Регионализация: конец глобальной политики?

Лет десять назад в нашем внешнеполитическом анализе появился термин «регионализация глобальной политики», который в принципе согласуется с тезисами о нарождающейся многополярности, многовариантности развития событий и необходимости ведения сетевой дипломатии в условиях отмирания громоздких трансконтинентальных военно-политических альянсов прошлого. Речь идет о фрагментации глобальной политики, условно говоря, её растаскивании по регионам, когда региональные державы и другие игроки самостоятельно ведут поиск именно региональных решений региональных проблем, сокращая возможности для вмешательства внерегиональных сил в духе Большой игры XIX века и холодной войны XX века. Региональное сотрудничество в целом, включая интеграционные процессы, становится как никогда актуальным. Глобальным державам, в свою очередь, становится чрезмерно затратным вмешиваться в дела других регионов, да и мотивов становится все меньше, как, впрочем, и ресурсов. Отмирают и идеологические нарративы, которые элиты уже не могут «продать» в своих странах как некий экзистенциальный повод для вмешательство за границей. Яркие свидетельства в пользу такого вывода дают недавние события — российское посредничество в урегулировании Нагорно-карабахского конфликта и создание Всеобъемлющего регионального экономического партнерства (ВРЭП) как зоны свободной торговли в составе 10 государств — членов АСЕАН, а также Китая, Японии, Южной Кореи, Австралии и Новой Зеландии.

В этом-то и все несчастье. Нельзя найти спокойное, тихое место — нет его на свете.

Над пропастью во ржи, Дж. Сэлинджер

И все затраты на учебу
Джезайл копеечный прибрал.

Арифметика границы, Р. Киплинг

Да, конечно, мертвые. Впрочем, и то сказать: что из этих людей, которые числятся теперь живущими?

Мертвые души, Н. Гоголь

Лет десять назад в нашем внешнеполитическом анализе появился термин «регионализация глобальной политики», который в принципе согласуется с тезисами о нарождающейся многополярности, многовариантности развития событий и необходимости ведения сетевой дипломатии в условиях отмирания громоздких трансконтинентальных военно-политических альянсов прошлого. Речь идет о фрагментации глобальной политики, условно говоря, её растаскивании по регионам, когда региональные державы и другие игроки самостоятельно ведут поиск именно региональных решений региональных проблем, сокращая возможности для вмешательства внерегиональных сил в духе Большой игры XIX века и холодной войны XX века. Региональное сотрудничество в целом, включая интеграционные процессы, становится как никогда актуальным. Глобальным державам, в свою очередь, становится чрезмерно затратным вмешиваться в дела других регионов, да и мотивов становится все меньше, как, впрочем, и ресурсов. Отмирают и идеологические нарративы, которые элиты уже не могут «продать» в своих странах как некий экзистенциальный повод для вмешательство за границей. Яркие свидетельства в пользу такого вывода дают недавние события — российское посредничество в урегулировании Нагорно-карабахского конфликта и создание Всеобъемлющего регионального экономического партнерства (ВРЭП) как зоны свободной торговли в составе 10 государств — членов АСЕАН, а также Китая, Японии, Южной Кореи, Австралии и Новой Зеландии.

Александр Королев:
Саммит АТЭС: тяжелая неделя для США и для Трампа

Последнее событие наиболее примечательно, поскольку в отсутствие США (и Индии, которая вышла из этих переговоров) между собой договорились Китай и традиционные военно-политические союзники американцев. Такие, например, как Япония и Австралия, которые буквально разрываются между своей военно-политической зависимостью от Вашингтона и торгово-экономической взаимозависимостью с Китаем. Как известно, администрация Трампа отказалась от Транстихоокеанского и Трансатлантического торгового и инвестиционного партнерств, которые мыслились как торгово-экономические «крепости» США/Запада с целью проведения политики двойного сдерживания, имея в виду Китай и Россию. Трамп счел бесперспективным такой вариант сохранения в усеченном формате глобального доминирования Запада, сделав ставку на укрепление и воссоздание внутренних основ экономического могущества Америки, с позиций которого можно было бы рассчитывать на успех в конкуренции в качественно новой глобальной среде. Соответственно, он укрепил американское партнерство с Мексикой и Канадой, переписав на своих условиях ранее существовавшее региональное Соглашение о Североамериканской зоне свободной торговли.

