Региональные приоритеты внешней политики Франции: Ближний Восток

Основная уязвимость политики Франции на Ближнем Востоке состоит в том, что Пятая Республика в очень незначительной степени участвует в принятии важнейших решений в регионе. В частности, ее влияния оказалось совершенно недостаточно, чтобы выступить реальной силой в сирийском урегулировании. Сегодня Франция не может похвастать союзом ни с одним государством, имеющим сколь-либо устойчивые позиции на Ближнем Востоке, кроме США.

Позиции Франции на Ближнем Востоке в последние годы становились все более зыбкими: сказались как ее собственные просчеты в Ливии и Сирии, так и активизация более влиятельных игроков. Однако было бы преувеличением заявить, что Пятая Республика не присутствует в регионе в принципе. Пока основные споры разворачиваются вокруг политического урегулирования в Сирии, Э. Макрон параллельно пробует стать посредником для одних стран (Ливан, Ливия) и ценным партнером для других (Египет, Катар). Общий же потенциал Парижа на Ближнем Востоке будет зависеть от того, сумеет ли Э. Макрон сделать самостоятельный позитивный вклад в основные переговорные комплексы, а также от подкрепления разнообразных заявлений реальными достижениями и договоренностями.

Особое внимание к ближневосточным делам успело стать отдельной традицией внешней политики Пятой Республики. Основой для нее послужила богатая история присутствия Франции в регионе: Египетский поход Наполеона Бонапарта (1798–1801 гг.), колониальное соперничество в XIX в., собственные подмандатные территории в 1920–1930-х гг. После Суэцкого кризиса 1956 г. Париж был вынужден пожертвовать наиболее серьезными амбициями в отношении ближневосточных государств и по-новому определить свой формат общения с ними. По существу, этот поиск продолжается и сегодня, когда влияние французской дипломатии испытывают на прочность разнообразные события, в центре которых оказался Ближний Восток.

За последние два десятилетия Франция опробовала сразу два не противоречивших друг другу подхода к отношениям со странами региона. Первый и самый очевидный — двусторонний. Общаясь с каждым собеседником в отдельности, Париж мог тщательно подбирать темы и сектора для сотрудничества в зависимости от специфики партнера. Как говорил министр иностранных дел Ю. Ведрин (1997–2002 гг.), «я не знаю, что такое единая “арабская политика”» [1], справедливо подчеркивая, что государства Ближнего Востока могут очень сильно отличаться друг от друга. Такой подход теоретически оставлял возможность для диалога с любой страной, включая «непростые» Сирию и Ливию (еще до открытого разрыва с М. Каддафи). Инструменты влияния Франции варьировались от чисто «жестких» (продажи военной техники) до вполне «мягких» (проникновение французского бизнеса, влияние университетов, деятельность культурных учреждений и т. д.).

Второй подход — многосторонний — был особенно популярен на рубеже 1990–2000-х гг. В тот период Пятая Республика активно искала разнообразные международные форматы, приобщение к которым увеличило бы ее собственное влияние в мире. На средиземноморско-ближневосточном направлении таковыми стали Барселонский процесс (1995 г.) и развивший его Союз для Средиземноморья (2008 г.), а также разнообразные встречи на уровне групп государств (например, саммиты «5+5»). Всякий раз Франция стремилась закрепиться в роли неформального лидера на южном фланге Евросоюза, считая себя мостом между Европой и ближневосточными странами. Между тем такие попытки неизменно встречали одни и те же препятствия. Во-первых, другие страны ЕС не соглашались на чисто французское лидерство, и Париж был вынужден превращать свои идеи в общеевропейские проекты (таков был случай Союза для Средиземноморья [2]). Во-вторых, в рамках общего формата было крайне тяжело согласовать интересы конфликтовавших игроков, например, Израиля и Палестины. В-третьих, участники подобных переговоров старались мыслить крупными инфраструктурными, энергетическими, образовательными проектами на долгосрочную перспективу, — а экономический кризис конца 2000-х гг. и «арабская весна» быстро поставили их под сомнение.

Алексей Чихачев:
Региональные приоритеты внешней политики Франции: отношения с Россией

На текущий момент Париж стремится гибко сочетать оба подхода. Аккуратное выстраивание двусторонних отношений вновь вышло на первый план, но позиционирование себя главным европейским собеседником для Ближнего Востока по-прежнему считается перспективным. Вместе с тем со стороны Франции больше практически не слышны какие-либо объединительные «евро-средиземноморско-ближневосточные» проекты. Пятая Республика сама же во многом подорвала идею межрегионального сотрудничества, активно поддержав операцию в Ливии (2011 г.) и заняв жесткую позицию против Б. Асада в первые годы сирийского конфликта. Тесная солидаризация с США по этим двум досье привела к ослаблению позиций Франции в арабском мире, для которого она прежде выгодно отличалась автономным взглядом на вещи (достаточно вспомнить критику американской операции в Ираке в 2003 г.). Все чаще французская дипломатия стала делать выбор в пользу ценностей и морали, а не свойственного ей на Ближнем Востоке прагматизма. С таким главным итогом политики Н. Саркози (2007–2012 гг.) и Ф. Олланда (2012–2017 гг.) сейчас приходится иметь дело президенту Э. Макрону.

