономический спрос, но и окажет существенное влияние на ценности и глобальные импульсы развития. Стремительно растущее население на фоне сохраняющейся бедности, нехватки пищевых и водных ресурсов, потребительское отношение внешних игроков, климатические изменения — все это предпосылки массовой миграции, сопряженной не только с социально-экономическими трудностями для принимающей стороны, но и с эпидемиологическими и террористическими угрозами развитым странам. В условиях противостояния глобального Севера и Юга можно предположить, что в какой-то момент США и Китай окажутся по одну сторону баррикад, и для обеспечения своего движения вперед им придется объединить усилия.
С другой стороны, если посмотреть на эту проблему под углом географического детерминизма, отдаленность и надежный щит Атлантики и Гималаев отгораживают Вашингтон и Пекин от прямых угроз, сопряженных с тенденциями развития Африки, и дают им возможность сосредоточиться на экономической, технологической и идеологической конкуренции друг с другом. К географической защищенности Пекина и Вашингтона от прямых рисков, исходящих из Африки, можно добавить и политический фактор — социализм с китайской спецификой предусматривает маневры для максимального ограничения притока иностранцев в страну, американская демократия Д. Трампа тоже продемонстрировала умение в случае необходимости задействовать инструменты, позволяющие резко ограничить волну нежелательных гостей.
У Европейского союза с этим оказалось гораздо больше сложностей. Разлом по принципу «Север — Юг» очевиден уже давно и, скорее всего, будет набирать обороты. В этих условиях Европу неминуемо ждет новая и не менее мощная миграционная волна. Но географический детерминизм и особенности политического управления в Китае и США оставляют им возможность наблюдать за упомянутыми процессами со стороны, сосредоточившись на конкуренции друг с другом. Причем в наиболее удобной ситуации, особенно с учетом перспектив сотрудничества с Россией в условиях разрыва экономических отношений с Западом, оказывается Пекин.
Европа, традиционный союзник Вашингтона, на данный момент представляет если не полноценный полюс мировой силы, то значительный интерес для КНР, который заключается, главным образом, в научно-технологическом потенциале ее наиболее развитых стран. Дополнительные китайские инвестиции на Африканском континенте в сочетании с политикой, направленной не на максимальное извлечение собственной выгоды, а на улучшение жизненных условий коренного населения, могли бы повлиять на лояльность либерального Брюсселя в отношении социалистического Китая.
Непрекращающиеся дискуссии о центрах силы в международных отношениях получили новый импульс на фоне событий, начавшихся на Украине 24 февраля 2022 г. Вне зависимости от того, чем закончится текущий кризис, очевидно, что ситуация в мире больше не будет прежней. Фундаментальный раскол России и Запада практически полностью разрушил конструктивные отношения, что естественным образом сказалось на мировой экономике, которую ожидает стагнация. Международная обстановка и перестройка российской финансово-экономической системы будет во многом зависеть от поведения таких игроков, как Китай, Индия, страны АСЕАН и Ближнего Востока в новых условиях. Под давлением США и их союзников полномасштабно развивать торгово-экономические отношения с Россией им будет непросто в связи с риском санкционного наказания компаний третьих стран за работу с теми секторами российской экономики, которые попали под санкции. Однако сколь бы ни были тектоническими происходящие события, они не должны становиться единственной отправной точкой для анализа.
А.В. Кортунов неоднократно высказывал мысль о том, что главным вызовом, определяющим международные отношения в XXI в., станет не борьба за лидерство между Евразией и Атлантикой, а разлом «Севера и Юга» — увеличивающийся экономический, технологический, социальный разрыв между развивающимися и развитыми странами. Центр глобального Юга, Африканский континент, по оценкам И.О. Абрамовой, уже в конце текущего века будет определять не только демографическую картину мира и экономический спрос, но и окажет существенное влияние на ценности и глобальные импульсы развития. Стремительно растущее население на фоне сохраняющейся бедности, нехватки пищевых и водных ресурсов, потребительское отношение внешних игроков, климатические изменения — все это предпосылки массовой миграции, сопряженной не только с социально-экономическими трудностями для принимающей стороны, но и с эпидемиологическими и террористическими угрозами развитым странам. Если исходить из тезиса, что условный глобальный Юг бросает вызов Северу, то можно предположить, что в какой-то момент США и Китай окажутся по одну сторону баррикад, и для обеспечения своего движения вперед им придется объединить усилия с тем, чтобы создать пригодные для жизни условия на территории слабо развитых стран, обезопасив тем самым себя.