Не менее важно и то, что участники ВРЭП не стали дожидаться прихода в Белый дом Дж. Байдена, полагая, что ситуация необратимо изменилась в пользу прагматичных подходов, отдающих приоритет интересам собственного развития. Можно предположить, что сказался и такой фактор, как пандемия коронавируса, который во многом обесценивает прежние альянсы, трансформирует международную и национальные повестки дня и заставляет думать об участии в региональных раскладах в условиях неизбежной деглобализации. Ранее Пекин создал Азиатский банк инфраструктурных инвестиций, куда также вошли региональные, но и европейские союзники США, включая Великобританию.

О чем говорит происходящее вокруг Нагорного Карабаха? Прямыми и косвенными участниками урегулирования помимо Азербайджана и Армении стали Россия и Турция, а также «молчаливо» — Иран, с которым правительство Н.Пашиняна, мягко говоря, упустило прежние отношения, надо полагать, в угоду соответствующей линии Вашингтона. Надо ли удивляться тому, что участники договорились между собой вне Минской группы ОБСЕ, оказавшейся, как и ОБСЕ вообще, чрезмерно громоздкой для оперативного реагирования на возобновившийся конфликт. Ведь так было и с созданием Астанинского формата по Сирии, действующего в более узких рамках, чем закрепленная в резолюции 2254 СБ ООН Международная группа поддержки Сирии/МГПС (где сопредседательствуют Россия и США), уже не говоря о «широкой» антиигиловской коалиции во главе с США, готовой было сдать джихадистам Дамаск осенью 2015 года.

Сразу возникают вопросы о том, отмирают ли глобальные и вообще широкие форматы. Думаю, что нет. Они остаются для содействия со стороны международного сообщества на этапе перехода к миру и реконструкции. Так, в Карабах подтягиваются гуманитарные агентства ООН и Международный Красный Крест. Но противоречия в нарративах между ведущими глобальными державами явно не дают возможности договориться о насущном, скажем, о прекращении огня, что и выводит из игры соответствующие структуры.

Александр Скаков:
Нагорный Карабах-2020: разморозка конфликта и переформатирование его урегулирования

Что не вызывает сомнения, так это то, что «не играют» организации, перенесенные в наше время из эпохи холодной войны, такие как НАТО (кто помнит разговоры о «глобализации» Альянса?), Евросоюз и ОБСЕ. Последняя может пригодиться, когда будут созданы условия для реализации в Евро-Атлантике принципа неделимой и равной для всех безопасности, не совместимом, как показала практика, с двойным расширением (НАТО и ЕС) в регионе. В ЕС налицо нарастание противоречий по экономической и ценностной проблематике между севером и югом, западом и востоком, что ставит под вопрос существование ЕС в нынешнем виде (еврозона, Шенген, Вышеградская группа, проект Троеморья etc). О состоянии НАТО многое говорят разногласия западных столиц и Анкары, обострение между Францией и Турцией у берегов Ливии, между Турцией и Грецией (плюс США и ЕС) в Восточном Средиземноморье. Обостряются по разным поводам и двусторонние турецко-американские отношения. То есть наблюдается определенная фрагментация по интересам. Эти структуры в разной степени переходят в состояние посмертного существования — явление, подмеченное постмодернистской философией (при том, что их предтечей, конечно, был Гоголь).

В фактическое отсутствие «уставшего» Берлина Э. Макрон рисует голлистские перспективы «суверенной» Европы. Западная политика, воплощенная в том числе в «Группе семи», также расходится по региональным швам, демонстрируя переходный характер сложившегося в послевоенный период исторического Запада. Фрагментация Запада позволяет говорить о новом, чисто региональном качестве европейской политики.