Базовые французские интересы на Ближнем Востоке

Ключевой задачей своей внешней политики Э. Макрон назвал борьбу с международным терроризмом. По логике президента, на данный момент Ближний Восток — основной центр террористической активности, находящийся в непосредственной близости от Европы и Франции. Деятельность там «Исламского государства» и других подобных группировок представляет прямую угрозу национальной безопасности, которая уже дважды дала о себе знать в Париже и Ницце в 2015-2016 гг. Соответственно, удары по терроризму в точках его появления и попытки стабилизировать ситуацию «на месте» считаются некой формой обороны страны на удаленных рубежах.

От взлета террористической активности и общей нестабильности региона произошла еще одна проблема — резкое увеличение потоков беженцев. Возможности Евросоюза по приему приезжих испытали сильнейшее напряжение в 2014–2015 гг., что не могло пойти на пользу Франции, где и без того миграционная ситуация была далека от идеальной. Следовательно, для Парижа участие в разрешении ближневосточных противоречий необходимо и с точки зрения регулирования миграционных потоков. Здесь также важно не допустить возвращения в страну радикальных исламистских элементов, о чем предостерегает Стратегический обзор по обороне и безопасности (октябрь 2017 г.) [3].

Немаловажным интересом можно считать стремление сохранить свое присутствие в странах, где Франция еще может выступать самостоятельной силой. Э. Макрон уже попробовал стать арбитром в конфликтах в Ливии (переговоры в Сель-Сен-Клу 25 июля 2017 г.) и Ливане (встреча с С. Харири 18 ноября), а также прорвать дипломатическую блокаду Катара (визит в Доху 7 декабря). К слову, отдельная работа ведется и по Алжиру: президент пробует наладить традиционно непростые отношения с этим государством и, играя на его интересах в Ливии, склонить к поддержке французской операции «Бархан» в Западной Африке. «Присутствовать» в данных случаях означает не только оказывать политическое влияние, но и получать экономические выгоды. Например, в ходе упомянутой поездки в Катар были подписаны соглашения на общую сумму более 11 млрд евро (выиграны тендеры по военной технике и транспорту). Поэтому Париж, инвестируя в Ближний Восток политически, еще и сможет обеспечить выгодные сделки своим компаниям.

На что Франция может опереться?

Григорий Лукьянов:
Как Хафтар и Макрон пиар делили

Достижение декларируемых задач не может обойтись без особых точек опоры на Ближнем Востоке. Во-первых, пока еще не исчерпан ресурс культурных и языковых связей со странами региона. Так, Марокко, Тунис, Египет и Ливан являются полноправными членами Международной организации франкофонии, Катар — ассоциированный член, ОАЭ — наблюдатель. Некогда был популярен французский язык и в Сирии, но за последние годы ему все большую конкуренцию составляет не только универсальный английский, но и, по понятным причинам, русский. Проявлением «мягких» связей с ближневосточными странами можно считать обучение части местных элит во французских университетах, спонсирование арабским капиталом французского спорта и т. п.

Во-вторых, Пятая Республика располагает определенным боевым потенциалом в регионе. С сентября 2014 г. проводится антитеррористическая операция «Шаммаль» на территории Ирака и Сирии. По существу, она дополняет операцию международной коалиции «Непоколебимая решимость», но позиционируется руководством страны как отдельная. Состав французского контингента со временем менялся: так, в 2015–2016 гг. к нему присоединялась авианосная группа. В настоящий же момент в боевых действиях участвуют 1,1 тыс. военнослужащих, 4 САУ CAESAR, 10 истребителей «Рафаль», а также, по всей видимости, подразделения особого назначения. По состоянию на июль 2017 г. (взятие Мосула), французская авиация совершила в общей сложности 6,5 тыс. боевых вылетов и нанесла 1,3 тыс. ударов по целям [4].

Помимо этих сил, Франция также располагает небольшими гарнизонами в Ливане и ОАЭ. В первом случае речь идет об участии в миротворческой миссии UNIFIL в южной части страны: от Франции задействованы около 850–900 человек и несколько десятков бронеавтомобилей. С Эмиратами же имеется двустороннее соглашение 2008 г. о размещении морской и военно-воздушной баз с постоянным контингентом в 650 человек.