Однако если посмотреть на эту проблему под углом географического детерминизма, можно сделать несколько иные выводы. Как известно, его основы, как предпосылки к возникновению геополитики, были заложены еще древнегреческими мыслителями, в частности, Фукидидом, Аристотелем и Геродотом, видевшими зависимость между географическим положением государства и проводимой им политикой. Ж. Боден и Ш.-Л. де Монтескье, Ж.-Ж. Руссо, Г. Гегель и другие выдающиеся философы рассматривали географический фактор в качестве значимого, если не определяющего модель политического устройства и место государства в мире. Отдаленность и надежный щит Атлантики и Гималаев отгораживают Вашингтон и Пекин от прямых угроз, сопряженных с тенденциями развития Африки, и дают им возможность сосредоточиться на экономической, технологической и идеологической конкуренции друг с другом. Хотя ряд стран Латинской Америки и Юго-Восточной Азии составляют часть глобального Юга, потенциал угроз в среднесрочной перспективе не сопоставим с Африканским континентом с его колоссальным приростом населения, социально-экономическими и климатическими условиями. Безусловно, Африка несет в себе не только опасности для внешних игроков, но и целый комплекс разнообразных возможностей.
В отчете ООН, для подготовки которого были опрошены 1970 мигрантов из 39 африканских государств, прибывшие в 13 европейских стран незаконным путем, говорится, что абсолютное большинство респондентов совершили бы снова опасное путешествие, и никакие трудности бы их не смутили. И только 2%, понимая весь спектр угроз, воздержались бы от попытки эмиграции в Европу. Для 66% опрошенных перспектива лучшего заработка не была решающим фактором, однако для 41% именно экономическая мотивация стала определяющей, при этом 62% указали на неудовлетворенность политическим режимом в своей стране. Подобная социология, судя по всему, дала импульс дискуссии в США. Так, Джон Темин предлагает американским властям инициировать реформирование Совета Безопасности ООН таким образом, чтобы Африка могла играть в нем более значимую роль, а также активнее привлекать африканских демократических лидеров (причем не только глав государств) к таким мероприятиям, как саммит демократий Дж. Байдена. С одной стороны, предложения не выглядят новаторскими, и в них содержится недвусмысленный намек на воспитание лояльной контрэлиты. Но, с другой стороны, в США, очевидно, прекрасно понимают, что в долгосрочной перспективе Африка будет определять один из значимых векторов развития международной политики, и чтобы не упустить возможности своего влияния, предпринимать необходимые действия нужно уже сегодня.
К географической защищенности Пекина и Вашингтона от прямых рисков, исходящих из Африки, можно добавить и политический фактор — социализм с китайской спецификой предусматривает маневры для максимального ограничения притока иностранцев в страну (недавно это коснулось отнюдь не беженцев или мигрантов, а зарубежных преподавателей), американская демократия Д. Трампа тоже продемонстрировала умение в случае необходимости задействовать инструменты, позволяющие резко ограничить волну нежелательных гостей из стран Латинской Америки.
У Европейского союза с этим оказалось гораздо больше сложностей, и в 2014–2015 гг., когда в Европу прибывали сотни тысяч беженцев, правительства ряда стран Центральной и Восточной Европы обнажили шаткость позиций относительно идеи либеральной демократии. Такая ситуация оказалась вызовом не только эфемерной концепции западных ценностей, но и единству Европейского союза. Хотя на фоне украинского кризиса страны ЕС проявляют солидарность, в том числе по вопросу приема у себя беженцев, уже звучат сигналы обеспокоенности со стороны некоторых стран. Исходя из современных социальных и климатических тенденций, нетрудно спрогнозировать в обозримой перспективе новую гораздо более мощную волну африканских мигрантов.
Главной мишенью миграционных потоков из стран Африканского континента, которые, очевидно, будут увеличиваться параллельно росту его населения, является Евросоюз. Разлом же по принципу «Север — Юг» очевиден уже давно и, скорее всего, будет набирать обороты. Но географический детерминизм и особенности политического управления в Китае и США оставляют им возможность наблюдать за упомянутыми процессами со стороны, сосредоточившись на конкуренции друг с другом. Причем в наиболее удобной ситуации, исходя из совокупности географических и политических обстоятельств, особенно с учетом перспектив сотрудничества с Россией в условиях разрыва экономических отношений с Западом, оказывается Пекин.
Европа, традиционный союзник Вашингтона, на данный момент представляет если не полноценный полюс мировой силы, то значительный интерес для КНР, который заключается, главным образом, в научно-технологическом потенциале ее наиболее развитых стран. Украинский кризис, обнажив эфемерность любых установленных правил и договоренностей, внес свои коррективы в будущее международных отношений. Китай оказался в нежелательной для себя ситуации, когда ему придется лавировать между возможностью проводить независимую политику и минимизацией санкционных издержек в связи с торгово-инвестиционным взаимодействием с Россией.
Дополнительные китайские инвестиции на Африканском континенте в сочетании с политикой, направленной не на максимальное извлечение собственной выгоды, а на улучшение жизненных условий коренного населения, могли бы повлиять на лояльность либерального Брюсселя в отношении социалистического Китая.
Биполярность «Восток — Запад» и разлом «Север — Юг», вероятно, будут не просто сосуществовать в международном ландшафте XXI в., но и усложнять мировые процессы, уже сегодня отличающиеся беспрецедентной динамикой, сломом ориентиров и тотальным нарушением правил и договоренностей.