Для нас важен контекст европейской политики в связи с положением дел на постсоветском пространстве. Двойное расширение и такие эксклюзивные форматы, как Восточное партнерство, не могли не сказаться негативно на интересах всех государств СНГ. Лежащая в их основе идеология сдерживания России попросту разрушительна. Но накопленный опыт говорит и о реальной альтернативе — региональном и субрегиональном подходах. Восточное партнерство заработало бы позитивно, если бы его третьей стороной была Москва, и тогда пространство между ЕС и Россией сшивалось бы, а не превращалось в буферную зону или Малую Антанту.

О чем говорит конкретный опыт последних лет? Кавказский кризис 2008 года привел к признанию Москвой независимости Абхазии и Южной Осетии как средства долгосрочной стабилизации ситуации. Украинский кризис привел к самоопределению Крыма, самопровозглашенным республикам в Донбассе и Минску 2. Выступления оппозиции в Беларуси не привели к смене режима, но тут активную роль на себя взяли Польша и Литва, в то время как прежде действовал тандем Вашингтона и Брюсселя. В Нагорном Карабахе без мандата СБ ООН, но на вполне законном основании появились российские миротворцы, которые осуществляют, в числе прочего, коренную историческую миссию России в регионе, которая пережила советский опыт и отражает наше культурно-цивилизационное отличие в равной мере от Запада и Востока. Вырисовывающаяся тенденция возрастающей контрпродуктивности западной политики «перенапрячь Россию» (прошлогодний доклад Rand Corp.), как представляется, требует рассматривать постсоветское пространство не только как нечто целое, но и в его специфических региональных срезах, не ограниченных рамками СНГ. Тем более, что соответствующая практика в Евразии уже ушла далеко вперед, если брать, к примеру, ШОС и Московский формат по Афганистану.

Арег Галстян:
Сделать Америку снова нормальной?

К этому следует добавить такой тренд, как восстановление значения национальных государств, что подтверждает и пандемия. Уже не говоря о принципе демократической подотчетности власти, плохо совместимом с передачей суверенных полномочий наднациональным органам и ссылками на императивы глобализации. То, что события происходят «ближе к дому», решает проблему генерирования политической воли действовать оперативно и в меру решительно.

Идея С.А. Караганова о «неоизоляционизме» поэтому верно отражает формирующуюся реальность с новым балансом национального и международного, когда в мировой политике «пересдаются карты» (при том, что эта «пересдача» затянулась на целых 30 лет). Пока же можно говорить о переходной эпохе от холодной войны к более свободному, менее детерминированному внешними обстоятельствами и естественному состоянию международных отношений. Тогда, когда многое прояснится и идеология уйдет из международных отношений, обновят свою роль и значение многосторонние и универсальные форматы в полном соответствии с реальной повесткой дня глобальной политики, включая противодействие коронавирусу, борьбу с международным терроризмом и изменение климата.

Регионализация, похоже, будет задавать жесткие рамки попыткам новой администрации США «нормализовать» внешнюю политику страны в русле прежних представлений о месте Америки в мире. На днях Дж. Байден признал, что речь не идет для США о «третьей администрации Обамы», так как налицо «совершенно другой мир». Наличие проблемы признает Эндрю Басевич, указывающий на то, что внешнеполитическая команда Байдена «верит в американское доминирование (supremacy), что может привести их к безответственному использованию военной силы». На его взгляд, «одной из причин, по которой в свое время был избран Трамп, является то, что многие американцы считают, что внешняя политика США провалилась. Вопрос в том, усвоила ли это команда (Байдена) достаточно, чтобы осуществить перемены, в которых мы реально нуждаемся».

Простые американцы в отличие от либеральных элит воспринимают региональную «арифметику» Киплинга, обобщающую британский опыт на афганской границе: в оригинале две тысячи фунтов, затраченных на обучение «подстреленного как кролик» британского офицера, сравниваются со средневековым ружьем стоимостью в 10 рупий. Примерно так же осмысливал опыт Войны в Корее генерал Д. Макартур, когда советовал Дж. Кеннеди не лезть во Вьетнам, так как «в Азии противник всегда будет иметь преимущество в живой силе и огневой мощи (outnumbered and outgunned)». Не утеряла своего значения и география.