В-третьих, внешняя политика Франции на Ближнем Востоке может опереться на экспорт вооружений, в последние три-четыре года набравший обороты. В 2015 г. удалось заключить первые крупные контракты о продажах истребителя «Рафаль»: покупателями стали Египет и Катар (по 24 машины за 5 и 6,3 млрд евро соответственно). Кроме того, Каир укрепил свои морские силы кораблями французской постройки: одним фрегатом типа «Аквитания», двумя вертолетоносцами «Мистраль», четырьмя корветами «Говинд» (в процессе строительства). Доха же предпочла расширить сделку по «Рафалям» еще минимум на 12 машин и обсудить возможность покупки 490 БМП VBCI. Заинтересовался французскими вооружениями и Кувейт, приобретший в 2016 г. 30 вертолетов «Каракал» за 1 млрд евро. Подход Франции к подобным сделкам и тогда, и сейчас при Э. Макроне формулируется так: военно-техническое сотрудничество позволяет укрепить отношения со страной в целом [5]. Например, с помощью экспорта вооружений внешняя политика Франции открыла для себя Египет А.-Ф. Ас-Сиси, планируя теперь развивать с ним сотрудничество и в других отраслях.

Где слабые места?

Наталья Вяхирева:
Ближний Восток для России и ЕС: яблоко раздора или повод к миру?

Основная уязвимость политики Франции на Ближнем Востоке кроется в том, что Пятая Республика в очень незначительной степени участвует в принятии важнейших решений в регионе. В частности, ее влияния оказалось совершенно недостаточно, чтобы выступить реальной силой в сирийском урегулировании. Возможности для этого были упущены уже в 2013 г., когда Ф. Олланд отказался от идеи наземной операции в Сирии, не получив поддержки США. После того все французские заявления только обыгрывали идею солидарности с «умеренной оппозицией» и обязательного ухода Б. Асада перед началом каких-либо переговоров. В свою очередь, Э. Макрон поспешил занять более гибкую позицию (присутствие сирийского президента на своем посту нежелательно, но пока допустимо) и даже попробовал инициировать созыв новой «контактной группы» по Сирии. Главной «красной линией» для него осталось применение химического оружия, против которого президент совсем недавно запустил отдельную «международную инициативу». Тем не менее французское влияние на полях Женевы или тем более Астаны от этого пока не стало более крепким. Ограниченными возможностями Пятая Республика обладает и по иранскому досье, хотя здесь Э. Макрон подверг Д. Трампа критике за скептическое отношение к ядерной сделке и, более того, рассчитывает посетить Тегеран для установления собственных контактов.

Впрочем, не будет преувеличением заметить, что сегодня Франция не может похвастать союзом ни с одним государством, имеющим сколь-либо устойчивые позиции на Ближнем Востоке, кроме США. С Турцией общение надежно испорчено признанием геноцида армян (начиная с закона 2001 г.) и длительным противодействием ее вступлению в ЕС. В отношениях с Израилем камнями преткновения остаются вопрос о столице и нерешенность палестинской проблемы. За влияние на Саудовскую Аравию было бы крайне трудно соперничать с США, а диалог с Ираном только вышел на траекторию развития после визита Х. Роухани в Париж в январе 2016 г. Неприятным сюрпризом для Франции стало и усиление России на Ближнем Востоке. Хотя попытки найти точки соприкосновения ведутся, Парижу не всегда удается скрыть некоторую ревность к успехам Москвы в Сирии. Само собой, французам совершенно не нужен мощный конкурент и на арабских рынках вооружений в лице российского ВПК.

***

Позиции Франции на Ближнем Востоке в последние годы становились все более зыбкими: сказались как ее собственные просчеты в Ливии и Сирии, так и активизация более влиятельных игроков. Однако было бы преувеличением заявить, что Пятая Республика не присутствует в регионе в принципе. Пока основные споры разворачиваются вокруг политического урегулирования в Сирии, Э. Макрон параллельно пробует стать посредником для одних стран (Ливан, Ливия) и ценным партнером для других (Египет, Катар). Общий же потенциал Парижа на Ближнем Востоке будет зависеть от того, сумеет ли Э. Макрон сделать самостоятельный позитивный вклад в основные переговорные комплексы, а также от подкрепления разнообразных заявлений реальными достижениями и договоренностями.

1. Цит. по: de la Tousche F. Pour une nouvelle politique arabe française // Ecole de guerre. 2017. (accessed 24.01.2018).

2. Подробнее см.: Зверева Т. Средиземноморский проект Парижа // Мировая экономика и международные отношения. 2014. № 8. С. 56-66.

3. Revue stratégique 2017 de Défense et de Sécurité nationale. P. 37-38.

4. Показатели, не сопоставимые с российскими на тот же момент, — 28 тыс. вылетов и 90 тыс. ударов, но следует учитывать размер задействованных сил и средств.

5. Rapport au Parlement 2017 sur les exportations d’armement de la France. P. 6-7.